Парадоксальность парадиалога

- Дорогой, а хорошо ли тебе

было в тюрьме? - спросил Вылизаяц.

Шлепочник еще раз обернулся,

и большая слеза покатилась по его щеке.

Но он не сказал ни слова...

Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Парадиалог связан с парадоксами по существу, а не только общей греческой приставкой. Удачное определение парадокса дал Ж. Делез: «Здравый смысл утверждает, что у всех вещей есть четко определенный смысл; но суть парадокса состоит в утверждении двух смыслов одновременно»¹. В каком виде пред­ставлены парадоксы в парадиалоге?

В теледуэли Жириновского и Проханова парадоксальность прежде всего представлена парадоксами типа парадокса лже­ца и порождается речевым оборотничеством «класса «МЫ» в класс «ВЫ», и обратно. Так, Жириновский постоянно характе­ризует некий класс объектов (=субъектов) по имени «ВЫ» как «лжецы». Потом обнаруживается, что и сам он неявно относит себя к этому классу через высказывания, которые именно такое отнесение предполагают в качестве своих пресуппозиций. Все отождествляющие себя с советским государством - лжецы, -внушает своим слушателям Жириновский (слова ложь, лжете, лжецы - одни из наиболее употребительных в его репликах), и тут же идентифицирует себя с советским государством. Так, «ВЫ» обвиняются в том, что они насильно собрали при помощи Красной Армии советскую империю. И тут же Жириновский говорит: сегодня Киев ворует наш газ. Где наша (а не ваша!) Красная армия? Превращение ВЫ в МЫ происходит и тогда, ко­гда Жириновский говорит об Абакумове «прекрасный министр госбезопасности» - т. е. как будто он - часть класса «МЫ», хотя по умолчанию, по определению - он часть класса «ВЫ».

Но Жириновский не просто продуцирует логические пара­доксы. Он - мастер парадоксальной коммуникации. Он создает

1. Делез Ж. Логика смысла... С. 13.

для контрагента невыносимую коммуникативную ситуацию, строя вопросы по принципу языковых парадоксов.

ЖИРИНОВСКИЙ. В Афганистан, зачем ВЫ пришли? В Аф­ганистан... Зачем ВЫ пришли? Зачем? {хохот в студии).

ПРОХАНОВ. Зачем я сюда пришел? Я пришел защищать Советский Союз!

Здесь части вопроса Жириновского относятся к разным уровням языка: «пришли в Афганистан» - объектному языку, а конструкция «ВЫ» - к метаязыку. Это аналогично предло­жению «Шел дождь и два китайца» или «Владимир Жиринов­ский - это политик и водка»¹.

Еще один род парадоксов парадиалога связан с игровым ста­тусом его дискурса. Как показал Г. Бейтсон, игра есть парадок­сальное действие. Она принадлежит классу обычных действий, и в то же время стоит над ним, поскольку снабжена метаком-муникативным указанием на то, что речь в данном случае идет не о настоящем (реальном, серьезном) действии, но о действии условном, о «как бы» действии, о «действии понарошку». В на­шем случае формальная коммуникативная рамка диалога-ду­эли (кто больше наберет голосов телезрителей?) предполагает игру по правилам, т. е. игру в смысле game, а не игру в смысле play. Реально же участники диалога постоянно соскальзывают в парадоксальное пространство play-игры.

Срыв в игровое пространство, на другой уровень абстракции, совершает прежде всего Жириновский. Он - коммуникативный лидер в диалоге с Прохановым. Он совершает проломы и раско­лы дискурса, экспериментирует с его семантическими рамками (уровнями абстракции), а не только с его содержанием, с выбо­ром тем, с парадоксами их содержания. Более того, коммуника­тивный лидер прибегает к коммуникативным санкциям, когда другие участники общения стремятся также экспериментиро­вать с его рамками. В этом случае лидер саботирует переход на другой уровень абстракции или разоблачает эту попытку как сумасшествие, аномалию, нечестность, требуя возвращения к «правилам игры». Именно так ведет себя Жириновский в диа­логе с Прохановым.

Жириновский говорит: «А сегодня народ безмолвствует» и указывает рукой на сидящих в студии людей. Этим жестом он

¹ См. об этом: Watzlawick P., Beavin J. H., Jackson D. D. Menschliche Kommunikation... S. 180.

