Глава 3. 2 страница

Проведение глубокой операции сводилось к тому, чтобы решить две основные задачи. Во-первых, было необходимо взломать фронт обороны противника одновременным ударом танков, артиллерии, пехоты и авиации на всю ее глубину. На втором этапе соединения РККА должны были превратить тактический успех в оперативный. С этой целью второй эшелон подвижных войск при изоляции авиацией путей подхода резервов вероятного противника вводился в район прорыва. Для этого предполагалось сосредоточить на направлении главного удара превосходящие силы и средства пехоты и поддержать их массированным воздействием артиллерии, танков и авиации. Оккупация вражеской территории новой теорией не предусматривалась, что свидетельствовало о том, что глубокая войсковая операция по существу являлась стратегией активной обороны. Стратегических целей она достигнуть не могла в силу ограниченного количества сил и средств. В противном случае воинские соединения углублялись бы вглубь территории противника, не имея поддержки с флангов и резервов, когда транспортные коммуникации в ее тылу могли быть перерезаны.

Для развития успеха предназначалась конно-механизированная группа фронта. Подразделения военно-воздушных сил и десантных войск намечалось использовать, главным образом, для непосредственного содействия сухопутным войскам при прорыве и для борьбы с подходящими резервами противника. Маневренным стрелковым подразделениям в тактической обороне предписывалось использовать ландшафт местности, так как любая долговременная оборонительная система траншей и блиндажей легко могла быть окружена противником.

Дивизионы легких сил военно-морского флота согласно теории глубокой операции должны был действовать на внутренних водных транспортных коммуникациях противника и близи побережья в зависимости от географии театра военных действий. Вместе с подводными лодками им следовало осуществлять огневую поддержку высадки десанта.

Эта оригинальная теория получила единодушную поддержку и в Политбюро ЦК ВКП (б), и в Реввоенсовете СССР, хотя для ее обеспечения требовались огромные капиталовложения, создание новой системы военных учебных заведений и внедрение иной методики постоянной подготовки войск.

В 1929 было создано центральное Управление механизации и моторизации - УММ РККА. Его начальником был назначен комкор И.А. Халепский, а его помощником - комдив К.Б. Калиновский. Он грамотно детализировал теорию глубокой войсковой операции применительно к структуре вооруженных сил СССР в обозримом будущем, исходя из того, что вероятными противниками в Европе будут государства Прибалтики, Малая Антанта и 2-я Речь Посполитая.

«Поскольку армии, - писал он, - по крайней мере, на ближайшее время, не потеряют своего массового характера, естественно, что они будут располагаться с той или иной плотностью по всему фронту возможного столкновения... Как бы то ни было, проблема прорыва укрепленного или даже неукрепленного фронта противника не должна быть сбрасываема со счетов оперативного плана... Стадия прорыва будет иметь, по нашему мнению, в основном следующий вид. Прежде всего, быстрое сосредоточение ударного и прорывного ядра, состоящего главным образом из артиллерии РГК на механической тяге, танкового резерва Главного командования, мощных инженерных и химических средств... Далее войсковые соединения первого эшелона оперативного сосредоточения, поддерживаемого мощными техническими средствами, прорывают фронт противника, овладевая его оборонительной полосой. Одновременно сосредоточенные массы авиации, получившие господство в воздухе, производят разгром оперативных железнодорожных узлов с целью помешать подвозу стратегических резервов противника». Говоря о значении механизированных соединений, Калиновский подчеркивал, что они должны оставаться в составе РГК, а не превращаться в автономные подразделения. Причины этого заключаются в следующем:

- ограниченная способность удерживать местность вследствие невозможности продолжительного пребывания в определенном районе;

- ограниченная по времени способность непрерывного действия вследствие недостаточной надежности материальной части и быстрой утомляемости личного состава. В среднем после 2-3 дней непрерывной боевой работы необходим вывод в резерв для просмотра и исправления материальной части и отдыха людей;

- трудность управления быстро маневрирующими подразделениями, действующими на сравнительно широком пространстве;

- сложность и трудность организации боевого питания и восстановления механизированных частей в условиях быстротечного маневра (привязанность к тылу)[395]. Таким образом, решающую роль в осуществлении глубокой войсковой операции будут играть пехота и кавалерия. На авиацию возлагаются исключительно тактические задачи, и никаких стратегических функций подразделения ВВС РККА выполнять не должны.

