Агонический смех политического парадиалога 2 страница

подвергается здесь глупость героя, а не цинизм и пустота используемых яр­лыков. Поэтому такой смех только укрепляет партийную бюрократию, но не ставит ее под вопрос. По сути, такой смех есть форма упомянутого выше «удовольствия от бессмыслицы», и смеющиеся вместе с вождем делегаты XVII съезда ВКП(б) в известной мере исполнены «радости рабов на праздне­ствах сатурналий». (Фр. Ницше).

¹ Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле... С. 391.

² Макаренко В. П. Революция и власть... С. 96.

логическим потенциалом анализа комического у М. Бахтина, В. Проппа и др.

Итак, агонический смех в стиле Жириновского своеобразно соединяет в себе злую клоунаду тоталитарных вождей с шутов­ством постмодернистского речевого карнавала. Во всяком слу­чае, массой зрителей Жириновский признается шутом, поэтому многое ему прощается.

Это относится и к упомянутой драке Жириновского с Гоцем, которая была опубликована не только в Интернете, но и показа­на перед выборами на одном из российских государственных ка­налов. Однако эффекта «разорвавшейся бомбы» эта публикация не вызвала. Материал остался вообще без оценки со стороны Центральной избирательной комиссии и других властей. Пред­седатель ЦИК В. Чуров, в прошлом сам член партии Жиринов­ского, отказался «выступать с какими-либо инициативами по этому поводу»¹.

Конечно, в чисто коммуникативном плане пострадавшая сторона (ДПР Богданова и лично Н. Гоц) не осталась в чистом убытке. С точки зрения логики СМИ скандал - лучшая реклама. В условиях колоссального дефицита предметной политической информации многие только благодаря драке Жириновского с Гоцем узнали, что такое ДПР, и кто ее лидер. А кто вообще мог бы вне этого скандала узнать о «каком-то Гоце»? Жириновский был не очень далек от истины, цинично заявив однажды, что люди готовы выстроиться в очередь, чтобы только он их побил: известность, даже такой ценой, дорогого стоит в политическом гешефте. По исходу медийных скандалов политики всегда мо­гут договориться к выгоде обеих сторон, они в любом случае получают коммуникативный капитал в виде известности. Про­игравшей, в долгосрочной перспективе, остается только поли­тическая культура страны. А еще аудитория, которую посредст­вом такого рода видеороликов приучают видеть в политике не публичное цивилизованное пространство для решения острых проблем, а полукриминальную коммуникативную клоаку, от которой надо подальше уводить детей.

Отсутствие «волны возмущения» по поводу очередной вы­ходки «либерального демократа» объясняется тем, что он про­должает восприниматься многими как персонаж русского по­литического карнавала. Политическая культура современной

¹ ЦИК решил простить Жириновского за избиение доверенного лица Богда­нова // http://www.newsru.com/russia/22feb2008/cikzhirinovsky.html.

России реанимирует и в известной мере эксплуатирует ее тра­диционный карнавально-балаганный элемент. По словам лиде­ра группы «Чайф» В. Шахрина, в России вся массовая культу­ра вышла из кабака и ярмарки. «Люди идут смотреть на Борю Моисеева не потому, что им нравится, как он поет и танцует. А потому, что он такая же диковинка, как и Верка Сердючка. И эти культурные составляющие накладывают отпечаток на весь наш масскульт»¹.

Политический балаган на телеэкране следует также рас­сматривать в контексте этого телевизионного масскульта, с его бесконечными юморинами, реаль-телевизионными шоу, розы­грышами, «убойными отделами» и пр. Все эти феномены бук­вально растворяют в себе политические ток-шоу, придавая их героям кукольно-фиктивный, снижено-комический и проме­жуточный статус: возникают сериями какие-то «верки вольфо-вичи» и «Владимиры сердючки». Как точно заметил Н. Можен-ко, «в своем карнавальном варианте политика уничижается и выставляется на всеобщее осмеяние, что служит своеобразной компенсацией для измученного тяготами народа»².

