Глава 2 1 страница

«Мы мировой пожар раздуем!»

Подписание Версальского мирного договора, закрепившего итоги первой мировой войны, возродило надежды большинства членов Политбюро ЦК РКП (б) на осуществление мировой революции. По словам В.И. Ленина, унизительные условия Версаля были продиктованы «беззащитной Германии разбойниками с ножами в руках»[208].

Новая концепция военного строительства РККА стала воплощением фундаментального тезиса Г.Е. Зиновьева об исконном «революционном интервенционизме» российского рабочего класса. Он утверждал после возвращения из эмиграции, что «революционная социал-демократия в России всегда мыслила победоносную русскую революцию как пролог, как введение к социалистической революции на Западе... Российская революция выйдет за пределы только национальной революции, тогда русская революция 1917 года послужит началом конца капиталистического строя»[209]. С этой целью в непростых условиях 1920 года он требовал организовать новую победоносную наступательную операцию РККА в Польше, чтобы поддержать восставший немецкий класс, который боролся за установление диктатуры пролетариата в Германии, которую Антанта намеревалась превратить в колонию. Делегаты II конгресса Коминтерна по инициативе В.И. Ленина и Г.Е. Зиновьева приняли Манифест, который начинался словами: «Коммунистический Интернационал есть партия революционного восстания международного пролетариата....Советская Германия, объединенная с Советской Россией, оказалась бы сразу сильнее всех капиталистических государств, вместе взятых! Дело Советской России Коммунистический Интернационал объявил своим делом. Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока Советская Россия не включится звеном в федерацию Советских республик всего мира»[210].

Пролетарский идеализм руководителей Коминтерна, как в свое время и мессианизм французских якобинцев, превратился в миф, как только Красная армия вышла за границы исторического православно-исламского пространства Российской империи. Варшавское генерал-губернаторство, Великое княжество Финляндское, Лифляндская и Эстляндская губернии изначально существовали в ее составе как культурно-хозяйственные автономии, и неминуемо обособлялись в своем национальном и религиозном анклаве, когда исторически исчерпавшая свой нравственный и репрессивный потенциал бюрократическая система самодержавия рухнула. Но большевистские вожди в Москве по-прежнему грезили о мировой революции. Выступая 5 мая 1920 года перед уходящими на советско-польский фронт красноармейцами, В.И. Ленин говорил: «Настал момент, прощупать Польшу штыком! Польша - это только мост в Европу. Вперед — на помощь европейскому пролетариату! …Вы через 10-15 лет будете жить в коммунистическом обществе!»[211].

Согласно постановлению СТО и РВС РСФСР от 26 января 1921 года эта интервенционистская идея получила продолжение – была образована «Комиссия для разработки программы-максимум воздухоплавания и авиастроительства при Главоздухофлоте». Результатом ее недолгой деятельности стал доклад заместителя председателя А.П. Розенгольца - начальника Транспортного отдела в Реввоенсовете Республики. В нем говорилось, что «за истекшее время Комиссией был выполнен ряд работ, важнейшие из которых сводятся к следующим положениям:

«Определено число средств воздушного боя, необходимых для выполнения заданий Главкома в ближайшее трехлетие.

1) Разработан план заграничных закупок и развития русской авиапромышленности.

2) Разработано число и квалификация необходимых специалистов.

3) Разработан план подготовки специалистов и школьного строительства.

4) Определены основы местной организации Воздушного Флота.

5) Составлен план снабжения [РККВФ].

6) Определены основные воздушные линии» [212].

Представляется, что сплоченное большинство членов Политбюро ЦК РКП (б) во главе с В.И. Лениным, Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым и Ф.Э. Дзержинским тогда еще рассчитывали, что окончательный «мировой пожар» произойдет не позднее 1924 года, и РККВФ, в частности, сыграет в ней решающую роль! Эта была idea fixe вождей РКП (б) и III Коммунистического Интернационала, так как утверждение социализма в аграрной стране само по себе являлось теоретической нелепостью.