«Атака обороняющегося противника танками ДД (дальнего действия – А.Г.) возможна только при содействии других родов войск, в особенности артиллерии и авиации, обеспечивающих предварительную нейтрализацию противника. Боевые свойства танков должны быть использованы в полной мере, и осуществить это возможно только в составе самостоятельного механизированного соединения, все части которого обладали бы приблизительно одинаковой подвижностью. Использование успеха атаки механизированного соединения в этом случае ляжет в большинстве случаев на конницу. Атака укрепленной полосы танками может рассматриваться лишь как вынужденная необходимость. В этом случае необходима весьма тщательная продуманная подготовка атаки и ее обеспечение со стороны других родов войск. Таким образом, основным видом боевой службы механизированного соединения является глубокая и мощная атака в связи с действиями войскового соединения или стратегической конницы. Последние должны своевременно реализовать успех атаки механизированного соединения» [396].

Танки вошли в состав механизированных войск. В 1930 году в сформированной 1-й механизированной бригаде уже имелся отдельный танковый полк, насчитывавший 110 отечественных танков МС-1.

Начался процесс восстановления кавалерии в духе новых тактических требований. Регулярные конные корпуса в традиционном понимании не зависели от поступления горючего, артиллерийских боеприпасов и ремонтных парков, необходимые для автобронетанковых соединений, и не нуждались в подразделениях технического обеспечения. Однако сплошная механизация кавалерийских подразделений начинается в 1930 году. Первоначально в состав кавалерийской дивизии по штату включался один танковый эскадрон и один эскадрон бронеавтомобилей, но по причине отсутствия таковых в необходимом количестве их символизировали десяток грузовых автомобилей и командирских «броневичков» ФАИ-М[397]. Тем не менее, личный состав механизированных эскадронов до получения автобронетанковой техники усиленно изучал как двигатели внутреннего сгорания, так и тактические приемы применения танков. Неудивительно, что многие командиры кавалерийских дивизий впоследствии стали подготовленными командирами механизированных корпусов, но сохранили неистребимую привычку конармейцев уничтожать противника во встречном сабельном бою. А тактика танкового боя согласно «теории глубокой операции» как раз такого способа борьбы не предусматривала, ибо танки должны были выполнять совершенно иные функции прорыва эшелонированной обороны и непосредственной артиллерийской поддержки пехоты во взаимодействии со штурмовой авиацией и маневренными конно-стрелковыми подразделениями. Но преодолеть этот стойкий архетип в сознании кавалерийских командиров Красной армии, прошедших с тяжелыми боями горнило гражданской войны и победивших опытных врагов, которые к тому, же многократно превосходили их в техническом и материальном отношении, оказалось невозможно. Им не помогали ни обучение в военных академиях, ни многочисленные и регулярные окружные маневры. Апофеозом любого сражения для них всегда оставался встречный сабельный бой, когда успех зависел от личной выучки, выдержки и отваги.

Вопреки боевым наставлениям автобронетанковых войск РККА советские танкисты отдавали предпочтение стрельбе «с ходу» с минимального расстояния, что, учитывая отсутствие надежных гироскопов, стабилизаторов стрельбы, значительно снижало действенность огня. Фугасные и осколочные снаряды, не успевая набрать оптимальную скорость, деформировали ходовую часть и броневую защиту неприятельских танков, и могли даже сорвать их башни. Бронебойных снарядов в боезапасе было немного, поскольку у легких танков, согласно оговоренных Боевым Уставом задачам, не было цели вести бой с бронемашинами противника. Такая тактика всегда ошеломляла противника, но большого ущерба ему не наносила. Поврежденные машины после ремонта вновь вводились в строй. Но приучить героев-танкистов стрелять или с места – «засады», или с короткой остановки так и не удавалось. В среднем жизнь неприятельского танка включала в себя семь и более сражений, а жизнь советского, увы, только три, и в основном из-за этого кавалерийского навыка командиров экипажей.