В. Плуцер-Сарно писал в 1999 г.: «Думается, что в "серьез­ной" Думе ему (Жириновскому. - С. П.) не было места. Он реа­лизует колоссальный "балаганный" потенциал Думы. Исчезнет этот потенциал - сменит амплуа и В. В. Жириновский»³. Про­гноз российского языковеда не совсем оправдался. Хотя статус Думы несколько изменился (в сторону ли серьезности - дру­гой вопрос), своего амплуа Жириновский не сменил, он просто проявляет его в других формах и пространствах⁴. При этом ос­новные «балаганные» характеристики политической культуры постсоветской России за последние годы не претерпели суще-

ственного изменения, и медийное пространство для политиче­ских парадиалогов нисколько не сузилось.

Г. Алмонд заметил как-то, что политическая суматоха меша­ет смотреть на политику «как на интересную патологию». Сума­тоха нашей политической жизни этому явно не мешает, только вот не очень вдохновляет тех, кто живет внутри этой «интерес­ной патологии». Как ни смейся над забавной дурашливостью политиков, от нее реальные проблемы смешнее не становятся; как ни смейся над собственным прошлым, без него серьезного будущего тоже не получится. Но из таких вот политических парадиалогов выходит: настоящего прошлого у нас и нет, а есть только горе-прошлое; и нет у нас настоящей оппозиции - одна только горе-оппозиция.

И нет ничего смешнее такого горя.

1. Полупанов В. «Чайф» о лебеде, разрухе и мочащихся в лифте // Аргументы и Факты. 2004. № 28. С. 20.

2. Моженко Н. В. Выборы как карнавал (2000) // http://www.mozhenko.8m. com/vibor_l.htm.

3. Плуцер-Сарно А. Российская Дума как фольклорный персонаж... С. 69. 4. Самым свежими и ярким образчиком балаганного шутовства в российской политике стало выступление В. Жириновского на заседании Госдумы в мае 2008 г., где новый президент А. Медведев представлял депутатам В. Пути­на в качестве кандидата на пост Председателя российского правительства. Этот пример очень хорошо показал и практическую полезность шутовства для власти: комический выход Жириновского полностью нейтрализовал «тревожный» эффект от выступления Г. Зюганова с его массой негативных фактов и обвинений в адрес правительства.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В. П. Макаренко приходит в своей статье о политическом дискурсе к радикальному выводу: «весь политический словарь нуждается в переформулировке в соответствии с критериями логики и теории аргументации»¹. Рассмотренный нами опыт по­литических парадиалогов на телевидении и в парламенте крас­норечиво показывает, как страшно далеки мы от этой цели. И главное, остается открытым вопрос, способно ли вообще дос­тичь этой цели «разогнанное по телегробикам, разобщенное, от­выкшее от общения и контактов с ближним человечество»?²

Проведенный нами анализ является по-преимуществу кри­тикой³, и в этом смысле он имеет статус предварительного, т. е. неполного рассмотрения вопроса. А вопрос этот должен быть сформулирован прежде всего в позитивных терминах гра­жданского диалога. Во-первых, каким должен быть граждан­ский диалог, если он таким быть может? И, во-вторых, что надо сделать, чтобы по крайней мере ограничить злокачествен­ное воздействие на демократический процесс пара- и (псевдо-) диалогических практик?

Прежде всего, речь идет о реализации в полном объеме граж­данских свобод, гарантированных демократической конститу­цией, прежде всего, права на свободное слово. «Советизация» новостных передач, снятие с эфира критических для властей репортажей или целых программ (к примеру, политических ток-шоу) представляет собой очевидное препятствие для продол­жения демократического процесса в России. Другими словами, необходима смена установки политического руководства стра­ны: со стратегии имитационно-манипулятивной демократии на культивирование элементов реального народовластия.

