Введение 6 страница

Молодые искатели истины, вооружившись калькуляторами, усердно подсчитывают количество танков и самолетов противоборствующих сторон, и заходятся от восторга, если обнаруживают расхождение в десяток-другой. Ну, а если найдется лишняя сотня, то это уже считается научным открытием! Вероятно, это – увлекательное занятие в часы досуга. Беда в том, что с допустимыми погрешностями все эти цифры давно установлены другими научными методами.

В погоне за сенсацией иногда совершаются поистине головокружительные открытия. Оказывается, литер опытного самолета ИС-1 расшифровывается как «Иосиф Сталин». И эрудированным - благодаря непрекращающимся выступлениям по телевидению борцов с тоталитаризмом - читателям сразу ясно, почему он оказался неудачным, хотя эта аббревиатура означает «истребитель Сильванского». Тогда уж экспериментальные самолеты ИС-1 и ИС-2 – «истребитель складной» - конструкции В.В. Никитина и В.Б. Шевченко следует тоже отнести к пароксизмам советской тоталитарной системы! Это стало бы самым оригинальным диагнозом кризиса отечественного опытного самолетостроения накануне Великой Отечественной войны в духе времени, когда анализ фактов творческого поиска замещается их мистическими интерпретациями.

В годы «перестройки» открылось, какую негативную роль сыграли в годы сталинизма А.Н. Туполев, С.А. Лавочкин и А.С. Яковлев в отношении других «действительно гениальных конструкторов», своих конкурентов, погубив благодаря своему авторитету и должностям их прекрасные проекты.

Хотят того или нет нынешние ниспровергатели «столпов советского самолетостроения», но отечественная историография авиации в правильном смысле состоялась после выхода в свет книги А.С. Яковлева «Рассказы авиаконструктора»[122]. Знаменитый конструктор по просьбам читателей постоянно перерабатывал и дополнял текст своих воспоминаний. В результате его мемуары выдержали пять изданий за 10 лет. Он аккуратно прочитывал все письма, в которых ему высказывались многочисленные пожелания, в том числе и критические замечания. В переписке с Яковлевым участвовал и автор этой книги. К чести известного конструктора надо заметить, что он лично отвечал на мои письма. В частности, он благодарил юного тогда читателя за рекомендации и сообщал, как дополнил первоначальный текст конкретными доказательствами преимуществ отечественных истребителей над самолетами противников и союзников. И хотя письма-ответы были отпечатаны на машинке, Яковлев отвечал на все мои наивные вопросы и ставил личную подпись, а не голографический штамп. Что касается физического вытеснения им конкурентов, то это утверждение нуждается в уточнении, которое свидетельствует о моральной атмосфере в среде научно-технической интеллигенции накануне войны.

Попытки Наркома авиационной промышленности М.М. Кагановича модернизировать весь авиационный парк ВВС РККА по Большой самолетостроительной программе 1937 года, в том числе при помощи режимных конструкторских бюро и финансирования утопических проектов, закономерно закончились неудачей. Это вызвало резкую критику И.В. Сталина в адрес руководства НКАП, НКВД и Главного управления ВВС РККА. Первым своего высокого поста лишился нарком внутренних дел Н.И. Ежов, «допустивший гибель народного героя Чкалова». И хотя в отношении Главного конструктора Н.Н. Поликарпова никаких санкций предпринято не было, М.М. Каганович из страха быть сброшенным с «кремлевского Олимпа» собирал одну комиссию за другой по расследованию катастрофы самолета И-180 и внесению изменений в его конструкцию. Прототип постоянно дорабатывали, а сроки государственных испытаний переносили. В итоге, нарком был все-таки освобожден от занимаемой должности, и будущее самолета решал уже А.И. Шахурин.

Отрицательная резолюция А.С. Яковлева относительно запуска в производство самолета Н.Н. Поликарпова И-180 была, к сожалению, формально подтверждена неудачными результатами испытаний самолета.

Несмотря на трагическую гибель В.П. Чкалова 18 декабря 1938 года, испытания истребителя все-таки продолжались. На втором экземпляре 5 сентября 1939 года погиб испытатель Т.П. Сузи. По свидетельству очевидцев, самолет круто снижался, по другим данным – штопорил, с большой высоты. По достижении 3000 м он вновь перешел в горизонтальный полет, какое-то время летел нормально, затем попал в штопор. На высоте 300 м самолет вышел из него, но вошел в неуправляемое пикирование и врезался в землю. Тогда все посчитали, что у пожилого летчика в полете случился сердечный приступ, и он потерял сознание[123].