В апреле 1931 года Триандафиллов был назначен заместителем наркома обороны и начальником Управления вооружений и технической подготовки РККА. Он официально занимал свой пост всего три дня, и погиб в авиационной катастрофе. Вместе с ним ушли из жизни его единомышленники - командующий Московским военным округом командарм 1-го ранга С.С. Вострецов и К.Б. Калиновский[398].

Теория глубокой операции нашла своих эпигонов в лице воинствующих интернационалистов-ленинцев - начальника Военной академии имени Фрунзе Р.П. Эйдемана, начальника Главного управления ВВС РККА Я.И. Алксниса и вновь назначенного заместителя наркома по вооружениям и личному составу РККА М.Н. Тухачевского. Они превратили ее из доктрины тактической обороны в теорию глубокой наступательной операции. Иначе эти прославленные полководцы гражданской войны мыслить не могли.

Она первоначально задумывалась ее авторами как обобщение передовой военной и научно-технической мысли, которая осуществлялась в ограниченном пространстве определенного театра военных действий при слабой организации тыловых служб и в течение непродолжительного времени – 2 или максимум 3 недель. Неизбежные людские и материальные потери, исчерпание воинских резервов, топлива и боеприпасов, естественно, предусматривали последующий переход к оперативной обороне, когда основная цель операции будет достигнута: противник вынужден беспорядочно отступать, чтобы перегруппировать свои силы.

Личная драма М.Н. Тухачевского как военного теоретика и реформатора РККА состояла в том, что он всякую будущую войну с участием Советской России рассматривал через призму превращения империалистической войны в гражданскую против национальной буржуазно-помещичьей надстройки. Он рассчитывал, что на помощь наступающей Красной Армии непременно придет сознательный сплоченный европейский рабочий класс.

По своим убеждениям он оставался ортодоксальным приверженцем подлинных идеологов «мировой пролетарской революции» - В.И. Ленина, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, К.Б. Радека, А.А. Иоффе и А.С. Енукидзе. По их мнению, Советская Россия, встав на позицию социал-демократического «оппортунистического революционного оборонничества», сыграет роль крестьянской общеевропейской Вандеи, и здесь необходимо сломать все традиционные устои и психологию аграрного общества. «Военный коммунизм» должен приспособить Россию к немецким условиям, чтобы присоединить ее к социалистическому миру во главе с Германией и Австро-Венгрией. Русский крестьянин должен превратиться из патриархального общинника или кулака в добросовестного сельскохозяйственного рабочего, который будет трудиться для осуществления эсхатологической пролетарской идеи. И любую империалистическую агрессию надо превратить в гражданскую войну местного эксплуатируемого населения против собственных антинародных правительств. В будущем советско-германских отношений В.И. Ленин видел уникальную возможность антиимпериалистического сплочения двух народов. «Но шаги наши к торговым сношениям с Германией идут быстрее, чем с Ан­тантой,- говорил он в докладе на VIII Всероссийском съезде Советов в декабре 1920 года. - Условия существования заставляют народ Германии в целом, не исключая гер­манских черносотенцев и капиталистов, искать сношения с Советской Россией. Герма­ния уже связана с нами некоторыми торговыми отношениями. …Мы кончили одну полосу войн; мы должны готовиться ко второй; но когда она придет, мы не знаем, и нужно сделать так, чтобы тогда, когда она придет, мы могли быть на высоте»[399]. Эти ленинские высказывания вряд ли были тайным откровением для его верных адептов. С этим твердым убеждением молодой командарм Тухачевский возглавил и печально известный «поход на Вислу», и разгром мятежных кронштадских фортов, и карательную операцию в Тамбовской губернии.

М.Н. Тухачевский был глубоко убежден, что в эпоху империализма национальных интересов более не существует, а есть только классовые интересы. Борьба противоборствующих армий должна вестись лишь за всемирно-исторические цели мирового пролетариата. Под очевидным впечатлением подавления «антоновщины» он писал: «Подразделим партизанство на две категории: партизанство национальное и партизанство классовое», причем первое «не могло идти рука об руку с нашей классовой армией чисто классового характера и духа. Такое партизанство, если оно не будет пресечено в корне, неминуемо гибельно отразится на нашей армии»[400]. Он считал, что «защита рабочим классом капиталистических стран своего международного социалистического отечества, батрачество и беднота деревни — все это будет создавать широкую базу для революционного повстанческого движения в тылу у наших врагов»[401].

