Глава 5. Христианство, как наука. Наука, как вера. 2 страница

А чем на языке астрологии является смерть для Козерога, – символа тотальной власти? Знак Льва, которым управляет Солнце. А значит, – творчество и любовь. Но, опять-таки, речь не идет о полном стирании и аннигиляции. Ведь смерть физическая никогда не бывает окончательной. Просто принцип Отца-Любви, как я уже не раз писала, есть более высокий уровень бесстрастного Отца-Господина. Здесь можно даже в смерти и дальнейшем воскресении Христа в своем ином, бессмертном теле увидеть смерть «нагорного», «языческого» Бога с дальнейшей трансформацией его в новозаветного Отца и Бога истинной любви. Но вплоть до этого счастливого момента здесь властвует незыблемый закон земного родства и подавления личностной свободы. А в этом замкнутом пространстве-времени все движется по заданному плану и нового практически не происходит. Библейское проклятие Ягве дублируется в бесконечной череде событий, судеб и явлений, – «это минус». Но за проклятием всегда идет освобождение и воскресенье к новым мифам новой жизни, – «это плю-у-у-с!»…

А посему проклятие Ягве с маниакально-яростным упорством оголодавшего лесного дятла долбит по бедной «Евиной пяте». И приходится ей теперь бежать вперед, как оглашенной, по замкнутому кругу и никогда не останавливаться на пути. Ну, чем вам не несчастная коровка Ио с жестоким оводом на измочаленном борту? (т.е., боку)... И в чем ее вина? Да никакой вины за ней, святители небесные, и нет. Есть только неуемная мужская страсть великого блудодея Зевса и женская ненависть, основанная на небеспочвенной ревности Геры, дражайшей Зевсовой половины…

Однако, если вы не против, вернемся к разговору о науке. Что в применении к науке – символ кадуцея? Быть может, этот символ – знак контроля и аннигиляции «мужской мыслительной конторой» способа мышления «по-женски»? Наука признает лишь «левополушарный» тип (альтернатива предается инквизиторской анафеме). Ведь «правополушарье» – это шаг в доныне неизвестное, опасность нарушения табу, крах всех расчетов закосневшей логики, предательство «мужского» Бога, переворот в сознании и… Боже правый, – стыд!.. Такой вот христианский стыд святого Павла за все гонения на христиан, пережитой в момент духовного прозрения, когда он прямо на глазах из Савла-христоборца вдруг превратился в Павла-христолюба… Ну, нет, «такой хоккей» науке, видимо, не нужен!…

А, между тем, как много общего у науки с христианством! Ведь христианские служители никогда официально не преследовали науку. Более того: она была им нужна для создания тех или иных технических средств и приборов, – для построения церквей и храмов, например. Иногда – для моделирования искусственных чудес. Со своими-то чудесами у них всегда было туговато: далеко не все служители Господни обладали чудодейственными свойствами. А убеждать народ в своей «боеготовности» к борьбе со злом действительно была серьезная необходимость, чтоб Божья паства не терялась, не уходила к конкурентам, – злокозненным язычникам и всякой нечисти, что пряталась по всяческим лесам и, – страшно вымолвить, – лечила, а, «между нами, богословами», калечила несчастных и доверчивых мирян…

Наука развивалась по «левополушарному», «мужскому» типу. Она основывалась на господстве духа над материей, логики – над мифологией. Ну, а на деле, безусловно, тому же женскому, материальному началу и служила. И не случайно шли в фарватере науки неутомимые монахи, как самая «одухотворенная» часть служителей Христа. Они-то и придумывали разные эксперименты (благо, времени было навалом), нередко приводившие к полезным мировым открытиям. Сублимация шла полным ходом. И здесь надо отдать им должное: первыми научными изобретателями христианской эпохи были, в большинстве своем, монахи (один генетик Мендель чего стоит!).

Проблема – не в самой науке. Да христиане ее просто о-бо-жа-ли! Проблема – исключительно в научном стиле. Монахи ненавидели лишь «женскую» науку. Они не жгли «ученых-рационалистов» (хотя бы потому, что сами ими и являлись). Сжигали инквизиторы, по большей части, ведунов и ведьм, алхимиков, астрологов и всех мыслителей, стремящихся проникнуть «за табу». Они преследовали «женский» тип ученых, владевших древними, «языческими» знаниями, которые всем скопом причислялись ко тьме языческой дезинформации. Тем самым все то христианское, что было в древних мировых учениях, безжалостно уничтожалось под грифом «вредоносных книг», – и кем? Да теми же служителями Господа, которые несли в себе языческий, нехристианский дух раскола и всемерного растления.

