Книга вторая 1 страница

Предисловие

(и снова про Сокола)

* * *

Завершил я предыдущую серию рассказов тем, как закончилась моя ученическая “эпопея” в дневной средней школе. Как “послал” я подальше учительницу по литературе и т. д. Но “послал” я только её – учёбу бросать не собирался и среднее (вот же придумали название) образование намеревался получить.

А пока. Пока мы поехали с Соколом и Булыгой в Синицынский бор и жили на территории пионерского лагеря в четырёхместной палатке, которую установили на лужайке за клубом. Питались в столовой и были предоставлены сами себе. Мы как- то и не задумывались о том, что ели на холяву. Там, где кормят пятьсот человек, всегда останется поесть и троим. Витька с Сашкой предложили поехать отдохнуть, а раз так, то, значит, определённая какая - то договорённость была. Несколько дней с нами пожил и Серёжка Воробьёв, который до этого учился в параллельном классе.

Однажды, когда мы уже спали, а ложились почти всегда за полночь, ближе к утру, когда занималась уже за вершинами сосен бора заря, к нам в палатку ввалились три пьянющих парня. Мы их хорошо знали, они нас тоже. Белоног и Вася Новик с товарищем приехали порыбачить на Подкову.

С вечера откушали они водочки. Поначалу у костра было тепло, потом он слегка затух, и к утру стало прохладнее, поэтому, зная, что в палатке свои парни, они полезли к нам. Но семь человек в четырёхместной палатке могут поместиться, если часть из них будет находиться в сидячем положении. Поэтому мы позволили им лечь, (продрогли парни), а я и Серёжка Воробьёв решили прогуляться на источник. Он находился недалеко от деревянного пансионата дома отдыха, возле реки Ишим. Открыт он был недавно, во время бурения скважины. Вода источника оказалась йодизированной, тёплой и лечебной, так как оказалось в ней много полезных для организма микроэлементов. На этом месте была установлена деревянная постройка с женским и мужским отделениями, разделёнными открытыми кабинками и раздевалками. Вход в них был свободным, а вода из душевых лилась круглосуточно. Это сейчас на том месте стоит современное здание, вход в который ограничен и разрешается по справке врача, за деньги или по блату. Когда мы с Серёжкой пришли к источнику, то недалеко от него увидели несколько балдевших компаний. Из женского отделения раздавались громкие голоса парней, которые по неизвестной нам причине облюбовали именно его. Скорее всего, им было просто по фигу, где греться. Но когда мы с Серёжкой зашли в мужское отделение, разделись до плавок и встали под душирующие установки, то увидели, что половина из них не работает. Вместо рассекателей торчали резьбовые окончания труб, из которых вода лилась сплошной струёй. В женском отделении, вероятнее всего, душирущих было больше.

Мы грелись под струями тёплой воды, когда в двери заглянули две девчонки, захихикали и хотели скрыться, но я вовремя их остановил, поняв, что они тоже хотели погреться, но постеснялись идти в своё отделение, так как оно занято парнями:

– Заходите девочки, – приветливо сказал я, – не стесняйтесь, раздевайтесь, грейтесь. Нас бояться не надо. Девчонки переглянулись и, пошептавшись, зашли в раздевалку. Одна из них стала раздеваться. Другая делать это не спешила.

– А ты что стесняешься? – спросил я.

– У меня купальника нет, – ответила девчушка.

– Ну и что? Вон косынка есть, ей и прикройся, – посоветовал я.

Девушка последовала моему совету, подозвала подружку, которая повязала косынку, прикрыв её груди. Я вообще-то сделал такое предложение “от балды”, не ожидая, что девушка послушает, но, вероятно, было велико искушение постоять под тёплым душем. Оказались мы в кабинках таким образом, что в первой паре стояли мы с Серёгой, а в другой паре – девушки. Мне хотелось попытаться разъединить их и встать послойно парень-девушка, парень-девушка. Девчонки, похоже, были без комплексов, поэтому маячила надежда познакомиться с ними совсем близко. Я тут же придумал повод для перестановки. В соседней со мной кабинке, где стояла одна из девушек, не было рассекателя, и я решил предложить ей поменяться. Немного выждав, предложил соседке:

– Слушай, давай с тобой поменяемся кабинками, а то у тебя нет рассекателя, - вслух предложил я, и заглянул к ней.