Отношение к «классовой партизанщине» у И.В. Сталина изменилось неожиданно и, скорее всего, случайно. В июне 1936 года произошла ссора комдива Д.А. Шмидта, ветерана 1-й Конной армии и кавалера двух орденов Красного Знамени, командира 8-й танковой бригады Украинского военного округа, со Сталиным на личной почве. В ходе разбирательства в НКВД арестованный признался в том, что при строительстве многоэтажных государственных, советских и партийных зданий в Киеве и Харькове командующий Украинским военным округом И.Э. Якир использовал тяжелую технику его бригады для закладки в их фундамент 1000-кг фугасных авиационных бомб с радиоуправляемыми дистанционными взрывателями. Позже на предварительном следствии выяснилось, что также поступал и командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич во время генеральной реконструкции Минска. Их действия на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда 11 июня 1937 года ее председатель В.В. Ульрих объяснял тем, что все командующие военными округами по зашифрованному указанию маршала М.Н. Тухачевского к определенному сроку должны были организовать «антигосударственный военный мятеж» путем единовременного уничтожения центральных советских и партийных учреждений.

В условиях польско-германского сближения и притязаний Венгрии на Буковину оба командующих западными военными округами пришли к выводу, что удержать оборону на тысячекилометровой границе в узкой полосе на правом берегу Днепра невозможно. Согласно теории глубокой операции скрытно дислоцировать механизированные и кавалерийские корпуса здесь не удастся. Киев и Минск в этих условиях неизбежно пришлось бы оставить. Пограничные отряды в это время всерьез не пытались координировать свои действия с командованием армейских, кавалерийских, механизированных и авиационных подразделений, подчиняясь непосредственно окружным управлениям НКВД.

В тылу вероятного противника должны были действовать специально создаваемые регулярные партизанские отряды для расстройства снабжения вражеских гарнизонов, уничтожение его транспортных коммуникаций и военных складов, а также для организации крупномасштабных диверсий в тылу вероятного противника.

Глубоко эшелонированную оборону и инфраструктуру для подходящих из глубины страны воинских резервов и боевой техники планировалось заблаговременно создавать на левом берегу Днепра. Там же должны были строиться аэродромы с твердым покрытием и капонирами. В период вынужденной кратковременной тактической обороны вероятный противник под армейские штабы, фронтовые оперативные управления, узлы связи и офицерские гостиницы займет лучшие и комфортабельные многоэтажные здания в оккупированных республиканских столицах, которые в нужное время придется взорвать, чтобы лишить вероятного противника его высшего и среднего командного состава, штабов и центров связи.

К началу 1935 года в приграничных военных округах все было подготовлено к тому, чтобы в случае агрессии начать крупные операции партизанских соединений. К западу от укрепленных районов РККА были созданы стационарные партизанские базы с полугодичным запасом оружия, боеприпасов, продовольствия и медикаментов. Глубокие командирские землянки оснащались приемно-передающими радиостанциями, внутренней телефонной связью, а все удобные пути подхода к ним прикрывались пулеметными гнездами и минными полями. Многих видных военных и преподавателей Военных академий позже по этой причине обвинили в подготовке профессиональных «диверсантов» и «вредителей», которые якобы должны были дестабилизировать политическую и экономическую ситуацию в Советском Союзе. Репрессиям подверглись подготовленные на Особом факультете Военной академии имени Фрунзе партизанские командиры, из которых случайно уцелели единицы, и то только потому, что в это время были военными советниками в Испании и Китае. Начальник факультета и теоретик организации действий небольших мобильных воинских частей в тылу противника комдив А.В. Павлов был арестован одним из первых, а сам факультет тут же закрыли. Все партизанские базы были расформированы, оружие и боеприпасы уничтожены, но бункеры не в меру рачительные сотрудники НКВД оставили для дальнейшего употребления. Их с успехом использовали украинские боевики из ОУН-УПА[402].