_как бы проговаривает: а теперь мы поиграем в игру. Пусть эти люди в зале будут народ. Далее Жириновский заявляет: «А если я выкормыш Крючкова - он еще жив - давайте спросим. {Кричит, как будто Крючков сидит рядом в зале). Владимир Александрович! {переходит на командный тон) Генерал Армии Крючков! Скажите, чей я выкормыш?!». Тем самым игровая си­туация окончательно закрепляется. Примечательно, что Проха­нов вместо того, чтобы вернуть рамки дискурса в привычное и серьезное русло, сразу же увлекается за Жириновским, подхва­тывая игровое направление. Проханов {по-детски кривляясь): «Отвечает Крючков: "Мой, мой выкормыш!", - кричит генерал

КГБ...».

Со стороны не сразу понятно, желает ли Проханов довести эту стратегию до абсурда и разоблачить ее, или же просто пе­реиграть Жириновского в рамках самой игры. Проханов, как видно из дальнейшего разговора, выбирает вторую стратегию, для себя заранее проигрышную.

Коммуникативное лидерство Жириновского выражается так­же в несравненно более частом, чем у Проханова, использова­нии речевого акта вопрошания. Своими абсурдными вопросами Жириновский ставит оппонента в неловкое положение, похожее на известную ситуацию double bind: на эти вопросы невозможно корректно ответить в силу их парадоксальности; но молчание в ситуации вопрошания еще хуже, чем любой вербальный ответ.

ПРОХАНОВ. Вы никогда не были на танке! Вы всегда были на койке, либо с бабой, либо с каким-либо персонажем стран­ным, либо за стойкой бара, когда мы воевали!

ЖИРИНОВСКИЙ. Вы, Вы были на танке? Где этот танк? Где этот танк?!

ПРОХАНОВ {в смущении кивает рукой на свой барьер). Вот этот танк! Я по-прежнему стою на этом танке! {хохот в студии).

В этом фрагменте диалога Жириновского создает для Про­ханова парадоксальную ситуацию: придает вопросу «Где этот танк?» одновременно буквальный и метафорический смысл. Проханов не может ответить на вопрос «нет этого танка» и тем самым согласиться с тем, что он говорит неправду. С другой стороны, чем больше и подробнее Проханов доказывал бы ис­тинность своего утверждения (что он стоял на каком-то танке), тем больше он подтверждал бы коммуникативное превосходство Жириновского, перед которым надо в чем-то отчитываться, по­добно ребенку перед взрослым или обвиняемому перед судьей.

Более удачным и остроумным был бы ответ Проханова, ломаю­щий это коммуникативное обрамление и выходящий на новый уровень абстракции. К примеру: «А кто Вы такой, чтобы я пе­ред вами отчитывался?» или (по аналогии с героем известно­го кинофильма): «Моя биография слишком известна, чтобы ее тут рассказывать!». Но Проханов защищается как шизофреник: придает метафорическому смыслу оттенок буквального, вызы­вая сильный комический эффект.

Наличие третьего лица (ведущего, модератора, рефери и т. п.) не является непременным условием парадиалоговой коммуника­ции, но если таковой имеется, его статус парадоксален. В теле­дуэли Жириновского и Проханова это хорошо видно по роли и поведению ведущего В. Соловьева. Он здесь, скорее, вождь, чем просто ведущий; он - «мистер Парадокс». Обычно роль моде­ратора не выходит за рамки дискурса, который он модерирует. Соловьев же время от времени прорывает дискурсивную рамку и дает метакомментарий. Уже в самом начале он с грубой иро­нией замечает по поводу тирады Проханова: «Неважно, какой смысл. Но слог-то какой!». Это — не просто выражение мнения по поводу сказанного, но оценка его дискурса в целом, причем со стороны субъекта, ставящего себя вне этого дискурса, но про­должающего в нем пребывать.

Вообще, роль ведущего Соловьева парадоксальна уже сво­ей многоликостью. В одном месте он предстает олицетворением уравновешенной Мудрости и Нормальности, опытным врачом-психиатром, знающим, как повести себя как с тихо-, так и с буйнопомешанными:

ЖИРИНОВСКИЙ. Ну что вы лжете, лжете!...большевички стали в офицеров стрелять! ВЫ уничтожили армию! <...>.