Я не понял сразу, почему в её кабинке такой журчащий звук, льющейся воды, но когда заглянул, то увидел, что девчонка, оттянув резинку плавок, направила струю прямо в свою промежность. Вода клокоча и пенясь, выплескивалась из верхних резинок, сбегая по тонким ногам девушки. Я не смог удержаться и рассмеялся. Нет, я расхохотался. Девчонка шлёпнула отпущенной резинкой по своему животу, крикнула подружке:

– Бежим, – и, подхватив мигом вещи, они выскочили, тоже смеясь, из отделения. Выглянул Серёжка и, увидев меня всё ещё смеющегося, расстроено сказал:

– Ну вот, всё испортил.

Я рассказал, что произошло, но тот меня не понял. Он был расстроен из-за потери надежды. Только потом, идя к месту нашей палатки, он, вдруг представив всё, неожиданно рассмеялся.

Вернувшись в палатку, мы застали наших друзей хохочущими. Оказывается, они изголялись над спящими гостями. Саня, всхлипывая от душившего смеха, рассказал, что они сняли со спящего Васьки Новика часы и привязали их на его “конец”. Особенно покатывался Сокол, когда рассказывал, как Булыга держал носовым платочком пенис Володьки, пока Сашка прикреплял к нему часы. “Конец с часами без боя”, – назвали мы этот прикол.

Нашим гостям пора было освобождать нам место, да и утренний клёв они могли проспать. Но усилия Витьки и Сашки были тщетны. Тогда мы с Серёгой сняли с одного из горе-рыболовов брючный ремень и привязали один его конец к ноге одного из гостей, а противоположный, к руке другого. Затем мы пощекотали одного за пятку привязанной ноги. Тот дёрнулся, дёрнув руку товарища. Второй дёрнул рукой.

И пошло.

То один, то другой попеременно тащили к себе свои конечности, не понимая, откуда и кто сопротивляется. Потом они вскочили и чуть не подрались, но, увидев наши смеющиеся лица, немного пришли в себя, проснулись. Найдя часы, не поняли как они оказались в трусах.

Мы ещё устраивали розыгрыши, то переодеваясь в девчоночьи наряды и привлекая к себе для знакомства парней, которые не могли узнать нас, наряженных в девчонок. Один из нас, не буду говорить кто, наряженный в девчоночьи причиндалы, подошел к двум мальчишкам, евшим горячую картошку – «печёнку», только что вынутую из костра, отобрал её из рук пацана и на его возглас:

– Иди сама в костре возьми, – поднял ногу и громко пукнул.

– Во дура, во дура, – закричал попятившийся от хулиганского поступка “девчонки” пацан и убежал. Вообще игрой в “пердунчики”, кто больше всех выдаст подряд “пуков”, мы так разработали свои меха, что эти “пуки” раздавались без специального вызова, сами собой. Представляю, что думали о нас синицынские девчонки, к которым мы пришли погулять, попить винца и потанцевать. Расположились мы с ними в сельской школе, ключи от которой взяла у своей матери Валька Власенко, наша интернатовская знакомая. Когда мы танцевали, то сквозь танцевальную музыку слышалось «Пук-пук». Девчонки не смеялись. Сдерживались, чтобы не смущать нас. Наверное, потом спрашивали Вальку:

– Что за пердунов ты нам привела?

Однажды парни решили попугать синицынских девчонок. Меня в это время с ними не было, ездил в город. Сокол, Булыга и Иванёнок знали, что девчонки ночуют в летней сараюшке, и заранее пробрались в неё. Только они успели спрятаться, Сашка сел на старый стул и накрылся мешковиной, Булыга, а за ним Иванёнок залезли под кровать, на которой должны были спать девчонки, в сарай зашли они. Девчушки стали раздеваться, о чём-то шепчась, и бросать свои вещи на спрятавшегося Сокола. В это время раздался стон из-под кровати. Девушки замолчали, потом стали спрашивать друг друга, что это? Немного погодя, опять раздался отчаянный стон, а вслед за ним из-под кровати показался хохочущий Иванёнок, а за ним Булыга, потирающий бока и стонущий. Оказывается, он улёгся на гвозди, некоторое время терпел, но долго не смог. Посмеялись. Девчонки тоже весело хихикали, прикрываясь простыней. Так, с приколами, провели мы в лагере около месяца.

