Глава 2 5 страница

Из состава Черноморского флота были выведены и разрезаны на металл модернизированные накануне первой мировой войной броненосцы «Святой Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Память Азова», «Три святителя», «Ростислав»[327], «Святой Пантелеймон», «Двенадцать апостолов» и «Синоп», крейсер 1-го ранга «Адмирал Корнилов» и 60 миноносцев различного водоизмещения. Десятки тысяч тонн высококачественного металла продавались Италии и Германии по самым низким оптовым ценам. Добросовестные покупатели охотно оставляли в миролюбивой Советской России негодные паровые котлы, генераторы, трубы и корабельную мелочь, но все деревянные снасти и детали интерьера кают увозили за границу[328].

Столь же печальная участь была уготована и заграничному Русскому флоту, который находился на мертвом якоре во французском порту Бизерта. Переговоры о возвращении «захваченных советских военных кораблей» в отечественные порты вел в Париже долго и безуспешно полномочный представитель РСФСР Л.Б. Красин[329].

Совет Народных Комиссаров СССР на глазах изумленной капиталистической Европы безо всяких договоров и ультиматумов добровольно уничтожал огромный российский военно-морской флот, спасая угнетенный и ограбленный Антантой немецкий революционный пролетариат, взрастивший в свое время К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина.

Начальник Морских сил Республики и заместитель Председатель РВС РСФСР Р.А. Муклевич тем самым добросовестно исполнял указание В.И. Ленина, написавшего членам Политбюро ЦК РКП (б) из Горок письмо со словами: «Я думаю, что флот в теперешних размерах, хотя и является флотишкой,… все же для нас непомерная роскошь… Флот нам не нужен, а увеличение расходов на школы нужно до зарезу.… Держать флот сколько-нибудь значительного размера нам, по соображениям экономическим и политическим, не представляется возможным»[330]. Главными, конечно, были политические соображения: дефицитный металлолом был необходим для порабощенных Антантой и голодающих немецких рабочих, которые, по мнению архитекторов и руководителей III Коммунистического Интернационала, поддерживали коммунистов в Германии.

Флагманом «москитного» Рабоче-крестьянского Красного флота стал эскадренный миноносец «Яков Свердлов», который для своего времени был самым быстроходным и прочным кораблем этого класса. На нем после модернизации впервые установили четырехтрубные торпедные аппараты и новые 120-мм орудия главного калибра. Краснофлотцы с уважением именовали их «полукрейсерами». Эсминец «Яков Свердлов» мог соперничать даже с современными легкими крейсерами[331].

Краснознаменный Балтийский флот по состоянию на 1925 год имел в строю 3 небоеспособных линейных крейсера «Гангут», «Севастополь» и «Петропавловск», легкий учебный крейсер «Аврора», 5 эсминцев типа «Новик», канонерскую лодку «Красное Знамя» (монитор «Храбрый» постройки 1897 года)[332], деревянный колесный минный заградитель «Яуза» и 9 подводных лодок. Обучение молодые командиры проходили на парусном барке «Товарищ» (бывший «Лауристон») и угольном пароходе «Комсомолец» (бывший «Океан») и паровом парусном барке «Товарищ» (бывший «Лауристон»). Штабным кораблем КБФ был пассажирский пароход «Свирь»[333].

В составе Черноморского флота остались легкий крейсер «Коминтерн»[334], 4 эсминца типа «Новик», минные истребители типа «Беспощадный», отечественная подводная лодка «Политрук» и 4 субмарины американской постройки серии «А», 2 трофейных бронированных французских быстроходных сторожевых корабля «Гневный» и «Альбатрос», трофейная французская канонерская лодка «Интернационал», плавучая база подводных лодок «Березань» и 4 сторожевых корабля. Деревянные морские «истребители» Черноморского флота затем не раз переоборудовали то в сторожевые катера, то в быстроходные тральщики. К середине тридцатых годов корпуса этих кораблей были облицованы тонким всегда начищенным до блеска медным листом, что, впрочем, хорошо смотрелось на военно-морских парадах в Севастополе, но никак не сказалось на их и без того невысоких ходовых качествах. В строю Черноморского флота находились и 25 новых торпедных катеров Г-5 конструкции А.Н. Туполева. Штабным кораблем начальника Морскими силами Черного моря И.К. Кожанова был ветхий американский колесный пароход «Красный моряк», не имевший даже приемно-передающей радиостанции. Команды флагмана флота обычно подавались сигнальщиками, и тот, не признавая буржуазных технических выдумок, считал это вполне достаточным. В ненастную погоду и зимой по этой причине корабли Черноморского флота не проводили учебных стрельб и оставались на своих базах[335].

