Лоренс Стерн и его время

К.Н.Атарова

ЛОРЕНССПИ

И ЕГО «СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ФРАНЦИИ И ИТАЛИИ»

Й

^— *>

МОСКВА ВЫСШАЯ ШКОЛА» 1988

ББК 83.34 А 92

Рецензенты:

кафедра истории зарубежной литературы Московского госу­дарственного университета (зав. кафедрой Л. Г. Андреев);

д-р филол. наук Н. М. Демурова (Московский государствен­ный педагогический институт им. В. И. Ленина)

Рекомендовано к изданию Министерством высшего и сред­него специального образования СССР

Атарова К. Н.

А 92 Лоренс Стерн и его „Сентиментальное путешествие по

Франции и Италии": Учеб. пособие.-М.: Высш. шк., 1988.— 95 с.

В пособии дан анализ выдающегося произведения Лоренса Стерна, английского романиста XVIII в., одного из основополож­ников европейского сентиментализма. Особое внимание уделе­но жанровому своеобразию романа,,Сентиментальное путешествие по Франции и Италии". В пособии характеризуется литератур­ная атмосфера в Англии второй половины XVIII в.

_д 4603020000 (4309000000) - 059
^А 001 (01) - 88

Издательство „Высшая школа". 1988

ПРЕДИСЛОВИЕ

„Сентиментальное путешествие по Франции и Италии*¹ не только шедевр Лоренса Стерна, но и одна из важнейших вех развития всего ев­ропейского сентиментализма: знаменательно, что именно название этого произведения дало имя всему литературному направлению. Изучение „Сентиментального путешествия" предусмотрено программой по курсу „История зарубежной литературы XVII-XVIII веков", предназначенной для филологических факультетов университетов. Цель этой книги — под­робно рассмотреть это произведение, сложное и по содержанию, и по художественной и жанровой специфике.

Анализ „Сентиментального путешествия по Франции и Италии" предварен „Введением", содержащим общую характеристику творче­ства Стерна и его места в английской литературе XVIII в. В списке реко­мендуемой литературы, приложенном к книге, содержатся сведения об изданиях „Сентиментального путешествия" на английском и русском языках, которые могут быть использованы при его изучении, а также избранные литературоведческие труды по данному вопросу.

Учебное пособие адресовано не только студентам, изучающим зару­бежную литературу эпохи Просвещения и историю английской литерату­ры, оно обращено и к более широкому кругу читателей, интересующихся историей европейского сентиментализма.

Автор

ВВЕДЕНИЕ

ЛОРЕНС СТЕРН И ЕГО ВРЕМЯ

XVIII век вошел в историю европейской культуры как эпоха Просвещения. И хотя конкретные проявления просвети­тельской идеологии в разных европейских странах были различ­ны, как и хронологические рамки этого периода, однако мож­но выделить некоторые общие черты, характерные для эпохи в целом.

Основные предпосылки — естественнонаучные и философ­ские, — приведшие к просветительским взглядам на природу и человека, были сформулированы уже к концу XVII столетия. Открытия Кеплера и Ньютона показали, что мир основан на законах, подвластных человеческому пониманию. Рождалось убеждение в безграничных возможностях разума: раз неживая природа организована разумно, естественно предположить, что и человек тоже создан по законам разума, законам, поддаю­щимся познанию и управлению. А значит, возможно и создание, подобно небесной карте движения планет, карты человеческого сознания, на которой бы ясно просматривались законы функцио­нирования человеческого разума. К решению этого вопроса и обращается философия.

Огромное влияние на формирование представлений о чело­веке в XVIII в. оказала рационалистическая философия Декарта с его знаменитым афоризмом: „Я мыслю — следовательно, я существую", и сенсуалистический материализм Джона Лок-ка, убежденного, что формирование человека зависит более все­го от окружающей среды, а следовательно, возможно и улучше­ние человеческой природы.