Разумеется, цена, которую предстояло заплатить труженикам тыла, была высокой: накануне - 17 ноября 1920 года - Совет Труда и Обороны и РВС приняли постановление «О мобилизации лиц, работавших на заводах авиационной промышленности» за подписями В.И. Ленина и Председателя Революционного Военного трибунала И.Т. Смилги. В нем, в частности, говорилось: «Все металлисты, деревообделочники, маляры, обойщики и технический персонал, инженеры и техники в возрасте от 18 до 50 лет, работавшие в течение последних десяти лет или шести месяцев в России или за границей на авиационных или воздухоплавательных заводах – парках и в других учреждениях и частях воздушного флота, объявляются мобилизованными». В случае уклонения от работы они рассматривались как дезертиры, и к ним могла быть применена высшая мера социальной защиты – расстрел. Такими методами на всех самолетостроительных предприятиях создавались подразделения «трудовых армий»[213]. Однако милитаризация производства путем увеличения объема ручного труда при отсутствии инженерных нововведений и модернизации станочного парка в этой высокотехнологичной отрасли производства неизбежно привела бы к увеличению количества устаревших самолетов в ущерб их качеству. Поэтому Л.Д. Троцкий уже 31 января 1921 года в приказе по РВС РСФСР фактически дезавуировал этот документ, когда подчеркнул: «Героическая Красная Армия уничтожила все белогвардейские гнезда, организованные Антантой против трудовой Республики. В этой борьбе славное место занимает Красный Воздушный Флот Республики, созданный руками авиаработников. Республика знает, какие тяжелые жертвы понес Воздушный Флот за счастье трудящихся, за укрепление революционных завоеваний. Революционный Военный Совет Республики, зная, в каких тяжелых условиях приходилось строиться, жить и работать красным летчикам, воздухоплавателям и всем работникам Воздушного Флота, приносит им от лица Республики благодарность за самоотверженную боевую работу и отмечает их особые заслуги перед Революцией»[214].

Крупнейший Русско-Балтийский военный завод (РБВЗ) в Петрограде, производивший четырехмоторные бомбардировщики «Илья Муромец», был закрыт по распоряжению секретаря Всероссийского Совета народного хозяйства Ю. Ларина. «Когда же партийцы-воздушники стали убеждать т. Ларина не делать такого необдуманного шага, он ответил, что Советской республике не нужны предприятия, подобные фабрикам духов и помады»[215]. Все «муромцы«были исключены из состава РККВФ, а последний самолет разбился в тренировочном полете в школе воздушного боя в Серпухове. Главный конструктор Авиационного отдела РБВЗ И.И. Сикорский с большинством своих сотрудников эмигрировал во Францию, а затем переехал в США, где создал собственную самолетостроительную компанию[216].

В марте 1921 года матросы в Кронштадте выступили с воззванием отменить продовольственную разверстку и разрешить трудовым крестьянам и казакам свободную торговлю под лозунгом «Вся власть Советам, а не партии большевиков!». Несмотря на отсутствие у краснофлотцев явных агрессивных намерений, их выступление в Политбюро ЦК РКП (б) немедленно объявили «антисоветским мятежом», который якобы спровоцировали законспирированные эсеры при финансовой поддержке белоэмигрантских кругов.