ВЕДУЩИЙ. Успокойтесь, пока проиграли вы в ПАСЕ, вы проиграли великую Россию в Европе, успокойтесь. Все хорошо.

А вот ведущий Соловьев в роли опытного мастера, орга­низующего злобежку псов или схватку боевых петухов: «Гос­подин Проханов, вы обещали укокошить Жириновского, пока что не получается...». Появляется перед нами и Соловьев-Мефи­стофель, почти с дьявольской иронией отпускающий метаком-муникативные замечания относительно своих «человеческих кукол» и разбавляющий их бред ироничными байками из ис­тории тщеты человеческой. Публике дается понять: политика есть чушь и гиль, и эта теледуэль — тоже чушь, и вообще все есть «суета сует».

Заметим, что в своем коммуникативном обрамлении соловь-евская теледуэль существенно отличается от упомянутой выше передачи А. Караулова «Момент истины». Как отмечалось, Ка­раулов - не просто ведущий передачи, а неизменный собеседник с определенной (и сохраняющейся от диалога к диалогу) иден­тичностью в разговорах с разными гостями. Совмещение кон­стантных и переменных величин в этой передаче приближает ее к научному эксперименту. Таким образом, в передаче Карау­лова как бы изначально был заложен некий концептуальный момент, нечто от гипотезы экспериментатора.

Неслучайно Г. Бауэр в числе выделяемых им типов диалога называет «экспериментальный диалог», относя к нему и клас­сические диалоги Платона. В этом типе диалога партнеры ищут и находят идейный фундамент для взаимопонимания. Они как в эксперименте, что-то открывают. Только они эксперименти­руют не с природными феноменами, а со своей «речемыслью». Для этого они готовы идти в разговоре навстречу друг другу, рисковать собственными позициями, открывать их для (са-мо)коррекции; они говорят непринужденно и искренно, на них не давит практическая нужда (необходимость срочного приня­тия решения, материально неизбежный конфликт интересов и т. д.). Бауэр называет такой диалог также «диалектическим»¹. В этом собственно и выражается подлинно диалогическая суть дискурса такой передачи: как и всякий диалог, она есть прак­тика ума, а не эксплуатация чувств, эмоций и любых чисто языковых эффектов.

Если руководствоваться здравой логикой, то в таком серь­езном политическом институте, как парламент страны, должен господствовать дискурс, более близкий передаче Караулова, не­жели Соловьева. Но здесь здравый смысл явно дает осечку. Дис­курс парламентов, не только российской Думы, часто ближе реальности кэрролловских сказок, чем пространству «экспери­ментального» диалога.

Другое важное отличие телепередач Соловьева и Караулова: У Караулова нет публики в студии, что существенно уменьшает театральный прессинг для его гостей. Они учитывают, конечно, в своей беседе, что их будет смотреть многомиллионная публи­ка телезрителей, но им не надо играть на публику, актуально

1. Bauer G. Zur Poetik des Dialogs. Leistung und Formen der Gesprächsführung in der neueren deutschen Literatur. (Impulse der Forschung 1). Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1969. S. 17 f.

сидящую перед ними лицом к лицу. Тем самым выключен очень важный фактор, определяющий специфику речевого общения. В отличие от Караулова, Соловьев выступает не внутри диалога двоих, как один из собеседников, но как «третий», рядом или над диалогом своих дуэлянтов. Тем самым включается в дело отмеченное выше различие между alter как другим в дуальном отношении и alius как другим в плюральных отношениях.

В отличие от Караулова, у Соловьева как модератора нет «по­зиции» в смысле какой-то константной величины, образующей идентичность. Позиция модератора Соловьева - «плавающая» позиция, она зависит от конкретной констелляции идей, задан­ных разговором его очередных «дуэлянтов». Главное требование к позиции Соловьева - встать в равно оппозиционное положение к обоим участникам дуэли и показать их уязвимость. О каких-то симпатиях и прочего здесь нет речи. Актуальная «позиция» Соловьева выполняет чисто технические функции, заданные коммуникативными правилами игры (словесной дуэлью). Кста­ти, это и любимая позиция В. Жириновского в реально-полити­ческих играх. Он тоже предпочитает роль «третьего» в думском политическом бизнесе, занимая чисто техническую позицию в зависимости от актуальной констелляции интересов.