Теоретические взгляды М.Н. Тухачевского, таким образом, не выходили за рамки ограниченного опыта гражданской войны в Сибири и Польше, так как годы первой мировой войны он провел в лагере для военнопленных. Отсюда родилось его стойкое заблуждение, что для быстрой и окончательной победы необходима концентрация основной массы войск на одном направлении, с необеспеченными флангами при минимальном количестве резервов. В условиях гражданской войны боевые действия велись относительно малочисленными армиями на большой территории, тесно привязанные к речным и железнодорожным коммуникациям, когда сплошной линии фронта практически нигде не существовало. Отступление армии противника не приводило к массовой насильственной эвакуации или исхода населения с оставляемых территорий, что позволяло иметь постоянные источники продовольствия и фуража, которые добывались путем реквизиций. Тогда не существовало и военнопленных в общепринятом смысле этого слова. Они приравнивались или к классовым врагам, или обманутым националистической пропагандой «рабочим в солдатских шинелях»[403].

Начальник Главного Политического управления РККА Я.Б. Гамарник возвел последний тезис в основное средство идейного разложения солдат армий развитых капиталистических государств, где пролетариат в силу высокого уровня эксплуатации, крайнего отчуждения от средств и продуктов производства и грамотности внутренне разделяет идеи пролетарского интернационализма. Братания солдат враждующих армий во время первой мировой войны, добровольное комплектование иностранных добровольных полков и дивизий в Красной армии в гражданскую войну и формирование интернациональных бригад в Испании, казалось бы, полностью подтверждали представления Тухачевского о том, что после физического уничтожения карательных военно-полицейских структур неприятельской армии мобилизованные рабочие начнут тысячами переходить на сторону РККА и вливаться в ее ряды. Иначе обстояло дело с рядовым составом аграрных государств. Эта иллюзия оказалась очень живучей, и в начале Великой Отечественной войны на немецкие позиции сбрасывались тонны листовок такого содержания.

Иными словами, Тухачевский и его соратники явно не отдавали себе отчета в том, что стратегия и тактика любой гражданской войны не может быть перенесена ни на локальные вооруженные конфликты за пределами Советского Союза, ни, тем более на мировую войну.

Исходя из личного опыта и добросовестного изучения различной научной литературы, он считал, что в отличие от первой мировой войны авиация, танки и особенно химическое оружие отныне перестали быть вспомогательным средством поддержки пехотно-артиллерийского боя. Тухачевский увидел «возможность путем массового внедрения танков изменить методы ведения боя и операции, …создавать для противника внезапные условия развития операции путем этих нововведений». Для этого необходимо «совершенно по-новому подойти к планированию всей системы вооружения, организаций, тактики и обучения войск. Недоучет этих возможностей может послужить причиной ещё больших потрясений и поражений в будущей войне»[404]. Тухачевский будто забыл, что советским танкам, артиллерийским тягачам и тяжелым самолетам потребуется горючее, боеприпасы и запасные части, не говоря уже об их техническом обслуживании. Отечественные нефтеперерабатывающие заводы находились в состоянии реконструкции и не могли обеспечить такую моторизованную армию качественным горючим. Надо полагать, эти задачи будут с радостью выполнять облагодетельствованные газовыми атаками и концлагерями благодарные рабочие и батраки «освобожденных от ига мирового капитала империалистических государств».