О гибели третьего прототипа истребителя 10 февраля 1940 года в заключении Следственной комиссии скупо сказано, что «летчик А.Ф. Прошаков, неудачно выполняя “бочку”, покинул самолет с парашютом». Такой простой переворот в горизонтальной плоскости невозможно выполнить неправильно. Опущен целая страница из рапорта о том, что самолет с этой простой фигуры неожиданно свалился в плоский штопор. Прошаков до последней минуты пытался спасти неуправляемую машину, и выпрыгнул из кабины на критически малой высоте. Эту катастрофу непосредственно наблюдал летчик-испытатель Герой Советского Союза М.Л. Галлай.

Трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин так вспоминал об одной из своих встреч с С.П. Супруном: «Он рассказывал, как проходит испытание истребитель И-180 конструкции Николая Николаевича Поликарпова. Скорость его достигала шестисот восьмидесяти километров в час. Он был вооружен двумя или тремя пушками. Это был самолет-мечта. В одном из испытательных полетов на этом истребителе разбился кумир нашей авиации Валерий Чкалов. Нашлись влиятельные люди, которые “зарезали доводку” И-180, хотя по скорости и вооружению ему не было равного в мире истребителя. Мечта летчиков была погребена в обломках разбившейся машины... Если бы истребитель Поликарпова поступил в наши полки в начале войны, потери были бы неизмеримо меньше, и мы бы не докатились до Москвы, Волги и Кавказа»[124]. С авиаконструктором А.С. Яковлевым у прославленного советского аса отношения не сложились с самой первой встречи, чего сам Покрышкин никогда не скрывал. И становится понятным, кого именно он имел в виду под «влиятельными людьми».

Надо учесть время составления документа о снятии И-180 с испытаний. Советский Союз стоял на пороге войны с Германией, а в Финляндии «сталинские соколы» не смогли справиться с малочисленной неприятельской авиацией. Испытания И-180 настолько затянулись, что самолет устаревал на глазах – в «битве за Британию» уже участвовали скоростные модифицированные «спитфайры» Mk.V и «мессершмитты» Bf-109F с сопоставимыми характеристиками. На руководство НКАП оказывали давление отовсюду: из Кремля, из Главного управления ВВС и из Генерального штаба. И оно не устояло перед их натиском. «Это была, безусловно, ошибка наркомата, - признавал нарком А.И. Шахурин. - При выдаче заданий на проектирование самолетов перед войной чрезмерно увлеклись двигателями водяного охлаждения... Видимо, немецкий самолет Мессершмитта с подобным двигателем у многих стоял перед глазами»[125]. Резолюция согласно служебной иерархии была подписана заместителем наркома по опытному самолетостроению А.С. Яковлевым[126]. Это никоим образом его не оправдывает и не исключает личные эгоистические мотивы в прекращении производства нового самолета, но восстанавливает логику его аргументации по этому поводу накануне войны.

Тем не менее, Н.Н. Поликарпов сохранил небольшой конструкторский коллектив, и в 1941 году предъявил на государственные испытания более совершенный самолет И-185. Его несчастливую судьбу на сей раз окончательно определил командующий ВВС Калининского фронта Герой Советского Союза доктор технических наук генерал-майор М.М. Громов.

Что касается судьбы М.И. Гудкова, то этот способный администратор в профессиональном отношении звезд с неба не хватал, зато умел, что называется, себя выгодно подать руководству. Он, что называется, «показался» И.В. Сталину своей статью и умением докладывать существо проблемы на фоне робко мнущихся товарищей.

Истребитель Гу-1, о котором незаслуженно скорбят любители сослагательного наклонения, был декорацией из театра абсурда. Взяв за основу принципиальную схему американского опытного самолета Белл YP-39 – она публиковалась в малотиражных авиационных журналах, - Гудков построил его собственную версию. Гу-1 имел массивный цельнодеревянный планер, пушку ПТБ-23, четыре 12,7-мм пулемета и трехколесное шасси, неосвоенное отечественной промышленностью. Механизм установки авиапушки независимо от двигателя (конструкция мотора АМ-35А не позволяла ее установить во втулке винта) был громоздким, сложным и ненадежным, как и сама пушка ПТБ-23 конструкции Я.Г. Таубина. Расчетная скорость была заявлена в 700 км/час на второй границе высотности при полетном весе опытного образца 3453 кг. При самом беглом взгляде видно, что таких высоких тактико-технических характеристик самолет с высотным двигателем А.А. Микулина продемонстрировать попросту не мог! Естественно, на Ученом совете НКАП и в ЦАГИ проект одобрения не получил. М.И Гудков, недолго скорбя, перешел в конструкторскую бригаду С.А. Лавочкина и В.П. Горбунова, где натурный макет самолета И-22, позже – И-301, уже проходил статические испытания.