Председатель РВС Л.Д. Троцкий считал возможным преодолеть политический кризис путем переговоров. В докладе на заседании Московского Комитета РКП (б) еще 6 января 1920 года он высказал крамольные для ортодоксального теоретика марксизма мысли: «Мы убили и уничтожили мелкую промышленность, сейчас ее пытаются возродить в форме кустарничества за счет крупной промышленности. Мы убили среднего предпринимателя, социализировали крупную промышленность, но потребностей на местах ведь мы не убили. Гвоздь на месте нужен, подкова необходима. И думать, что мы все потребности сейчас в ближайший период сможем целиком и полностью, или хотя бы наполовину, удовлетворить путем централизованного хозяйства, - это чистейшая бюрократическая утопия. …Конечно, тов. Рыков прав в своих тезисах, что обнищание Европы повело к централизации (“военному социализму” – А.Г.), но из этого не нужно делать тот вывод, что наилучшая централизация будет тогда, когда будет полное обнищание. В таком стремлении нет надобности. В стране, где есть естественные богатства, но плохой транспорт и плохой учет, наступает момент, когда централизм, чтобы он оказался на своем месте, должен в свои рамки включить местную инициативу с местным сырым материалом …Внесение в производство лучших навыков, какие приобретены в области точности, исполнительности в военном деле, внесение их в профессиональные союзы, через профсоюзы в главки, освобождение централизма от его бюрократичности, поднятие инициативы в низах, сочетание с ней централизма, введение принципов всеобщей трудовой повинности, приучение мужика при помощи лучших элементов пролетарской армии к постоянному натуральному налогу в виде хлеба - вот какие задачи выдвигаются на первый план»[217]. Таким образом, Л.Д. Троцкий первым из членов Политбюро ЦК РКП (б) выступил противником косного партийно-бюрократического руководства тяжелой промышленностью. Первым шагом должна быть отмена продовольственной разверстки в деревне. Он впервые употребил и новый для социалистической политической экономии термин - «продовольственный налог».

Записка Л.Д. Троцкого «Основные вопросы продовольственной и земельной политики», направленная в Политбюро ЦК РКП (б) в феврале 1921 года, начиналась с вывода о «неэффективности продовольственной политики, построенной на отобрании излишков сверх потребительской нормы», ибо продовольственная разверстка «толкает крестьянина к отработке земли лишь в размерах потребности своей семьи». Он предупреждал: «Продовольственные ресурсы грозят иссякнуть, против чего не может помочь никакое усовершенствование реквизиционного аппарата». Более того, сохранение продразверстки с помощью военных методов «грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны». Преодолеть процесс «хозяйственной деградации» предлагалось:

1) «заменив изъятие излишков известным процентным отчислением (своего рода подоходный натуральный налог), с таким расчетом, чтобы более крупная запашка или лучшая обработка представляла все же выгоду»,

и

2) «установив большее соответствие между выдачей крестьянам продуктов промышленности и количеством ссыпаемого ими хлеба не только по волостям и селам, но и по крестьянским дворам»[218].

Тем самым, Л.Д. Троцкий выступал за сохранение русской общины и восставал против незыблемого авторитета Ф. Энгельса. Тот в ходе полемики с П. Лавровым категорически утверждал, что «современное кооперативное общество доказало, по крайней мере, свою способность самостоятельно вести с выгодой крупные промышленные предприятия… Артель же до сих пор не только неспособна к этому, но она неизбежно должна погибнуть при столкновении с крупной промышленностью, если не вступит на путь дальнейшего развития... Инициатива подобного преобразования русской общины может исходить не от нее самой, а исключительно от промышленного пролетариата Запада. Но это может произойти лишь в том случае, если в Западной Европе, еще до окончательного распада этой общинной собственности совершится победоносная пролетарская революция, которая предоставит русскому крестьянину необходимые условия для такого перехода»[219]. В предисловии к русскому переводу «Манифеста Коммунистической партии» К. Маркс и Ф. Энгельс хором вновь повторяют эту мысль: «Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос [об общине] заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития»[220]. Тогда же Маркс произнес крылатую фразу, «если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы, – а в последние годы она немало потрудилась в этом направлении, – она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев, а после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как и прочие нечестивые народы»[221]. Превращение крестьянства в батраков, то есть в сельский пролетариат на службе революционного рабочего класса, было составной частью Программы РКП (б), принятой VIII съездом партии в 1918 году. «Нет ни одной страны в Европе, – писал Ф. Энгельс, – где в каком-нибудь уголке нельзя было найти один или несколько обломков народов, остатков прежнего населения, оттеснённых и покорённых нацией, которая позднее стала носительницей исторического развития. Эти остатки нации, безжалостно растоптанной, по выражению Гегеля, ходом истории, эти обломки народов становятся каждый раз фанатическими носителями контрреволюции и остаются таковыми до момента полного их уничтожения или полной утраты своих национальных особенностей, как и вообще уже самоё их существование является протестом против великой исторической революции... В ближайшей мировой войне с лица земли исчезнут не только реакционные классы и династии, но целые реакционные народы. И это будет прогрессом» [222]. Историческая судьба русского крестьянства в случае победы «мировой революции» была предсказуемой.

