Глава 2 2 страница

Вынужденный уход заболевшего В.И. Ленина с политической сцены ознаменовался обострением внутрипартийной борьбы. Подобно средневековым школярам, цитируя «вождя» и апеллируя к своим прежним заслугам в организации Октябрьской социалистической революции, представители «старой гвардии» начали отстаивать свое право на первенство в Политбюро ЦК РКП (б). Противоборство внутри Политбюро началось уже в преддверии XII партийного съезда, когда появилась программная статья Г.Е. Зиновьева «Государство и партия». Основной тезис автора сводился к тому, что «диктатура пролетарской партии есть выражение диктатуры пролетариата …и только организованный авангард пролетариата, то есть компартия, и способен проводить диктатуру класса»[239]. А 12 апреля публикуется доклад Л.Д. Троцкого «Задачи XII съезда РКП», сделанный на VII Всеукраинской партийной конференции. Он утверждал, что «если есть у нас вопрос, который в основе своей не только не нуждается в пересмотре, но не допускает и мысли о пересмотре, так это вопрос о диктатуре партии, и о ее руководстве во всех областях нашей работы. …В этой области допустить какие бы то ни было перемены, допустить мысль о частичной, прямой или замаскированной урезке руководящей роли нашей партии - значило бы поставить под знак вопроса все завоевания революции и ее будущее»[240]. Как Председатель Политбюро ЦК РКП (б) он рассчитывал на будущее доминирующее положение в партии и государстве. О проблемах народного хозяйства в этих программных публикациях ничего конкретного не было сказано. Жаркая полемика развернулась, как и следовало ожидать, между претендентами на должность партийно-советского диктатора.

Диссонансом на этом ристалище «титанов старой гвардии» стала скромная брошюра «Хозяйственное положение страны и выводы о дальнейшей работе» Председателя Совнаркома СССР А.И. Рыкова. С позиций экономиста он обнажил такие пороки хозяйственного организма СССР, как высокий уровень себестоимости продукции, намного превышающий довоенный, отсутствие надлежащего материального и стоимостного учета на предприятиях и в объединениях, произвольное установление цен «от чистого разума» или «в порядке административного усмотрения», и убыточная внешнеторговая политика, ориентированная только на политическую конъюнктуру в интересах Коминтерна. Все это, разумеется, делало невозможными осуществление хозяйственного расчета, без которого немыслима экономическая система управления, какая бы политическая партия не была у власти. «Борьба за настоящий хозяйственный расчет, за точный учет производства, за бережное отношение к каждой копейке, максимально-экономное расходование средств - должны стать одним из актуальнейших лозунгов ближайшего времени»[241].

Однако внедрение подлинного хозяйственного расчета возможны лишь при условии упразднения чрезмерного бюрократического, удушающего все местные новации централизма. А.И. Рыков признавался на XII съезде РКП (б), что ему «изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц приходилось убеждаться в том, что управлять страной, которая насчитывает более 130 миллионов жителей, которая охватывает одну шестую часть суши, управлять ею из Москвы, на основе бюрократического централизма, невозможно»[242]. Увы, экономическое управление системой государственного капитализма нельзя осуществлять иначе, как из единого центра. Это позже понял и сам Рыков. После XII партийной конференции в августе 1922 года, на которой был введен партмаксимум заработной платы и орграспредотделы ЦК партии, золотой червонец как эквивалент оценки производительного труда уподобился шагреневой коже.

И очень скоро промышленная продукция сосредоточилась в руках монопольно распоряжающегося ею производителя, организованного в синдикатные формы. Синдикаты быстро завоевали рынок, устранив на нем конкуренцию и добившись, по существу, абсолютной монополии, ибо их диктатура на внутреннем рынке дополнялась монополией внешней торговли и протекционистской политикой государства в этой области. Во-первых, это формировало ту экономическую среду, которая питала рост цен и делала, таким образом, неизбежным хозяйственный застой. Ориентация на максимальную прибыль в условиях всевластия на рынке синдикатов повлекла за собой и такое явление, как вымывание дешевого ассортимента, особенно необходимого для массового деревенского потребителя. Но, во-вторых, она способствовала дальнейшему обнищанию рабочего класса как объективной социальной задаче партии. В конечном счете, закономерно возникли знаменитые «ножницы цен», которые впервые были продемонстрированы на XII съезде РКП (б) в докладе Л.Д. Троцкого, и которые достигли максимального значения в октябре 1923 года. В этот период индекс оптовых цен на промышленные товары составил примерно 2,8 по отношению к 1913 года, а индекс сельскохозяйственных цен - 0,9. Их соотношение, таким образом, оказалось 3:1020[243].