Отношение к военно-воздушным силам в Политбюро ЦК РКП (б) было иным. Кадры авиационных отрядов в отличие от всех других родов войск сократились только в полтора раза, и то - путем перевода летчиков старшего возраста, или непролетарского происхождения, в гражданскую и полярную авиацию, или в научно-исследовательские центры. Советские авиационные отряды целенаправленно вооружались закупаемыми в неограниченном количестве голландскими, английскими и итальянскими военными самолетами везде, где это было возможно. В условиях экономической блокады эта непростая задача выполнялась резидентами ОГПУ. На покупку «воздухоплавательных аппаратов» по решению Политбюро ЦК РКП (б) и ВСНХ РСФСР от 26 января 1921 года выделялось 3 миллиона золотых рублей[336]. В итоге, к 1 декабря 1922 года за 1 млн. 218 тысяч рублей за границей было приобретено через советские торговые представительства и подставные фирмы 1000 новых военных самолетов и 500 авиационных двигателей. Поэтому на восстановление и развитие отечественного авиастроения крупных денежных сумм практически не выделялось.

Иначе обстояло дело с подготовкой немецких военных специалистов и производством германских военных самолетов, что оговаривалось протоколами Рапалльского мирного договора.

После долгих консультаций 11 августа 1922 года было заключено «Временное соглашение о сотрудничестве рейхсвера и РККА». Немцы получили право создавать на советской территории военные объекты для проведения испытаний техники, накопления тактического опыта и обучения личного состава наступательных родов войск, которые Германии запрещалось иметь по Версальскому мирному договору.

В Берлине под различными предлогами затягивали воплощение достигнутых договоренностей, выжидая, кто в Политбюро ЦК РКП (б) займет место тяжело заболевшего В.И. Ленина. И, хотя на кремлевском Олимпе уже существовала «руководящая тройка» в составе Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и И.В. Сталина, целью которой являлась борьба с политическими амбициями Л.Д. Троцкого, исход этого противостояния был достаточно неопределенным. Троцкий фактически совмещал сразу три важнейших в стратегическом отношении должности: Председателя РВС республики, Народного комиссара по военным и морским делам и наркома путей сообщения. Его симпатии к североамериканским социально-политическим институтам и образу жизни были широко известны, как, впрочем, и его откровенная германофобия. Пока под его контролем оставалась Красная армия и вся транспортная инфраструктура страны Советов, и в отсутствие неутомимого энтузиаста улучшения советско-германских отношений В.И. Ленина, вопрос об их обозримом будущем становился проблематичным. Сплоченность партийного триумвирата также вызывала законные сомнения: слишком разные по своим теоретическим взглядам и внешнеполитическому опыту деятели оказались в его составе. Но в любом случае, международный авторитет Троцкого был неизмеримо выше, чем у всех троих вместе взятых. Для низложения прославленного «демона революции» был нужен равновеликий по опыту и заслугам военачальник и партийный деятель - М.В. Фрунзе.

В январе 1924 года по решению «руководящей тройки» в Политбюро ЦК РКП (б) была создана партийная комиссия, которой поручалось изучить состояние дел в Наркомате по военным и морским делам. В нее вошли С.И. Гусев (председатель), К.Е. Ворошилов, Н.И. Подвойский, Г.К. Орджоникидзе, М.В. Фрунзе и Я.М. Шверник. Ее вывод оказался неутешительным: «Красной армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы у нас в настоящее время нет»[337]. И хотя эта оценка носила очевидный персональный характер, Наркомвоенмор и Председатель Реввоенсовета СССР Л.Д. Троцкий подал заявление об отставке со всех занимаемых постов.