Вера в безграничные потенции человека, в то, что в истори­ческом будущем исчезнет все препятствующее развитию есте­ственнонаучного знания, в возможность достичь гармонизации общества в процессе просвещения людей, построить,дарство разума", определяла оптимизм, свойственный мировоззрению эпохи в целом, пафос преобразования, просветительства, мора­лизаторства. Все старое, косное, отжившее, все предрассудки

и суеверия минувших эпох (и прежде всего феодализма) под­вергались просветителями беспощадному отрицанию. „Ника­ких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государ­ственный строй - все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и ли­бо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал естественным мерилом всего суще­ствующего*' ¹.

Не случайно этот период, памятный стремлением с помощью разума развеять тьму невежества, сделать ясным все, что окру­жает людей, вошел в языки разных европейских народов как „век Разума", „век Света" - The Age of Reason, siecle des Lu-mieres, эпоха Просвещения.

Идеология просветительства с ее резкой критикой суще­ствовавших общественных институтов была идейной основой французской буржуазной революции 1789 — 1794 годов.

В Англии эпоха Просвещения имела свою специфику: она не предшествовала революционному перевороту, как во Фран­ции, а следовала за ним. Уже к середине XVII в. в Англии про­изошла буржуазная революция, приведшая к свержению абсо­лютной монархии. В XVIII в. страна продолжает преобразования, начатые в XVII веке. Англия вступает в полосу экономического и культурного подъема, предшествующего „промышленному перевороту" 1760-х годов, „который принес с собой впечатляю­щие успехи литейщиков Шеффилда, железоделателей Бирмин­гема и негоциантов Ливерпуля"². Из аграрной страны Англия превращается в индустриальную. Растут города, население ко­торых пополняется за счет разорившегося крестьянства. Значи­тельно активизируется торговля, все более утверждается господ­ство Британии на морях, начинается процесс создания мировой колониальной державы.

В целом просветители одобряли процесс буржуазного возмужания страны, считая, что материальную основу расцве­та культуры и нравственности составляют рост торговли и про­мышленности, власть человека над стихийными силами приро­ды. Процесс бурного обновления страны в начале XVIII в. отме­тал Даниэль Дефо в „Путешествии по всему острову Велико­британии": „...перемещаются мануфактуры и центры торговли; одни города приходят в упадок, а другие поднимаются; каждо­дневно появляются новые города, дворцы, поместья; большие

реки и гавани мелеют, теряют свое значение, а в то же время ручьи превращаются в реки, малые реки становятся судоход­ными, порты и гавани возникают там, где их не было рань­ше"³.

Наблюдается и культурный подъем в стране. Об этом сви­детельствует бурный рост журналов и их роль в распростране­нии просветительской идеологии. Изданием журналов (или хотя бы сотрудничеством в них) занимаются все крупнейшие писа­тели эпохи. Дефо издает „Обозрение" (1704-1713), Джозеф Ад-дисон и Ричард Стил - „Болтун" (1709-1711) и „Зритель" (1711-1714), пожалуй, самые влиятельные журналы из всей периодической прессы того периода. Г. Филдинг издает журнал „Истинный патриот" (1745-1746), „Журнал якобита" (1747-1748), „Ковент-гарденский журнал" (1752). Сэмюэл Джон­сон - журналы „Рассеянный" (1750-1752), „Искатель приклю­чений" (1753-1754), „Досужий" (1758-1760). Т. Смоллет редактирует „Критическое обозрение" (1756-1763) и „Бри­танский журнал" (1760-1767), Оливер Голдсмит - „Пчелу" (1759). Активно сотрудничает в „Йоркском газетчике" и моло­дой Лоренс Стерн. Деятельность журналов постепенно приводит к расширению круга читающей публики, о чем свидетельствует появление в последней четверти XVIII в. как в столице, так и в провинции обширной сети публичных библиотек.