Для ортодоксальных большевиков, и в первую очередь В.И. Ленина, крестьянство не являлось классом. «Крестьянство само по себе не есть класс», – заявлял видный теоретик советской юриспруденции П.И. Стучка[223]. Объяснение этому крылось в мысли К. Маркса о том, что крестьяне не образуют класса в силу отсутствия между ними общности производственных интересов. Их связывают только местные нужды, а классового сознания, выраженного в интересе, того, что противопоставляет класс как целое другому классу как целому, у них нет. Следовательно, крестьянство – это масса, готовая только стать классом под революционным воздействием пролетариата. Классом крестьяне станут тогда, когда превратятся в сельскохозяйственных рабочих – того же пролетария, но уже трудящегося на селе, точно так же как пролетарий трудится у станка.

Балтийские военные моряки выступали против очевидных крайностей политики «военного коммунизма», которая окончательно изжила себя. И переговоры повстанцы хотели вести исключительно с Л.Д. Троцким, которого они глубоко уважали как выдающегося организатора разгрома интервентов и белогвардейцев.

Поэтому организатор неудавшегося – якобы по вине высшего руководства РВС РСФСР – похода на Берлин через Варшаву М.Н. Тухачевский[224] по прямому указанию Председателя Совнаркома В.И. Ленина и Председателя Политбюро ЦК партии Г.Е. Зиновьева в обход Реввоенсовета и Главного штаба РККА возглавил 7-ю армию. С ее помощью он бестрепетно потопил в крови антикоммунистический «Кронштадский мятеж»[225]. Маршал М.Н. Тухачевский, когда стал заместителем наркома обороны, относился к проблемам модернизации флота с подчеркнутым презрением. Он видел в военных кораблях красивую, но дорогую и ненужную «забаву» для многочисленной и малограмотной большевистской номенклатуры, к которой он со свойственным ему дворянским высокомерием позже относил И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова, С.М. Кирова и А.А. Жданова.

После подавления Кронштадского восстания В.И. Ленин на Х съезде РКП (б) в нарушение утвержденной повестки дня произнес свой знаменитый доклад «О замене продразверстки натуральным налогом», который означал введение новой экономической политики. На правах создателя и бессменного руководителя большевистской партии, он неожиданно для делегатов съезда объяснил необходимость решительного отказа от коммунистической модели развития в пользу государственного капитализма. Нельзя сказать, чтобы теоретическое обоснование такого резкого поворота было безупречным – В.И. Ленин неважно знал политэкономию, - но с точки зрения логики оно было оправдано. Если государственно-монополистический капитализм, или империализм, является его высшей стадией и кануном всеобщей пролетарской революции, то в результате первой мировой войны капиталистические отношения по существу перешагнули и через частную собственность на средства производства, и через национальные границы. Монополии были окончательно инкорпорированы государственной системой в форме транснациональных промышленных объединений. Однако европейский рабочий класс, истощенный военными потерями и разделенный по принципу разбогатевших победителей и обездоленных побежденных, теперь был не в состоянии объединиться для окончательного уничтожения капиталистических оков. Наступила затяжная эпоха региональных экономических и политических потрясений. Все государства, так или иначе, вынуждены были перейти к государственному капитализму, когда правящая политическая элита пытается дисциплинировать капиталистическую анархию мелких и средних производителей демагогическими и полицейскими методами. В этих условиях различные формы огосударствления промышленности и сельского хозяйства были прогрессивным явлением, так как государственный капитализм облегчал будущую созидательную экономическую деятельность пролетарской диктатуры. НЭП имел целью в этой связи вырвать социалистическое хозяйство из мирового разделения труда, приспособить производительные силы к потребностям национального государства, искусственно сократив производство в одних отраслях ценой создания новых отраслей производства при помощи непроизводительных затрат в интересах сохранения государственного суверенитета.