В личности М.В. Фрунзе удивительно сочетался полководческий талант и государственное мышление. Он никогда не был чьей-либо «фигурой влияния». Низвергая Троцкого как политического карьериста, Фрунзе вовсе не собирался отказываться от тех рациональных идей, которые оформились в Красной армии в результате опыта первой мировой и гражданской войны. В первую очередь, это касалось социалистической оборонительной доктрины – она лишь приобрела отчетливые очертания, основанные на научных трудах профессора А.А. Свечина. В своей фундаментальной монографии «Стратегия» тот отстаивал идею глубокой войсковой обороны, которую считал единственно возможной военной доктриной для РККА. Свечин признавал две главные разновидности стратегии: «стратегии сокрушения» и «стратегия измора». «Сокрушение подразумевало решительные действия, безудержное наступление с целью полной ликвидации или выведения из строя основной живой силы противника». «Измор» предполагал, прежде всего, оборону, строившуюся на умелом распоряжении территорией, экономикой, вооружением и резервами. Преимущественный упор на физическое уничтожение или подавление в условиях тотальной войны обойдется непомерно дорого и с большой вероятностью должен приводить к поражениям. В наступление нужно переходить лишь тогда, когда противник выдохнется, преодолевая нашу, умело построенную позиционную оборону. В любом случае, будет ли противник прорывать оборону, или будет стоять на месте, войну решат с наименьшими жертвами экономические, территориальные и ресурсные факторы, по которым с Россией сравниться не может ни одно европейское государство[338]. С принятыми в научными кругах частными замечаниями эту точку зрения разделял и сам Фрунзе, и профессоры военных академий РККА. «Основным и важнейшим выводом из опыта минувшей империалистической войны, - писал М.В. Фрунзе,- стали новые задачи и новые методы подготовки обороны страны и, в частности, новую роль тыла как прямого участника в деле борьбы. …Огромность нашей территории, сравнительная редкость населения, недостаточная железнодорожная сеть, слабое развитие промышленности, общая техническая отсталость и т. д., и т. д. — все это ставит нас в крайне невыгодное положение в смысле мобилизационной готовности по сравнению с возможным врагом. …Требуется организовать страну еще в мирное время так, чтобы она могла быстро, легко и безболезненно перейти на военные рельсы», для чего, в свою очередь, необходимо усвоить «твердый курс на военизацию еще в мирное время всего гражданского аппарата». Осуществление программы заблаговременной мобилизации страны «весьма облегчается государственным характером основных элементов нашего хозяйства»[339]. Он имел в виду сложившуюся иерархическую военизированную структуру партийных и советских организаций.

А вот молодой и энергичный командующий начальник Военной академии РККА М.Н. Тухачевский подверг ее критике «с марксистских позиций», а статью озаглавил «Война клопов». М.В. Фрунзе после этого унизительного политического памфлета избегал неофициальных личных встреч с новорожденным партийным демагогом и новоиспеченным теоретиком «революционной войны в Европе».

Став Наркомвоенмором, М.В. Фрунзе немедленно приступил к осуществлению военной реформы. В результате Красная Армия получила штатную численность в 562 тысячи человек. В её составе на кадровом положении находились 26 стрелковых дивизий, почти вся кавалерия, РККВФ и РККФ. Территориальные подразделения состояли из 36 стрелковых дивизий, 3 национальных бригад, 1 кавалерийской дивизии, отдельного дивизиона бронепоездов и подразделений местной самообороны.

М.В. Фрунзе исходил из вероятности новой объединенной военной империалистической интервенции. С этой целью он предлагал реорганизовать армию и тыл, чтобы «соответствующим образом выработать программы наших требований к этому тылу, дать направление, по которому должна развиваться наша хозяйственная деятельность»[340]. В ходе реформы в первую очередь устранялись учреждения периода гражданской войны, которыми был перегружен аппарат управления вооруженных сил[341]. С другой стороны, целенаправленно усиливались мобилизационные возможности РККА путем увеличения числа соединений постоянной дислокации, сосредоточения главных сил в западных округах и наращивания численности командного состава.

Январский (1925 г.) Пленум ЦК РКП (б) поддержал увеличение ассигнований на оборону на 1,25%. Однако член «руководящей тройки» И.В. Сталин, согласившись, что «вопрос о нашей армии, о ее мощи, о ее готовности обязательно встанет перед нами при осложнениях в окружающих нас странах, как вопрос животрепещущий», неожиданно предостерег присутствовавших против излишней драматизации международной обстановки и склонности ориентироваться на «активное выступление против кого-нибудь». Он заявил, что «если война начнется, …то нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить»[342]. Появление исторического будущего у РКП (б) окончательно освобождало новое поколение большевистской партийной бюрократии от жертвенного служения идолу мировой пролетарской революции, от приспособления внутренней и внешней политики к лозунгам Коминтерна. И.В. Сталин сделал совершено верный вывод из роковой ошибки последнего царя Николая II, который втянул Россию в первую мировую войну, будучи одержимым спекулятивной мифологемой созидания идеального панславянского мира. Как хорошо известно, это привело великую мировую империю к гибели, а ее население – к анархии, революции и гражданской войне. Идеалы «перманентной революции» он справедливо относил к абстрактным ценностям того же сорта. Военная доктрина Советского Союза, наконец, приобретала отчетливый оборонительный характер.