Иными словами, истреблялось «женское» в науке, но даже не за то, что «женское», а именно за то, что было связано незримыми корнями с «андрогинным», за свойство интеграции двух взглядов и подходов воедино. Природно-гармоническое свойство человека мыслить посредством двух полярных полушарий было предано жесточайшему остракизму. На правополушарное мышление поглядывали, ясно дело, без особого восторга, но что есть женское в отрыве от срединного? Оно беспомощно и полностью послушно «воле мужа», блюдя приоритет «духовного» начала. Еще со времени Средневековья в церковно-богословской сфере образовались две противоборствующих ветви, – схоластика (знак Девы) и мистика (знак Рыб). Они не смешивались, – и слава Богу, все довольны. А были даже годы, когда воинственная мистика была сильнее, – ей это временами позволялось.

Но вот то женское начало, что порывалось выйти в «центр», соединить концы, связать два способа мышления в одном, сугубо андрогинном поиске ответов на вопросы, – оно, конечно, обзывалось ведьмовским, языческим, достойным лишь огня и пресловутой Огненной Геенны. Но именно оно и было христианским, оно и было подлинно научным, оно и было Адамическим и, – если не убьют, – Божественным, когда под Богом понимать Того, кто рекомендовал Адаму оставить мать-отца и прилепиться к Еве…

Нынешняя наука оставлять мать-отца пока не собирается. Но, тем не менее, в ее истории случались и христианские прорывы. Ведь христианство есть религия познания. А что наука? Она того же хочет. Вот только ее вечно тянет разделять то, что, по замыслу Творения, не разделяемо... Наука чтит языческого Иегову, хотя, по своему предназначению, должна бы оппонировать ему и открывать для нас совсем другого Бога…

Наука ныне резко дистанцируется от религии. Ах ты, Господи, «скажите пожалуйста, какая цаца!». Она и так насквозь религиозна. Подобным же образом все светские «тусовщики» любят отвечать на вопросы журналистов, заставших их на том или ином «культурном мероприятии»: «Ой, не люблю я эти тусовки!..» Или: «Я, вообще-то, на тусовки никогда не хожу…» И так отвечает практически каждый. Кем же тогда заполнен весь зал? Некими виртуальными «тусовщиками», каждый из которых «признается», что он – не такой, как все, и здесь совершенно случайно? При этом они настолько убедительны, что каждому из них безусловно веришь, да он и сам себе верит! А наибольшая опасность – в такой вот ложной вере. Человек не признается себе в том главном, что является его «плотью и кровью». И это не только к грехам его относится, но порою – и к благим устремлениям. Он всегда – не тот, кем хотел бы казаться и за кого себя стремится выдавать. И совершенно искренне верит в свой придуманный образ…

Бог науки не персонализован. Но будем справедливы: это – Сам Ягве, который проклял змея, унизил женщину «пред мужем» и проклял землю «за Адама». Найдите мне хоть десять отличий между богом науки и Ягве, – «получите конфетку», как говорил Джин Грин Неприкасаемый. Здесь – и воинственность, причем, не столько в праведном отстаивании истины, сколько в ревностном отстаивании своей позиции («прав Я, не прав, – неважно; главное, – чтобы Мои люди были верны Мне»), и страх «выйти за пределы табу», и уверенность в том, что «Я все знаю» («а того, чего не знаю, – как бы, нет»)...

Чуть выше я рассматривала науку, как своеобразный мифологический аналог «прóклятого» христианства. А теперь посмотрим на этот вопрос с другой позиции. В космическом масштабе, христианство появилось на ленте Мебиуса в начале эры Рыб. А Рыбам противостоит-то Дева! Включается одно, – и тут же, легким мановением диалектической руки, активизируется второе. Диалектическая формула двузначна: христианство связано со знаком Рыб, а наука – со знаком Девы. Поэтому в эпоху «христианских» Рыб на антиномической горизонтали растет авторитет «научной» Девы. А внешнее противостояние в любой двухполюсной системе лишь вторично. Первично – их начальное единство. И потому наука в данной паре предстает, как «альтер эго» христианства, – что, собственно, совсем неудивительно.