М.М. Каганович решил, что руководить производством лично одобренного Сталиным самолета должен его выдвиженец. М.И. Гудков заменил В.П. Горбунова на посту руководителя работ по истребителю И-301. Гудков занимался производственными вопросами. Подписывать же техническую документацию и разные «исходящие» бумаги должен был внутренне дисциплинированный человек, ежедневно появляющийся на работе и держащий руку на пульсе проектирования и изготовления прототипа. 14 декабря 1940 года вышел приказ НКАП о назначении М.И. Гудкова Главным конструктором ОКБ-301. После самоубийства М.М. Кагановича ореол исключительности вокруг личности Гудкова как руководителя проекта потускнел[127].

Таких «конструкторов-стахановцев» накануне войны появилось немало. Все известные летчики-испытатели описывают феномен опытного истребителя И-220 конструкции А.В. Сильванского. Авиаконструктор А.С. Москалев вспоминает, что «Сильванский “не мудрствуя лукаво”, предложил поставить на самолет И-16 (несколько измененный, конечно) мотор в два раза более мощный. Мечется начальник отдела, пытаясь сформулировать правильный ответ, а времени мало. “Подвигали логарифмическими линейками” и пришли к выводу: если компоновка И-16 и его вес мало изменятся, а новый двигатель был не намного тяжелее старого, то все ЛТХ должны быть лучше, а скорость может возрасти процентов на 20–25. то есть скорость истребителя Сильванского возросла на 100 км. Доложили. Михаил Моисеевич немедленно принимает решение: назначить Сильванского главным конструктором в Новосибирск вместо К.А. Виганда. Разрешить ему повышенные ставки для своих сотрудников, разрешить ему набор конструкторов и расчетчиков ОКБ в Москве, забронировать за москвичами их квартиры и, наконец, выделить для Сильванского автомашину ЗиС-101 и т.д.

Летчиком-испытателем самолета был назначен Алексей Николаевич Гринчик. Вот как вспоминал полет Гринчик: “Поначалу все шло нормально: хвост плавно поднят, на полном газу мотора самолет бежит точно по оси бетонной дорожки. Бежит... бежит... что-то он долго уж бежит! Где-то на самом краю летного поля машина, наконец, с трудом оторвалась от земли и медленно потянулась вверх”. Едва набрав высоту метров 120, Гринчик сделал круг над аэродромом и сразу же пошел на посадку. “Не лезет она, собака, вверх”, — сказал он. Сильванский стал обвинять летчика в неумении летать и пригласил другого летчика Л[исина], который чуть не разбил машину, никак не желавшую нормально летать и не поднимавшуюся выше 100 м. На этом эпопея с машиной Сильванского и закончилась. Разобраться в этом анекдотическом деле поручили ЦАГИ. Что решило ЦАГИ, было неизвестно, но Сильванского из главных конструкторов выгнали. В НКАП сотрудники рассказывали, как ругался Михаил Моисеевич, когда ему доложили об испытаниях самолета Сильванского. “Откуда ты взял, что можешь быть главным конструктором? — говорил он Сильванскому. — Занимался бы снабжением, у тебя это получается...” и т. д. Михаил Моисеевич, конечно, понимал, что виноват-то он сам, и поэтому Сильванский отделался как-будто только испугом»[128]. Сталин припомнил М.М. Кагановичу это его дорогостоящее «упорство», да так, что нарком предпочел добровольно расстаться с жизнью.

Герой Советского Союза М.Л. Галлай с присущим ему юмором писал: «Конструктора Сильванского через несколько лет встречали в одной из центральных областей в качестве… инспектора мельниц. Известие об этом было, впрочем, встречено в нашей лётной комнате без особого удивления:

- Молоть он умеет. Значит, работа по специальности, - решило общественное мнение. А ещё через много лет, узнав о подозрительно блестящих и, конечно, оказавшихся липовыми успехах этой области по производству мяса, молока и масла, мы снова (и, по-видимому, в последний раз) вспомнили Сильванского: “Наверное, и он к этой липе руку приложил. Знакомый почерк”»[129].