Тем самым, политическое устройство СССР в условиях диктатуры партии не могло быть федеративным. И.В. Сталин с его концепцией «автономизации» и Г.Е. Зиновьев с идеей унитарного государства были единомышленниками, а потому дружно боролись с абстракциями В.И. Ленина о федерализме в составе «руководящей тройки» в Политбюро. Конституция СССР 1924 года фактически не является Основным законом федеративного государства, а отражает лишь его многонациональный характер, хотя конфедерация и сохраняется на уровне советско-партийной элиты.

На XII съезде РКП (б) Председатель Политбюро Г.Е. Зиновьев в Политическом докладе откровенно заявил: «В тот самый момент, когда беспартийные массы, когда сотни тысяч рабочих повсюду голосуют за диктатуру партии, потому что в этом заключается отношение рабочих к нам, — в это время у нас появляются голоса: а не надо ли тут чего-нибудь пересмотреть, чего-нибудь ослабить, перестроить и т. д. …Мы должны сейчас добиться того, чтобы и на нынешнем, новом этапе революции руководящая роль партии, или диктатура партии, была (законодательно - А.Г.) закреплена. У нас есть товарищи, которые говорят: “диктатура партии - это делают, но об этом не говорят”. Почему не говорят? Это стыдливое отношение неправильно... Почему мы должны стыдиться сказать то, что есть и чего нельзя спрятать? Диктатура рабочего класса имеет своей предпосылкой руководящую роль его авангарда, то есть диктатуру лучшей его части, его партии... В этой области нам нельзя допускать никаких ревизий… ЦК на то и ЦК, что он и для Советов, и для профсоюзов, и для кооперативов, и для губисполкомов, и для всего рабочего класса есть ЦК. В этом и заключается его руководящая роль, в этом выражается диктатура партии... Без этого начнется ревизия формы диктатуры пролетариата»[244].

Его подержал Л.Б. Каменев, заявив, что «пролетариат и Коммунистическая партия держат в своих руках диктатуру, окруженные не только международными врагами, но и мелкобуржуазной и нэповской стихией внутри своей собственной страны»[245]. Он первым заявил в Политбюро ЦК РКП (б) о «кризисе НЭПа», красочно описывая трагические последствия «ножниц цен». Не любивший бесконечно долгих теоретических дискуссий заместитель наркома земледелия Н. Осинский (В.В. Оболенский) заявил: «Формула правильная с моей точки зрения такова: вся власть партии»[246].

И совершенно неожиданным для делегатов съезда стало многословное выступление Л.Д. Троцкого, который никогда не симпатизировал «руководящей тройке» - Г.Е. Зиновьеву, Л.Б. Каменеву и И.В. Сталину. Он прямо говорил: «Так же, как в октябре 1917 года мы единодушно боролись за диктатуру партии, — так же, если понадобится, пойдем против всякой попытки, направленной против диктатуры партии, против ее всестороннего руководства во всех областях». Условием окончательной победы нового строя в СССР, по его словам, являются «четыре элемента, на которых основаны наши надежды на развитие социалистического хозяйства»:

1) диктатура РКП (б);

2) Красная армия «как необходимое орудие этой диктатуры»;

3) национализация средств производства;

4) монополия внешней торговли.

Он указал, что «в резолюции по докладу ЦК мы формулировали диктатуру партии в более категоричных, чем когда бы то ни было, терминах»[247]. Учитывая, что Троцкий тогда возглавлял главное «орудие диктатуры партии» - РККА, то становилось очевидным, кому по праву будет принадлежать пальма первенства в советской политической системе в случае смерти «вождя мирового пролетариата» - В.И. Ленина.

Такое завидное единодушие в оценке руководящей роли большевистской партии в управлении страной закономерно порождало феномен «вождизма», впоследствии обозначенным на ХХ съезде КПСС нелепым словосочетанием «культ личности». Он зародился задолго до превращения И.В. Сталина в «вождя всех народов».