Наиболее последовательным и уважаемым среди «рабоче-крестьянских полководцев» борцом с троцкистскими искривлениями в послевоенной перестройке РККА среди всех полководцев гражданской войны, по мнению Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева, по-прежнему оставался тридцатилетний командарм М.Н. Тухачевский, которого высоко ценил В.И. Ленин. Он мог бы, по мнению членов «руководящей тройки», уравновесить авторитет и фракционную независимость М.В. Фрунзе.

М.Н. Тухачевский был назначен начальником Штаба РККА в ноябре 1924 года. Он видел в Троцком непосредственного виновника своего предшествующего перевода на должность начальника Военной академии. Будучи в плену умозрительных стереотипов германского генералитета, он видел «существо генштаба» в «создании вертикали не только технической, но и политической»[343]. Концентрация всей военной и политической власти в Генеральном штабе подразумевала переход от «диктатуры партии» к утверждению диктатуры «красных генералов». Демиургом совета диктаторов, естественно, Тухачевский мыслил начальника Штаба РККА, то есть себя самого. Наркомвоенмор К.Е. Ворошилов несколькими годами позже припомнил М.Н. Тухачевскому «наши разногласия относительно роли Штаба и, следовательно, ответственности Штаба РККА за подготовку хозяйственного и административного аппарата государства к обороне. Вы настаивали на сосредоточении всей этой колоссальной работы в Штабе РККА, я решительно воспротивился этому, считая, что эта работа должна быть в равной степени рассредоточена по всем гражданским ведомствам (центральным, областным и окружным) и возглавлена авторитетным правительственным органом — Советом Труда и Обороны»[344].

При поддержке своего идейного наставника Г.Е. Зиновьева командарм 1-го ранга М.Н. Тухачевский добился введения пресловутого единоначалия в РККА, когда политические комиссары не могли отменять обоснованных конкретными фронтовыми условиями приказов командиров. «Надо только дать широкий простор для продвижения и широко назначать комиссаров на командные должности, давая некоторым из них краткую теоретическую подготовку, – писал он. - … Нужно только бросить лозунг о переходе к коммунистическому командному составу»[345]. В результате красный командир новой формации не становился профессиональным военным, а оставался прежним политработником, закончившим краткие курсы по прикладным воинским дисциплинам. К сожалению, с действительным единоначалием предлагаемые меры не имели ничего общего, но такая практика аттестации командиров РККА по уровню политической грамотности просуществовала десять лет! О ее последствиях для боеготовности офицерского корпуса Красной армии, думается, говорить нет необходимости. И если раньше политработники по должности занимались обучением неграмотных красноармейцев, то теперь рядовому составу пришлось фактически заниматься самообразованием. На VII Всесоюзном съезде Советов СССР в 1935 году Тухачевскому пришлось признать, что многих новобранцев приходиться в войсках обучать письму и арифметике. Институт политических комиссаров в РККА и ВМФ был восстановлен Приказом наркома обороны № 77 от 10 мая 1937 года[346].

Военная реформа началась с реорганизации штаба Воздушного флота. В декабре 1924 года на должность начальника Управления РККВФ назначили П.И. Баранова, известного М.В. Фрунзе по Среднеазиатскому бюро РКП (б). Его хорошо знали И.В. Сталин и К.Е. Ворошилов по совместной работе в Реввоенсовете Юго-Западного фронта в период советско-польской войны. Однако лучшей рекомендацией являлась его откровенная неприязнь к Л.Д. Троцкому. Заместителем и помощником (начальником штаба) П.И. Баранова стал профессиональный российский авиатор, выпускник Казанского военного училища и Николаевской военной академии, закончивший с отличием в 1916 году Киевскую школу летчиков-наблюдателей, капитан царской армии С.А. Меженинов. Фундаментальное военное образование и солидный боевой опыт этого незаурядного человека позволили начать системную реорганизацию военной авиации Красной армии. С.А. Меженинову принадлежат первые серьезные теоретические работы о стратегии и тактике советской авиации[347]. В ней был представлен анализ применения российских авиационных отрядов на Восточном фронте в первую мировую войну, хотя наглядные примеры черпались из опыта РККВФ периода гражданской войны.