Химическое оружие, в первую очередь отравляющие вещества, было запрещено Женевской международной конвенцией 1924 года как бесчеловечный вид агрессивных вооружений. М.Н Тухачевский и его единомышленники считали, что эти «буржуазные моральные извращения» направлены против растущего революционного энтузиазма мирового пролетариата, и правительство Советского Союза не связано в этом отношении никакими этическими обязательствами. Заместитель наркома обороны И.С. Уншлихт отправил К.Е. Ворошилову 21 января 1927 года требование о передаче немецкого завода «Берсоль» ВСНХ СССР. Он писал: «Международная обстановка насто­ятельно диктует, чтобы намеченный минимум в области обеспечения себя ОВ (отравляющих веществ – А.Г.) был выполнен своевременно и полностью. До настоящего времени у нас не было производства ОВ в заводс­ком масштабе. Небольшая установка эксольхима и строящий­ся Ольгинский завод ВОХИМ треста носит характер экспериментальный, опытных установок, а не крупного заводского производства, могущего хотя бы в какой-либо степени удовлетворить потребность Красной Армии на случай войны. В заводе “Берсоль” мы получаем первую и пока един­ственную базу производства ОВ в крупном масштабе. На нем исключительно придется пока базироваться в ближайшем будущем. …В связи с намеченной на заводе работой встанет вопрос и о финансировании. Согласно реше­ниям директивной инстанции, дооборудование завода долж­но быть произведено, исходя из сметы 2 500 000 рублей. По­лученный 1 млн. рублей в настоящее время полностью израсходован. Для нормального развития работ на заводе необхо­димо дальнейшее незамедлительное финансирование их. Исходя из этого, необходимо срочно разрешить вопрос о передаче завода ВСНХ и об организации управления заводом, обеспечивающего пуск его. Что же касается организации управления заводом, то, учитывая колоссальное значение ОВ в будущей войне, считаю более правильным объединить организационно-опытные про­изводства ОВ ВОХИМ треста и противогазовое дело с передачей ВСНХ заводом в одну хозяйственную единицу, создав самостоятельный трест в составе заводов “Берсоль”, Ольгинского, Богородского, Противогазового [завода] и экспериментальной лаборатории. Новому объединению заводов может быть при­своено название “Военно-химический трест”. Только при этих условиях будет наиболее правильно разрешена стоящая перед нами задача снабжения армии ОВ»[405]. И несмотря на то, что лекторы Политического управления РККА живописали картины, где огромные краснозвездные бомбардировщики «заливают газом» неприятельские города, на практике это оказалось невозможно. Громадные государственные средства, тем самым, тратились впустую во имя умозрительной логически непротиворечивой схоластической апории, которая не могла быть подтверждена экспериментально в условиях мирного времени.

Непротиворечивая с научной и военной точки зрения прежняя ограниченная масштабами небольших государств-лимитрофов теория глубокой операции благодаря М.Н. Тухачевскому превратилась в новую политическую доктрину наступательной революционной войны «малой кровью на чужой территории» во имя пресловутого «экспорта мировой революции». Нельзя исключить и того, что он сам после Тамбовских событий не слишком доверял великорусским красноармейцам рабоче-крестьянского происхождения, и поэтому стремился обеспечить абсолютное военно-техническое превосходство РККА. М.Н. Тухачевский 11 января 1930 года вновь предложил К.Е. Ворошилову к концу второй пятилетки сформировать 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, 50 тяжелых гаубичных дивизионов, и произвести к указанному сроку 40 тысяч военных самолетов и 50 тысяч танков[406]. Именно столько пехотных соединений, автобронетанковых и авиационных подразделений требовалось для успешного осуществления глубокой наступательной операции. Такие грандиозные задачи были не под силу неокрепшему народному хозяйству СССР. Они вели к деформации и без того неблагополучной демографической ситуации в стране - в Красную армию нужно было призвать единовременно 6 млн. человек. Ошеломленный астрономическими масштабами плана перестройки РККА «первый красный офицер» потребовал у М.Н. Тухачевского разъяснений.

К.Е. Ворошилов узнал, что списочный состав дивизии не должен был, в конце концов, превышать 7 тысяч военнослужащих. Если исходить из среднестатистических расчетов, при самых благоприятных условиях наступающая сторона теряет треть списочного состава. Резервы будут физически не способны догнать наступающие войска даже при наличии автотранспорта и превосходстве советской авиации в воздухе. Но для Тухачевского было очевидно, что потери РККА восполнят местные рабочие и трудовое крестьянство, осененные классовой ненавистью к своим или инородным эксплуататорам. Они сразу поднимут восстание и добровольно вольются в ряды Красной армии. Отсюда проистекает его навязчивая идея создавать многочисленные воздушно-десантные батальоны, которые должны наряду с выполнением чисто военных задач создавать «классовые партизанские отряды». Это содержание он вкладывал в понятие «тыл у меня впереди». М.Н. Тухачевский словно забыл о том, что польское население во время его «похода на Вислу» поступало как раз наоборот. Иначе приходится констатировать, что патриотическая психология трудящихся поляков для него оставалась исключительным национальным феноменом[407].