В.И. Ленин подчеркивал, что «когда кризис крестьянского хозяйства доходит до грани и недовольство крестьянства пролетарской диктатурой растет, когда демобилизация крестьянской армии выкидывает сотни и тысячи разбитых, не находящих себе занятия людей, привыкших заниматься только войной, как ремеслом, и порождающих бандитизм, когда наш пролетариат в большей части своей деклассирован, неслыханные кризисы, закрытие фабрик привели к тому, что от голода люди бежали, рабочие просто бросали фабрики, должны были устраиваться в деревне и перестали быть рабочими», произошло Кронштадтское вооруженное выступление мелкобуржуазной контрреволюции, «которая во много раз страшнее, чем все Деникины, Колчаки и Юденичи, сложенные вместе». В этот критический переходный момент «нужна большая сплоченность, — и не только формальная, — нужна единая, дружная работа»[248].

«Дружная работа», в частности, подразумевала военное подавление повсеместных «мелкобуржуазных» сиречь крестьянских восстаний. Проблему не удавалось разрешить из-за отсутствия подготовленных командиров, которые были заняты на фронтах гражданской войны и боролись с иностранной интервенцией, пока Г.Е. Зиновьев не предложил Политбюро ЦК РКП (б) кандидатуру командарма М.Н. Тухачевского.

«Катастрофу на Висле» Западного фронта 1920 года, войсками которого командовал их фаворит, Г.Е. Зиновьев и А.С. Енукидзе объясняли исключительно неверными военными приказами Наркомвоенмора и межведомственным конфликтом с командованием Юго-Западного фронта[249]. «Основными причинами гибели операции, - писал М.Н. Тухачевский, - можно признать недостаточно серьезное отношение к вопросам подготовки управления войсками. Технические средства имелись в недостаточном количестве, в значительной степени благодаря тому, что им не было уделено должного внимания. Далее, неподготовленность некоторых наших высших начальников делала невозможным исправление на местах недостатков технического управления. … Поэтому так закончилась эта блестящая наша операция, которая заставляла дрожать весь европейский капитал»[250]. Правда, в отличие от командования соседнего Юго-Западного фронта современных технических средств ведения войны он сам использовать не умел, особенно военную авиацию. Он передал большинство своих авиационных отрядов Юго-Западному фронту, потребовав взамен 14-ю армию. В итоге, разведка позиций противника осуществлялась самыми примитивными методами. Кавалерии в оперативных планах штаба Западного фронта отводилось подчиненное место по опыту первой мировой войны, когда линии обороны, прикрытые колючей проволокой, считались неприступным препятствием для конницы, способным предотвратить прорыв неприятельских маневренных соединений. В разгар наступления РВС фронта распространил воззвание: «Рабочие и работницы! Если капиталистическая сволочь всего мира кричит об угрозе независимости Польши для того, чтобы подготовить новый поход против России, то знайте одно: ваши рабовладельцы дрожат, боясь,...что если под ударами Красной Армии распадется белогвардейская Польша, и польские рабочие захватят власть в свои руки, то и германским, австрийским, итальянским, французским рабочим будет легче освободиться от своих эксплуататоров, и что за ними последуют также рабочие Англии и Америки!»[251].

Командующий Западным фронтом тогда решил нанести главный удар севернее Варшавы, и уже за Вислой окончательно разбить польскую армию. Однако исполнение этого плана было не под силу для соединений, которыми располагал М.Н. Тухачевский. В его армиях, которые за месяц прошли с боями свыше 500 км и растеряли по пути около половины личного состава, насчитывалось не более 50 тысяч активных штыков и сабель. В среднем на километр фронта приходилось 100 бойцов. Тылы и вспомогательные подразделения отстали. В войсках оставалось по 10—12 патронов на винтовку и по 2—3 снаряда на артиллерийскую батарею. Воспользовавшись этим и получив значительную военную помощь от Франции, маршал Ю. Пилсудский и военный советник генерал М. Вейган легко разгадали шаблонный «седанский замысел» неопытного командующего Западным фронтом. Польские войска, усиленные французскими танками, 16 августа прорвали фронт южнее Варшавы и окружили 3-ю и 16-ю армии. Подразделения 4-й армии, две дивизии 15-й армии и 3-й кавалерийский корпус Г.Д. Гая не смогли пробиться на восток, и отошли в Восточную Пруссию, где были интернированы. М.Н Тухачевский начал поспешный отход, отступив за 10 дней на 200 км. Большинство красноармейцев попало в окружение и, оставшись без боеприпасов, сложили оружие. Общее число военнопленных, включая разгромленные тыловые части и санитарные поезда, составило к 10 сентября, по официальным польским данным, более 75 тысяч человек[252].