Триумвират под названием «ЛаГГ» в узком кругу называли «тремя мушкетерами». Конструкторскую группу расформировали в 1942 году по решению ГКО.

Зная об этом, М.И. Гудков подготовил свою модификацию самолета ЛаГГ-3. Его истребитель Гу-82 представлял собой технологическую аппликацию – соединение планера ЛаГГ-3 с винтомоторной группой бомбардировщика Су-4. Самолет летал, но был продольно неустойчив и так и не достиг заявленной проектной горизонтальной скорости и вертикальной маневренности. Скороподъемность, потолок и дальность прототипа были ниже, чем серийного ЛаГГ-3. Испытания приостановили в связи с эвакуацией, и возобновлять, похоже, не собирались. Так случилось со многими опытными самолетами, оказавшимися в ангарах НИИ ВВС РККА в октябре 1941 года. Это дало возможность М.И. Гудкову впоследствии громогласно утверждать, что концепцию самолета Ла-5 «у него украл Лавочкин». А.И. Микоян, успешно завершивший в декабре 1941 года испытания удачного истребителя МиГ-9 с двигателем М-82, свое авторство в этом никогда отношении не отстаивал[130].

С.А. Лавочкин и В.П. Горбунов к этому времени подготовили к испытаниям опытный образец самолета ЛаГ-5, или ЛаГГ-3 с мотором М-82, на заводе № 21 и в «пробивных услугах» Гудкова не нуждались. Тогда тот начал писать И.В. Сталину жалобы на своих коллег и руководителей наркомата А.И. Шахурина и А.С. Яковлева, которые якобы «погрязли в кумовстве» и не дают ему возможности построить «самый лучший в мире истребитель». Высочайшее разрешение из Кремля было направлено в НКАП. И заместитель наркома А.С. Яковлев, пользовавшийся авторитетом у Верховного главнокомандующего, не настаивал на прекращении работ по новому проекту Гудкова[131].

Модификация Гу-1 под индексом Гу-37 была построена быстро, но в конструкцию были внесены существенные изменения – на самолете был установлен американский двигатель Аллисон V-1710-93 и 37-мм авиапушка М-4. Масса прототипа увеличилась при сохранении прежней площади плоскостей и рулей. Непонятно, кому вообще была нужна ухудшенная цельнодеревянная копия «аэрокобры», когда сотни надежных Р-39 постоянно поступали в строевые части по ленд-лизу? Первый же полет прототипа 12 мая 1943 года закончился катастрофой, в которой погиб прославленный летчик инженер-полковник А.И. Никашин. Однако, несмотря на эти факты, в годы «перестройки и гласности» М.И. Гудков оказался в числе невинных жертв советской тоталитарной системы. Надо полагать, у молодых историков не сходился бухгалтерский отчет, или они еще не расстались с детской любовью к склеиванию пластиковых моделей.

Другой конструктор из группы «ЛаГГ» В.П. Горбунов после эвакуации оборудования опытного цеха головного московского авиационного завода в Закавказье был назначен Главным конструктором созданного на базе Тбилисских механических мастерских нового ГАЗ № 31. Когда коллектив С.А. Лавочкина получил статус самостоятельного конструкторского бюро, решением ГКО Горбунов был назначен уполномоченным ГКО по продолжению производства самолетов ЛаГГ-3 на всех периферийных предприятиях. Он постоянно модернизировал его конструкцию, не снижая серийного производства самолетов. Особенно удачным был «кавказский вариант». На облегченный за счет применения фанеры из местных сортов лиственницы и сосны и импортных фенольных смол планер истребителя установили двигатель ВК-105ПФ и улучшили управление механизацией крыла. ЛаГГ-3 стал устойчив на всех режимах полета, а скорость и скороподъемность улучшились. Правительственное постановление о прекращении его производства было приостановлено. Отныне в руководстве НКАП не хотели слышать о том, что необходимого сортамента и количества древесины для крупносерийного изготовления цельнодеревянных самолетов ЛаГГ-3 в Грузии и Армении недостаточно. Зато из Ирана по условиям ленд-лиза поступали тонны американского листового алюминия, часто сверх нормы. И «второй мушкетер» на свой страх и риск создал цельнометаллическую модификацию самолета ЛаГГ-3М (М – «металлический»). Вооружение состояло из пушки ВЯ-23 и пулемета УБС. Максимальная скорость возросла до 610 км/час. И хотя официально в серийном производстве такой истребитель не числился, 29 таких машин в 1944 году было отправлено на фронт. Большинство из них было построено на добровольные пожертвования трудящихся Закавказья, что исключало обвинение Горбунова в растрате государственных средств. Мой отец летал после войны на этом улучшенном «лагге», и высоко отзывался о его летных качествах, сопоставимых, по его словам, с параметрами Як-9.