Это предполагает введение или восстановление стандарт­ных коммуникативных институтов демократических режимов, таких как предвыборные дебаты. Их наличие особенно важно

¹ Макаренко В. П. Политический дискурс: Между бессмыслицей и пороч­
ным кругом // Вестник МГУ. Сер. 18. Социология и политология, 2005.
№ 2. С. 96.

² Петров М. К. Искусство и наука. Пираты Эгейского моря и личность. М.:
РОСС ПЭН, 1995. С. 174.

³ Точнее этот анализ можно было бы - вслед за М. Йоргенсен и Л. Фил-
липс - назвать «модифицированной версией критики идеологии». См.:
Йоргенсен М, В., Филлипс Л. Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / пер. с
англ. 2-е изд., исправленное. Харьков: Гуманитарный центр, 2008. С. 295.

для нашей страны с учетом ее монологически ориентирован­ной политической культуры. Российский политолог А. Цуладзе, анализируя выборы 1999-2000 гг., справедливо называет деба­ты «чистилищем», через которое обязаны пройти все политики. «Конечно, - пишет он, - дебаты не сыграли ключевой роли в процессе выборов, однако они внесли свежую струю в довольно затхлую атмосферу предвыборной кампании, поскольку в них был элемент неожиданности, непредсказуемости. На фоне яв­ной ангажированности СМИ теледебаты смотрелись своего рода откровением. Но главные герои избирательной кампании на де­баты не явились, хотя и были приглашены. Поэтому исход вы­боров решали не споры политиков, а соперничество телеканалов и печатных СМИ, выступавших за разные "команды"»¹.

Необходимо не дискредитировать институт дебатов (а пово­ды для этого всегда найдутся вроде драк в прямом эфире), а «окультурить» его, ввести в строгие этические рамки, сделать обязательным для всех кандидатов.

Живой гражданский диалог - это фундаментальное пра­во демократического духа. И если сохранение имущества, как мудро заметил А. Фергюсон, может гарантироватся эффектив­ным законом, то «права, принадлежащие духу, не могут быть обеспечены никакой силой, кроме силы самого духа»².

Для обеспечения этих прав необходимо не обычное право, а специфическое коммуникативное право - право на то, что­бы все участники политического процесса имели возможность высказать до конца свои мысли. Но для этого надо начинать с того, чтобы публично договаривать до конца свои фразы. А если до конца будут проговариваться фразы, есть надежда, что и мысли будут продумываться до конца.

Во всяком случае, на это очень надеялся Дж. Г. Мид. В граж­данском диалоге он видел естественную форму разумной само­организации и саморазвития общественной системы. Он писал: «Мы не просто связаны сообществом. Мы находимся в диалоге, в котором сообщество прислушивается к нашему мнению, и мы влияем на его реакцию... Диалог предполагает, что у отдельного человека есть не только право, но и обязанность обращаться к сообществу, членом которого он является, - чтобы вызывать те изменения, которые осуществляются посредством согласо-

1. Цуладзе А. Большая манипулятивная игра. М.: Алгоритм, 2000. С. 222-223. 2. Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. М.: РОСС ПЭН, 2000. С. 244.

ванных действий индивидов. Это и есть тот способ, каким общество устремляется вперед, а именно, посредством взаимного влияния, которое осуществляется там, где человек продумывает что-то до конца. Мы в некоторых аспектах постоянно изменяем нашу общественную систему, и мы можем делать это разумно, по­тому что мы способны мыслить (курсив наш. - С. Л.)»¹.

Из сказанного Мидом, помимо прочего, вытекает необходи­мость последовательного расширения социальной базы публич­ной политической коммуникации. В политические разговоры, прежде всего на ТВ, должна обязательно вовлекаться парла­ментская и внепарламентская оппозиция, представители кон­курирующих экспертных групп, даже маргинальные и марги-нализованные слои общества. Все это опять-таки необходимо делать не из соображений отвлеченной «политкорректное™», а из политической нужды: без расширения социальной базы гра­жданского диалога никакой режим, счиатющий себя демокра­тическим, не является фактически легитимным. Он пребывает в смысловом вакууме, и может так статься, что ему объявят войну, и тогда никто не придет его защищать.