Но отдых отдыхом, а пора и честь знать, пришёл я к выводу, что пора поступать на работу. «Висеть» на мамкиной шее, получающей скудную пенсию в сорок пять рублей, я не собирался. К этому времени соседи наши по кухне и квартире, Сахаровы, получили однокомнатную отдельную квартиру в доме напротив. Дочь и сын их заканчивали институты в Свердловске. На их место переехали жить Цитриковы, моя сестра и зять со старшей дочерью Ольгой и сыном Юрой. То есть сейчас мы хоть и проживали тоже на общей кухне, но нашими соседями стали люди родные. Стали жить одной общей семьёй. Это было удобно и нам, и, в большой степени, им, так как мать стала управляться на кухне за всю семью. Иван, зять, поначалу старавшийся принимать участие в моём воспитании, постепенно смирился, и хотя иногда и покрикивал и зло играл своими глазами, но потом принял всё как должное. Конечно же, за меня постоянно вступались и мама, и сестра. В то лето я стал открыто курить. Поехали с зятем и его знакомым за грибами и во время привала, когда уже перекусили, я, не спрашивая разрешения у Ивана, молча достал пачку сигарет и закурил, пуская дым в сторону. Тот не сказал ничего. Принял как должное. Средняя сестра Ивана, Галина, работала начальником планового отдела завода ЖБИ (железобетонных изделий), что расположился на самом краю нашего небольшого городка, и называлось это место «площадка Целинстроя». Вскоре, после моего «досрочного» окончания школы, предложил мне Иван работу на этом заводе. Вероятно, перед этим был у них разговор и с мамой, и с сестрой, и с Галиной. Заработки на заводе ЖБИ были неплохие, большого времени для получения специальности не требовалось. Сестра Ивана составила протекцию, и уже четвёртого июля вышел я на работу в качестве бетонщика второго разряда. Вот там, на первой в своей жизни работе, те подработки, которыми мы с парнями занимались разгружая вагоны, не в счёт, я хорошо познакомился с Витькой Шаматоновым, которого все просто называли “Шаматон”.

Шаматон

* * *

Знал я его ещё по детству, когда проживал в залинейной части города. Железная дорога, или линия, как у нас привыкли говорить, делила город на две части. В то время, когда я там жил, а это были пятидесятые года, эти части значительно отличались друг от друга. Одна из них действительно походила на город, так как имела большое количество многоэтажных домов, тогда как другая больше походила на рабочий посёлок. А он и был таковым, так как проживал в нём рабочий люд, работавший в основном на железной дороге и приехавший, переселившийся из близлежащих к городу деревень. Мы с моим братом Володькой и с соседями - приятелями, играя в свои детские игры, знакомились с местностью. Ходили мы и на протекавшую не так уж близко от наших домов, речку “Карасульку”, когда купаться, а когда и порыбачить. Были в нашем посёлке ребятишки, с которыми мы остерегались встречаться, а если говорить откровенно, то просто побаивались. Одним из них и был Витька “Шаматон”. С детства я помню его как имевшего вид “приблатнённого”. Ходил он всегда в рубашке “навыпуск”, в блатной “кепухе” с маленьким, обрезанным специально козырьком. “Блатной писк моды”. Над верхней губой – шрам, когда, чуть шепелявя, говорил он, то нижняя губа прижималась под верхнюю, и говор имел какое-то действительно приблатнённое звучание. Встречался нам с пацанвой Витька и в компаниях со своими друзьями, и один. Если мы замечали его издали, то старались избежать встречи, свернув в ближайший переулок. Но иногда этого сделать не удавалось, и нежелательная встреча происходила. Приходилось сдерживаться и терпеть поддёвки и подначки Витьки и его друзей. Иногда мы просто убегали, подгоняемые их свистом и улюлюканьем. Что-то они у нас, кажется, и забирали, кажется удочку. В принципе это была такая мелочь, что сейчас я даже и не вспомню. Мне кажется, Витька в то время бравировал своей хулиганистостью, приблатнённостью, чтобы вызывать чувство страха и уважения у пацанов.