В «научном» знаке Девы находится и лагна перегиба Зодиака, на линии которой происходят самые серьезные революционные перевороты, меняющие расстановку сил во Вселеннойодиакаром и находится та самая лагна перегиба, в енте Мебиуса в начале эры Рыб. и (". Именно эта точка есть место концентрации дисгармонических пропорций всего Зодиака, – что, выражаясь языком мифологии, можно назвать концентрацией людских грехов. Стало быть, наука, некоторым образом, берет всю человеческую карму на себя. Она же абсорбирует в себя и «все грехи людские». В ее судьбе, по сути, и проигрывается мистерия распятия и воскресения Христа. Но только вот «Христа в себе» она пока что не открыла… Зато к ней явно неравнодушен Антихрист… и порою она отвечает ему взаимностью…

В последнее время в науке появляется много неортодоксально мыслящих ученых, которых не устают предавать анафеме ученые-«столпы» со степенями и регалиями… Наступила эра Водолея, обещающая полный переворот в сознании, новые подходы и новые, нестандартные решения. Не Возрождение ли близится в науке? Еще немного, – и появятся синтетические области познания, в которых наука всемерно сблизится с искусством. Впрочем, они уже появляются. Так что, – жди беды! Интересно, каким будет «оружие обороны» у инквизиторов от науки? Ведь вряд ли дело обойдется весьма поднадоевшим криком и «отказом в получении причастия»…

А что есть «андрогинное» мышление? Искусство синтеза логического и интуитивного. Эпоха Возрождения, по-видимому, стала «светлым проблеском» «субъективного» начала на общем фоне «объективной» полутьмы. Тогда же многие художники, поэты, музыканты становились философами, теологами, богословами. А гениальные мысли и прозрения людей искусства становились точкою опоры для отцов тогдашней Церкви. Светское искусство питало своей живительной энергией застоявшееся царство теологии. Без творческой эпохи Ренессанса, – не исключено, – христианство бы не выжило. Получив своеобразную инъекцию «христианского» духа, всегда присутствовавшего в язычестве, религия Христа смогла успешно миновать свой кризисный период и «возродиться» к новой жизни.

Как я уже писала, все началось с критического обстоятельства: раскололась, – пусть формально, – но считавшаяся на тот час единой Церковь. Именно тогда «покинутый женою» дух прозрел и понял главное, – что «я ее теряю». Прецессия Земли вошла на территорию аркана «Мир». А Мир-то, если верить данному аркану, заключается в концепте развеселой женщины и «четырех ее животных». С того и начался поход католиков на гендерный восток. Но это было еще только окончание «дремучего» Средневековья, а все главнейшие события произошли чуть позже, едва лишь завершилась эта неудачная (как многие считают, – и напрасно) военная кампания латинских крестоносцев. К ее поистине непревзойденным результатам нам следует, без всяких колебаний, отнести прорыв в научно-интеллектуальной сфере «латинско-западного» мирского и церковно-приходского люда. И с конца XIII века он начал приносить свои плоды.

На циферблате прецессионных часов стоял 10й градус Рыб, отмеченный в моих предыдущих книгах, как «градус Воскресения Осириса». А воскрешает умершего мужа, как известно, его жена Изида. Вот вам – и эпоха Возрождения… И тут же, по давно избитому сценарию, поднимаются «духовные» отцы и становятся грудью на защиту Святой Церкви от возникшей «языческой угрозы». Во Спасителя Христа) – пошла-поехалаимя Бога (теперь уже, – не Иеговы, а самого «святая» инквизиторская зачистка по городам и весям западной земли…

Начали с катаров и альбигойцев, перешли на тамплиеров, затем прошлись легонько по славянам, а параллельно «перебивались случайными заработками», дававшими в сумме гораздо более значительное число замученных и убиенных, по большей части женщин. Не так они, знаете ли, мыслили. Не в тех категориях, что надо. Вредили народному хозяйству. Слишком много знали, чего не надо было знать, ибо знание у них – исключительно от дьявола. Ну, и т.д.

Возрождение есть своеобразная эпоха воскресения Осириса Изидой. Сам египетский миф, в котором присутствуют данные фигуранты, очень близок к истории жизни Иисуса, хотя и есть существенные расхождения. Несмотря на то, что Осирис был «по кирпичикам» собран заново и воскрешен, он остался жить в подземном мире в качестве бога-управителя подземного царства. С Христом, как будто, здесь прямая аналогия: он тоже был воскрешен, – неизвестно, правда, кем (хотя, по-видимому, это был Отец Небесный). Затем, – как и Осирис, на земле он не остался. Только Осирис ушел под землю и стал там фактическим правителем, подобно античному Аиду или римскому Плутону. А Христос вознесся в Небо и лишь три раза «на минуточку забегал» на землю, чтобы быть, по-видимому, «освидетельствованным» и отдать своим ученикам последние распоряжения.

