Введение 7 страница

Внутрипартийная борьба двадцатых годов была не только борьбой за личную авторитарную власть. Она отражала тенденции дальнейшего развития государства на длительную перспективу. Сталин и Троцкий являлись выразителями традиционных российских ценностей, только упакованных в марксистскую терминологию разных расцветок. Ни тот, ни другой фундаментальных идей К. Маркса и Ф. Энгельса никогда не разделяли, и придерживались принципов государственного капитализма. Пожалуй, они исповедовали только один главный внешнеполитический тезис Маркса: «Россия и Англия – два великих столпа современной европейской системы. Все остальные имеют второстепенное значение, даже прекрасная Франция и ученая Германия»[133]. Но Сталин изучал труды классика тщательнее, и второй его завет принял как руководство к действию: «И не встает ли посреди моря скала - Англия, на которой контрреволюция созиждет свою церковь?»[134]. В Соединенном Королевстве он всегда видел естественного геополитического противника России, а в период второй мировой войны – неизбежного, но коварного союзника по антигитлеровской коалиции.

Сталин и Троцкий сформировались как государственные деятели в годы гражданской войны и НЭПа, и оба не усматривали в Германии обетованной «родины социализма». Оба лидера повзрослели с дореволюционной поры, и один из лирического поэта и слушателя православной семинарии, а другой - из «гражданина мира» превратились в суровых российских реалистов. Как ни увлекательно выискивать у молодых увлеченных социал-демократических романтиков Троцкого и Сталина звонкие цитаты о будущем человечества вообще, и России в особенности, они неуместны в контексте отечественной истории после Октябрьской революции. Ну, а искать взаимосвязь между их национальной принадлежностью и теоретическими взглядами – это в лучшем случае ветхозаветное фарисейство. В.И. Ленин по-житейски заметил, что обрусевшие инородцы - всегда бóльшие великорусские шовинисты, чем сами русские[135]. Сохраняя в быту некоторые национальные привычки и домашние обычаи, Сталин и Троцкий одинаково не переносили, когда кто-то нечаянно подчеркивал их национальность!

Не случайно высказывания Троцкого и Сталина приводятся в монографии со всей возможной полнотой. Но и будучи в эмиграции, Троцкий, подобно князю Курбскому в письмах Ивану Грозному из Литвы, постоянно спорит со Сталиным о будущем только одной-единственной страны - России. Будучи лично знаком с убийцей «демона в изгнании» Хайме-Рамоном Меркадером дель Рио-Эрнандесом (в СССР он жил, работал и похоронен как Герой Советского Союза историк Рамон Иванович Лопес), я услышал поразительную мысль. Троцкий в беседах с ним повторял, что гражданская война в Испании была для него борьбой, главным образом, за построение испанской модели социализма, которая должна была доказать ошибочность внутренней политики Сталина! Буквально Меркадер сказал мне следующее: «Сталин и Троцкий погубили испанскую революцию, потому что не щадя сил и людей боролись не с Франко, а друг с другом».

Навешенный «Кратким курсом истории ВКП (б)» на Л.Д. Троцкого ярлык идеолога «мировой революции» был заимствован у настоящих «интернационалистов» - Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева, К.Б. Радека, Г.Я. Сокольникова и других искренних марксистов-ленинцев. Из политических соображений, для идеологического удобства и упрощения судебной процедуры все они были объявлены «троцкистами», и сами в этом публично сознались. Однако «имя им было легион», учитывая взращенных на их мифах многочисленных и восторженных адептов во всех областях общественной и военной мысли. С точки зрения отечественной истории все заграничные «бюллетени оппозиции» Троцкого научного интереса не представляют. По существу это – антисталинские политические памфлеты «демона в изгнании»[136].

На рубеже нового тысячелетия благодаря интернету, количество «электронных книг» умножилось многократно. Однако предаваться восторгам по этому поводу преждевременно. Особенность авиационных интернет-сайтов состоит в их ограниченной познавательной ценности. Публикация, выражаясь современным языком, на традиционном носителе (бумаге) дисциплинирует автора, хранит его от соблазна плагиата и вынуждает в любой момент быть готовым защитить в научной полемике результат своего творчества. Распространение же виртуальной информации дает возможность сохранять анонимность сиречь безответственность. Полемика на форумах во многом напоминает средневековые схоластические дискуссии на злободневную тему - сколько ангелов умещается на острие иглы. Отдельные здравые суждения не слышны в некомпетентных эмоциональных декларациях. Это - повторяемое в виде фарса народное собрание в древних Афинах, когда толпа полноправных граждан советовала гениальному скульптору Поликлету, какие статуи нужны народу и как их лепить.