Новая доктрина применения военно-воздушных сил РККА полностью отвечала требованиям логистики. Опыт воздушной войны на Западном фронте рассматривался в контексте конкретных факторов, которые привели к максимальной концентрации вооружений на сравнительно узком участке от Мёца до Кале, обеспеченной развитой транспортной сетью, в условиях позиционной войны. Здесь радиус, потолок, и вооружение военных самолетов рассчитывались почти с математической точностью, как и их бомбовая нагрузка. Бомбардировщики Антанты лишь дополняли полевую и крепостную артиллерию, а гидросамолеты – быстроходные артиллерийские и противолодочные корабли. Малочисленные тяжелые бомбовозы Антанты предназначались, главным образом, для уничтожения целей в глубоком тылу противника, а Германии – для бомбардировок Лондона и Парижа. И те, и другие преследовали не стратегические, а скорее психологические цели. Воздушные бои были чаще всего столкновениями истребителей противоборствующих сторон, которые расчищали пространство для своих тактических разведчиков и легких бомбардировщиков. В самолетах непосредственной поддержки пехоты при наличии эшелонированной системы долговременных подземных оборонительных сооружений как самостоятельного вида авиации потребности не было ни у летчиков Антанты, ни у авиационного командования Тройственного Союза. Английские тяжелые бомбардировщики изначально создавались и предназначались для уничтожения объектов в глубине неприятельской обороны, в первую очередь густонаселенных городов, складов и промышленных центров. Насущной необходимости авиационное командование Антанты в них так и не усмотрело, и первые полеты вглубь Германии бомбардировщики Хендли-Пейдж НР.0/400 и Виккерс «Вайми» начали производить уже после завершения активной фазы воздушной войны в Европе, когда истребительная авиация Тройственного союза практически исчерпала резервы пополнения летно-подъемного состава.

На Восточном фронте мировой войны сложилось принципиально иное положение. Огромная протяженность и глубина фронта, невозможность маневрировать сухопутными соединениями на большом пространстве не позволяли массированно применять одномоторные военные самолеты с их небольшой дальностью. Они выполняли ограниченные задачи тактической воздушной разведки и противоздушной обороны широко разбросанных крупных крепостных узлов[348]. И, наоборот, многомоторные дальние бомбардировщики становились мощным средством дезорганизации инфраструктуры противника непосредственно на линии фронта и в его ближайшем оперативном тылу. Ими стали знаменитые четырехмоторные самолеты «Илья Муромец» конструкции И.И. Сикорского, объединенные приказом Великого князя Александра Михайловича в Эскадру воздушных кораблей. Она в начале 1917 года включала в себя 73 воздушных корабля различных модификаций[349]. В период гражданской войны, когда «траншейная оборона» была скорее исключением, нежели правилом, несоизмеримо выросла роль штурмовой авиации против подвижных подразделений противника. Впервые в теоретических работах Меженинова прозвучала мысль об эффективности «посадочных десантов» в оперативном тылу противника.

Таким образом, основополагающие выводы начальника штаба РККВФ родились на конкретной национальной почве, и не имели ничего общего ни с идеей «мировой революции», ни с сугубо итальянской «теорией Дуэ». Исходя из них, новое руководство Управления РККВФ начало перестраивать принципиальную структуру отечественных ВВС, опираясь на опыт воздушной войны на Восточном фронте в России. Приоритет принадлежал многоцелевым самолетам непосредственной поддержки пехоты и истребителям, которые приобрели опыт штурмовых действий. Затем следовали скоростные бомбардировщики, а замыкали эту структуру дальние бомбовозы, способные выполнять параллельно и тактические функции.