Вероятно, что И.В. Сталин также беседовал с М.Н. Тухачевским на эту тему. Вспомнил он об этом в 1937 году: «Мы его считали неплохим военным, я его считал неплохим военным. Я его спрашивал: как вы могли в течение 3 месяцев довести численность дивизии до 7 тысяч человек? Что это? Профан, не военный человек. Что за дивизия в 7 тысяч человек? Это либо дивизия без артиллерии, либо это дивизия с артиллерией без прикрытия. Вообще это не дивизия, это - срам. Как может быть такая дивизия? Я у Тухачевского спрашивал: “как вы, человек, называющий себя знатоком этого дела, как вы можете настаивать, чтобы численность дивизии довести до 7 тысяч человек и вместе с тем требовать, чтобы у нас в дивизии было 60–40 гаубиц и 20 пушек, чтобы мы имели столько-то танкового вооружения, такую-то артиллерию, столько-то минометов”. Здесь одно из двух - либо вы должны всю эту технику к черту убрать и одних стрелков поставить, либо вы должны только технику поставить. Он мне говорит: “Товарищ Сталин, это - увлечение”»[408].

Признаваясь в этом, Тухачевский был совершенно искренним. Его военные теоретические воззрения на самом деле проистекали из увлечения марксистскими идеями, которые он по-военному односложно стремился претворять в жизнь. Никакого вредительского или враждебного умысла в его планах преобразования РККА в самую передовую «моторизованную армию» никогда не было. В этом смысле обвинения в адрес сторонников теории глубокой операции были абсолютно беспочвенными. Маршал М.Н. Тухачевский, воспитанный в среде взлелеянных В.И. Лениным, Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым догматиков Коминтерна, до конца своей недолгой и яркой жизни с детской непосредственностью верил в сказку о «социалистических Соединенных штатах Европы». Частные научные открытия превратились в его религию, как и его современника народного академика, агробиолога-марксиста Т.Д. Лысенко. Он не заметил, что эти самые «социалистические штаты» исподволь сотворил нарочито грубоватый И.В. Сталин в границах огромного государства под названием Советский Союз. Ну, а содержание приговора Военной коллегии Верховного суда СССР диктовалось социальным заказом того времени: малообразованному в свое массе советскому народу надо было предоставить доходчивое и понятное объяснение такого неординарного явления как официальное осуждение и физическое уничтожение командной элиты РККА.

Однако для того, чтобы исправить положение с неверным комплектованием стрелковых дивизий, надо было коренным образом пересмотреть все строевые, полевые и боевые уставы Красной армии, и все учебные планы военных академий и училищ, что потребовало значительного времени. Этот процесс за десять лет зашел так далеко, что перестройка системы обучения войск так и не была закончена к началу второй мировой войны.

Новая трактовка теории глубокой операции перемещала акцент в применении военной авиации со специализации самолетов на увеличение количества тяжелых бомбардировщиков. В Штабе ВВС РККА начались беспредметные дискуссии на эту тему.

Военная авиация теперь подразделялась на стратегические (дальние) и фронтовые бомбардировщики, которые включали самолеты ближнего радиуса действия, штурмовики, и истребительные бригады. Действия фронтовых авиационных подразделений предполагалось жёстко увязывать с требованиями наземных частей. Для целей стратегической авиации отводились города и предприятия противника, крупные железнодорожные узлы в глубоком тылу. В ее обязанности входила и высадка десанта. Для действий фронтовой авиации отводились все остальные цели. В первую очередь предлагалось уделить внимание узлам разгрузки войск и снабжения, крупным артиллерийским и танковым группировкам. Зоны действия бомбардировщиков делились не только по характеру целей, но и по её удаленности. В задачу истребителей входило прикрытие тяжелых бомбардировщиков, а также постоянное барражирование над центрами сосредоточения наземных войск, чтобы не допускать бомбардировочную и разведывательную авиацию противника в воздушное пространство непосредственно над полем боя. Это требование укоренилось в уставах в понятии «господство в воздухе». Главным качеством истребителя объявлялась маневренность, а не потолок и максимальная скорость. Этими летно-тактическими характеристиками можно было пожертвовать в интересах постоянного барражирования над линией соприкосновения сухопутных соединений[409].

Дата добавления: 2015-08-05