Глава 1. «Социалистическое Отечество в опасности!»

«Социалистическое Отечество в опасности!»

Социально-политическое учение К. Маркса, базировавшееся на принципах социального дарвинизма и историософии Гегеля, к началу ХХ столетия нигде так и не получило практической реализации, и у большевиков не было никакого образца, кроме обанкротившейся Парижской коммуны, защитников которой основоположник новой революционной доктрины образно и точно назвал героями, «штурмующими небо». Рядовые ленинской гвардии не собирались разделять печальную судьбу коммунаров. Опыт первой русской революции в этом смысле дал им немного, да и события развивались вовсе не по марксистскому сценарию. Искомый образец социалистического государства В.И. Ленин обнаружил в годы первой мировой войны в странах Тройственного союза. Германия и Австро-Венгрия после провала плана немецкого «блицкрига» А. фон Шлиффена приступили к милитаризации экономики, которая должна была обеспечить длительное сопротивление индустриальным державам Антанты в условиях экономической блокады. Правительства и парламенты государств Центральной Европы перешли к распределительно-плановому хозяйству, когда продовольственные и вещевые карточки выступали фактическим заменителем денег, где действовал известный принцип «кто не работает, тот не ест», а централизация управления и контроль над производством и потреблением были доведены до высшей степени совершенства. Буржуазия выполняла лишь функции директоров, управляющих производством, подчиняясь военным эмиссарам, а владельцы мелких предприятий работали по заказам государства на принципах отложенного кредита. Налицо оказались все признаки кануна пролетарской революции, когда достаточно сломать «буржуазную надстройку», чтобы повсюду окончательно и навсегда утвердились социалистические отношения. Не случайно германские и австрийские парламентарии окрестили совокупность этих мер «военным социализмом». Свое логическое выражение эта мифологема получила в романтических брошюрах Ленина, особенно в его статьях «О лозунге Соединенных Штатов Европы» и «Военная программа пролетарской революции». Но не о реальностях крестьянской России в них ведется речь, а о будущем пролетарской Германии и Австро-Венгрии. Поэтому В.И. Ленин и Г.Е. Зиновьев еще в 1915 году выдвигают лозунг поражения собственного правительства в империалистической войне. Они имели в виду готовность доведенного войной до крайности немецкого пролетариата к социалистической революции и неизбежную агрессивную роль самодержавной отсталой России в отношении индустриальных стран Западной и Центральной Европы, где будет вестись кровопролитная борьба за «разрушение старого мира». Нравственные категории патриотизма расценивались большевиками как шовинистические архаизмы и черносотенные лозунги. «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства, - утверждал К. Маркс. - Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира»[143]. Ф. Энгельс с нетерпением ожидал революцию в России, когда писал, что «среди концентрирующихся в столице более просвещенных слоев нации укрепляется сознание, что такое положение невыносимо, что близок переворот, но в то же время возникает и иллюзия, будто этот переворот можно направить в спокойное конституционное русло. Здесь сочетаются все условия революции. Эту революцию начнут высшие классы столицы, может быть даже само правительство, но крестьяне развернут ее дальше и быстро выведут за пределы первого конституционного фазиса; эта революция будет иметь величайшее значение для всей Европы хотя бы потому, что она одним ударом уничтожит последний, все еще нетронутый резерв всей европейской реакции....Падение русского царизма, уничтожение Российской империи является, стало быть, одним из первых условий окончательной победы немецкого пролетариата. …Германская реакция будет предоставлена своим собственным силам, с которыми уж со временем мы справимся сами»[144]. Рассуждать о каком-то факте предательства большевиками национальных интересов России, по меньшей мере, смешно, ибо для членов ЦК партии большевиков их попросту не существовало.

В период гражданской войны и иностранной военной интервенции оформились основные принципы стратегии и тактики РККА. Они предусматривали: широкий маневр вдоль транспортных, в первую очередь железных дорог и рек, коммуникаций крупными кавалерийскими и стрелковыми соединениями, создание временного технического превосходства над противником на ключевых направлениях и организация активных наступательных операций в обороне и наступлении с помощью бронепоездов, дивизионов бронеавтомобилей, авиационных отрядов и истребительных групп, речных мониторов, барж и десантных пароходов.

Победа Октябрьского вооруженного восстания в России кардинально изменила расстановку сил в международном социалистическом движении, а последствия Брестского мира оказались поистине разрушительными для обороноспособности РСФСР. «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, — что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать»[145]. Советская Россия лишилась Черноморского флота: лучшие боевые корабли были затоплены большевиками в Азовском море и в мелководной Цемесской бухте близ Новороссийска. Современный дредноут «Свободная Россия» (бывшая «Императрица Екатерина II Великая») был торпедирован недалеко от Туапсе. Остальные военные суда во главе с новейшим отечественным линкором «Воля» (бывший «Император Александр III») ушли в оккупированные немцами порты Севастополь и Одессу. Впоследствии они составили костяк военно-морского флота Добровольческой армии, Вооруженных сил юга России и Русского флота в изгнании[146].

Балтийский флот, после перехода из Гельсингфорса запертый в Финском заливе и лишенный подвоза топлива по причине турецкой оккупации Закавказья, оказался на приколе и никакой опасности для Германии не представлял. По этой причине часть боевых кораблей Балтийского флота только числилась в строю Рабоче-крестьянского Красного Флота (РККФ), так как их команды были мобилизованы на сухопутный фронт как пехотинцы, артиллеристы бронепоездов и мотористы социалистических авиационных отрядов. После победоносного завершения военных действий на фронтах гражданской войны и подавления Кронштадского антисоветского восстания все «военно-морские специалисты дворянского и непролетарского происхождения» и рядовые краснофлотцы, кроме коммунистов и комсомольцев, были демобилизованы[147].

Значительный ущерб оборонному потенциалу РСФСР нанесла и иностранная военная интервенция. Крейсеры 1-го ранга «Варяг» и «Аскольд»[148], и ледокол «Святогор» Северной флотилии Ледовитого океана были на буксирах уведены в Шотландию. После окончания войны правительству РСФСР был возвращен лишь ледокол, переименованный в честь видного советского дипломата в «Красин». Турецкие оккупанты привели из Батуми в Стамбул крейсер 1-го ранга «Прут»[149] и несколько эсминцев типа «Новик».

Военные корабли Каспийского флота в составе одного вспомогательного крейсера, 6 малых «минных крейсеров» типа «Эмир Бухарский», 2 канонерских лодки, минного заградителя и 5 посыльных судов после советизации Азербайджана были уведены английскими интервентами и мусаватистами в иранский порт Энзели. При попытке вернуть их в Баку силами Рабоче-крестьянской Красной Волжско-Каспийской флотилии под командованием Ф.Ф. Раскольникова все минно-артиллерийские корабли были взорваны и затоплены. Возвратить удалось только канонерские лодки. Завидную купеческую предприимчивость продемонстрировали русские патриоты из числа руководителей «белого движения»: 30 военных кораблей Тихоокеанского флота вице-адмирал В.К. Старк увел из Владивостока в Шанхай и Манилу, где продал их с аукциона[150].

Два эскадренных броненосца «Цесаревич» и «Слава»[151], и российские подводные лодки большого водоизмещения, серьезно поврежденные в ходе ожесточенных боевых столкновений с немецким флотом в ходе Моонзундской операции осенью 1917 года, были оставлены в балтийских проливах в качестве брекватеров. После официальной демаркации морской границы с Финляндией финны их подняли, восстановили, модернизировали с помощью английских специалистов и ввели в строй своих небольших военно-морских сил. Их официальная покупка был оформлена задним числом после подписания советско-финляндского мирного договора. Эти корабли под именами «Вайнемайнен» и «Ильмаринен» находились в строю финских ВМС в начале второй мировой войны. Новые эсминцы «Автроил» и «Спартак» (бывший «Капитан Миклухо-Маклай») в 1919 году в бою с английскими кораблями были загнаны на мелководье и сдались превосходящему противнику, Они были позже проданы правительству буржуазной Эстонии[152].