И вот теперь, придя устраиваться на завод ЖБИ, увидел этого Шаматона, встреч с которым в детстве избегал. Признаюсь откровенно, хоть и не был я уже тем пацанёнком, которого он “шугал” (а Витька тоже повзрослел, рост его был примерно как у меня), но встреча эта была мне неприятна. Вид его был такой же приблатнённый, но походка стала более серьёзней. Пройдя все необходимые процедуры, связанные с поступлением и оформлением на работу, я был представлен мастером бригаде. Тут я увидел, что буду работать вместе с Шаматоном, и тяжёлое, неприятное чувство усилилось. Но оно оказалось преждевременным. Во время первого же перекура Витька подошёл ко мне и заговорил вполне дружелюбным тоном. Вопросы были вполне нормальные: Кто? Откуда? и т. д.

В первый мой рабочий день мастер, а им оказалась женщина средних лет, дала мне задание убрать участок цеха. Я прекрасно понимал, что это был своеобразный тест на способность трудиться. Витька при нашем разговоре подтвердил мои мысли. Поэтому я и не стал особо “возникать” по поводу того, что мне “доверили” такую работу. Мастер была удовлетворена тем, как я выполнил задание, и назавтра я уже работал вместе с товарищами в бригаде, разравнивая бетон, разваленный на поддоне с опалубкой, установленном на вибрационном столе. Поначалу дело это показалось весьма нелёгким, так-как сырой бетон имел довольно высокую плотность и массу.

Цех железобетонных изделий, в котором я стал работать, имел большую площадь, основную долю которой занимали пропарочные камеры, в них производилась сушка изделий. В начале цеха производилось раскрепление, вытаскивание, готовых плит. Затем на этих поддонах производилась уборка, установка и закрепление опалубки, смачивание её изнутри соляром, размещение и связывание арматуры. Затем подготовленные поддоны устанавливались на вибростолы, над которыми по рельсам перемещался бетонораздатчик с ленточным транспортёром, выдающим порциями бетон. Бетонщики равномерно разравнивали его по формам, заполняя опалубку. Потом включались вибраторы стола, или несколько отдельных независимых, стержни которых, вибрируя, разжижали бетон, образуя бетонное молочко. Поверхности затем разравнивались мастерками и отправлялись в пропарочные камеры. После просушки уже готовое изделие вытаскивалось из камеры, маркировалось и отправлялось на социалистические стройки.

Каждый член бригады был универсалом, мог выполнять любую работу. Для этого новичку давали различные задания. Я, например, около месяца знакомился с различными видами деятельности. Пришлось мне и заносить арматуру, которая готовилась в соседнем цехе, укладывать и связывать её. И работал на бетонораздатчике, на загрузке компонентов бетона: песка, щебня, цемента. Особенно трудно было загружать песок зимой. Он смерзался, приходилось включать вибратор бункера, выходить на улицу и ломом колупать его, или долбить кувалдой по металлическим граням ёмкости.

В бригаде были разные люди. Многие из мужчин до этого прошли “уроки зоны”. Сидел до этого и Шаматон. Были такие, что провели в зоне в общей сложности лет по двадцать. Это были мужики с разными характерами, не очень разговорчивые, скрытные. Некоторые из них имели порядочные черты. У других прорывались подленькие душонки, которые были особенно видны, когда они были в подпитом виде и не сдерживали свои слабости.

Я оказался в бригаде самым молодым. В июле, когда я только устроился работать, было мне пятнадцать лет. В августе исполнилось шестнадцать. Шаматон взял надо мной негласное, неофициальное шефство. Он подсказывал мне как удобнее и легче выполнить ту или иную работу, кто есть кто в бригаде и на заводе, кому можно доверять и кого необходимо остерегаться.