Событием в культурной жизни страны было и издание „великим лексикографом" (как называли его современни­ки) Сэмюэлом Джонсоном „Словаря английского языка" (1755), составление которого явилось для своего времени огромным достижением. Расцвет заметен и в других областях — в архитектуре, представленной творениями Дж. Ванбру, К. Ре-на, Р. Адама, в садово-парковом искусстве (К. Браун), в порт­ретной живописи Рейнолдса и Гейнсборо, в сатирических полот­нах Хогарта.

Отличительной чертой английского Просвещения была его относительная политическая умеренность. Политические во­просы, остро стоявшие на повестке дня в других европейских странах, были уже в той или иной мере решены английской буржуазной революцией и „славной революцией" 1688 года.

Изменить сознание людей — вот та задача, которая казалась первостепенно важной для гармонизации общества. Именно этика была призвана завершить дело революции и устранить оставшиеся еще социальные язвы. Поэтому в идеологии англий­ского Просрещения философия, и прежде всего этика, занимают ведущее место. Джон Локк ставит этику на первое место в раз­деле „практических" отраслей знания. Дэвид Юм убежден: нель­зя рассчитывать, что кусок шерстяной материи можно будет

выткать в совершенстве в стране, где пренебрегают этикой. Вопрос о „человеческой природе" и о возможности ее „улуч­шения" стоит во всех главнейших сочинениях английских фи­лософов XVIII в. - в „Характеристике людей, нравов, мнений и времен" (1711) Э. Шефтсбери, „Басне о пчелах" (1714) Б. Мандевиля, „Исследовании о происхождении наших идей красоты и добродетели" (1725) Ф, Хатчесона, „Трактате о че­ловеческой природе" (1748) Д. Юма, „Теории нравственных чувств" (1759) А. Смита. Однако разными философами эти проблемы решались по-разному.

У истоков этической мысли Англии XVIII в. стоят Томас Гоббс и Джон Локк. Именно с их идей начинается последова­тельный отказ от теологического представления о морали, согласно которому „божественный", данный свыше моральный закон противостоит изначально „греховным" человеческим устремлениям. И хотя Гоббс видит в человеке существо эгои­стичное и своекорыстное, он именно в силу этих его качеств считает мораль (как и государственность) закономерным охра­нительным порождением самих людей, продиктованным их же интересами, призванным обуздать „естественное" состояние человечества, которое представляется Гоббсу „войной всех против всех". В то же время Гоббс считает незыблемыми „мо­ральные законы", основанные исключительно на велениях ра­зума, так как „разум остается все тем же: не изменяются ни его цели, которыми остаются мир и самозащита, ни предписы­ваемые им средства"⁴.

Джон Локк, как и Гоббс, отрицает теорию вроиоденных идей и всем пафосом своего сенсуалистского учения отстаива­ет „опытное" происхождение человеческого знания. Однако в отношении,,человеческой природы" Локк существенно рас­ходится с Гоббсом. Человек, по его мнению, — это tabula rasa, „чистая дощечка", на которой окружающая среда (сюда же Локк включает и воспитание) оставляет свои письмена. Это утвержде­ние имело огромное значение для формирования просветитель­ской идеологии: возможность „улучшения" человеческой при­роды вселяла веру в то, что „просвещенный человек" станет идеальной, высоконравственной гармонической личностью.

Ученик Джона Локка Энтони Эшли Шефтсбери, в некото­ром отношении находясь под влиянием его сенсуализма, выд­вигает, однако, принцип априорности „нравственного чувства", согласно которому понятия добра и красоты являются врож­денными свойствами человеческой души. Шефтсбери утверж- ^ц^^я „гармоничность", присущую и человеку, и мирозданию ^в Целом. Он считал проявления злобы, вражды и своекорыстия моментами „случайными", не основополагающими в челове-

ческой натуре. Естественно, что в свете этих воззрений „нрав­ственное чувство", мораль была свободна от всякой утилитар­ности.