Операции Рабоче-крестьянского Красного флота в период гражданской войны проходили на приморских направлениях и на сухопутных театрах военных действий, обильно изрезанных реками и озерами. При низкой плотности боевых порядков и отсутствии сплошного фронта войскам противоборствующих сторон часто приходилось не только преодолевать обширные водные преграды, но и использовать естественную сообщающую систему рек и озер как военно-транспортные коммуникации. Командиры озерных, речных и приморских флотилий находились в оперативном подчинении командующих армиями, которые ставили им задачи на боевые действия по непосредственной огневой поддержке сухопутных войск в наступлении и обороне. В ходе совместных действий краснофлотцы высаживали и отражали десанты, осуществляли свои перевозки и парализовали коммуникации противника. Значительное место в деятельности Рабоче-крестьянского флота занимали артиллерийская подготовка наступления стрелковых и конно-механизированных подразделений, и минно-заградительные действия. В составе РККФ было создано 17 флотских формирований различного назначения. Навигационное снаряжение кораблей, как правило, состояло из магнитного компаса, а радиосвязи не было вообще. В состав таких флотилий входили малопригодные для ведения боевых действий на больших глубинах торговые колесные пароходы, самоходные баржи, землеотвозные шаланды, буксиры и болиндеры, на которые обычно устанавливались трехдюймовые полевые орудия. Они обозначались в официальных документах как канонерские лодки, или мониторы[153]. Тактика их применения в приказах Главкома и армейских штабов РККА характеризовалась точным кавалерийским термином «набег». Накопленный опыт был объявлен прогрессивной революционной стратегией применения военно-морских сил, благодаря которой побеждены все враги страны Советов[154]. Прославленные пролетарские флотоводцы М.В. Викторов, К.И. Душенов, И.К. Кожанов, С.В. Курков, И.М. Лудри, Р.А. Муклевич, Ф.Ф. Раскольников и В.М. Орлов не имели систематического начального образования. Выходцы из «нижних чинов» так и не овладели практическими навыками судовождения в океанских водах, к чему, собственно, и не стремились.

С началом военных действий в 1918 году выяснилось, что архаическая по организационной структуре и комплексу наступательных вооружений армия и флот Российской империи оказались полностью неприспособленными к условиям современной маневренной войны. И причины этого печального явления следует искать не в Февральской революции, якобы их разложившей, а в отсутствии реалистических программ их радикальной модернизации в дореволюционный период[155]. Сама сословно-бюрократическая вертикаль власти сводила на нет любые реформы. Даже талантливые, образованные и инициативные люди безропотно мирились со сложившимся рутинным порядком вещей, зная, что любые серьезные возражения приведут лишь к их скорой отставке. «Те, кто выдвигался, не хотели работать и не умели работать. А тех, кто мог бы работать и желал работать, в военном ведомстве не выдвигали: над ними были люди, которые ненавидели знание, презирали таланты, имели на своей стороне силу и право душить их, мешать им выйти на свет Божий»[156]. Никто из высших чиновников не спешил выполнять распоряжения вышестоящих инстанций. Все понимали, что пока высочайшие повеления дойдут до непосредственных исполнителей, их придется заменить новыми государственными решениями, которые будут объявлены очередной истиной в последней инстанции. Такая практика была генетически воспринята и новой советской партийной номенклатурой.

На фоне монотонных выпадов средств массовой информации в адрес Л.Д. Троцкого как идеолога «перманентной революции» и чуть ли не платного агента спецслужб Антанты, у него нельзя отнять главного качества руководителя – умения находить нетрадиционные решения и подбирать талантливых, творчески мыслящих исполнителей. Он писал в статье «Военные специалисты и Красная армия», что «марксистская политика вовсе не есть политика Тяпкина-Ляпкина, который до всего доходит своим умом, ибо история вовсе не собирается ждать, пока мы, отбросив специалистов, станем додумываться постепенно до вопроса о превращении отрядов в полки или, вернее, об их переименовании: ибо, дело именно свелось к тому, что начальники отрядов назвали себя командирами полков, бригад и дивизий, смотря по вкусу. Это, однако, вовсе не приблизило их отрядов к правильным внутренне пропорциональным военным формированиям... Очевидные интересы революции требовали привлечения на низшие командные должности бывших унтер-офицеров и даже рядовых, выдвинувшихся своими способностями или просто здравым смыслом. Этот способ практиковался и практикуется военным ведомством очень широко. Однако, и здесь приходится, вперемежку с унтер-офицерами, ставить по возможности бывших кадровых офицеров. И только те дивизии хороши, как показывает опыт, в которых представлены бок-о-бок обе эти категории… Словом, для всякого серьезного человека ясно, что простое переименование комиссаров в командиров …ни практически, ни принципиально ничего не дает и рассчитано, в сущности, на инстинкты местничества и еще на отвод глаз малосознательным людям»[157].

В Реввоенсовете РСФСР, в составе которого были «военные специалисты» высокой квалификации из числа старших офицеров Генерального штаба русской армии и опытных фронтовых командиров всех родов войск, быстро осознали, что восстанавливать прежнюю армию бессмысленно. И упор был сделан на развитие новейших в то время средств борьбы – механизированную кавалерию, военную авиацию и Броневые силы, - и их массированное применение на стратегических участках фронта[158].

И оставим в стороне дискуссии о тоталитарных методах командования Красной армией как основной причине победы Советской России в гражданской войне, ибо в ней нет ни правых и виноватых, ни обиженных и оскорбленных.

Огромную роль в разгроме «белого движения и иностранных интервентов сыграла прогрессивная структура и организация воинских формирований РККА. Все ее противники, за редким исключением, действовали согласно ветхозаветным сословным «Положениям о воинской службе» 1887 года. Им противостояли маневренные воинские соединения РККА, которые успешно взаимодействовали с авиационными отрядами, подразделениями бронеавтомобилей и бронепоездами. Советские Конные армии в отличие от иррегулярной белоказачьей конницы оснащались полевой артиллерией, пулеметными командами и, конечно, знаменитыми тачанками.

Установка на бронепоездах крупнокалиберных дальнобойных морских орудий и мобилизация в железнодорожные броневые дивизионы краснофлотцев-артиллеристов привела к качественному превосходству советских бронепоездов. С крейсера «Аврора» были сняты и отправлены на фронт все 14 орудий, с крейсера «Адмирал Макаров» — 4 орудия, с «Баяна» — 4 орудия, а с эсминца «Грозящий» — 2 орудия. С линкора «Полтава» сняли 16 орудий 120-мм калибра, а с дредноута «Андрей Первозванный» — два 203-мм орудия из правой носовой башни. В Красной армии даже появилась классификация бронепоездов на тяжелые многопушечные и легкие подвижные системы: мотобронедрезины и мотоброневагоны-мониторы. Основной тяговой силой были выбраны небольшие маневровые паровозы серии «О» различных модификаций, обшитые броней. Невысокие и с виду маломощные, они оказались идеальными в боевых условиях в силу своей неприхотливости, экономичности и надежности по сравнению с грузовыми и курьерскими локомотивами. Невзыскательные к техническому обслуживанию «овечки» не требовали качественных сортов угля. Мотоброневагоны с бензиновыми двигателями, имея гораздо меньшие размеры, чем бронепоезда, по уровню пассивной защищенности и маневренности значительно их превосходили, незначительно уступая по огневой мощи и боезапасу. В маскировочной окраске они были практически незаметны с воздуха, тогда как паровозы легко обнаруживались по дымовому шлейфу не только с помощью воздушной разведки, но и путем наземного наблюдения.