По сути дела, перед нами – действительно «зеркальная» история. Оба, – Осирис и Христос, – были воскрешены, но, тем не менее, «они уже не здесь»… Вот Лазарь – да, вернулся и остался на земле; какая-то воскресенная Иисусом девица – тоже (хотя нигде не говорится, что они стали бессмертными). А сам Христос ушел, хотя и «обещал вернуться». И здесь мы видим явное отличие египетского мифа от христианского. Осирис этого не обещал! Он стал подземным Господином, живущим в мире духа (поскольку мир подземный – некая альтернатива миру надземному, или материальному). Отсюда – вывод: бог Осирис есть бог «языческого» типа (что и понятно), «языческого» властвования над миром умерших, и воскресение его весьма условно: он воскрес лишь в особом мире духа, но не может обитать среди людей. Христос, правда, тоже «не может». Он говорил о «новой земле», где все люди смогут жить после очищения и воскресения. И ясно, что речь идет не о загробном (как в случае с Осирисом) мире, а о том мире, которым станет этот (а этот мир есть мир материальный).

По-видимому, Иисус имел в виду, что прóклятый материальный мир освободится от проклятия и будет полностью преображен, оставшись, тем не менее, материальным. И главное отличие Христа от Осириса состоит в том, что первый является Сыном «андрогинного» Господа-Свободы (субъективная ось), а Осирис – «духовным» богом (объективная ось). Поэтому воскресение Осириса не влечет за собой серьезной трансформации земли (и в этом – сущность самого язычества, рассматривающего материальный мир, как вполне пригодный для нормальной жизни), а воскресение Христа влечет за собой ее очищение. То же самое мы можем сказать и о людях. Воскресение Осириса не изменило (и не обещало изменить) их материальной сущности, а вот воскресение Христа дарует нам свободу от грехов и трансформацию (по крайней мере, обещает).

Все это хорошо, но это – только первое. Второе – событие, последовавшее сразу за воскрешением Осириса. Вернувшись на короткий миг на землю, Осирис соединился с женой, и она зачала сына Гора, который родился уже после ухода ее мужа под землю. Вот ему-то и предстояло сразиться и победить египетского духа зла по имени Сет. Сет символизирует хаос, Гор – космический порядок. Именно Сет убил отца Гора Осириса, а Гор, согласно мифу, дрался с Сетом и изгнал его из Космоса. Однако, судя по состоянию дел на земле, сие событие еще не произошло: оно существует лишь в потенциальном виде. Хотя и здесь напрашиваются варианты: быть может, с точки зрения язычества, то нечто, что воспринимается язычеством, как зло, как раз и было Гором уничтожено.

Переводя все это на мистериальный язык христианства, имеем следующее. Осирис символизирует духовный мир, Изида – мир материальный. Их сын, как производное от их соединения, есть мир душевно-андрогинный. А это – то же, что любовь у христиан. Любовь побеждает зло и очищает мир от зла, от Хаоса в обличье Сета. Когда-то, – уж как водится! (не исключено, что по аналогии с авестийским Ангра-Майнью) – Сет был нормальным богом. Родился-то он в одной семье с Осирисом и Изидой и был им братом, а в итоге стал все тем же духом зла.

И здесь нелишне уточнить одну деталь. Хаос – это антипод свободы; в нем проявляется сатанинский принцип «свободы от». Но только если этот Хаос понимать в контексте мифа, как реальный Хаос. Потому как были случаи… Одним словом, по данным современной математики, хаосом нередко представляется система более высокого порядка, чем те, которыми привык оперировать человек. И в этом случае хаос предстает аналогом Зервана, порождающего как порядок (Ахура-Мазда), так и беспорядок (Ангра-Майнью). Что для язычества хаос, то есть космос более высокого порядка, и явление Христа нам это доказало. Свобода христианства была настоящей катастрофой для упорядоченного космоса язычества. Так что я понимаю, что с хаосом нужно быть «поаккуратнее в выражениях», и поэтому просто уточняю: речь идет о действительном, мифологическом хаосе. Хаосе, как принципе мирового зла, деструктурирующем все, что создано Творцом по единому благотворящему плану.