«Тухачевский по своей молодости и недостаточной еще опытности в ведении крупных стратегических операций в тяжелые дни поражения его армии на Висле не смог оказаться на должной высоте. В то время когда на Висле разыгрывалась тяжелая драма и когда обессиленные войска Западного фронта без патронов и снарядов, без снабжения и без управления сверху дрались за свое существование, Тухачевский со своим штабом находился глубоко в тылу. Все его управление ходом операции держалось на телеграфных проводах, и, когда проводная связь была прервана, командующий остался без войск, так как не мог больше передать им ни одного приказа. А войска фронта остались без командующего и без управления. Весь финал операции разыгрался, поэтому без его участия... Он заперся в своем штабном вагоне,- вспоминал Г.С. Иссерсон,- и весь день никому не показывался на глаза. Только сам он мог бы рассказать, что тогда передумал»[253].

Председатель РВС РСФСР Л.Д. Троцкий с опозданием осознал, какую роковую ошибку он совершил 22 мая 1920 года, когда вместе с С.С. Каменевым и А.И. Егоровым без окончания академии причислил М.Н. Тухачевского к Генеральному штабу. Этот акт знаменовал признание полководческого искусства командующего Западным фронтом. В приказе Реввоенсовета Республики это необычное решение мотивировалось следующим образом: «М.Н. Тухачевский вступил в Красную Армию и, обладая природными военными способностями, продолжал непрерывно расширять свои теоретические познания в военном деле. Приобретая с каждым днем новые теоретические познания в военном деле, М. Н. Тухачевский искусно проводил задуманные операции и отлично руководил войсками, как в составе армии, так и, командуя армиями фронтов Республики, и дал Советской республике блестящие победы над ее врагами на Восточном и Кавказском фронтах»[254].

Спас командарма М.Н. Тухачевского от суда Революционного Трибунала сам В.И. Ленин. На закрытой IX конференции РКП (б) «вождь мирового пролетариата» произнес не приличествующую дипломированному юристу бессвязную речь во славу политики Коминтерна, больших успехов советской дипломатии и …победоносного поражения Красной армии! Она заслуживает быть процитированной, хотя бы для сравнения с многочасовыми докладами Н.С. Хрущева, Л.И. Брежнева и М.С. Горбачева.

В.И. Ленин говорил, что «12 июля, когда наши войска в непрерывном наступлении, пройдя уже громадное пространство, подходили к этнографической границе Польши, английское правительство [в] лице Керзона обратилось к нам с нотой, требующей, чтобы мы остановили наши войска на линии 50 верст от этнографической границы Польши на условиях заключения мира по этой линии. Эта линия шла по линии Белосток — Брест-Литовск и отдавала нам Восточную Галицию. Так что линия эта была нам очень выгодна. Эта линия называлась линией Керзона. …У нас созрело убеждение, что военное наступление Антанты против нас закончено, оборонительная война с империализмом кончилась, мы ее выиграли. Польша была ставкой. И Польша думала, что она, как держава с империалистическими традициями, в состоянии изменить характер войны. Значит, оценка была такова: период оборонительной войны кончился. (Я прошу записывать меньше: это не должно попадать в печать)… Перед нами встала новая задача. Оборонительный период войны с всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной. Мы их побили, когда они на нас наступали. Мы будем пробовать теперь на них наступать, чтобы помочь советизации Польши.

Каковы же были результаты этой политики? Конечно, главным результатом было то, что сейчас мы оказались потерпевшими громадное [военное] поражение. Современный империалистический мир держится на Версальском договоре. Победив Германию, решив вопрос: которая из двух всемирных могущественных групп – английская или германская – будет распоряжаться судьбами мира на ближайшие годы, – империалисты закончили [войну] Версальским миром. У них нет другого закрепления всемирных отношений, как политических, так и экономических, кроме Версальского мира. Польша – такой могущественный элемент в этом Версальском мире, что, вырывая этот элемент, мы ломали весь Версальский мир. Мы ставили задачей занятие Варшавы. Задача изменилась. И оказалось, что решается не судьба Варшавы, а судьба Версальского договора…

Получился блок такой, что во всемирной политике существуют только две силы, одна – Лига Наций, которая дала Версальский договор, а другая – Советская Республика, которая этот Версальский договор надорвала. И противоестественный блок [в] Германии был за нас. …Мы уже надорвали Версальский договор, и дорвем его при первом удобном случае. …Я говорил, что даже при таком грубом определении, если возьмем политику мировую, то 0,7 населения земли будет то, которое при правильной политике будет стоять за Советскую Россию. …Нашей международной политикой мы теперь доказали, что мы имеем союз всех стран, живущих под Версальским договором. А это – 70% всего населения Земли...