В обороне бронепоезда и мотоброневагоны РККА использовались как подвижный огневой резерв командования фронта. Они быстро выдвигались к линии боевого соприкосновения и нанесения коротких огневых ударов. Находясь в тылу в период артиллерийской подготовки противника, бронепоезда должны выезжали вперед в момент появления вражеских танков и бронеавтомобилей и расстреливали их с ближней дистанции. В случае прорыва оборонительной линии бронепоезда временно до подхода резервов закрывали бреши на фронте. Защищая железнодорожные узлы, места пересечения шоссейных дорог с железнодорожным полотном и мосты, бронепоезда своим огнем заставляли кавалерийские соединения отойти, а механизированные войска противника уйти на грунт, тем самым ограничив их подвижность и сектор обстрела. На них также возлагалась задача обеспечения выхода из боя и отрыва от противника своих войск, даже ценой собственной гибели. Мощный тяжелый бронепоезд «Имени тов. Худякова», оснащенный 14 морскими орудиями, под командованием матроса-большевика А.Г. Железнякова таким путем предотвратил неизбежный разгром 14-й армии Южного фронта ударными войсками генерал-лейтенанта Я.А. Слащова под Екатеринославом в 1919 году. Командир советского бронепоезда погиб в бою[159].

Бронепоездные части Добровольческой и Донской армии, укомплектованные, как правило, офицерами, состояли из 10 дивизионов, - по два легких и одному тяжелому бронепоезду, - и свыше 20 отдельных бронепоездов. Однако такой огневой мощи, как у красноармейских бронепоездов, не имел ни один бронепоезд Белой армии: на них обычно устанавливались полковые трехдюймовые пушки и дивизионные гаубицы на блиндированных железнодорожных платформах.

Да и сама инфраструктура российских железных дорог давала Реввоенсовету Советской республики редкую возможность применять одновременно несколько бронепоездов на участке оперативного прорыва обороны противника. Так, в контрнаступлении под Петроградом в октябре 1919 года командование 7-й армии задействовало одновременно сразу шесть бронепоездов. Они своим огнем расстроили наступающие порядки белогвардейских войск, а несколько пехотных полков вынуждены были перейти к обороне. Среди советских бронепоездов особенно отличились № 6 «Имени тов. Ленина», № 38 «1-й Черноморский», № 44 «Имени тов. Володарского», № 45 «Имени III Интернационала», № 89 «Имени тов. Троцкого». Наиболее впечатляющими операциями железнодорожных бронедивизионов РККА стали освобождение Ростова, Синельниково и Новороссийска. Тогда 53 бронепоездам в разное время удалось прорваться в тыл Добровольческой армии и полностью дезорганизовать ее оборону[160]. Белогвардейские командующие, располагая сопоставимым количеством бронепоездов, так и не научились рационально их использовать, оставаясь в плену западноевропейских тактических представлений времен первой мировой войны[161].

В разгар гражданской войны по указанию Народного комиссара по военным и морским делам и Председателя Революционного Военного Совета РСФСР Л.Д. Троцкого была создана Цетробронь, позже реорганизованная в Совет броневых сил Советской Республики. Российские бронеавтомобили не уступали по ходовым качествам лучшим английским образцам, хотя поначалу именно их пытались копировать на отечественных заводах. Русские бронепоезда, по признанию специалистов, не имели себе равных во время первой мировой войны. Технические решения, применявшиеся при их изготовлении, надолго обогнали свое время. Формируемые дивизионы оснащались бронепоездами и лучшими отечественными бронеавтомобилями высокой проходимости, которые серийно строились на Сормовском, Путиловском, Ижорском, Обуховском и Коломенском машиностроительных заводах. Один только Ижорский завод выпустил 115 бронеавтомобилей различных модификаций, и отремонтировал 43 бронепоездов и мотоброневагонов. Благодаря этому в строю Красной Армии к концу 1920 года находилось 123 бронепоезда и 50 броневых отрядов - по пять броневиков в каждом[162]. В отличие от неприятеля Бронесилы РККА применялись не столько для охраны коммуникаций и городов, сколько для усиления стрелковых и кавалерийских подразделений в наступлении, особенно при прорыве хорошо оборудованных инженерных оборонительных линий вроде Азово-Батайского рубежа.

После официального установления Советской власти в русской армии оставалось 2209 боеспособных самолетов. В ходе кратковременного наступления германской армии на Петроград, Киев и Одессу в феврале 1918 года Советская республика утратила более 500 боевых самолетов, 150 автомобилей и 520 тонн качественного авиационного бензина, не считая запасного пулеметного вооружения и боеприпасов. К весне так или иначе, была потеряна вся авиация Кавказского фронта и гидросамолеты Черноморского флота. Из 1100 самолетов, находившихся на территории Украины, Белоруссии, Прибалтики и Крыма, большевикам удалось спасти лишь 296 боевых летательных аппаратов, да и те в неисправном состоянии. Остальные самолеты были либо уничтожены отступавшими красногвардейцами, либо захвачены австрийскими и немецкими трофейными командами. Только в Одессе австрийцам достались 111 новеньких разведчиков «анасаль», 63 «анаде» и 68 «фарманов» различных модификаций! Вдобавок на складах завода «Анатра» они обнаружили 149 недостроенных самолетов в различной степени готовности. Все они были аккуратно упакованы в ящики и увезены в Австро-Венгрию, где были доукомплектованы и сразу отправлены воевать с военной авиацией Антанты на Западный фронт. С завода в Симферополе оккупанты вывезли оборудование, двигатели и запасные части на общую сумму около 1 млн. золотых рублей[163].

С осени 1916 года начались регулярные поставки военных самолетов из стран Антанты в Архангельск. По архивным данным всего было доставлено немного - около 1800 самолетов и свыше 4000 двигателей[164]. Союзные транспорты с военными самолетами благополучно доходили до Архангельска. Однако с дальнейшим продвижением самолетов и двигателей на фронт дело обстояло плохо. Архангельск соединялся с Вологдой однопутной узкоколейной железнодорожной линией с малой пропускной способностью. Она была перешита на стандартную однопутную колею лишь год спустя. Громоздкие ящики с самолетами и двигателями не успевали вывозить, и скоро на портовых пристанях образовались многоэтажные залежи. В конце концов, большое количество самолетов и двигателей так и не было вывезено до декабря 1917 года. Охрану этих импровизированных «складов» осуществляли английский и французский батальоны. По решению Авиасовета 180 военных самолетов были реквизированы прапорщиком А.В. Можаевым и отправлены в Петроград. Впрочем, большинство новых мощных иностранных двигателей с синхронизаторами пулеметов бывшим союзникам по Антанте удалось утопить в море. На советских заводах моторные рамы экспроприированных военных самолетов пришлось срочно переделывать под ротативные моторы отечественного производства «Русский Гном-Рон». Пулеметы на советских истребителях пришлось поначалу устанавливать на верхнем крыле, и летчик стрелял по воздушной цели, стоя в кабине, «навскидку». По этой причине их летные и боевые качества заметно снизились по сравнению с зарубежными базовыми моделями.