Либеральным публицистам выгодно говорить об органических пороках конструкции советских танков, самолетов и кораблей и объяснять их сталинскими злодеяниями. Об этом не писал только ленивый! А если объективно проанализировать противоречивый опыт эксплуатации и боевого применения тяжелых бомбардировщиков Авро «Манчестер» Mk.Ia и Боинг В-17С, или танков «Матильда», «Валентайн», «Крусейдер» и М3А «Генерал Грант», то он окажется грустной балладой о непрекращающихся внештатных ситуациях и потерях экипажей из-за их конструктивных дефектов. Английским и американским военным историкам затруднительно ставить эти факты в вину персонально У. Чёрчиллю или Ф. Рузвельту, и они подробно рассказывают о тех принципиальных проблемах, которые не удалось решить конструкторам, инженерам и технологам, и долгих поисках оптимальной схемы боевых машин.

Невозможно объективно оценить военно-техническую политику государства в отрыве от международной ситуации, которая, так или иначе, влияла на принятие важнейших решений. Политическое руководство Советского Союза в тридцатые годы окончательно избавилось от иллюзий «революционного мессианизма» и активно включилось в решение общеевропейских проблем традиционными методами. Умозрительные проекты «чудо-оружия» и концепции революционной стратегии и тактики Красной армии подверглись переоценке с тяжелыми последствиями для их апологетов, чиновных покровителей и создателей.

Преувеличение роли личности в отечественной истории представляется неизбывной особенностью российской историографии, которая коренится в монархическом обыденном сознании. Русские монархи традиционно подразделялись на «плохих» и «хороших» царей. В советское время их помещали в две графы - «реакционные» или «прогрессивные» самодержцы. Все беды и достижения народа обязательно увязывались с носителями верховной власти. Нет необходимости говорить, что интерпретация разнообразных по степени значимости фактов только через личность и характер первого лица в государстве недопустима. Они были авторитарными правителями, которым свойственно преувеличивать достоинства своих приближенных, если те вольно или невольно эксплуатировали модную научную фразеологию, чтобы воплотить в жизнь с выгодой для себя свои умозрительные идеи, обещавшие будто бы немедленный чудодейственный эффект. Любая модернизация осуществляется с помощью небольшой группы талантливых людей, которых всегда окружает бесчисленная толпа громогласных проходимцев от науки. Будучи людьми, носители верховной власти были способны заблуждаться, увлекаться и слепо доверяться именно таким «новаторам», тем более, что их умело инсценированные «практические эксперименты» способны убедить любого стороннего наблюдателя. Потом властители горько раскаиваются, а недавние возвеличенные «гении» кладут головы на плаху. Иногда их просветление приходило слишком поздно, когда исправить положение было невозможно.

Первый русский самодержец Иван IV Грозный начинал «вестернизацию» огромной страны с мыслью превратить ее в сословно-представительную монархию западноевропейского типа, что было невозможно в многонациональной православной монархии по причине изначально заложенного в самой концепции «Москвы как третьего Рима» феномена «цезаре-папизма».