А теперь я должен перейти к главному и печальному [выводу], который из этого итога теперь получился. Нас на фронте отбросили так, что мы отлетели настолько, что бои идут под Гродно, и поляки подходят к линии, под которой раньше Пилсудский хвастал, что он придет к Москве, и что осталось только хвастовством. Нужно сказать, что, несмотря на то, что нас отбросили, наши войска все-таки проделали чудеса. Их откинули на сотни [верст] к востоку и к западу, но до того места, на котором мы предлагали раньше мириться Пилсудскому, их не откинули. И теперь Пилсудский пойдет на мир в худших для него и в лучших для нас, чем наше первое предложение, условиях. Но все-таки мы потерпели огромное поражение, колоссальная армия в 100 тысяч человек или в плену, или в Германии. Одним словом, гигантское, неслыханное поражение… Я сейчас скажу, что ЦК вопрос этот разбирал и оставил его открытым. Мы для того, чтобы поставить этот вопрос на исследование, для того, чтобы решить его надлежащим образом, мы должны дать для этого большие силы, которых у нас нет, потому что будущее захватывает нас целиком. И мы решили – пусть [загадки] прошлого решают историки, пусть потом разберутся в этом вопросе. К этому мы пришли»[255]. Таким образом, В.И. Ленин был ведущим теоретиком экспорта революции и автором плана наступления на Берлин через Варшаву.

В изложении газеты «Правда» выступление В.И. Ленина выглядит более понятным: «Когда мы подошли к Варшаве, наши войска оказались настолько измученными, что у них не хватило сил одерживать победы дальше... Оказалось, что война дала возможность дойти почти до полного разгрома Польши, но в решительный момент у нас не хватило сил»[256].

Председателя Совета Труда и Обороны в оценке деятельности поддержал Председатель РВС Л.Д. Троцкий, всегда избегавший публичных конфликтов с В.И. Лениным. Он прибегнул к необычному для него способу аргументации. «Спрашиваю [командиров]: “А вы знали ли, что живые силы польской армии не были разбиты?” Товарищи, я позволю себе сказать, что я был настроен скептичнее многих других товарищей, ибо как раз на этом вопросе должен был останавливаться больше других, то есть, разбиты или не разбиты военные силы польской белой армии. По этому поводу у меня были разговоры с тов. Сталиным, и я говорил, что нельзя успокаиваться всякими сообщениями о том, что разбиты силы польской армии, потому что силы польской армии не разбиты, так как у нас слишком мало пленных по сравнению с нашими успехами, и слишком мало мы захватили материальной части. Тов. Сталин говорил: “Нет, Вы ошибаетесь. Пленных у нас меньше, чем можно бы ожидать в соответствии с нашими успехами, но польские солдаты боятся сдаваться в плен, они разбегаются по лесам. Дезертирство в Польше получает характер явления огромного, которое разлагает Польшу, и это главная причина наших побед”. Что же - я должен сказать, что тов. Сталин подвел меня и ЦК. Тов. Сталин был членом одного из двух Реввоенсоветов, которые били белую Польшу. Тов. Сталин ошибался, и эту ошибку внес в ЦК, которая тоже вошла как основной факт для определения политики ЦК. Тов. Сталин в то же самое время говорит, что Реввоенсовет Западного фронта подвел ЦК. Я говорю, что этому есть оценка ЦК. Тов. Сталин представил дело так, что у нас была идеально правильная линия, но командование подводило нас, сказав, что Варшава будет занята такого-то числа. Это неверно. ЦК был бы архилегкомысленным учреждением, если бы он свою политику определял тем, что те товарищи, которые говорили о том, когда будет взята Варшава, нас подводили, потому что данные у них были те же, что и у нас»[257]. Совершенно непонятно, почему за очевидные промахи командующего Западного фронта М.Н. Тухачевского должен нести ответственность именно Председатель РВС Юго-Западного фронта И.В. Сталин, находившийся в 400 км от Варшавы?