Власть Совета Народных комиссаров признали солдатские комитеты 8 военных и частных авиационных школ, 3 центральных складов, 6 воздухоплавательных парков, 10 береговых баз гидроавиации, 5 авиационных ремонтных поездов-мастерских, 10 дивизионов и боевых групп Воздушного флота, 49 корпусных авиационных отрядов и 21 самолетостроительного, моторостроительного и авиаремонтного заводов. Летчики-офицеры, происходившие из потомственной военной аристократии, после Октябрьского вооруженного восстания или принципиально отказывались служить Советской власти, или вступали в ряды РККА для того, чтобы перейти потом на сторону противника. В своем подавляющем большинстве они являлись членами партии эсеров или разделяли их программные идеи. Их осеняла слава великого русского летчика Л.М. Мациевича и боевые заслуги начальника Авиадарма Советской Республики полковника С.А. Ульянина[165]. И если в начале гражданской войны к белогвардейцам перелетело 30 бывших офицеров и унтер-офицеров, то в 1919 году такие случаи стали единичными[166]. Самым громким делом такого рода, который специально рассматривался Революционным Военным Трибуналом, стал групповой перелет в расположение войск Верховного правителя России вице-адмирала А.В. Колчака летчиков 33-го социалистического авиаотряда во главе с бывшим поручиком Н.И. Лукандиным[167].

Причина состояла в том, что в состав РККВФ стали в массовом порядке призываться фронтовые летчики из «нижних чинов», не получивших дипломов из-за своего происхождения. Опытные фронтовые пилоты-идеалисты, с кадетских времен мечтавшие об обновлении России, сознательно вступали в ряды Красной армии[168]. Из летчиков, сочувствующих Советской власти, уже в ноябре 1917 года в Петрограде были сформированы 6 социалистических авиационных отрядов по 12 разноцелевых самолетов в каждом. Это - 1-й САО под командованием П.М. Томсона и комиссара Е.С. Андреева, 2-й САО под командованием А.М. Лабренца и К.Е. Ермолаева, 3-й САО под командованием С.Э. Столярского, 4-й САО под командованием И.А. Буоба, 5-й САО под командованием Г.С. Смирнова и 6-й САО под командованием М.С. Савицкого[169]. Начальники нередко оказывались перед необходимостью объединять силы нескольких авиационных отрядов в единую боевую группу для выполнения отдельных задач, и сами решали, кому именоваться старшим в приказе. Подобная практика была опробована во время крупнейшего воздушного сражения в 1916 году на Юго-Западном фронте во время «Брусиловского прорыва».

Активные военные действия 1-й социалистический авиаотряд начал в 1918 году над железнодорожной станцией Ершово, постоянно осуществляя тактические разведывательные полеты и обеспечивая связь между подразделениями РККА в Заволжье. Над Симбирском состоялся единственный документально зарегистрированный воздушный бой, в котором летчик Ф.А. Граб и наблюдатель А.И. Шульц на двухместном «сопвиче» сбили неприятельский истребитель Ньюпор Nie.XI[170]. Это стало чувствительной потерей для командования Народной армии России. Франция предоставила Верховному правительству России (КОМУЧу) в это время только 30 военных самолетов в счет их оплаты из золотого запаса Российской империи. Оставшиеся от царской армии летательные аппараты были сильно изношенными.

Когда в РККА были образованы постоянные фронты с управлениями, штабами и политическими отделами, в их составе действовали 14 регулярных советских армий. Командование социалистическими авиационными отрядами (Авиадарм) сосредоточилось в руках одного из первых выпускников школы Фармана и большевика с дореволюционным стажем К.В. Акашева. Он понимал, что чрезмерная централизация, которая привела к разложению Воздушного флота Российской империи, принесет вред и формируемой авиации РККА. Уже в 1919 году Северо-западное управление возглавил Ю.В. Юнгмейстер, Восточное – А.В. Шиуков, Южное – И.И. Петрожицкий, Западное – Н.Е. Шумский и Закавказское – И.В. Васильев. Все они являлись опытными кадровыми офицерами русской армии и профессиональными военными авиаторами, прошедшими нелегкую школу первой мировой войны.

Армия Верховного правителя вице-адмирала А.В. Колчака в январе 1919 года уже располагала 65 новыми французскими военными самолетами, в основном истребителями типа Ньюпор Nie.XI и Nie.XII и разведчиками Фарман MF.XXII и MF.XXX. Важнейшую роль играло то, что в руках Колчака оказался золотой запас России, захваченный войсками КОМУЧа в Казани в августе 1918 года и позднее перевезенный в Омск. Здесь он и хранился в виде золотых монет и слитков, а также ювелирных изделий, платины, серебра и ценных бумаг до так называемой «омской финансовой ревизии», и оценивался в 650 млн. рублей по довоенному курсу. Правительство Колчака официально израсходовало на погашение царских долгов и оплатило военные и материальные поставки союзников на общую сумму 240 млн. рублей в виде казначейских слитков драгоценного металла. Из них Великобритания получила 2883, Япония – 2672, а Франция – 1225 пудов золота. Чехословацкие легионеры сумели вывезти из России 63 050 000 золотых рублей, или 4 тонны серебра и 8 тонн золота[171]. Эта астрономическая сумма за вычетом последней суммы была отправлена в банки Антанты в уплату за приобретение 230 артиллерийских орудий, 670 тысяч винтовок, 3170 пулеметов и 200 автомобилей. Паровозы, военные самолеты и двигатели внутреннего сгорания оплачивались по отдельному тарифу.

Английское командование Экспедиционного корпуса в Архангельске имело в своем распоряжении 60 двухместных самолетов-разведчиков Сопвич «½ Страттер» и 10 современных многоцелевых самолетов Авро.504К. Они, как правило, избегали вступать в бой с мощными советскими «гидроистребителями» М-9 из 4-го САО, который взаимодействовал с частями 6-й армии. Из Великобритании в Архангельск после неудачного наступления под Шенкурском были дополнительно доставлены 30 истребителей-бипланов Сопвич «Снайп» и «Трипланов». Из Франции правительство генерал-лейтенанта Е.К. Миллера за отсутствием наличных денежных средств получило лишь 12 истребителей Ньюпор Nie.XI и 6 скоростных самолетов СПАД S.XIII. Они были объединены в Славяно-британский авиационный легион под командованием полковника Г. ван дер Спая. Его заместителем и начальником 1-й эскадрильи стал непревзойденный ас и самый результативный российский летчик-истребитель Георгиевский кавалер полковник А.А. Казаков[172]. Количественный и, главное, качественный перевес противника был налицо.

Не менее сложной проблемой было отсутствие на складах Советской России качественного горючего для самолетов. Вместо бензина применялась так называемая «казанская смесь» из спирта, самогона, ацетона, бензола, одеколона, коньяка и дамских духов, реквизированных из национализированных технических складов, аптек и парфюмерных магазинов. Летно-технические данные советских самолетов оказались из-за этого невысокими. Этот коварный «авиационный коньяк», изготовленный по рецепту ученика Н.Е. Жуковского «дедушки русской авиации» летчика Б.И. Россинского, разъедал резиновые шланги бензопроводов и перкалевую обшивку крыльев, покрывали язвами руки мотористов и пилотов.