Но надо задумываться и о более далекой перспективе разви­тия гражданского диалога. Один из самых главных дефицитов современной политической культуры в Росиии - это страх и не­способность к инновациям и творческим экспериментам в сфере демократических практик. Все, что мы имеем в этой области, -это образцы с чужого плеча, к тому же изрядно подпорченные имперскими мотивами. Отсюда — главный практический совет для власти: проявлять больше политического воображения в сфере демократического обустройства страны, больше смотреть в собственное будущее, а не в прошое и по сторонам.

С этим главным советом связан и более частный, касаю­щийся роли телекоммуникаций в демократическом процессе. Есть смысл практически осмыслить и развить высказанную Р. Далем идею о «мини-народе». Можно было бы, например, ре­формировать (или функционально дополнить) Общественную палату при президенте РФ с учетом этой идеи. Это значит, не собирать институциональных «представителей», но случайно (по жребию) выбирать «мини-народ». Этот последний в течение определенного времени (и за государственный счет, разумеет-

ся) размышлял бы по поводу какой-то важной для общества проблемы.

Вместо балансирующих на грани порнографии reality-shows, которые стали обычным явлением мирового и отечественного ТВ, можно было бы заполнить эфир освещением диалогов граждан упомянутого мини-народа, причем по целому ряду кардинальных проблем развития общества. Это было бы полезно не только для телезрителей, но и для самих участников обсуждения; последние из случайно выбранных для публичного разговора обывателей становились бы полновесными субъектами гражданско-полити­ческого сообщества. Становящаяся демократия очень нуждается именно в таких «звездах», а не в тех, что продаются сегодня рос­сийским ТВ по всем законам диковатого шоу-бизнеса.

Разумеется, организация упомянутого диалога требует спе­циалистов той самой «полиси-элиты», о которой пишет Р. Даль. Но функция этой коммуникативной «аристократии» должна быть скорее экспертной и тактической, чем рамочной и стра­тегической. Другими словами, элита должна лишь «заводить» диалог, выступать в роли экспертов, возможно, иногда в роли коммуникативных полицейских, но не определять жестко ни его повестку дня, ни - тем более - его конечные результаты. Экспертные знания полиси-элиты не должны быть институ­ционально привилегированными относительно мнений других граждан «мини-народа», потому что последние аргументируют не только на основе своих личных компетенций, но также с учетом тех (групповых) интересов, которые они представляют и олицетворяют. Вдобавок, они реализуют бытующие в данной по­литической культуре паттерны мысли и действия, без которых невозможно придти к консенсусу ни по одному важному поли­тическому вопросу. В этой связи можно согласиться с мнением, что в современной политике «истинное должно определяться не научной элитой, а общественными демократическими дискус­сиями, в которых различные репрезентации сравниваются как по содержанию, так и по социальным последствиям»¹.

Прямое обсуждение путей оптимизации политического диа­лога в нашей стране не входило в задачи нашего исследования; мы ставили перед собой более скромную здачу: понять в общих чертах структуру и культурно-коммуникативный контекст по­литического парадиалога.

Mead G. H. Mind Self and Sosiety from the Standpoint of a Sosial Behaviorist. Ch. W. Morris (ed.) Chicago: University of Chicago, 1934. P. 169.

Иоргенсен М. В., Филлипс Л. Дж. Дискурс-анализ... С. 295.

В ходе нашего анализа мы старались избежать двух край­ностей: с одной стороны, - не увлечься лингвистической тех­никой этого феномена и тем самым не упустить из вида его собственно политический смысл. С другой стороны, - не со­скользнуть в плоскость абстрактно-этической или социологиче­ской оценки и тем самым не упустить чисто речевой контекст, в котором реализуются этические принципы и политические стратегии. Р. М. Блакар замечает в своей известной статье: «Среди тех, кто занимается языком (особенно среди филологов), часто можно услышать споры по поводу того, какое выражение самое правильное с чисто лингвистической или стилистической точки зрения, но едва ли можно стать свидетелем дискуссии о том, чьи интересы или чья точка зрения лежат в основе опре­деленного языкового выражения»¹. По мере работы над книгой автор только укреплялся в признании истинности такой поста­новки вопроса.