Вскоре познакомился я и с рабочими арматурного цеха, среди которых выделялись Коля Соболев, братья Пахомкины. Старший, Юрий, отличался весёлым, озорным характером, вечно сыпал шутками и прибаутками, младший, Анатолий, успел “помотать срок”, был молчалив, даже несколько угрюм. Имел внешность “качка” с тяжёлой челюстью, как сейчас показывают в фильмах, но был добрым “малым”. В застольях иногда усмехался снисходительно, предпочитая активную роль оставлять старшему брату. В процессе работы, при откровенных разговорах, я несколько просветил о фактах своей биографии, коротко рассказав о своих друзьях. Он мне поведал о своём, но о семье не распространялся. Как-то в одном из своих рассказов осторожно вспомнил о своём детстве, проведённом в том же посёлке, что и Витька. Осторожность заключалась в том, что я всё ещё сомневался, признал ли во мне Шаматон того лысого, черноглазого пацана, с которым встречался в своё время. Но оказалось, что Витька узнал меня сразу, но не подал вида. Что ж, я это оценил. В общем, при более близком знакомстве оказался Шаматон вовсе не тем “блатным” балбесом, которым представлялся мне в детстве. А потом, проработав подольше, я даже почувствовал, что стал он относиться ко мне с уважением. Не зависть, а уважение к тому, что был я начитан, знал много песен и стихов, рисовал и ещё кое-что по мелочи.

Я с интересом осваивал профессию и вскоре уже мог работать на многих специальностях, кроме оператора-дозаторщика, на месте которых работали специально обученные молодые девушки. С одной из них, Валей Муромцевой, я вскоре познакомился ближе других и стал оказывать ей знаки внимания, вскоре пригласил сходить в кино. Она ответила взаимностью, чувствовалось, что я ей нравлюсь, но у неё были сомнения по поводу нашей разницы в возрасте, так как была она года на два старше меня. Но, тем не менее, на приглашения ответила согласием. Мы сходили в кино, после которого я проводил её до квартиры, которую она снимала в частном доме. Здесь у калитки попыталась убедить меня, что мы не пара, что старше меня, что ухаживает за ней парень из нашей бригады, Володька. “Боже, а я и не замечал его воздыханий. Вот почему он стал на меня “бычиться”, – думал я. – Так вот от чего”.

Позднее по этому поводу состоялся у нас с ним разговор, в котором Володька пытался мне угрожать.

– Э - э, друг. Вот этого делать не надо, – сказал я ему.

– У нас равные с тобой права. Ты ей не муж и даже не близкий друг, с которым она ходит. Я даже не думал, что ты имеешь на неё какие-то виды.

Прошло какое-то время и случилось так, что однажды Валя увидела меня с другой девушкой, с которой мы направлялись в кинотеатр. Это послужило разрывом, хотя никаких разборок не было, так, небольшой разговор, в котором я не пытался оправдываться, хотя был я в кино со своей соседкой. Не мог же я сказать, что всё это я делал на спор. Дурак был. Что было в дальнейшем с отношениями Володи и Вали, не знаю.

Здесь, на заводе ЖБИ, прошёл я школу общения с людьми разного возраста, социального положения, характера.

Был случай, когда в бригаде нашей, в которой я уже не был новичком, оказался молодой мужчина из цыган. Чтобы подкрепиться во время обеденного перерыва, почти все члены бригады, за исключением тех немногих, которые проживали неподалеку и обедать ходили домой, приносили еду с собой, и принимали её за длинным столом, около которого стояли, тоже длинные, скамьи. В первый же день новичок обратился ко мне с просьбой разрешить ему пообедать со мной. Что-же, – отказать я ему не мог. Не жалко.

– Садись, пожалуйста, ешь, – ответил я.