От тряски моторов, работавших на «казанской смеси», клеевые швы конструкции расползались, а гвозди вываливались. Практически после каждого вылета механикам приходилось подтягивать расчалки, менять разболтанные шарниры.… И, тем не менее, самолеты готовы были развалиться при любом развороте или маневре. Не зря их называли летчики «летающими гробами». Победных рапортов о воздушных боях в 1919 году почти не встречается. Боевая работа РККВФ на всех фронтах, заключалась, в основном в сборе разведданных о местонахождении и передислокациях противника. Имелись нечастые сообщения об удачных бомбардировках. «Смесь плохо сгорала, давала массу копоти, распространяла такую удушливую вонь, что через час – полтора полета болела голова. После полетов летчиков тошнило, - позже вспоминал комкор И.У. Павлов. – На газолине особенно рискованно было летать зимой. Если после взлета вы дали средние обороты, то в пути ни в коем случае их менять нельзя – мотор зальет и остановит. Тогда садись, где придется! Спирт-сырец как горючее был хуже и казанской смеси и газолина. Зимой он плохо горел, влажнел и всегда имел большое количество воды, как бы тщательно ни заправляли самолет. После полетов на самолете, заправленном спиртом-сырцом, летчик страдал головными болями»[173]. По причине отсутствия каучука для шасси, самолеты «обували в лапти», обматывая обода колес своих стареньких «ньюпоров» и «моранов» жгутами соломы и веревочными тросами[174].

В отношении красвоенлетов в течение всей гражданской войны действовал категорический приказ – «в плен красных летунов не брать!». Во время Лбищенской операции, в результате которой погиб легендарный начдив В.И. Чапаев, в плен к белоказакам попали и пилоты, и летчики-наблюдатели и технический состав сразу 10 социалистических авиационных отрядов. По приказу адмирала А.В. Колчака были расстреляны без суда и следствия 300 «красных» пилотов, мотористов и техников[175].

В марте 1919 года с территории Эстонии начала наступление на революционный Петроград армия генерала от инфантерии Н.Н. Юденича. Северо-Западная армия насчитывала 17 800 штыков, 700 сабель, 57 орудий, 4 бронепоезда, 6 английских танков Mk.IV и 2 броневика «Пирлесс». Советская 7-я армия имела 22 500 штыков, 1100 сабель, 60 орудий, 6 бронепоездов и 4 броневика. Белогвардейские соединения с моря поддерживал Балтийская эскадра Королевского военного флота Великобритании. В его составе были вспомогательный авианосец «Виндиктив», флотилия новых эсминцев[176], торпедные катера и подводные лодки большого водоизмещения. Линейные корабли «Андрей Первозванный» и «Память Азова», стоявшие у стенки Морского завода, в ходе внезапного нападения торпедных катеров получили серьезные повреждения. Крейсер 1-го ранга «Олег» затонул в результате атаки быстроходного английского катера CMB.4 у Толбухина маяка в Финском заливе 17 июня 1919 года.

Член Политбюро ЦК РКП (б) И.В. Сталин, назначенный Председателем партийной комиссии по организации обороны Петрограда, отдал приказ любой ценой отразить натиск кораблей адмирала Ф. Коэна. На кораблях, в фортах и подразделениях береговой обороны большевистскими агитаторами была проведена разъяснительная работа по преодолению «анархических настроений». Никаких публичных наказаний и, тем более, расстрелов, применительно к рядовым краснофлотцам не было: они тогда считались «золотым фондом» Красной армии и флота. «Петербургская жизнь носила тогда своеобразный характер. Той железной дисциплины, с которой правят ныне большевики, не было еще и в помине, - вспоминал известный английский разведчик Б.Р. Локкарт. - Террора еще не существовало, нельзя было даже сказать, чтобы население боялось большевиков. Газеты большевистских противников еще выходили, и политика Советов подвергалась в них жесточайшим нападкам... В эту раннюю эпоху большевизма опасность для телесной неприкосновенности и жизни исходила не от правящей партии, а от анархистских банд. …Я нарочно упоминаю об этой первоначальной стадии сравнительной большевистской терпимости, потому что их последующая жестокость явилась следствием обостренной гражданской войны. В гражданской же войне немало повинны и союзники, вмешательство которых возбудило столько ложных надежд... Белый террор свирепствует повсюду: расстрелы, набитые арестованными тюрьмы, “баржи смерти”. Нашей политикой мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития»[177].

Для организации обороны со стоявших на мертвом якоре и поврежденных линкоров на боеспособные эсминцы перекачали весь оставшийся мазут. И 7 июля 1919 года «Азард» потопил английскую подводную лодку L.55[178], а 18 августа «Гавриил» уничтожил артиллерийским огнем три торпедных катера. Подводная лодка РККФ «Пантера» 31 августа возле острова Сескар потопила новейший английский эсминец «Виттория», а 4 сентября на русском минном заграждении погиб однотипный эсминец «Верулам». Незадолго до этого на минах подорвался и затонул легкий крейсер «Кассандра». Поход на Петроград дорого обошелся английскому Адмиралтейству.

Командованием советского Северного фронта и Морских сил Балтийского моря была сформирована Петроградская смешанная социалистическая авиационная группа в составе 35 сухопутных самолетов и 27 гидросамолетов. Они практически в любой погожий день сбрасывали на пехоту и кавалерию противника по 800 кг бомб и 700 металлических стрел. Против английских кораблей «воздушные краснофлотцы» использовали тяжелые авиационные фугасные бомбы весом 32 кг. В результате был поврежден авианосец, а советские «гидроистребители» М-9 сбили четыре поплавковых биплана Анрио-Дюпон HD.2, которые взлетев, попытались помешать бомбежке кораблей британской эскадры. Наступление войск Н.Н. Юденича на Петроград, несмотря на антисоветское восстание в артиллерийских фортах «Красная Горка», «Серая Лошадь» и «Обручев», обернулось их сокрушительным поражением. Британские тяжелые танки Mk.IV и бронеавтомобили были брошены отступающими солдатами. Они впоследствии были отправлены для ремонта на Ижорский и Путиловский заводы.

Не следует забывать, что их противниками были асы первой мировой войны. Против 10-й армии, оборонявшей Астрахань, были задействованы 18 летчиков из отделения «С» 47-го истребительного авиационного отряда, и британские пилоты 221-й эскадрильи Королевских военно-воздушных сил. Они летали на скоростных самолетах Ньюпор Nie.XXVII и Эйрко DH.9. Летчики 36-го САО Д.Н. Щёкин и Н.Д. Чулков летом 1919 года сбили на своих «ньюпорах» в воздушных боях два самолета противника. После этого воздушные налеты на город прекратились[179]. Член РВС 11-й армии С.М. Киров сам постоянно вылетал на воздушную разведку опасных участков фронта в качестве рядового летчика-наблюдателя на биплане Фарман MF.XXX.

В Крыму имелось 43 английских многоцелевых скоростных двухместных самолетов Эйрко DH.4, DH.9 и DH.9а и 25 британских истребителей Сопвич F.1 «Кэмль». В отделении «А» 47-го авиационного отряда состояли самые известные российские летчики Т.А. Степанов, Г.Ф. Шебалин, И.О. Гартман, Н.И. Доставалов, Б.Ф. Шереметьевский, А.Ф. Туношевский, Д.Г. Андриади, И.А. Лойко и П.И. Качан. В отделении «Б» этого же отряда в Симферополе служили английские асы В. Андерсон, Д. Митчелл, С. Кинкейд, Р. Эдиссон и С. Фрогли. Летчик 2-ой социалистической истребительной авиагруппы Н.Н. Васильченко 12 августа 1920 года над Каховкой в одиночку вступил в бой с 7 неприятельскими DH.9а и сбил два самолета. Такого результата не помнили даже ветераны первой мировой войны. Спустя неделю еще один неприятельский истребитель СПАД S.VII был уничтожен летчиком этой группы Я.Я. Гуляевым, которого вызвал на воздушную дуэль белогвардейский пилот. Воздушное единоборство происходило над селом Аскания-Нова на глазах солдат и офицеров Вооруженных сил юга России, и его печальный для заслуженного русского аса исход вызвал у них растерянность и уныние. Драматизм ситуации усугублялся тем, что красвоенлет, выходец из «нижних чинов», одержал блестящую победу на устаревшем, изношенном и заправленном «казанской смесью» отечественном истребителе Дукс-Ньюпор Nie.XXIVbis[180].