Антиподом Шефтсбери в английской этической мысли начала XVIII в. выступает Бернард Мандевиль. Четко и сжато этическая позиция Мандевиля изложена советским исследова­телем Б. В. Мееровским: „Мысль о неизбежности и необходи­мости пороков, сформулированная и развитая Мандевилем, явилась прямой антитезой взглядам Шефтсбери. Этическому аб­солютизму Шефтсбери, который трактовал понятия добра и зла чисто метафизически, рассматривая их как неизменные и несовместимые друг с другом моральные категории, Мандевиль противопоставлял свою теорию нравственности. Добро и зло в его понимании перестают быть непреодолимыми противопо­ложностями: „Добро возникает и прорастает из зла так же естественно, как цыплята из яиц". Порок и зло, если взглянуть на них сквозь „перспективу взаимосвязанных событий", оказы­ваются сплошь и рядом источниками блага, обеспечивают бо­гатство и величие могущественных государств"⁵.

Спор Шефтсбери и Мандевиля является своего рода фило­софским фоном для всего английского просветительского романа. Не было ни одного крупного писателя этого периода, у которого вопрос о сущности человеческой природы не стоял бы в центре творчества.

Философско-этическая проблематика пронизывает всю ху­дожественную литературу эпохи, причем прежде всего роман, хотя не свободны от нее и другие жанры, например философско-описательные поэмы А. Попа („Опыт о критике", „Опыт о че­ловеке") или религиозно-дидактическая поэма Э. Юнга „Жалоба, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии". Не случайно одним из господствующих типов романа в этот период становит­ся „роман воспитания". Формирование личности героя такого романа прослеживается с детских или отроческих лет до момен­та самоопределения, которое может произойти ко времени вступления в брак (романы Филдинга, Смоллета, Ричардсона) или в более поздний период жизни, как у героев Дефо. „На про­тяжении большей части истории английского просветитель­ского романа его создатели, обобщая свои наблюдения над жизнью, пользовались по преимуществу этическими, а не соци­альными категориями. Понятия „человеческой природы", „нрав­ственного чувства", „разумного частного интереса" и „здравого смысла" были у всех на устах, хотя на поверку и наполнялись весьма различным общественным смыслом... Познание законов и возможностей „человеческой природы'* - первое, к чему они [писатели. — К. А] стремятся. Все их романы в широком смыс-

ле слова представляют собой грандиозный, затянувшийся на три четверти столетия эксперимент над „человеческой природой", произведенный в различных условиях, но ставящий себе одну и ту же задачу"⁶.

В начале века Дефо проводит этот эксперимент в наиболее „чистом" виде — вырывает героя из цивилизованного мира и забрасывает на необитаемый остров. Дальнейшая судьба героя демонстрирует веру его создателя в неисчерпаемые возможности человеческого разума, в созидательную, преобразующую силу труда. Не случайно Руссо с его апологией „естественного чело­века" одним из первых высоко оценил „Робинзона Крузо", назвав „удачнейшим трактатом о естественном воспита­нии"⁷.

После этого великолепного философского пролога, где действует человек как таковой, вырванный из социальных связей, хотя и пользующийся некоторыми благами цивили­зации, Дефо создает галерею самых разных персонажей, которые все, однако, помещены в самую гущу современного ему циви­лизованного мира. Судьбы этих людей — будь то воровка Молль Флендерс, глава пиратской шайки капитан Сингльтон, беспризорный оборвыш Джек или куртизанка Роксана - как бы иллюстрируют тезис Локка: „Все мы своего рода хамелеоны, постоянно заимствующие свою окраску от окружающих пред­метов"⁸. В трактовке характеров у Дефо нет и речи об изначаль­ной испорченности и греховности человеческой натуры. Все его персонажи не злы и не извращены от природы; среда, жиз­ненные условия толкают их на подлости и преступления. „Пора нужды — пора страшных искушений, а всякая сила сопро­тивляться у нас отнята: бедность погоняет, душа доведена до отчаяния нуждой — что тут можно сделать?"⁹ — объясняет Молль Флендерс свою первую кражу. Как перекликаются эти слова с лаконичной формулировкой Мандевиля: „Голод, нуж­да и нагота — первые тираны, которые заставляют нас действо­вать"¹⁰.