Реакция Сталина весьма была резкой, сообразно бессодержательным речам Председателей СНК и РВС РСФСР.

«Заявление тов. Троцкого о том, что я в розовом свете изображал стояние наших фронтов, не соответствует действительности. Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о “марше на Варшаву” и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в “Правде”…

Заявление тов. Ленина о том, что я пристрастен к Западному фронту, что стратегия не подводила ЦК, – не соответствует действительности. Никто не опроверг, что ЦК имел телеграмму командования о взятии Варшавы 16-го августа. Дело не в том, что Варшава не была взята 16-го августа, – это дело маленькое, – а дело в том, что Запфронт стоял, оказывается, перед катастрофой ввиду усталости солдат, ввиду неподтянутости тылов, а командование этого не знало, не замечало. Если бы командование предупредило ЦК о действительном состоянии фронта, ЦК, несомненно, отказался бы временно от наступательной войны, как он делает это теперь. То, что Варшава не была взята 16 августа, это, повторяю, дело маленькое, но то, что за этим последовала небывалая катастрофа, взявшая у нас 100 000 пленных и 200 орудий, это уже большая оплошность командования, которую нельзя оставить без внимания. Вот почему я требовал в ЦК назначения комиссии, которая, выяснив причины катастрофы, застраховала бы нас от нового разгрома. Тов. Ленин, видимо, щадит командование, но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование»[258]. Сталина поддержал член РВС 15-й армии Западного фронта Д.В. Полуян, заявивший, что «мы нигде действенной и активной поддержки у польского пролетариата не встречали, мы индустриального польского пролетариата не видели... Заявляю, что подавляющее большинство польской армии было из польских рабочих. Поэтому все говорит за то... что польский рабочий проникнут национализмом, и шовинизм в этой [польской] армии играет огромную роль... Найти опору среди местного населения нам не удалось: созданная Польским ревкомом местная милиция повернула оружие против Красной Армии, …польские артиллеристы сражались до последнего снаряда, а партизаны взрывали дороги и мосты.… Когда мы воевали с Колчаком и Деникиным, то там не было национального шовинистического элемента... И тех мужичков, которые были в армии Деникина, ничто не спаивало с деникинскими офицерами. В польской армии национальная идея спаивает и буржуа, и крестьянина, и рабочего, и это приходилось наблюдать везде. Боязнь, что мы придем завоевателями, что мы будем насаждать Советскую власть,— эта боязнь была свойственна всем»[259]. Но все эти заявления члены ЦК РКП (б) сочли самооправданием.

Сталина и Полуяна поддержал только один член ИККИ - К.Б. Радек, который видел основную причину провала всей советско-польской войны в неверной оценке революционной ситуации в Европе. «Штык будет хорош, если надо будет помочь определенной революции, но для “нащупывания” положения в той или иной стране у нас имеется другое орудие - марксизм, и для этого нам не надо посылать красноармейцев. …В Центральной Европе отношения еще не созрели для революции. …Товарищи германские коммунисты говорили нам: если вы придете на германскую границу, то это оживит германское движение, но на взрыв рассчитывать не надо. Насчет положения в Англии тов. Бухарин верно говорит, что он не ожидал восстания там, а во Франции еще того менее. Так что же нас побуждало идти напролом?»[260]. С Радеком вступил в полемику Б. Кун: «Есть некоторые товарищи на Западе (в Германии – А.Г.), которые считают себя коммунистами и которые называют эту политику Советской России империалистической. Позор таким товарищам, потому что совершенно неверно, будто массы Германии, Польши и Юго-Восточной Европы говорят о большевистском империализме. Не только наши товарищи в Венгрии, которые были под белым террором, но и пролетариат Чехословакии, Австрии, Юго-Восточной Европы ожидает Красную Армию не как армию империалистическую, а как армию коммунистической России, как армию-освободительницу... Я уверяю вас, что международная революция созрела, что Красная Армия в случае своего продвижения... была бы поддержана вооруженным восстанием пролетариата этих стран»[261]. Громогласная декларация Председателя РВС Южного фронта, войска которого пока терпели непрерывные неудачи в попытках овладеть Крымом, получило поддержку большинства делегатов конференции. «Мировая революция» представлялась им всем важнее крохотного полуострова!