Правительство Соединенного Королевства в целом затратило 60 млн. фунтов стерлингов, чтобы снабдить войска Северо-Западного края, Добровольческую армию и Вооруженные силы юга России современными бронеавтомобилями, танками, самолетами и другим артиллерийским и стрелковым вооружением. Эта сумма превышала ассигнования на поддержку «белого движения» остальных стран Антанты вместе взятых. Наряду с привлечением своих военных флотилий и авиационных эскадрилий, Уайт-Холл открыто объявил о записи добровольцев из метрополии и доминионов Соединенного Королевства в ряды белых армий. «Находились ли союзники в войне с Советской Россией? – вопрошал военный министр У. Чёрчилль. - Разумеется, нет. Но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов Советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению Советского правительства и строили планы его падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными, и наносили удар за ударом»[181].

Самостоятельные боевые действия в Северной Таврии осуществлял «Дивизион воздушных кораблей» в составе 3 четырехмоторных бомбардировщиков «Илья Муромец», которым командовал Георгиевский кавалер А.В. Панкратьев. Само появление этих огромных самолетов, летевших на малой высоте, и их мощные бомбовые удары вносили панику в ряды белогвардейской армии, особенно казачьей конницы и Кавказской туземной дивизии. На «муромцев» возлагалась и дальняя воздушная разведка в глубине обороны противника. Впервые в практике воздушной войны тяжелые самолеты выполняли сугубо тактические задачи, что делало их бомбовую нагрузку за счет уменьшения запаса горючего беспрецедентной по объему[182].

Командующий воздушными силами Вооруженных сил Юга России генерал-майор В.М. Ткачев позже пытался объяснить неудачи своих опытных летчиков в боях с советскими пилотами «холопьим фанатизмом и страхом красвоенлетов перед всесильной ВЧК». В данном случае, он невольно проводил неуместную аналогию с практикой военной контрразведки, все учреждения которой в отличие от ВЧК наделялись внесудебными функциями. «За войсками следом шла контрразведка, - вспоминал главнокомандующий Добровольческой армии генерал-лейтенант А.И. Деникин. - Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское и терское правительства, наконец, даже отделы пропаганды. Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью....Должен сказать, что эти органы, покрыв густой сетью территорию Юга, были иногда очагами провокаций и организованного грабежа. Особенно прославились в этом отношении контрразведка Киева, Харькова, Одессы, Ростова. …Шел пир во время чумы, возбуждая злобу и отвращение в сторонних зрителях, придавленных нуждой»[183]. Военный министр верховного правителя России в Омске генерал-лейтенант А.П. Будберг с грустью констатировал, что военная «контрразведка – это огромнейшее учреждение, пригревающее целые толпы шкурников, авантюристов и отбросов покойной охранки, ничтожное по производительной работе, но насквозь пропитанное худшими традициями прежних охранников, сыщиков и жандармов. Все это прикрывается самыми высокими лозунгами борьбы за спасение родины, и под этим покровом царят разврат, насилие, растраты казенных сумм и самый дикий произвол»[184].

Американский военный представитель при правительстве Колчака генерал У. Гревс признавал: «Я сомневаюсь, чтобы можно было указать за последнее пятидесятилетие какую-либо страну в мире, где бы убийство могло бы совершаться с такой легкостью и с наименьшей боязнью ответственности, как в Сибири во время правления Колчака. …Я не ошибусь, если скажу, что в Восточной Сибири на каждого человека, убитого большевиками, приходилось сто человек, убитых антибольшевистскими элементами»[185]. Чекистам и представителям Революционного военного трибунала, работавшим в условиях отмены денежного обращения, «сухого закона» и малочисленности личного состава, такие юридические, этические и финансовые «вольности» белогвардейской контрразведки были недоступны.

Генерал-майор В.М. Ткачев, по его признанию, сам неоднократно уклонялся от воздушного боя с черным «фоккером» советского аса П.Х. Межераупа[186]. Непрекращающиеся диверсии большевиков-подпольщиков в тылу Добровольческой армии Ткачев причислял к нецивилизованным приемам борьбы[187]. Рабочие-железнодорожники вывели из строя все самолеты 6-го авиационного отряда: новые французские скоростные истребители СПАД S.VII были сожжены прямо в вагонах в Симферополе. На авиационном заводе «Анатра» подпольщики взорвали электростанцию, чем парализовали работу всех цехов, включая ремонтные мастерские. По причине саботажа сочувствовавших Советской власти солдат-мотористов 5-й Качинский авиационный отряд постоянно оставался небоеспособным. «Летчик от Бога» ас-истребитель Ткачев так и не понял, что организация действий военной авиации требует ее тщательной подготовки в штабах. Во всех армиях «белого движения», как и в царском Воздушном флоте, работоспособные авиационные штабы в авиационных отрядах и специализированных боевых группах создать не сумели. В РККВФ, наоборот, организации и работе штабов придавалось первостепенное значение: руководители РВС РСФСР привлекали туда профессионалов из числа «военспецов» с высшим военным академическим образованием и солидным боевым опытом, приобретенным на германском фронте. Приписывая себе вошедшую в анналы истории первой мировой войны победу в кровопролитной воздушной битве на Юго-Западном фронте летом 1916 года, В.М. Ткачев признает высокие организаторские заслуги своего закадычного друга А.В. Залевского[188]. А ведь именно он, вступив в ряды РКП (б), руководил штабом Полевого управления авиации Южного фронта в 1920 году.

Польская армия под командованием бригадного генерала С. Галлера, состоявшая из поляков-эмигрантов из Франции, Испании и США, австрийских и германских военнопленных польского происхождения, была впервые сформирована на Западном фронте в ноябре 1918 года. Многие шляхтичи, уроженцы Померании и Данцига, добровольно вступили в немецкую армию, часть из которых получила лицензии начальников автобронетанковых дивизионов, инженеров-механиков, летчиков и аэронавтов. Отдельный 1-й Польский кавалерийский корпус генерал-лейтенанта И.Р. Довбор-Мусницкого воевал на Восточном фронте против армий Тройственного союза. Таким путем все польские офицеры приобрели необходимый боевой опыт. В июне 1919 года шесть регулярных польских дивизии вернулись на родину, где составили костяк вооруженных сил 2-й Речи Посполитой. В составе армии Галлера, дислоцированной в Львове, имелся 1-й регулярный польский танковый полк, вооруженный 120 французскими легкими танками FT.17. Центральные автомобильные мастерские в Варшаве, - Centralne Warsztaty Samochodowe, - в течение года собрали дополнительно 27 таких танков из оригинальных запасных частей французского производства, а для корпусов использовали местную илистую хрупкую сталь. Из-за этого эти машины называли «железными». Ружейно-пулеметный огонь они выдерживали на предельной дистанции. Но психологический эффект их применения против красноармейцев отрицательно сказался на способности стрелковых подразделений РККА противостоять атакам танковых взводов противника. Таким образом, 2-я Речь Посполитая благодаря лучшим танкам Антанты, англо-французским и трофейным австро-германским военным самолетам стала четвертой в мире державой, как по профессиональной подготовке офицеров, так и по количеству и качеству современных вооружений после Франции, Великобритании и США.

Тем не менее, во время ожесточенной советско-польской войны 1920 года летчики РККВФ практически полностью уничтожили 7-ю эскадрилью имени Костюшко, укомплектованную лучшими американскими летчиками из знаменитого полка SPA.124 «Лафайет»[189]. Они основательно потрепали и прославленных польских асов из 2-го Великопольского полка[190].