В сущности, В.И. Ленин мог бы назвать советскую модель государственного капитализма «переходным этапом» строительства коммунистического общества в России, так как все средства производства по Конституции РСФСР находились в общественной собственности, что в свою очередь исключало социальное неравенство. НЭП допускал только долгосрочную аренду промышленных предприятий и земельных угодий. Тем более что сама дефиниция «социализм» всегда носила аморфный характер, и допускала самые широкие толкования. Очевидными признаками «временного отступления» от теоретического социализма являлись иностранные концессии, допущение в ограниченных размерах наемного труда и введение вместо «советских денежных знаков» обеспеченных золотым стандартом червонцев. В.И. Ленин загодя писал, что «левые коммунисты не поняли, каков именно тот переход от капитализма к социализму. …Они обнаруживают свою мелкобуржуазность именно тем, что не видят мелкобуржуазной стихии, как главного врага социализма у нас»[226]. Однако, до тех пор, пока рабочий класс не сможет реализовать собственную власть через непосредственное самоуправление полное освобождение труда невозможно, так как «противоположность классовых интересов труда и капитала остается, безусловно»[227]. И преодоление этого объективного противоречия вынуждено взять на себя государство диктатуры пролетариата.

Вероятно, Ленин стремился раз и навсегда исключить из мышления партийных ветеранов и новообращенных членов РКП (б) устойчивые мифы «военного коммунизма» и обусловленные ими ложные экономические и внешнеполитические иллюзии.

В этой связи В.И. Ленин предупреждал своих будущих оппонентов, которых с присущей ему одному легкостью заранее объявлял последователями «левых коммунистов», об опасности заблуждений. «Им казалось, что нельзя называть государственным капитализмом тот строй, при котором средства производства принадлежат рабочему классу и этому рабочему классу принадлежит государственная власть. …У меня название государственный капитализм употреблялось…для исторической связи. … Для меня важно было установить преемственную связь обычного государственного капитализма с тем необычным … государственным капитализмом, о котором я говорил, вводя читателя в новую экономическую политику». В.И. Ленин подчёркивал, что существует преемственность между обычным, - в данном случае германским, - типом государственного капитализма и той его моделью, которую необходимо построить в Советской России. Несмотря на то, что «средства производства принадлежат рабочему классу и этому рабочему классу принадлежит государственная власть», владельцем средств производства является рабоче-крестьянское государство[228].

Исходя из своего огромного опыта профессионального революционера, В.И. Ленин понимал, что его прежние единомышленники неизбежно превратятся в противников его нового политического курса, усмотрев в нем ревизию постулатов марксизма. Поэтому по его требованию Х съезд РКП (б) накануне обсуждения его доклада принял резолюцию «О единстве партии», осуждавшую любую форму фракционности. «Если не закрывать глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»[229].