Никогда не следует забывать, что любая разговорная речь полна анаколуфами, эллипсисами, повторами, оговорками и весь этот регулируемый хаос есть норма, а не патология разго­ворного языка и мышления. А нормой этот речевой хаос явля­ется, помимо прочего, потому, что он выражает силовые линии власти, проходящие не только по периметру официальных ин­ститутов, но проникающие во все формы дискурса. Парадиалог тоже есть форма такого «разбросанного мышления», когда от­мечаются только некоторые точки, осколки понимания пред­мета, зато прекрасно выражается тип властнего контекста, в котором происходит разговор. С учетом этого контекста, пара-диалог может «завести» мысль исследователя еще больше, чем сухо изложенная концепция правильного диалога. И, возможно, кто-то скорее задумается о сути русского коммунизма, поглядев безумную теледуэль Жириновского с Прохановым, чем прочи­тав наукообразную (но по-своему безумную) статью в поверхно­стном учебнике.

Для автора ясно одно: парадиалог есть естественное явление политического языка, как и любой другой отрицательный язы­ковой материал. Поэтому задачей политической науки в изу­чении политических парадиалогов является не столько поиск

1. Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпи­рические исследования языка и его использование в социальном контек­сте) // Язык и моделирование социального взаимодействия / под общ. ред. В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1987. С. 90.

предметных аргументов для их морального осуждения (хотя такая моральная оценка может и должна быть политически ре­левантной), сколько уяснение и уточнение роли диалогов и па­радиалогов в осуществлении политической власти.

Разговор - повторим здесь опять мудрую мысль И. Гофма­на - есть микромир со своими героями и негодяями. И даже если мы назовем негодяями тех, кто делает свой политический бизнес на парадиалогах, мы рискуем остаться лишь на поверх­ности политических реалий. Ведь не менее важный вопрос со­стоит в том, почему это «негодное» дело парадиалога оказы­вается столь угодным политической публике? Похоже, люди склонны принимать негодяев парадиалога за героев квазихудо­жественной драмы, где все лица хороши, потому что все необ­ходимы для развития сюжета. Можно перефразировать выше упомяную сентенцию Н. Евреинова: все правы в парадиалоге, даже негодяи.

Диалог, как мы указывали выше, есть не только простран­ство коммуникации, но и способ осуществления власти, в том числе власти политической. Вопрос создает «режимное про­странство», в котором оказывается отвечающий. Отказ от отве­та есть вызов власти вопрошающего. Порочность парадиалога не в том, что он осуществляет власть как какое-то абсолютное зло. Проблема (в том числе политическая) состоит в том, что парадиалог симулирует власть. А симулирует он ее потому, что парадилогический дискурс есть выражение политических стра­тегий, желающих иметь от власти только привилегии, а другую сторону любой власти - ответственность - подвергнуть отрица­нию. Но так не бывает в природе вещей: без этой второй сто­роны исчезает и первая. В этом смысле парадиалог есть форма дискурсивного самоупразднения власти.

Публичный политический диалог был конституирующим моментом классической полисной демократии. Он существенно отличался от эстетизированной демагогии вождей в условиях многомиллионных массовых обществ. Пока работала предста­вительная демократия, политический диалог был востребован в парламентах и клубах. Но с превращением демократических институтов в ритуал, с появлением «гротескной» демократии (Ж. Бодрийяр) или «извращенной формы прямой демократии» (П. Бурдье) в условиях прямого диктата СМИ, политический диалог отправляется в отставку. Он заменяется в тенденции системой парадиалогического дискурса.