На второй день просьба повторилась. Я снова позволил ему с собой поесть, несмотря на недовольные лица своих товарищей, которые явно показывали своими взглядами и поведением отношение к тому, что я не смог отказать молодому цыгану. Так же произошло и в третий, и в четвёртый день. А когда в пятницу, во время обеденного перерыва зашли мы с работягами в раздевалку, то увидели, как мои съестные припасы смачно, не дожидаясь хозяина, поглощает обнаглевший новичок. Я остановился в недоумении, взирая, как на меня смотрит улыбающийся, с набитым едой ртом, парень. Мне не жалко было этой жратвы. Удивила и обескуражила именно вот эта наглость. Помнил я с детства сказку про заячью избушку, слышал различные притчи и были. И вот сам встретился с подобным. Не ожидал. Подумаешь, жратва. Я, честно говоря, после первого случая, когда обратились ко мне с просьбой поделиться, на следующий день взял еды побольше, чтобы хватило двоим. Но распоряжаться припасами без ведома хозяина? Это мне очень не понравилось.

Пока я стоял и думал, как поступить, а длилось это всего какое-то мгновение, Шаматон, которого тоже, видно по всему, это возмутило, в очень резкой форме высказал своё мнение.

– Ну, ты и нахал, – попёр на новичка Витька. – Такому палец дай – он руку отхватит. К тебе Толик по-человечески отнёсся. Раз позволил подхарчиться, другой, третий, а ты гад уже “крысятничать” начинаешь? В глаза нагло смотришь, да ещё и лыбишься?

– А ты что прёшь на меня? – заорал на Шаматона цыган. – Твоя жратва, да? Твоя, да? Мне Толик разрешил, – в надежде, что я, по своей доброте, поддержу его слова и, глядя мне в глаза, наступал новенький.

В какой-то, самый первый миг, у меня мелькнула мысль, что не стоит развивать этот вопрос, неприятно было, что могут подумать, будто жалко мне еды. Но нет. Не это было здесь важным. Необходимо было дать отпор наглецу. Да и Витька за меня “впрягся”.

– Ты не возникай, – спокойно сказал я цыгану. – Никто тебе ничего не разрешал сегодня. Да ты и не спрашивал.

– Борзый ты, я вижу. Ещё и орёшь, как будто у тебя твою пайку отобрали. К тебе с добром и пониманием. Ладно, пусть подхарчится. Может, денег нет.

– Что я, не понимаю что ли.

Цыган не дал мне докончить фразу и заорал на Витьку Шаматона:

– Я топор принесу. Тебе башку отрублю, нос откушу, уши отрежу.

Тут уже не выдержал Сашка Мартынов, он работал у нас в бригаде уже месяца два, как «откинулся» с зоны, был парнем «резким», его уважали за молчаливый, полный достоинства характер. Мартын бросился на цыгана молча, только скрипнули по зэковски зубы. Но ему наперехват, зажав в мощные тиски руки, кинулись два пожилых, видавших виды, мужика. Они вовремя остановили Сашку, а не то – быть беде.

Цыган быстро оценил ситуацию и ретировался. После обеда на работу он не вышел. Назавтра – тоже. Больше мы его не видели.

Надо сказать, что все в бригаде относились ко мне с симпатией, и я это чувствовал. Возможно, это было из-за того, что был я самый молодой, может потому, что не сачковал, а старался работать как все, поступал по справедливости.