В § 7 резолюции Х съезда РКП (б) прописаны ленинские слова: «Чтобы осуществить строгую дисциплину внутри партии и во всей советской работе и добиться наибольшего единства при устранении всякой фракционности, съезд дает ЦК полномочия применять в случае (-ях) нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии. Условием применения (к членам ЦК, кандидатам в ЦК и членам Контрольной комиссии) такой крайней меры должен быть созыв пленума ЦК с приглашением всех кандидатов ЦК и всех членов Контрольной комиссии. Если такое общее собрание наиболее ответственных руководителей партии двумя третями голосов признает необходимым перевод члена ЦК в кандидаты или исключение из партии, то такая мера должна быть осуществляема немедленно»[230]. В беседах с членами ЦК Ленин опирался на авторитет К. Маркса и Ф. Энгельса, точнее – на «Манифест Коммунистической партии». Они утверждали: «Коммунисты отличаются от всех остальных пролетарских партий лишь тем, что, с одной стороны, в борьбе пролетариев различных наций они выделяют и отстаивают общие, не зависящие от национальности интересы всего пролетариата; с другой стороны, тем, что на различных ступенях развития, через которые проходит борьба пролетариата с буржуазией, они всегда являются представителями интересов движения в целом»[231]. Тем самым, единство РКП (б), её монолитность обусловлена тем, что она - единственный политический орган, выражающий интересы пролетариата, поскольку рабочий класс не знает своих подлинных интересов.

Утвержденные Х партийным съездом суровые меры по отношению к инакомыслящим исподволь применялись к оппозиционерам любого толка сначала «руководящей тройкой», а потом возглавившим Политбюро ЦК партии И.В. Сталиным. В.И. Ленин лично положил начало удушению зародышей рыночных отношений в им же провозглашенной новой экономической политике, отдав все приоритеты государству, то есть партии.

Раскол в высшем руководстве РКП (б) был неизбежен, потому что НЭП как форма государственного капитализма детерминировал оборонительную внешнюю политику СССР. Любая попытка реанимировать идею «мировой революции» теперь объективно превращала ее стойких сторонников в глазах новой партийной бюрократии в «ревизионистов». Он не учел того, что «старая партийная гвардия» успела к этому времени вырастить своих преданных эпигонов в среде партийных функционеров и военачальников.

Председатель ВСНХ А.И. Рыков так разъяснял содержание очередных ленинских тезисов: при переходе к товарным отношениям основной задачей правительства являлось построение государственных хозяйственно-промышленных единиц и их приспособление к условиям свободного рынка, или «создание хозяйственно-промышленных единиц, действующих как коммерческие предприятия и имеющих целью лишь извлечение прибыли». Затем, когда эта задача получила уже достаточно ясное прочтение, «надлежит поставить перед собою вторую задачу - задачу оформления государства как хозяина. Недостаточно иметь оформленные предприятия, надо уметь ими управлять». Новая система управления экономикой виделась А.И. Рыкову как система централизованного управления коммерческими предприятиями, приносящими своему хозяйствующему государству прибыль. «Создание прибавочной ценности и присвоение этой прибавочной ценности государством... и есть тот характерный признак, который отличает нашу государственную систему от системы частного капитализма и от системы развернутого коммунистического хозяйства»[232].

Для всех сомневающихся в необходимости введения государственного капитализма В.И. Ленин требовал соблюдения партийной дисциплины. Он говорил, что «тут и дисциплина должна быть сознательней и в сто раз нужнее, потому что, когда вся армия отступает, ей не ясно, она не видит, где остановиться, а видит лишь отступление, – тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали. Тут опасность громадная. Когда происходит такое отступление с настоящей армией, ставят пулеметы и тогда, когда правильное отступление переходит в беспорядочное, командуют: “Стреляй!”. И правильно....В этот момент необходимо карать строго, жестоко, беспощадно малейшее нарушение дисциплины. …За публичное доказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать»[233]. Само по себе понятие «меньшевизм» было гораздо уместнее в отношении НЭПа, чем «коммунизм», но В.И. Ленина это не смущало. Эти функции возлагались на наркомат ЦКК-РКИ, который возглавлял в то время И.В. Сталин.