Предложенный в этой книге анализ не претендует на исчер­пывающий анализ данной тенденции. Он является неполным как по предмету, так и по методу. В нашем исследовании мы ограни­чились только разговорным дискурсом. Не потому, что он более важен, чем другие формы диалоговой коммуникации, а просто потому, что для политологического анализа в этой сфере уже создана хорошая философско-лингвистическая база. Но «диалог, в узком смысле этого слова, - писал В. Н. Волошинов, - являет­ся, конечно, лишь одной из форм, правда - важнейшей, речевого взаимодействия. Но можно понимать диалог широко, понимая под ним не только непосредственное громкое речевое общение людей лицом к лицу, а всякое речевое общение, какого бы типа оно ни было. Книга, т. е. печатное речевое выступление, так­же является элементом речевого общения. Оно обсуждается в непосредственном и живом диалоге, но, помимо этого, оно ус­тановлено на активное, связанное с проработкой и внутренним реплицированием, восприятие и на организованную печатную же реакцию в тех разнообразных формах, какие выработаны в данной сфере речевого общения... Таким образом, печатное речевое выступление как бы вступает в идеологическую беседу большого масштаба: на что-то отвечает, что-то опровергает, что-то подтверждает, предвосхищает возможные ответы и опровер­жения, ищет поддержки и пр.»¹. Заложенная в этих словах про­грамма анализа неразговорных политических (пара-)диалогов еще не реализована в нашей политической науке.

Нереализованным остается и рассмотрение политических диалогов по их историческим типам. В самом деле, было бы весьма интересно проследить, в сравнительной перспективе, как менялись особенности политического диалога в полисной демократии, затем в представительной демократии «раннего мо­дерна», наконец, в современной демократии. Каким образом, на­пример, возникновение «массовой демократии» в первой четвер­ти прошлого века повлияло на структуру и формы политическо­го диалога, еще до появления электронных СМИ? А что из себя представляет политический диалог в условиях плебисцитарной демократии, в особенности, при ее вырождении в тоталитар­ную «фюрер-демократию»? Наконец, как исторически строился диалог с бюрократией, как менялись его формы и стратегии?

Все эти вопросы еще ждут своего рассмотрения в политическом дискурс-анализе.

Однако анализ политического дискурса, если он претендует на статус части политической науки, должен серьезно подумать о своей методологии. И в этом отношении наше исследование также нельзя назвать полным. По словам М. В. Ильина, «отсут­ствие отдельной политологической дисциплины или даже блока дисциплин, который позволял бы изучать имеющие отношение к политике дискурсы (дискурс целедостижения, дискурс речево­го общения в политике, анализ политических текстов и других речевых произведений), является свидетельством недосформи-рованности политической науки»¹. То, что сегодня называется «политической лингвистикой» (политической филологией, по­литической дискурсологией или политической семиотикой) не может удовлетворить политолога. Политическими эти направ­ления исследований часто объявляют себя лишь по характеру анализируемого материала (язык политики и политиков), но не по методу. Поэтому неудивительно, что они (при всех декла­рациях противоположного свойства) либо игнорируют полити­ческий контекст языка по сути, либо стихийно наталкивают­ся на него в своем «чисто лингвистическом» исследовании как на terra incognita. При этом совершенно отсутствует не только понимание специфики собственно политических властных кон­стелляций в данной стране, в данную эпоху и т. п., но даже понимание необходимости такого понимания.

В противоположность этому, собственно политический дис­курс-анализ должен исходить из актуального политического контекста, и, двигаясь дальше к структурам языка, в известном смысле дедуцировать их из социального поля. Разработка такой методологии не входила в прямые задачи нашего исследования. Но мы надеемся, что ее необходимость станет чуть понятней из данных заметок.

¹ Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социо­логического метода в науке о языке // Философия и социология гуманитар­ных наук. СПб.: Аста-пресс ltd., 1995. С. 312-313.