Византийское самодержавие детерминирует независимость государя от подданных. Восточная церковь выросла и укрепилась на основе симбиоза со светской властью, начиная с Константина Великого. Он и его преемники помогали церкви победить язычников и еретиков и обеспечить ее материальную базу, оставаясь верховными собственниками земли. Как показала политика иконоборчества в Византийской империи и опричнина в России, государь мог конфисковать любую условную собственность по державному праву богоизбранного владельца. Императоры и цари созывали соборы духовенства, председательствовали на них, будучи «апостолами по чину» и гарантами церковных владений. Государь стал единственным законным источником жизни на земле как помазанник Божий. Противиться его воле — значило идти против воли Божьей. Церковь постоянно проводила идею повиновения великим князьям, царям и народным вождям, которые отождествлялись с ними. Уже Киевского князя Владимира епископы величали Равноапостольным царём и самодержцем. Но прозорливый князь потребовал, чтобы митрополит и епископат в проповедях добавляли к его имени звание катехона – военного заступника православной веры от иноземцев и язычников. Владимир Мономах распространил это право на всех инакомыслящих противников внутри Киевской Руси. Всё это влияло на рост авторитета монарха, власть которого стала неограниченной во всех отношениях. Тоталитарная система господства и подчинения окончательно утвердилась во время пребывания русских княжеств в составе Золотой Орды. Иван Грозный после казни митрополита Филиппа (Колычева) стал митрополитом в опричнине, а Петр Великий вообще ликвидировал патриаршество в России.

Власть царя-государя в России приобрела необратимый сакральный характер. Образованная императрица Екатерина II была вынуждена согласиться по желанию Уложенной комиссии на сомнительный титул «Матери Отечества», а И.В. Сталин по настоянию I съезда марксистов-аграрников стал «Отцом всех народов». Покойный В.И. Ленин был объявлен православным божеством в трех никейских ипостасях. По распространенной в двадцатые годы прошлого столетия официальной версии он был искусственно погружен в летаргический сон в Мавзолее, из которого ученые его выведут в день победы коммунизма. И он будет вершить суд над усомнившимися в своих заветах верующими. Владимир Маяковский выразил это предельно точно: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» Сталина его соратники объявили «Лениным сегодня», или апостолом и катехоном. Примерять западноевропейские мировоззренческие стандарты к российской истории, не зная ее неповторимых особенностей, поэтому не следует. Это приводит к вольной или невольной фальсификации фактов, которая в зарубежной историографии справедливо именуется релятивизмом, субъективизмом и «презентизмом».

Ни Иван Грозный, ни Петр I, ни Сталин физически были не в состоянии решить все вопросы внутренней и внешней политики единолично. Их общие указания выполнял разветвленный бюрократический аппарат.

При основателе Российского царства эти функции вначале возлагались на кружок реформаторов «Избранной Рады», а затем - на армию опричников, безотказных орудий исполнения его указов по уничтожению прежних соратников. Большинство из них были безземельными дворянами и иностранцами-авантюристами. Оба пути ускоренной модернизации привели Ивана Грозного в системный тупик, и он восстановил сословное представительство в виде Земского Собора при сохранении Государева двора в лице тех же опричников. После кончины царя Россия скатилась в бездну Великой Смуты, одной частью которой управляли регулярно воскресавшие из мертвых Лжедмитрии, второй – казаки, иноземные королевичи и принцы, а третьей – посадские торговые люди.

На рубеже XVII века в сознании русского народа произошел перелом: монархическая идея приобрела принципиально иной смысл. Царская власть в общественном сознании сливается с историческим предназначением России, становится ее символом и внутренней сущностью. Одновременно падает авторитет церкви как популяризатора светских идей в массах и связующего звена между властью и народом - в фигуре царя мыслится идеал национальной и православной нравственности.

При первых царях Романовых в России начинаются процессы складывания национального рынка, возникают первые мануфактуры и ярмарки. Натуральное хозяйство разлагалось под давлением товарно-денежных отношений. И сохранение социально-экономического единого пространства при отсутствии крупных денежных накоплений в стране оказалась возможной за счет решительных внутриполитических шагов царя Алексея Михайловича, который установил в России государственно-крепостническую систему. Земские соборы потеряли свое значение, и российское самодержавие, быстро трансформировалось в абсолютную монархию.

Петру I с его импульсивной энергией хотелось ускорить процесс модернизации России по западноевропейским стандартам. Северная война принесла молодой империи экономически развитую Прибалтику. Но цена, заплаченная за Ригу, Ревель и Петербург, оказалась чрезмерно высокой: робкие ростки рынка были задушены установлением таможенного досмотра на границах губерний. Производство искусственно натурализовалось их пределами. Меркантилизм и протекционизм дал купцам огромные доходы, но лишил российские товары конкуренции с западными промышленными изделиями, что привело к падению качества отечественной продукции. Обнищание населения вынудило Петра установить государственные монопольные цены на ряд товаров первой необходимости, список, который со временем расширялся. Принципы ценообразования получили в российском мироощущении извращенное понимание, позволявшее в дальнейшем манипулировать ценовыми параметрами без ущерба для власть предержащих. Сенаторы и президенты петровских коллегий в соответствии со своим небогатым культурным и образовательным уровнем конкретизировали указы государя Петра Великого для нижестоящих чиновников. А те, в свою очередь, исполняли распоряжения в той форме, как их понимали. Петр I всегда стремился во всем доверяться своим сослуживцам по «потешным полкам» и «рыцарям удачи» из Немецкой слободы, которые не зависели от настроений старомосковской знати.