Эта высочайшая индульгенция как державная «охранная грамота» надолго обеспечила М.Н. Тухачевскому личную неприкосновенность в случае обострения интриг внутри ЦК РКП (б). Он в течение долгового времени умело пользовался ею, когда требовалось повысить свой авторитет и когда его военно-теоретические взгляды подвергались справедливой критике. Он по невероятному капризу Ленина и Троцкого под аплодисменты руководителей Коминтерна оказался победителем в Варшавской операции! И все члены ЦК РКП (б) вынуждены были это признавать как непреложную истину согласно принципу демократического централизма. Но И.В. Сталин не забыл этого инцидента, ни Л.Д. Троцкому, ни М.Н. Тухачевскому.

Став начальником Военной академии, командарм 1-го ранга М.Н. Тухачевский сам с вдохновением читал лекции о тактике Красной армии в гражданской войне, где события советско-польской войны подавались в выгодном ему свете. «С действиями Юго-Западного фронта, - справедливо писал в своей научной монографии «Львов – Варшава» бывший командующий фронтом командарм 1-го ранга А.И. Егоров, тогда командовавший войсками Московского военного округа, - непосредственно связывается объяснение неудачи Варшавской операции. Обвинения, возводимые в этом смысле на командование фронтом, сводятся в основном к тому, что Юго-Западный фронт вел совершенно самостоятельную оперативную политику, не считаясь ни с общей обстановкой на всем польском фронте, ни с действиями соседнего Западного фронта, и в решительную минуту не оказал последнему необходимого содействия, причем в толковании некоторых историков этот момент связывается даже с прямым невыполнением соответствующих директив Главкома, невзирая на то, что предпосылки к этим директивам были командованию Юго-Западным фронтом якобы отлично известны. Такова, в общих чертах, установка во всех трудах, рассматривающих, так или иначе, вопрос о взаимодействии фронтов в 1920 году, не исключая и вышедших в самое последнее время, хотя казалось бы, что авторы этих трудов имели возможность пользоваться уже, более или менее, систематизированными и изученными материалами.… На основании таких и аналогичных утверждений изучал историю польской кампании и уносил и продолжает уносить с собой соответствующие впечатления в строевые части ряд выпускников нашей военной академии. Короче говоря, легенда о роковой роли Юго-Западного фронта в 1920 году стала “сказкой казарменной” и теперь, по-видимому, не вызывает уже в настоящее время сомнений, а признается фактом, на котором будущим поколениям [штабных] операторов и стратегов предлагается учиться». Егоров подчеркивал, что все неудачи командующего и РВС Западного фронта на самом деле были вызваны просчетами самого командарма, имевшего минимальный опыт вождения войск. Чрезмерно уповая на моральную силу своих частей, тот нередко пренебрегал пополнением материальных запасов и подтягиванием тылов, бросал в бой сразу всю массу своих войск, не оставляя резервов. На законные упреки Штаба РККА в этом упущении он отвечал, что «тыл и резервы у него впереди», то есть в Германии. И Главному командованию приходилось прилагать значительные усилия для восстановления положения за счет соседнего фронта[262].

Редкая для большевика, рожденного в православной религиозной семье, решительность и беспощадность М.Н. Тухачевского к контрреволюционерам всякого рода, проявившаяся при подавлении Кронштадского восстания, заметно выделяла его из плеяды заслуженных рабоче-крестьянских полководцев. В.И. Ленин и Г.Е. Зиновьев это качество молодого командарма ценили. Председатель Совнаркома В.И. Ленин в свое время отмечал, что 5-я армия «за один год из небольшой группы стала армией, сильной революционным порывом, сплоченной в победоносных боях при защите Волги и разгроме колчаковских отрядов»[263]. Пользуясь своим непререкаемым авторитетом в Политбюро ЦК РКП (б), Ленин потребовал от Наркомвоенмора Л.Д. Троцкого срочно назначить Тухачевского командующим войсками в Тамбовской губернии[264]. Там, в течение полугода территориальным дивизиям Красной армии, подразделениям ЧОН и отрядам ВЧК не удавалось подавить грандиозное «кулацко-эсеровское восстание» под руководством эсера-максималиста А.С. Антонова. По существу внутри страны развертывался образцовый фронт новой гражданской войны. Если уж анархическая Народная Повстанческая армия Н.И. Махно сумела сорвать наступление ударных дисциплинированных белогвардейских войск на Москву осенью 1919 года, то «антоновщина» угрожала самому существованию Советской власти!

Дата добавления: 2015-08-05