1. Ильин М. В. Политический дискурс как предмет анализа // Политическая наука - 3. Политический дискурс: история и современные исследования. М.: ИНИОН РАН, 2002. С. 15.

ЛИТЕРАТУРА

1. Адамьянц Т. 3. К диалогической телекоммуникации: от воздейст­
вия - к взаимодействию. - М.: ИС РАН, 1999.

2. Алтунян А. Г. От Булгарина до Жириновского. Идейно-стилистический
анализ политических текстов. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1999.

3. Арендт X. О насилии // Мораль в политике: хрестоматия. - М.: КДУ:
Изд-во МГУ, 2004. - С. 312-377.

4. Аристотель. Метафизика. Соч.: в 4 т. - М.: Мысль, 1975. - Т. 1 - С. 63-367.

5. Аристотель. О софистических опровержениях. Соч.: в 4 т. - М.:
Мысль, 1978. Т. 2. - С. 533-593.

6. Аристотель. Политика. Соч.: в 4 т. - М.: Мысль, 1983. - Т. 4. - С. 375-644.

7. Аристотель. Поэтика. Соч.: в 4 т. - М.: Мысль, 1983. - Т. 4. - С. 645-680.

8. Аристотель. Топика. Соч.: в 4 т. - М.: Мысль, 1978. - Т. 2. - С. 347-531.

9. Арутюнова Н. Д. Аномалии и язык // Вопросы языкознания.
1987. -№3. -С. 3-19.

Арутюнова Н. Д. Диалогическая цитация // Вопросы языкознания.
1986.-№ 1.-С. 50-64.

Арутюнова Н. Д. Феномен второй реплики, или о пользе спора //
Логический анализ языка. Противоречивость и аномальность тек­
ста. Ин-т языкознания / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. - М.: Наука,
1990.-С. 175-189.

Афанасьева Е. М. Шевченко в беседе с корреспондентом «Эхо Мо­
сквы» Е. Афанасьевой. 27.01.2007 // http://www.echo.msk.ru/programs/
tv/49008/.

Ахиезер А. С. Монологизация и диалогизация управления (Опыт
российской истории) // Общественные науки и современность.
2004. - № 2. - С. 24-34.

Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта: социокультур­
ный словарь: в 3 т. - М.: Философское общество. - Т. 3. 1991.

Базылев В. Н. К изучению политического дискурса в России и россий­
ского политического дискурса // Политический дискурс в России-2:
материалы рабоч. совещан. - М.: Диалог-МГУ, 1998. - С. 6-8.

Базылев В., Сорокин Ю. О нашем новоязе // Независимая газета.
1998. 25сент.

Баландье Ж. Политическая антропология. - М.: Научный мир, 2001.

Баранов А. Н. Введение в прикладную лингвистику. 2-е изд.-М.: Еди-
ториал УРСС, 2003.

Баранов А. Н., Казакевич Е. Г. Парламентские дебаты: традиции и
новации. - М.: Знание, 1991.

Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Русская политическая метафора / Ма­
териалы к словарю. - М.: Институт русского языка АН СССР, 1991.

Баранов А. Н., Караулов Ю. Н. Словарь русских политических мета­
фор. - М.: Помовский и партнеры, 1994.

Баранов А. Н., Крейдлин И. М. Языковое взаимодействие в диало­
ге и понятие иллокутивного вынуждения // Вопросы языкознания.
1992.-№2.-С. 84-100.

Басинский П. Последний солдат декаданса // Лит. газ. 2004. 6-12 окт.-
№40(5991).-С. 11.

Барт Р. Война языков // Избранные работы: Семиотика, Поэтика. - М.:
Прогресс, Универс, 1994. - С. 535-540.

Барт Р. Гул языка // Избранные работы: Семиотика, Поэтика. - М.:
Прогресс, Универс, 1994. - С. 541-544.

Барт Р. Лекция // Избранные работы: Семиотика, Поэтика. - М.: Про­
гресс, Универс, 1994. - С. 545-569.

Дата добавления: 2015-08-03