Спустя некоторое время произошёл трагикомический случай, в котором я сыграл главную роль и был косвенно виноват. В то время работал я на выдаче бетона в цех. Производилось оно механизированной тележкой, перемещавшейся по узкоколейке, расположенной на специальной эстакаде, выходящей в цех. Эстакада была не полностью прямолинейна, а при выходе имела уклон, длиной около трёх метров, а потом вновь шла параллельно полу. Днище тележки, в которой выдавался бетон, тоже было наклонное, градусов около 45, для того, чтобы бетон лучше вываливался. С наружной части днища был закреплён вибратор для облегчения выдачи бетонного раствора. Марка его заказывалась по радиосвязи, и зависела от изделия. У меня на посту выдачи бетона в цех тоже был промежуточный узел с микрофоном, по которому я общался либо с оператором, либо с цехом с выходом на громкоговорящую связь, динамик, установленный в цехе. Иногда я включал музыку и выходил по эстакаде в цех, вальсируя с воображаемой партнёршей. (Кстати на этой эстакаде я и научился танцевать вальс, который тогда танцевали на танцах не так уж много парней, и у меня появилась цель научиться вальсировать.) Происходило это, в основном, в ночную смену, когда в цехе были только свои. Товарищи по бригаде при этом добродушно смеялись. Получалась своеобразная разрядка от тяжёлой работы, у рабочих поднималось настроение. Иногда, заполняя возникшие паузы в работе, я исполнял по радио и песни. Если паузы получались большие, то представление выглядело чуть ли не концертом-импровизацией, с шутками, анекдотами, конферансье. Некоторые песни, исполненные мной, понравились членам бригады, и пелись на бис. Бывало, что, направляясь со второй смены по домам, а развозили нас на крытом, специально оборудованном лавками, грузовике, товарищи просили исполнить ту или иную понравившуюся им песню, и я не отказывался. Прошёл тот мальчишеский комплекс, хотя и не полностью. Петь я мог только при хорошо знакомых людях, а товарищи по бригаде были мне как родные. Особенно нравилось петь в душевой, где была прекрасная акустика. По ту сторону стены располагались кабинки женского отделения, и им тоже было слышно как я “деру горло”. Женщины кричали:

– Толя, выдай про женитьбу, – и я выдавал

– Запись сде - запись сделали мы в ЗАГСе

– С само сра - с само с раннего утра,

– А я в жё - а я в жёны не вязалась,

– Я же це - Я же целый год ждала и т. д.

Бабы за стенкой смеялись и просили продолжать.

На тележке выдачи бетона до меня работала моя двоюродная сестра Аня, дочь тёти Улиты, старшей маминой сестры. Когда меня обучала работе на этой тележке, то предупредила, что она с норовом, что бывают моменты, когда с грузом спускается телега в цех по наклонной колее, ни в коем случае не нажимал я кнопку “Стоп”, так как в это время размыкается тормоз, вот странное устройство, и под своим весом срывается она и несётся вниз, до самых упоров, установленных в конце узкоколейки. Зачастую при этом тележка сходила с рельс, и для установки её на место требовались значительные усилия. Мостовой кран и несколько крепких мужиков с ломами и матерками ставили тележку с грузом бетона на колею и работа возобновлялась.

Проработав на этом месте несколько дней, однажды я всё-таки допустил ошибку и случайно нажал “стоповую” как раз в то время, когда тележка спускалась вниз по склону. Она тут же понеслась по инерции в цех к упорам. Реакция моя сработала неожиданно быстро и я, чисто интуитивно и машинально, нажал кнопку обратного хода. Задняя часть тележки, где не было тормоза, поднялась “на дыбы” и тут же со стуком опустилась, установившись прямо над местом выдачи раствора в цех. После этого, уже успокоившись, хладнокровно открыл люк, а всё это выполнялось с пульта, находящегося метрах в двадцати от остановившейся тележки, включил вибратор и выдал бетон в цех. После этого спустился и проверил весь ли он вышел с наклонной плоскости. Снизу мне за-кричал наш бригадир:

– Анатолий, как это у тебя ловко получилось? А ну-ка покажи высший пилотаж ещё раз. Я разрешаю.

Надо было закрепить успех, и я повторил попытку. Получилось.

Опасно было выдавать таким образом в цех жидкий бетон, который изготавливался для заливки определённых изделий. Бригадир тогда в микрофон командовал операторам, будем лить 025, давай по жиже, а те уже знали, лили водички побольше. Вот в этом случае, если бы тележка ударилась об упоры, то жидкий раствор по наклонной плоскости дна тележки, согласно закону инерции, мог выплеснуться прямо в цех. При выдаче густого бетона, который использовался при заливке плит ПКЖ, ПТК, этого можно было не опасаться и экспериментировать. Позднее научился выдавать бетон в цех, как ас, получая одобрительные аплодисменты членов бригады, которые на моём месте были хорошо слышны. Они согревали мою, любящую похвалу, душу.