Единство созданного мира заключается в единстве его троичной структуры. Изначальное число, по-видимому, – не один, не два, а три, включающее в себя один и два одновременно. Число три есть число жизни, поскольку жизнь – это не только «способ существования белковых тел», но, прежде всего, сам принцип воспроизведения по заданному типу. Ни в числе один, ни в числе два такой природный принцип не заложен. Один – число «пустое» и, само по себе, бессмысленное. Потому-то, кстати, и дух, как принцип единицы, в отрыве от материи никому не нужен и носится над водами, как тать. Ну, что дало катарам их презрение к материальной жизни? Смерть без воскресения, да и только. Два – число «симметричное», число смерти и, на крайний случай, неорганической природы. Тоже мало вариантов для счастья («земля безвидна и пуста»). А вот три, – это уже самостоятельный организм, который что-то в себе содержит.

Бог практически во всех духовных традициях троичен, – в каком бы виде его троичность ни подавалась. Да и лента ДНК содержит в себе три бензольных кольца. Когда-то у меня на вступительных экзаменах на биофак «пятерка сорвалась», потому что экзаменатор задал мне вопрос на уровне мертвой петли Нестерова.

– А скажите, – ехидно вопросил он, – почему аденин – с тимином, а гуанин – с цитозином?

Глубокий, философский, даже богословский вопрос, задаваемый на экзамене по биологии, показался мне в таких обстоятельствах неприличным… Хотелось ответить нечто сакраментальное, например: «Потому что Бог Троицу любит». Но я-то в Бога не верила… Мне ужасно самой хотелось узнать ответ на этот вопрос, но закинуть его экзаменатору бумерангом мне показалось слишком опасным, поскольку я знала, что ни он сам, ни кто бы то ни было в подлунном мире, не знает на него ответа. А мне еще надо было думать о последствиях столь вольного обращения с самолюбием данного биолога, от которого зависело мое поступление в институт…

И только спустя годы, вспоминая эту ситуацию, мне пришла простейшая мысль: а, может, просто надо было ответить, что азотистые основания должны комбинироваться таким образом, чтобы в итоге было по три бензольных кольца в обеих парах, а не по два или по четыре? Может, этот ответ его бы полностью удовлетворил? Но в тот момент мне это казалось настолько само собой разумеющимся, что я и не думала, что экзаменатора удовлетворил бы такой ответ… Я полагала, что он воспринял бы его, как футбольное «затягивание времени» с моей стороны и дал бы мне «желтую карточку». Потому что за этим ответом незамедлительно воспоследовал бы вопрос: «А почему три?» Я бы на это, например, ответила: «А потому, что три измерения пространства». Глупый ответ, на мой взгляд, потому как слишком простой и очевидный и ничего, по сути, не проясняет. Он тогда бы весь побагровел и медленно проговорил, грозно приподымаясь с места: «Последний раз спрашиваю: почему три?» Может, он сам задумывался о смысле бытия и хотел получить хоть какой-то импульс к ответу на столь животрепещущий для него вопрос. А тут как раз ситуация со вступительными экзаменами подвернулась. Почему бы не попробовать? Хозяин – барин! А абитуриенты – это, выражаясь языком Иеговы, «прах земной», да и только! Какие у них права? Что они могут?

Одним словом, попробовать, конечно, следовало, но тогда я очень растерялась, поскольку сразу выстроила логическую цепочку своих поверхностных ответов и решила, что в итоге он сочтет меня слишком неглубоким человеком, мастерски увертывающимся от вопросов по существу. Разве таким должен быть современный ученый? Нет, на пятерку в этом случае я рассчитывать не могла. Одним словом, на богословские вопросы мне пришлось задумываться уже тогда, на самых что ни на есть «материалистических» экзаменах. Но только сейчас я набралась достаточной наглости, чтобы пытаться на них ответить.

Мировой космический Хаос, как я полагаю, есть та же Свобода, Господь-Зерван, мировая пустота, из которой посредством взрыва порождается упорядоченная космическая структура. Свобода, как Хаос «более высокого порядка», есть гармоническая «свобода для», со своим кодом три (что аналогично ДНК). Свобода же, как Хаос «беспорядка» (Сет египетской мифологии) есть «свобода от» (код два), свобода духа, оторвавшегося от своей материальной половинки и улетевшего невесть куда и невесть зачем. «Хочу того, чего захочу» (по Достоевскому) суть свобода, содержащая в себе зародыш собственного самоубийства и дальнейшего закабаления (как принципа).