Завоевав политическую власть РКП (б) должна создать все необходимые условия для того, чтобы просветить малообразованные рабочие массы. Поэтому, принимая во внимание социальное состояние российского пролетариата, В.И. Ленин констатировал, что в России «диктатура пролетариата невозможна иначе, как через Коммунистическую партию»[234]. Иначе говоря, он прямо говорил о том, что Председатель ЦК партии неизбежно превращался в руководителя Советского государства. И все бесконечные разглагольствования о «перерождении ленинской партии» с приходом И.В. Сталина после этого выглядят, по меньшей мере, наивными. Однако никакая диктатура невозможна без опоры на карательные органы. И XII съезд РКП (б) признал, что «мы согласовывали свою работу с органами, близко соприкасающимися по характеру деятельности с Контрольной комиссией: это – судебные органы и органы ГПУ. Зачастую члены партии судятся в судебных органах и попадают в ГПУ. Для этого у нас установлен контакт с Верхтрибом. Он извещает о том товарище, который попал под суд... Также и с ГПУ. Мы поставили дело так: в ГПУ имеется наш следователь, и как только поступает туда дело о коммунисте, он ведет его сам, как следователь Контрольной комиссии»[235].

Для разоблачения «оппозиционеров» был привлечен профессиональный юрист и меньшевик А.Я. Вышинский, с которым И.В. Сталин соседствовал в одной камере в Баиловской тюрьме в 1907 году в Баку. Надо отдать ему должное, он разработал неповторимую методику «разоблачения» идейных противников «генеральной линии партии». Документальных доказательств и вещественных улик их антипартийной деятельности, как правило, «кухонные полемики» в кругу коллег не оставляли. Поэтому доказывая возможность рассмотрения признания обвиняемого в качестве единственного и самого достоверного источника истины, Вышинский призывал не подходить к этому правилу с позиций классического или буржуазного права. «В таких делах вопрос об отношении к объяснениям обвиняемого, в частности к таким объяснениям, которыми они изобличают своих сообщников, соучастников общего преступления, должен решаться с учётом всего своеобразия таких дел – дел о заговорах, о преступных сообществах, в частности, дел об антисоветских, контрреволюционных организациях и группах». И далее он продолжал: «В таких процессах так же обязательна, возможно, более тщательная проверка всех обстоятельств дела, – проверка, контролирующая самые объяснения обвиняемых. Но объяснение обвиняемых в делах такого рода неизбежно приобретают характер и значение основных доказательств, важнейших, решающих доказательств. Это объясняется самими особенностями этих обстоятельств, особенностями их юридической природы»[236]. Воспитанный на сочинениях Николо Маккиавели министр иностранных дел Италии граф Г. Чиано очень образно разъяснял, как можно обнаружить «заговорщиков», если у режима есть необходимость кого-нибудь публично осудить. В записи от 10 мая 1942 года он сказал, что интеллигентов отличает их «впечатляющий идиотизм», состоящий в том, что они «говорили о своих идеях в присутствии людей, которых они встретили впервые и которые, очевидно, являлись полицейскими шпионами». Все они, по сути дела, даже не заслуживают смерти и могут быть «отпущены на свободу пинком под зад», ибо «не заслуживают большего»[237]. В России с поиском таких людей, особенно среди обиженных властью партийных функционеров и старших командиров недостатка никогда не было.

В своей обвинительной речи на 2-м Московском процессе в январе 1937 года Вышинский выразился более доходчиво. «Нельзя требовать, – говорил он, – чтобы в делах о заговорах, о государственном перевороте мы подходили с точки зрения того – дайте нам протоколы, постановления, дайте членские книжки, дайте номера ваших членских билетов; нельзя требовать, чтобы заговорщики совершали заговор по удостоверению их преступной деятельности в нотариальном порядке. Ни один здравомыслящий человек не может так ставить вопрос в делах о государственном заговоре. Да, у нас на этот счёт имеется ряд документов. Но если бы их и не было, мы всё равно считали бы себя вправе предъявлять обвинения на основании показаний и объяснений обвиняемых и свидетелей и, если хотите, косвенных улик»[238]. Начав с практики рассмотрения персональных дел высших чиновников ЦК РКП (б), этот принцип быстро распространился на всю советскую судебную деятельность.

Дата добавления: 2015-08-05