Обратим внимание на аналогичный случай из думского дискурса, когда Председательствующий Рыбкин своей репли­кой резко меняет (переключает) обрамление диалога: с серьез­но-издевательской интенции А. Невзорова на шуточно-игровую В. С. Черномырдина. Ну что еще серьезного может сказать этот «репортер Невзоров»? (С учетом коннотаций этого термина: этот падкий до сенсаций репортер, а не честный журналист).

НЕВЗОРОВ А. Г. (независимый депутат)...Президент у нас превратился в какие-то, так сказать, «непонятные шаги» за сце­ной. Сегодня при решении важнейшего вопроса мы не знаем мнения Президента, его, вероятно, знаете Вы. Наверняка Вы сегодня созванивались с Борисом Николаевичем, перед тем как пойти в Государственную Думу. Что он Вам сказал? (Шум в зале, смех).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Как жив в нем репортер... ЧЕРНОМЫРДИН В. С. может быть, это лучше, что Вы не знаете мнения Президента¹.

1. Государственная Дума: стенограмма заседаний. Осенняя сессия. 21-28 ок­тября 1994. М.: Известия, 1995. Т. 9. С. 328.

Тем самым «модератор-председательствующий» позволяет Черномырдину ответить на колкий, неприятный вопрос игро­вым способом. Налицо драматургическое сотрудничество (в тер­минах И. Гофмана) между Рыбкиным и Черномырдиным про­тив Невзорова, что грубо противоречит миссии парламентского модератора как третейского судьи.

Возвращаясь к передаче В. Соловьева, заметим: в ней пара­доксален не только коммуникативный статус ведущего. Здесь также парадоксальны сами рамочные условия, которые, с од­ной стороны, носят игровой характер, ибо теледуэль строится как определенный жанр развлекательной передачи. Но, с дру­гой стороны - в ней участвуют не мастера эстрады и не «люди с улицы», а профессиональные политики и вообще солидные люди с общественно значимым статусом. Темы, которые они об­суждают, тоже крайне серьезны, даже драматичны для страны. Таким образом, несерьезность игры парадоксально сочетается с серьезностью ее тематического содержания, что и рождает пара­доксальное восприятие происходящего: сознание зрителя посто­янно пребывает в раздвоенном состоянии: оно вынуждено вос­принимать все несущееся с телеэкрана и серьезно, и несерьезно, и как реальность, и как фикцию одновременно.

Парадоксально, сверх того, сочетание самих правил игрового действа: понятие дуэли предполагает защиту чести и достоинст­ва в поединке со строго определенным ритуалом. В нем меньше всего места оскорблениям, брани и пр. (в реальной жизни все это бывало причиной дуэли, а не ее содержанием); у Соловьева же дуэлянты начинают выяснять отношения на уровне комму­нальных кухонь, опускаясь до откровенной брани и площадных оскорблений. В теледуэли Жириновского и Проханова даже «секундант» С. Шаргунов (писатель) не удержался и обозвал Жириновского «бесом». Для секунданта такое поведение тоже весьма парадоксально.

Далее, еще один парадокс, на который зритель даже не сразу обращает внимание: с одной стороны, подразумевается именно дуэль, а с другой - здесь почему-то сидят судьи. Но если зри­тель подумает, что имеются в виду судьи в смысле спортивных состязаний, то опять возникает неясность: а зачем тогда секун­данты? А те тоже ведут себя странно: то ли как свидетели, то ли как сообщники. Одним словом - сплошной парадокс, как в Увлекательном сновидении. И он крайне усиливает театрально-игровой эффект, впечатление фиктивности, ирреальности про-

исходящего. Картинки, которые получает зритель на выходе, порой завораживают своей нелепостью, в любом случае, раз­влекают, но они мало просвещают относительно реального по­ложения дел в стране. И этим передача Соловьева маркирует собой целую эпоху; она, безусловно, станет знаковой для оценки русского общественного телевидения эпохи 2000-х гг.

Дата добавления: 2015-08-03