С.А. Меженинов как кадровый русский военный летчик помнил, как в 1913 году в Главном штабе обсуждался принципиальный вопрос о том, какими военными самолетами оснащать русский Воздушный флот. Великий князь генерал-фельдмаршал Николай Николаевич настаивал на массовом выпуске тяжелых бомбардировщиков «Илья Муромец», а фронтовую разведывательную авиацию комплектовать самолетами из резерва. Его оппонент Великий князь вице-адмирал Александр Михайлович отстаивал идею о создании из небольшого числа тяжелых кораблей мобильной авиационной эскадры стратегического назначения, а остальные средства направить на приобретение во Франции и Великобритании и строительство тактических самолетов для армии и флота. Николай II тогда принял соломоново решение: разделить бюджетные ассигнования поровну. В итоге, серийное производство «муромцев» из-за недостатка средств разворачивалось крайне медленно, а корпусные авиационные отряды постоянно испытывали острый дефицит одномоторных боевых самолетов и необходимых вооружений[350]. П.И. Баранов и С.А. Меженинов сделали все возможное, чтобы не повторить этой ошибки неповоротливой царской бюрократии при комплектовании авиаотрядов РККВФ.

Закономерно, что именно в советских ВВС появилась Отдельная штурмовая авиационная эскадрилья, вооруженная 19 одномоторными легкими двухместными бомбардировщиками Р-1 с сильным вооружением из четырех пулеметов в батареях под нижними крыльями[351]. Командовали этим уникальным подразделением ВВС Украинского военного округа комбриг А.А. Туржанский и полковой комиссар А.В. Белов. На Киевских окружных военных маневрах в 1928 году они продемонстрировали прекрасные результаты взаимодействия со стрелковыми подразделениями и кавалерией[352].

С целью организации производства цельнометаллических самолетов в Советский Союз была приглашена знаменитая фирма «Юнкерс». Одновременно велись переговоры с конструктором и предпринимателем Клодом Дорнье о предоставлении ему концессии для серийного производства 100 цельнометаллических пассажирских самолета C.III «Комета» и двухмоторных летающих лодок «Валь»[353]. Такие большегрузные и надежные гидросамолеты были необходимы для полярной авиации. С их помощью пытался покорить Северный полюс знаменитый норвежский путешественник и исследователь Руал Амундсен, но по причине аварии одного из самолетов смог достичь только 88º северной широты и благополучно возвратиться на базу Кингс-Бей. Советские торговые представители покупали их в Италии больших количествах. Однако в качестве военных самолетов, как показали неоднократные испытания различных модификаций Do.II в качестве бомбардировщиков, «вали» были малопригодны[354].

Гуго Юнкерс предложил более привлекательные проекты. В Москве 29 января 1923 года был подписан протокол о предоставлении фирме «Юнкерс» концессии в подмосковных Филях для производства цельнометаллических пассажирских и транспортных самолетов. В городке Кольчугино немецкие специалисты начали строить завод по производству гофрированного дюраля, или, как его называли в ЦК ВКП (б), «кольчугалюминия». Предприятие получило невнятное название «А.Б. Аэротранспорт»[355]. В интересах сохранения видимости миролюбивых намерений СССР было решено исключить упоминание одиозного имени Юнкерса в официальных документах, равно как и в наименованиях самолетов. Конструкторское бюро завода состояло из 1350 квалифицированных немецких инженеров и технологов. На предприятии было занято более 4000 советских рабочих и мастеров. Завод производил в большом количестве цельнометаллические одномоторные пассажирские и транспортные самолеты Ju-13 и F.13. Советский Союз получил от этой фирмы до 1927 года в счет арендной платы за концессию 130 таких самолетов из 291 всех построенных экземпляров. Остальные самолеты экспортировались за границу – в Чехословакию и Финляндию. Самолеты был строгими в пилотировании, но их аэронавигационные приборы и радиооборудование были отличными, а планеры – прочными и долговечными.

На самолете Юнкерс Ju-13 с целью выяснения возможностей цельнометаллической конструкции 16-30 сентября 1922 года был совершен дальний перелет по маршруту Москва – Смоленск – Витебск – Гомель – Киев – Одесса – Серпухов – Москва. Самолет пилотировал Б.К. Веллинг, а обязанности штурмана исполнял помощник начальника РККВФ А.А. Знаменский. Расстояние в 3 650 км было преодолено за 22 часа 30 минут летного времени. Это был первый длительный полет советских летчиков. Летом 1923 года этот экипаж совершил полет по маршруту Москва – Харьков – Ростов-на-Дону – Беслан – Тбилиси – Баку – Ашхабад – Каган – Ташкент – Хива – Казалинск – Оренбург – Борисоглебск. Тогда возникла необходимость установления постоянного воздушного сообщения с Турцией, Ираном и Афганистаном. Расстояние в 10 567 км было пройдено за 76 часов 35 минут. Впервые серийный пассажирский самолет без специальных навигационных приборов пролетел над Большим Кавказским хребтом на высоте 4900 м и пересек Каспийское море по прямой длиной 400 км. Пятнадцать самолетов Юнкерс Ju-13 c 1922 года стали использоваться на регулярных почтово-пассажирских авиационных линиях Москва – Казань, Ташкент – Алма-Ата, Ташкент - Бухара, Бухара – Хива и Бухара – Душанбе.