Однако когда отгремели победные марши в честь победы над Швецией и Персией, оказалось, что его верные соратники не столько радели за судьбы Отечества, сколько погрязли в казнокрадстве и взятках. Даже искренне любя их, царь часто говаривал, что они «играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и беспрестанно подводили мины под фортецию правды, а ложь человечью можно обуздать только жесточью». Петр Великий попытался перекроить жизнь России на западноевропейский лад, но реальных результатов не достиг. Его реформы навсегда разделили страну на два государства в единых границах: крохотную Российскую дворянско-бюрократическую империю и огромную православную Русь.

Сталин посредством индустриализации, коллективизации и культурной революции, совершил грандиозное демографическое перемещение масс населения из этнических центров обитания в новые промышленные регионы. Крупные города утеряли традиционную социальную и культурную функцию, а русская интеллигенция в классическом понимании этого слова перестала существовать. Образовательный и культурный уровень миллионов людей количественно вырос в масштабах СССР, но теоретический, интеллектуальный и нравственный вектор рабоче-крестьянской «прослойки советского общества» упал. Проводя кампанию «строительства социализма в одной стране», Сталин опирался на сотоварищей по подпольной нелегальной деятельности и соратников по гражданской войне, но по мере разрастания задач был вынужден искать исполнителей из другой незнакомой среды.

Обоим преобразователям нового и новейшего времени пришлось брать на веру рекомендации поручителей. Критерием становилась их личная преданность, дисциплинированность, работоспособность, которая распространялась и на их фаворитов, и – презрение к прежней сусальной Руси! Они, разумеется, искренне верили в то, что «новые дворяне» способны исправить ошибки бывших противников своими благими делами во имя Отечества. Три российских преобразователя впоследствии вынуждены были расплачиваться за свою излишнюю доверчивость жизнями своих же приближенных, которые не только превращали их разумные постановления в абсурд, но и со временем неизбежно становились удельными воеводами-кормленщиками, а то и просто сатрапами. Не изучив феномена тесной взаимозависимости власти и бюрократии, нельзя понять противоречий и особенностей процесса модернизации общества и армии в России.

Французский историк и современник российской, германской и венгерской революций 1917-1919 годов О. Кошен назвал нелегальные политические партии «малым народом» внутри нации. Он писал, что «во французской революции большую роль играл круг людей, сложившийся в философских обществах и академиях, в масонских ложах, клубах и секциях... Он жил в своем собственном интеллектуальном и духовном мире. “Малый народ” среди “большого народа” - это бесчеловечный губитель собственного народа... Здесь вырабатывался тип человека, которому были отвратительны все корни нации: католическая вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к обычаям своей провинции, своего сословия, гильдии. Мировоззрения обоих строились по противоположным принципам: если в обычном мире все проверяется опытом, то здесь решает мнение. Реально то, что они сами считают материей; знание обнаруживается лишь в том, что они сами утверждают; справедливо только то, что они сами одобряют. Доктрина становится не следствием, а причиной жизни. Образ представителя этого “малого народа” – пещерный человек, который все видит, но ничего не понимает. Среда его обитания – пустота, тогда как для других – это реальный мир; он как бы освобождается от пут жизни, все ему ясно и понятно; в среде “большого народа” он задыхается, как рыба, вытащенная из воды. Следствием подобного отношения к национальным традициям является убеждение, что все лучшее следует заимствовать извне: во Франции XVIII века – из Англии, в России – из Франции... Будучи отрезан от духовной связи с народом, он смотрит на него как на материал, а в его обработке видит исключительно техническую проблему»[132]. Параллели с ХХ веком напрашиваются сами собой, главным образом в отношении мировоззрения большевиков-ленинцев после Октябрьской революции.

Дата добавления: 2015-08-05