Директором нашего завода был Абрам Соломонович Нахлас, которому не нравились его явные еврейские “позывные”, поэтому обращались к нему Александр Сергеевич. В определённое время взял себе он за привычку, то ли дома у него что-то не ладилось, то ли бессонница беспокоила, приходить в середине второй смены и наблюдать за работой бригады. Он вставал в начале цеха, около входа в ОТК и молча глядел на то, как производилась заливка изделий. Нам это не нравилось. Когда на то, как ты работаешь, смотрит первый руководитель предприятия, многие реагируют неоднозначно. Но в нашей бригаде не было выпендрёжных работников, которые могли показывать вид работы. Что было в это время в душе директора, мы не знаем. Может, ностальгия по рабочей молодости, может, ему просто нравилось наблюдать, как создаются изделия. Иногда к нему подходили мастер или бригадир, другие работники, чтобы решить какой-то вопрос. Мне своевременно, условленной фразой, сообщалось, что в цехе появился директор. Это чтобы случайно я не начал “концертную деятельность”.

Так произошло и в ту смену, когда Нахлас пришёл в цех и подошёл близко к бетонораздатчику. Он стоял как раз в том месте, где кончалась эстакада, по которой я выдавал бетон из тележки, в самом опасном месте. Но ведь могла произойти и случайность. По всем законам “стервозности”, “падающего бутерброда” она и произошла. Случилось стечение всех неблагоприятных для директора (и для меня конечно) обстоятельств. Кроме того, что встал директор не туда, куда надо, я выдавал жидкий бетон, произошло случайное нажатие кнопки “Стоп”. Тележка помчалась по наклонной колее, ударилась об опоры, и почти вся порция (по крайней мере никак не меньше половины) бетона выплеснулась на руководителя предприятия, окатив его с головы до ног. Когда я выскочил на площадку, чтобы посмотреть на последствия удара телеги, то увидел, что поля шляпы директора, нагруженные тяжёлым раствором мелкощебнистого бетона, прогнулись вниз, и он по ним стекал на опустившиеся от неожиданной неприятной тяжести и конфуза, плечи Нахласа. Очки его уже не блестели весёлым блеском, а были залиты потёками цементного молочка. В общем вид его был жалким. Сверху мне открылась вся панорама цеха. Стоящий внизу свежеотлитый “памятник” руководителю нашего завода, суетящиеся возле него бригадир, мастер и женщины и спрятавшиеся за пропарочными камерами и покатывающиеся от смеха Шаматон, Мартын и Саня Губин. Я находился в сложном положении. С одной стороны меня разбирал смех, но удерживало чувство своей нечаянной вины, поэтому я быстро спустился в цех и, подойдя к “шефу”, попросил у него прощения за это происшествие. Женщины пригласили Александра Сергеевича в комнату мастера посидеть у батареи отопления, обсохнуть. Он их послушал, но результат оказался плачевный. Материя костюма, обильно политая бетонным раствором, согревшись у тёплого радиатора батареи, затвердела, и кое как вставший на ноги директор, напоминающий своей походкой водолаза в тяжёлом скафандре или робота, едва передвигал ноги. Женщины начали уговаривать директора посидеть ещё немного, пока принесут сменную одежду, но он не стал их слушать, а, пробурчав что-то себе под нос, вышел из комнаты мастеров. В коридоре поодаль мелькали фигуры любопытствующих, и их значительно прибавилось, так как известие быстро разнеслось по арматурному цеху, и на “бетонного” директора сбежался подивиться весь работавший люд. Кто-то из парней накинул на него халат и помог выбраться из помещения, а потом и добраться до дома. Произошедшее стало доходить до меня чуть позднее, когда прошёл первый шок. Ко мне подходили парни из обоих цехов, сочувствовали, похохатывая, обещали не дать меня в обиду, поддерживали. Добираясь домой, все обсуждали неприятный случай, впрочем, высказывали мнение, что теперь-то тормоза тележки будут сделаны как надо. Я молчал. Переживал. Не мог уснуть и дома. Мать спрашивала о том, что случилось. Я молчал.

Дата добавления: 2015-08-05