Для Управления Северного морского пути были изготовлены 47 самолетов W.33, которые получили индекс ПС-4. В сухопутном (W.33L) и поплавковом (W.33D) вариантах они использовались на пассажирских авиалиниях Сибири и Дальнего Востока. Высокие эксплуатационные и ремонтные качества этих самолетов способствовали тому, что они применялись до 1941 года.

На московском заводе «Юнкерс» было произведено 30 трехмоторных самолетов Юнкерс G.23/24 (K.30) - в Советском Союзе они назывались ЮГ-1. Их быстро переоборудовали в авиационных мастерских в бомбардировщики, и они вошли в состав2-й эскадрильи бригады тяжелых кораблей РККВФ Московского военного округа[356]. В 1-ой эскадрилье этой авиабригады на вооружении было 60 французских двухмоторных бипланов Фарман Fа.62 «Голиаф»,

Согласно секретному приложению к Договору о концессии фирма «Юнкерс» производила цельнометаллические бомбардировщики A-20, разведчики H-21 и истребители С-22. Точное количество таких самолетов, построенных для Красной армии, неизвестно. Считается, что многие самолеты остались незаконченными постройкой. В Филях в присутствии правительственной комиссии во главе с Наркомвоенмором М.В. Фрунзе в 1925 году был торжественно отпразднован выпуск сотого серийного самолета Н-21. В официальных отчетах и налоговых документах концессии «А.Б. Аэротранспорт» фигурируют только гражданские машины, но сумма, уплаченная Государственным банком за всю товарную продукцию, явно этому противоречит – 8 млн. золотых рублей.

Одномоторными легкими бомбардировщиками Юнкерс Н-21 был полностью укомплектован 14-й авиационный отряд Московского военного округа, поскольку, когда возникали проблемы с запасными частями, их можно было получать только в Филях. В случаях обострения ситуации в Туркестанском военном округе, когда через границу прорывались банды басмачей Энвер-паши, отряд переводился в Таджикистан. Таким образом, советские ВВС в 1927 году имели в своем составе три бомбардировочных авиационных полка, оснащенных цельнометаллическими самолетами, и один истребительный авиаотряд[357].

Неприхотливые цельнометаллические самолеты были необходимы для изучения Арктики, чтобы исследовать как перспективы ее народнохозяйственного освоения, так и создания там военных баз. Установление регулярного сообщения по Северному морскому пути диктовалось стратегическими интересами Советского Союза[358]. В апреле 1926 года летчик Ю.А. Кальвица на самолете Юнкерс Ju-13 обследовал Чукотский архипелаг и произвел аэрометрию острова Врангеля. Спустя год была организована воздушная экспедиция для изучения полетов от устья Лены до Иркутска, которая следовала на ледокольном пароходе «Колыма» из Владивостока. Летчики Э.М. Лухт и Е.М. Кошелев и Г.Т. Побежимов на поплавковых самолетах Ju-13 за одну летнюю навигацию полностью выполнили правительственное задание. Так начиналась эпоха отечественной полярной авиации. После гибели Кальвицы воздушную разведку на Крайнем Севере продолжили М.С. Бабушкин, Б.Г. Чухновский, М.Т. Слепнев, Г.Д. Красинский, Л.В. Петров, Ф.Б. Фарих, С.А. Леваневский, И.П. Мазурук и М.В. Водопьянов. Во время полярной экспедиции по спасению экипажа потерпевшего катастрофу дирижабля «Италия» в 1928 году на борту ледокола «Красин» имелся трехмоторный самолет ЮГ-1, предназначенный как для разведки ледовой обстановки, так и эвакуации пострадавших. Старшим летчиком спасательной экспедиции был назначен Б.Г. Чухновский[359].

Дата добавления: 2015-08-05