Старший летчик 1-го Славненского социалистического авиационного отряда Г.С. Сапожников в составе звена 24 апреля 1920 года поджег в бою два двухмоторных польских бомбардировщика Гота G.V, а 1 мая в воздушном поединке сбил польский истребитель Фоккер E.V. Ас-истребитель С. Павликовский 9 мая на самолете Альбатрос D.Va совершил демонстративный облёт аэродрома Салтановка, где базировался авиаотряд, вызывая красвоенлетов на поединок. В воздух поднялся сам Сапожников. Вскоре, после ряда стремительных маневров, он зашёл именитому «пану» в хвост и дал короткую точную очередь. «Альбатрос» Павликовского с пробитым радиатором и чадящим мотором уткнулся в землю, едва перетянув за линию фронта. Во время ожесточенных июньских боев Сапожников подбил СПАД S.XIII американского аса Г. Фаунтлероя. Тот был ранен и еле дотянул до своего аэродрома за линией фронта. Через десять дней в боевом столкновении с его «тройкой» польские асы потеряли сразу 5 самолетов. Командир американских «волонтеров» майор М. Купер сам был сбит в воздушном бою, и попал в плен. И это происходило несмотря на то, что красвоенлеты летали, как правило, на изношенных «вуазенах», «фарманах» и «ньюпорах» отечественной постройки, которые уступали по своим летно-техническим характеристикам современным самолетам противника немецкого, французского и английского производства. Причина их воздушных побед коренилась в применении новой тактики истребителей[191]. «Использование казачьей “лавы” есть продукт временного, переходного изыскания тактики авиации (совершенно необоснованный), – писал И.У. Павлов. - Нападающая “лава” в воздухе - это мыльный пузырь, который лопнет немедленно там, где атака производится на подготовленного противника. Силы после такой атаки распылятся, управление бойцами нарушится, взаимная поддержка усложнится. Необходимо лишь действовать способом кинжального удара: разорвать летящего противника по частям и продолжать бить в образовавшихся очагах. Ведение такого боя требует от командиров звеньев и рядовых летчиков понимания общей цели, быстрых и твердых решений, взаимовыручки (драться упорно и вместе), железной дисциплины и личной инициативы»[192]. Российские асы, в том числе потомственный казак, согласно Табели о рангах войсковой атаман, В.М. Ткачев, действовали как раз по шаблонам наземного кавалерийского боя.

Советские многоцелевые летающие лодки М-5 и М-9 Самарского гидроавиадивизиона под командованием С.Э. Столярского впервые в практике воздушной войны применялись на сухопутном театре военных действий в качестве истребителей и штурмовиков против маршевых пехотных батальонов, казачьей конницы и гужевых обозных подразделений[193].

Какую роль «воздушные краснофлотцы» сыграли в успешном контрнаступлении армий Юго-Западного фронта, характеризует фраза из донесения командира 13-й пехотной дивизии Е. Пихуцкого начальнику Генерального штаба вооруженных сил дивизионному генералу М. Листовскому: «Без помощи американских летчиков нас бы давно черти взяли!»[194]. Тактическое превосходство в воздухе принадлежало советским пилотам. Военная авиация 2-й Речи Посполитой формировалась по образу и подобию французских и германских военно-воздушных сил, где существовала специализация самолетов по классам. Штаб РККВФ, наоборот, создавал особые истребительные или бомбардировочные боевые авиационные группы по оперативно-тактической необходимости, располагая на других участках фронта смешанными отрядами, которые были пригодны и для атаки наземных целей (штурмовки), и для бомбардировки, и для воздушного боя. Для борьбы с польской авиацией на Юго-Западном фронте была сформирована Особая социалистическая истребительная группа в составе 130 самолетов под командованием И.У. Павлова[195]. Подписание Рижского мирного договора положило конец кровопролитной советско-польской войне, но оставило в Варшаве ощущение, что победа над Советской Россией была пирровой. Красная армия оказалась в действительности гораздо опаснее и сильнее, и новая война была неизбежной[196].

За период гражданской войны красвоенлёты совершили 12 000 боевых вылетов с общим налетом 18 340 летных часов. Только с января по ноябрь 1920 года на войска противника ими было сброшено 35 808 кг бомб. Подсчетов лично сбитых самолетов и аэростатов «воздушными краснофлотцами» не велось. Это расценивалось асами РККВФ как проявление буржуазно-помещичьего индивидуализма. За мужество и героизм, проявленные в боях с белогвардейцами и иностранными интервентами, 219 летчиков и летчиков-наблюдателей были удостоены ордена Боевого Красного Знамени. Шестнадцать из них получили этот орден дважды, а прославленные «красные асы-истребители» Ю.А. Арватов, И.У. Павлов, П.Х. Межерауп, Я.М. Моисеев и Е.М. Ухин удостоились этой высшей награды РСФСР трижды. В ходе военных действий были захвачены 103 исправных военных самолетов противника различных типов, и склады запасных частей. Таким образом, РККВФ в течение всей войны за редким исключением имел тактическое превосходство в воздухе, не обладая количественным перевесом. За годы гражданской войны авиастроительные предприятия РСФСР отремонтировали 1574 самолёта и 1740 авиадвигателей, изготовили 669 самолётов и 270 авиационных моторов[197].

Невероятные и непредсказуемые с точки зрения опыта первой мировой войны стратегические и тактические решения РВС и Главного штаба РККА, как и смелые тактические операции, проведенные командующими советскими армиями и фронтами, не поддавались рациональному логическому объяснению зарубежных аналитиков. Многие военные теоретики даже отождествляли их с мистическим Армагеддоном[198].

Осенью 1920 года из-за больших потерь войск Красной армии под Варшавой и Львовом, понесенных от польских танков, в РВС Республики впервые утверждается «Инструкция по применению танков в Рабоче-крестьянской Красной Армии». В ней перечислялись основные типы бронетанковой техники, массовое производство которой было желательным для окончательного завершения мировой революции. «Большие танки» должны были иметь массу в пределах 42 тонн, скорость движения – до 10 км/час, а в качестве вооружения – одну скорострельную полуавтоматическую пушку и четыре пулемета. «Средние танки» весом 17-20 тонн должны были развивать скорость 16 км/час на рокадной дороге и вооружаться 4 – 6 пулеметами. И, наконец, легкие, или «малые танки», весом 13,5 тонн, вооруженные одной полуавтоматической 37-мм пушкой «Гочкис» и 3 пехотными пулеметами винтовочного калибра, должны были двигаться по равнине с максимальной скоростью 18-22 км/час[199].

Первые танки по сравнению с бронеавтомобилями отличались тихоходностью, неповоротливостью и низкой надежностью механизмов. Тактику их применения приходилось вырабатывать на опыте, приобретаемом в ходе боев. Большой проблемой оказалась связь как между отдельными машинами и танковыми подразделениями, так и между танками и пехотой. Сигналы командиров дивизионов обычно подавались цветными флажками на марше, или дымами расцвечивания в бою. И, хотя на Западном фронте они позволили армиям Антанты вернуть необходимую мобильность, танки оставались малопригодными для непосредственной поддержки наступающей пехоты из-за малого запаса хода и ограниченной маневренности на пересеченной местности. Для прорыва глубоко эшелонированной германской обороны на узком участке в 10 км между реками Сомма и Анкор осенью 1916 года англо-французским войскам пришлось задействовать одновременно 49 тяжелых танков. В бою при Камбрэ в ночь на 20 ноября 1917 года мощный танковый корпус Антанты занял исходные позиции к наступательной операции, подготовка к которой продолжалась скрытно более месяца. Для прорыва вражеской обороны союзниками было собрано небывалое по тем временам количество танков — 382 боевые машины. В наступление первыми пошли французские легкие танки сопровождения пехоты. Ему впервые не предшествовала артиллерийская подготовка. Немецкие войска были смяты и морально подавлены. Было захвачено 9 тысяч пленных и около 100 орудий. Далее последовал ужасный разгром 8 августа 1918 года у Амьена, В сражении участвовало уже 459 танков. Пехота союзников прорвалась на глубину 15 км. Немцы тогда потеряли убитыми и раненными 27 тысяч солдат и офицеров, а 16 тысяч человек сдались в плен.