Потребность в восстановлении иллюстративного ряда восполняется на рубеже нового тысячелетия многочисленными красочными энциклопедиями военной техники. В аннотации к ним, как правило, заявляется, что это – перевод английских, французских и немецких справочников, адресованных массовой аудитории. Надо полагать, это само по себе доказывает их абсолютную объективность и непогрешимость. Издатели иногда даже не меняли размещение очерков согласно русскому алфавиту. Научной ценности такие издания не имеют, и нет смысла обсуждать многочисленные фактические неточности и эвфемизмы о «совершенстве» военной техники союзников и противников. Как известно, идеальных самолетов, совершенных танков и непотопляемых линкоров в природе не существует. Однако подобные оценки зарубежных танков, самолетов и кораблей с унылой периодичностью кочуют по страницам этих изданий. Вера российского читателя энциклопедиям всякого свойства подобна языческому идолопоклонничеству: любое лукавство и даже опечатка есть истина в последней инстанции. Так было накануне революций 1905 и 1917 годов в России, когда многотомные энциклопедические словари заполонили полки книжных магазинов Российской империи, вытеснив научные монографии.

Начиная с конца прошлого столетия перечень энциклопедий, энциклопедических справочников, красочных иллюстрированных альбомов, авиационных ежегодников стал воистину ошеломляющим. Этот список дополняют такие старейшие периодические издания, как «Aerosphere», «Air Enthusiast», «Air Аction», «Air Fleet», «Aircraft Illustrated», «Airplane», «Aviaĉion», «Aviation», «Flieger Jarhrbűch», «Flight», «Flűgzeug», «Flying Review International», «Icaré», «Interavia», «Jane’s World Aircraft», «Interavia», «L’aerofille», «L’air», «Mysł wojskowa», «Pegase», «Popular Mechanics», «R.A.F. Yearbook», «Revue d’histoire de la deuxéme guerre mondiale», «Skrzydlata Polska», «Technika dła mlodych», «Teсhnika lotnicza i astronautyczna», «Вестник Воздушного флота», «Авиация и космонавтика», «Гангут», «Судостроение» и «Наука и техника». Он увеличивается с каждым годом. Количество же специальных научных монографий, научно-популярных статей и книг, и, наконец, мемуаров, посвященных истории авиации, составляет солидный библиографический том.

Современная историография второй мировой войны вступила в состояние «комиксного восприятия» - дискретного сознания, отражающего кризис духовности в обществе. Оно распространилось на умы молодежи, и сказывается на их менталитете до сих пор в форме тяжелых осложнений. Представляется, что она напоминает квартет из известной басни Крылова. Но для прекращения дисгармонии нужен не дирижер, а новая партитура. Ее роль может сыграть логистика.

Предлагаемая читателю монография писалась с перерывами много лет, и частично издавалась в виде серии статей и монографии «Ворошиловский залп: становление наступательных вооружений РККА в 1922-1941 годах». На интернет-сайтах в 1998 году были выложены авторские статьи «Забытые истребители второй мировой войны». Если я могу судить по количеству и содержанию письменных и электронных отзывов, они были с интересом встречены специалистами и читателями во всем мире. Огромную пользу при подготовке рукописи сыграли встречи со специалистами в области истории техники и вооружений. Большинство их советов и рекомендаций я учел в работе над книгой.

Эта монография начиналась со школьных записей воспоминаний моего отца – летчика, прошедшего Великую Отечественную войну с первого до последнего дня, а после ее окончания несколько лет проработавшего в эскадрилье обеспечения ЛИИ МАП СССР. Избрав историческую науку профессией, я прочел, вероятно, большинство документов, отложившихся в отечественных и зарубежных архивах, монографий и научных статей по этой проблематике. Неоценимый вклад в изучение этой проблемы внесли мои незабвенные учителя - профессоры В.А. Анфилов, Н.В. Ефременков и В.И. Салов, которые в течение десятилетий руководили моей научной работой.