Нравственный поединок героев показан в двух лучших романах С. Ричардсона — „Памела, или Вознагражденная доб­родетель" и „Кларисса, или История молодой леди". Причем героини этих романов ведут борьбу на разных „фронтах" — со своими антагонистами-соблазнителями, с окружающей их свое­корыстной средой и с собственным сердцем, в котором чув­ство долга, понятие „разумного поведения" борются со страстью ^и Другими „заблуждениями", свойственными человеческой при-Р°Де. Финалы этих романов — благополучный („Памела") и трагический („Кларисса") — триумф разума и „морального чув­ства", одерживающих победу над страстями и заблуждениями.

Пожалуй, наибольшим философским оптимизмом проник­нуты „комические эпопеи" Генри Филдинга — вершина англий­ского просветительского романа. „Радость познания жизни во всем многообразии ее проявлений окрыляет реализм Филдин­га... У этого просветителя нет и тени сомнения в познаваемости мира и человека... Баталия разума против суеверия и мисти­цизма кажется ему уже неоспоримо выигранной"¹¹.

Философский спор Шефтсбери и Мандевиля о человеческой природе, о том, что же является в ней доминирующим — „есте­ственные добрые чувства" или „эгоистический расчет", спор, воплощенный в лучшем романе Филдинга в антитетичных обра­зах Тома Джонса и Блайфила, кончается безусловной победой „гармонического", „светлого" начала, присущего человеческой природе.

Иное решение этот спор обретает в романах Т. Смоллета. История его героев - это история „себялюбия, зависти, злокоз­ненности и черствого равнодушия людей'*¹², как пишет Смоллет в предисловии к своему первому роману „Приключения Роде­рика Рэндома".

Большинство смоллетовских персонажей (включая и глав­ных героев) движимо своекорыстным „частным интересом", перед которым отступают и семейные узы, и чувство любви и дружбы. „Физическое и моральное зловоние, извращение, урод­ство - неотъемлемая часть воспроизводимого им мира, столь непохожего на „гармоническую", но иллюзорную вселенную шафтсберианцев... Рисуемая им картина общества как арены ожесточенной борьбы своекорыстных интересов наглядно опровергает идеалистическое учение Шефтсбери о всеобщей гар­монии бытия"¹³. В произведениях Смоллета жизнеутверждаю­щий филдинговский юмор сменяется горьким сарказмом; об этом писателе можно сказать словами русского поэта, что он „проповедует любовь враждебным словом отрицанья".

В творчестве позднего Смоллета заметен отход от просвети­тельских позиций. И в „Приключениях графа Фердинанда Фатсь ма", предтече „готического романа", и в „Приключениях сэра Ланселота Гривза", главный герой которого — прекраснодуш­ный одинокий „энтузиаст", современный Дон-Кихот, вступив­ший, повинуясь велению сердца, в неравную борьбу с окружаю­щим его социальным злом, - уже вполне явственны тенденции грядущих литературных эпох. А в последнем, одном из лучших своих романов — „Путешествии Хамфри Клинкера" — Смоллет уже открыто клеймит буржуазный прогресс, приводящий к гибели патриархального уклада, а вместе с ним и патриархальной морали: „Столица стала походить на разросшееся чудовище, ко­торое со временем, словно распухшая от водянки голова, ли-

тенная питания и поддержки, отделится от тела. Сия нелепость обнаружится в полной мере, если мы вспомним, что одна шес­тая из числа жителей нашего обширного государства скучена в одном месте. Можно ли удивляться тому, что наши деревни пустеют, а фермы нуждаются в батраках!.. Внезапное порожда­емое торговлей изобилие открывает все шлюзы роскоши, и вся страна погрязает в беспутстве и разгуле; из сего следует

„14

---

Дата добавления: 2015-08-05