За время первой мировой и гражданской войны в России танки приняли участие в 100 крупных сражениях, существенно изменив тактику наступательного и оборонительного боя. Опыт их использования был своевременно отражен в уставе Броневых сил РККА 1920 года: «Танк, давая укрытие своему экипажу, вооружению и механизмам от обыкновенного ружейного и пулеметного огня и шрапнельных пуль, сам способен развивать сильный и прицельный огонь во время движения и тем самым производить сильное моральное впечатление на противника... Танк способен двигаться по всякой местности, без дорог, переползать через окопы и проволочные заграждения, делая в них проходы для мелких партий пехоты».

Прототипом первого советского танка послужил легкий французский танк Рено FT.17. 18 марта 1919 года бойцами 2-й Украинской советской бригады Н.А. Григорьева в бою у станции Березовка под Одессой были захвачены 4 исправных танка. Один из них отправили в Москву в качестве подарка В.И. Ленину ко дню рождения. Остальные были отвезены в Харьков, где их включили в состав «Броневого дивизиона особого назначения имени Совнаркома Украины». Л.Д. Троцкий, внимательно осмотрев трофейный танк в Кремле, распорядился наладить на Сормовском паровозостроительном заводе их поточное производство. Предварительно Наркомвоенмор тщательно изучил проблему. Легкий танк FT.17 по общепризнанному мнению считался лучшей боевой машиной Антанты, хотя опыт его применения был омрачен многочисленными техническими неполадками с ходовой частью, двигателем и трансмиссией. Со стороны военных специалистов поступали нарекания на слабое бронирование, невысокую скорость, ограниченный обзор и проходимость танка по «лунному ландшафту», то есть местности после артиллерийской подготовки. Однако 37-мм полуавтоматическая пушка «Гочкис» или 7,5-мм танковый пулемет, устанавливаемые на FT.17, признавалось оптимальным вооружением легкого танка. Таким образом, был сделан правильный вывод, что современной армии необходим надежный маневренный танк сопровождения пехоты, обладающий высокой подвижностью и рациональным бронированием. Требования к такой машине в 1922 году сформулировал бригадный генерал Ж.Б. Юджин-Этьен – родоначальник французских автобронетанковых войск, который считал, что легкие танки станут отдельным родом вооруженных сил. Он считал, что со временем они вытеснят тяжелые и средние неповоротливые танки[200]. Как видно из «танковой триады» Совета броневых сил, утвержденной РВС РСФСР, Л.Д. Троцкий представлял себе структуру советских Броневых сил иначе, но достоинств легких французских танков не умалял.

Коллектив конструкторов технического бюро завода за сравнительно короткое время разработал чертежи новой бронированной машины «Красное Сормово», или КС-1. В Красной армии его называли «Русским “Рено”». Правда, для этого инженеров, механиков и рабочих пришлось временно перевести на военное положение, то есть - на круглосуточный график работы. При изготовлении танка сормовичи кооперировались с другими предприятиями. Так, Ижорский завод поставлял броневые катаные листы, а Московский завод АМО - двигатели. Несмотря на технологические и организационные трудности, через восемь месяцев с начала организации производства первый советский танк типа «Красное Сормово» покинул сборочный цех. КС-1 кроме усиленного вооружения отличался от французского образца автомобильным двигателем водяного охлаждения, шестигранной клепаной башней и 22-мм лобовой броней[201]. Первый танк под названием «Борец за свободу тов. Ленин» вышел из сборочного цеха 15 декабря 1921 года, за которым последовала серия из 14 экземпляров. Все советские танки, как и бронеавтомобили, по морской традиции носили личные имена типа «Парижская Коммуна», «Буря», «Красный борец», «Степан Разин», «Враг капитала», «Илья Муромец», «Пролетарий» и другие грозные антиимпериалистические названия[202].

С завершением военных действий на Дальнем Востоке их массовое производство было прекращено ввиду высокой себестоимости, сложности в их полевой эксплуатации и отсутствия военной необходимости. Забайкальские сопки и огромные заболоченные низины становились для любых танков непреодолимыми препятствиями[203]. Их функции в условиях сибирского бездорожья и тайги успешно выполняли отдельный дивизион бронепоездов и многочисленные мотоброневагоны типа «Заамурец», которые также входили в состав Броневых сил РСФСР[204].

В мае 1921 года в ожидании нового советско-польского вооруженного конфликта была сформирована Отдельная эскадра танков, которая явилась основой для становления бронетанковых сил РККА. В ее составе имелось 76 трофейных танков, захваченных красноармейцами на фронтах гражданской войны. Для управления танковыми частями приказом № 974/168 по РВС Республики создавалось Управление начальника Броневых сил РККА во главе с И.Е. Коросташевским.

Эскадра организационно состояла из четырех флотилий: 1-й «тяжелотанковой», в которой по штату было 43 тяжелых английских танка Mk.V (командир – флагман 1-го ранга Ф.М. Шибунин), 2-й «среднетанковой», включавшей в себя 12 быстроходных танков Mk.A «Уиппет» (командир – флагман 2-го ранга Л.П. Дьяков) и 3-й «легкотанковой» в составе 33 легких французских танков Рено FT.17 (командир – флагман 1-го ранга С.М. Тимофеев). Последняя 4-я «учебная флотилия» была укомплектована пятью легкими танками Рено FT.17, тремя средними танками «Шнейдер» и двумя «Сен-Шамонами» французского производства. Наряду с ними в ее составе были 54 бронеавтомобиля. Командиром этой флотилии являлся флагман 3-го ранга А.А. Поликарпов[205]. Так исподволь рождались принципы комплектования ударных автобронетанковых корпусов, которые в ближайшее время в мечтах красных командармов должны были заменить Конные армии.

В Харькове Эскадра вскоре была реорганизована в 10 отдельных автобронетанковых отрядов, отправленных затем в различные армии и военные округа. Но их строевая эксплуатация показала, что такие отряды могли эффективно обслуживаться только вблизи железнодорожных магистралей или крупных рек, и в продолжительном автономном режиме в отличие от конницы действовать не могут[206].

Немногочисленные иностранные танки, предоставленные в распоряжение Добровольческой армии и Вооруженных сил юга России, более или менее успешно действовали против хорошо подготовленных инженерных оборонительных полос, как, например, в районе Каховского плацдарма. Но при широкой полосе наступления они превращались в удобные одиночные тихоходные мишени для полевой артиллерии РККА. Низкая проходимость и небольшой запас хода, в общем, обесценивали их значение на российских пространствах. В результате, подавляющее большинство танков, присланных из Франции и Англии в помощь Вооруженным силам юга России, стали трофеями красноармейцев[207].

Первые регулярные автомобильно-бронетанковые отряды (АБО) были укомплектованы в основном краснофлотцами. После Кронштадского восстания матросам в Политбюро ЦК РКП (б) и РВС РСФСР перестали доверять, и автобронетанковые флотилии и броневые отряды РККА в марте 1921 года расформировали.

Дата добавления: 2015-08-05