Вопреки обыденному представлению о ремесле ученого-историка, требующего уединения в архивах для изучения письменных аутентичных источников, я постоянно искал встречи с их авторами и непосредственными участниками событий. Поэтому особенно ценной информацией я считаю личные беседы с министрами, маршалами, генералами, советскими асами, рядовыми ветеранами, военными инженерами, членами семей репрессированных наркомов и случайно уцелевшими их записями.

Во времена «перестройки» и российской «демократизации» социально-политические и экономические завоевания Советского Союза беззастенчиво искажались. Отечественная военная техника подверглась огульному уничижению на фоне раболепного преклонения перед немецкими, американскими и даже японскими самолетами, танками и кораблями. Регулярно обновляются, причем в возрастающей прогрессии цифры потерь советского народа в Великой Отечественной войне, хотя они подсчитаны и опубликованы ведущими российскими учеными[137]. Это заставило меня опубликовать эту книгу, чтобы восстановить, пусть горькую, но - по мере возможности – объективную картину событий, происходивших в предвоенные годы в Советском Союзе. Как говорили древние «рассказать о минувшем без гнева и пристрастий». Политические коллизии, происходившие в СССР, не входят в задачу исследования, и упоминаются постольку, поскольку они, так или иначе, повлияли на становление и эволюцию военной доктрины и структуры вооружений Красной армии и дипломатии. Личные качества и характеры исторических деятелей, упоминаемых на страницах монографии, достаточно хорошо изучены другими авторами, чтобы отвлекаться на их жизнеописания. Логистика по определению требует избегать субъективизма в анализе явлений.

Выдающийся французский историк Марк Блок утверждал, что история не является наукой идей, а наукой людей. И, руководствуясь этим принципом, я писал эту монографию, чтобы показать величие людей, переживших самую страшную войну в истории человечества, и личную трагедию тех, кто ее допустил. Ущербность довоенной военной доктрины Красной армии ни в коем случае не объяснялась злонамеренностью или заговором отдельных лиц; она была феноменом революционного сознания российской интеллигенции – стиля мышления особого типа, родственного средневековой алхимии, которая никогда не порывала с религиозным мистицизмом. Марксизм являлся прекрасной мечтой о счастливом окончании греховного мира «эксплуатации человека человеком» и установлении всемирного царства справедливости, о котором грезили еще такие великие «отцы церкви» и искренне верующие христиане как Святой Августин Блаженный. Интерпретация исторического процесса создавалась теоретиками нового вероучения о классовой борьбе по принципу vatcinium ex eventu, то есть объяснять факты после свершившегося события.

Генерал-полковник вермахта В. фон Фрич мудро заметил, что «приходится с удивлением констатировать, что практическая результативность научно обоснованных концепций, казавшихся неоспоримыми на умозрительном уровне, оказывается обратно пропорциональной тем усилиям, которые были затрачены на их разработку. Жизнь неизменно оказывается сложнее самой изощренной фантазии и не всегда поверяется логикой и благими намерениями»[138]. К советским партийным и военным руководителям и опекаемым ими изобретателям «передовых чудо-вооружений» полностью применима психологическая характеристика российской революционной интеллигенции: «В русском способе мышления (говорю об интеллигенции) характерны две стороны: отсутствие вкуса и уважения к факту и, наоборот, безграничное доверие к теории, к гипотезе, мало-мальски освящающей наши желания. Это должно происходить, очевидно, от малой способности мозга к напряженной умственной работе. Голова, слишком быстро устающая, не может справиться с мириадами фактов, наполняющих жизнь, и получает к ним нечто вроде отвращения. Гипотеза, напротив, её радует, давая кажущееся понимание явлений без утомительного напряжения. Эти явления естественны в народе, так недавно начавшемся учиться. Но их нужно сознавать, понимать, исправлять.… Наша общественная мысль переполнена всевозможными предвзятостями, гипотезами, теориями одна другой всеобъемлющее и воздушнее. Воспитание ума совершается до того на общих местах, общих соображениях, что я боюсь, не понижает ли оно скорее способности к правильному мышлению. “Русская смекалка” проявляется у интеллигенции гораздо слабее, нежели у крестьян; о практичности же нечего говорить.… И в связи с такой выработкой ума как часто нравственная жизнь образованного человека представляет только две крайности! Сначала безумный жар фанатика, не допускающего скептицизма, видящего в обсуждении только подлость или трусость. Но – увы! – жизнь идёт своим чередом, не по теории: она безжалостно бьёт мечтателя; а он, не имея в уме другого содержания, кроме логических построений, начинает сердиться на жизнь: ему кажется, что она бессовестно обманывает его. Наступает второй период – озлобленное разочарование, а иногда и мщение жизни, не умевшей оценить столь великого человека. Так появляются и самые отчаянные революционеры, так появляются и самые бессердечные карьеристы»[139]. Не случайно, на полях сражений Великой Отечественной войны победы над немецкими генералами одерживали не рафинированные интеллигенты, одержимые марксистскими фантазиями и обученные революционным псалмам, а бывшие «низшие чины», унтер-офицеры, урядники и прапорщики «военного производства». Выходцы из трудовых крестьян и казаков невольно с рождения приучились жить своим умом и смекалкой. А недоучившемуся студенту, выслужившемуся мелкому местечковому ремесленнику или дворянскому недорослю алхимия всегда представлялась высшей наукой, а мистические ритуалы и магические обряды – путем к истине!

Итальянский писатель Ч. Малапарте, побывавший в Москве в 1929 году, писал о кремлевской элите: «Они показались мне авантюристами, происходившими из степей Азии или из прапорщиков царской армии, коррумпированными, жалкими, развращенными личными амбициями, или кислыми надменными интеллектуалами, борющимися за власть, надутыми претензиями и наполненными необузданными амбициями... Это общество развращенных и претензионных выдвиженцев спешило насладиться своей властью»[140]. Впрочем, эта характеристика свойственна российскому чиновничеству во все времена независимо от идеологических принципов.

Революционная идеология в России, которая предполагала последующую социальную и экономическую модернизацию страны, всегда основывалась на огульном отрицании всех национальных традиций и безусловном заимствованием западноевропейского опыта, научных открытий и даже культурных стереотипов. С этой целью в Москву и Петербург в разное время приглашались иностранцы из Польши, Англии, Шотландии, Германии и Голландии. Это началось с воцарения первых Романовых, то есть задолго до реформ Петра Великого, его преемников, «западников» и славянофилов. Огромную роль в модернизации Российской империи сыграли обрусевшие немецкие колонисты Поволжья[141]. Установление Советской власти лишний раз подтвердило эту неоспоримую тенденцию. Поменялась лишь паспортная национальность очередных «немцев».

Источниковедческая основа монографии складывается из документов из различных российских и зарубежных архивов, где автору пришлось работать в течение ряда лет, научных исследований отечественных и зарубежных ученых, обобщающих работ по избранной теме и записей личных бесед с непосредственными участниками и современниками событий, так или иначе отраженных на ее страницах.

Мне хотелось бы выразить искреннюю благодарность моим бескорыстным помощникам – коллегам и студентам за помощь, оказанную мне в переводе статей и книг иностранных авторов. Единая индексация фирменных и серийных обозначений самолетов и танков пока различается, и поэтому автор брал за основу их традиционное обозначение в странах-производителях, опуская специальные символы. Транскрипция их названий дана в тексте и сносках согласно нормам технической документации и правилам русского языка. Исторические устоявшиеся наименования самолетов не изменялись. В такой специфической области историографии можно поступиться нормами теоретической фонетики.

Я сознательно исключил по мере человеческих возможностей субъективные оценки и экспрессивные суждения о политических деятелях ХХ века, если только они сами или их ближайшие единомышленники в воспоминаниях достоверно не сообщают о слабостях и пристрастиях первых лиц в государстве. Человек, посвятивший себя ремеслу историка, не может быть ни психиатром, ни оценщиком антикварной лавки, ни рассказчиком анекдотов. Историк не должен быть прокурором. Он лишь исполняет обязанности следователя, предоставляющего факты для настоящего суда истории.

Как сказано в Писании: «Ибо придет Сын человеческий во славе Отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его»[142].

Дата добавления: 2015-08-05