Вот погибает Осирис, – погибает и Христос. Но первого воскрешает реальная, «фактическая» женщина (что отражает природный принцип «плодитесь-размножайтесь»), – пусть даже богиня, но что есть бог или богиня в своем языческом эквиваленте? Второго воскрешает либо Господь Бог, как Субъект, либо Иисус сам по себе восстает из мертвых (опять-таки, как субъект). Либо же его воскрешает некое женское начало, символическим «отзвуком» которого является та же Мария Магдалина и еще пара женщин, которым первым Иисус является после своей смерти. Они же, кстати, первыми и освидетельствовали «пустой гроб» с одним или двумя ангелами по соседству. Но это вовсе не означает, что именно они (или кто-то из них) воскресили Иисуса. Они могли служить неким материальным выражением того освобожденного от проклятия женского начала (воды, превращенной на церемонии «алхимического» брака в вино), который воскресил Христа. И в этом смысле Мария Магдалина, между прочим, была просто обязана, мистериально обязана до встречи с Христом быть грешницей! Как история чудес Иисуса начиналась с превращения воды в вино, так и история Иисуса воскресшего началась с явления Спасителя глазам «преображенной» женщины.

На мой взгляд, совершенно зря многие исследователи Библии обеляют сейчас Магдалинино прошлое. Дескать, нет в библейском тексте прямых указаний на ее порочную жизнь или какие-либо иные проблемы (а все проблемы, как известно, имеют духовно-душевные причины) до встречи с Иисусом. Не знаю, как в их Библиях, но в моей Библии такой пассаж имеется, например: «Воскресши рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов» (Мар.: 16). С «языческой» точки зрения, отретушированный образ Марии Магдалины вполне понятен: язычество не ведает греха, не разделяет добра и зла и не понимает сущности христианства, призванного снять с человечества грехи через отмену проклятия женской природы. Поэтому к «языческой» трактовке ситуации у меня вопросов нет, ведь каждый видит мир по-своему. Так вот, в отличие от воскрешающей Осириса Изиды, узревшим Иисуса женщинам не требовалось быть «духовными» богинями: они олицетворяли собой природу избавленного от проклятия женского начала, которому суждено было хранить Грааль.

Далее. Осирис вернулся «лишь на часок», чтобы сделать свое важное дело и углубиться под землю. «На часок» вернулся и Христос, чтобы сделать нечто подобное. Что именно? Осирис оплодотворил Исиду, и она родила Гора, как воплощенный инвариант любви, создающий структурированный (по собственному, троичному типу) космос, который побеждает хаос небытия. В применении к Христу подобная натурализация была бы бессмысленна, поскольку бессмертие рода (уровень язычества) должно было смениться бессмертием человека, очищенного от грехов (уровень христианства). Значит, его контакт с женской половиной должен был произойти совсем в иной форме. И вот здесь-то заработали языки «Пятидесятницы», – то самое Слово-Любовь, которое позволяет людям и народам понимать друг друга. Практически интернационал. Но речь идет не об одном языке (а, стало быть, не о стирании национальностей), а о многих языках, которые никуда не исчезают: их просто все начинают понимать. Человечество становится многомерным, обретая (через языки) качества всех национальностей сразу. В этом факте я усматриваю намек на формирование нового генома человечества. И дело – не в таланте изучения языков. Речь идет о символичности момента всеобщей «полиглотизации». Свойство понимать языки есть свойство понимать других благодаря расширению собственного самосознания до масштабов всех наций и народностей (и всех людей, входящих в них) одновременно.

Быть может, это и есть Грааль? Свойство понимать других есть свойство любви. А появление Иисуса «на публике» после своей смерти есть знак освидетельствования, – т.е., познания истины. Причем, являлся он трижды. А в Евангелии Иоанна есть даже рассказ о том, что во время своей последней встречи с учениками Иисус трижды вопросил Петра, любит ли он его, и после соответствующих заверений трижды сказал: «Паси овец моих», – а, по сути, трижды снял с него троекратное же предательство и назначил управлять христианской общиной. Петр же основал христианскую Церковь, как невесту Христову, – своеобразное женское начало, ожидающее нового прихода Христа. Таким образом, Иисус снял проклятие с Петра (обусловившее, надо полагать, его предательство) и, тем самым, очистил женскую природу (будущую Церковь Петра) от первородного греха. А вот как Петру удалось после этого снова осквернить эту самую природу (поскольку Церковь Христова в нашем мире явно проклята, причем, усилиями, – видимо, – Петра, предавшего учителя своим троекратным отречением), – для меня пока загадка… Быть может, Христос снимал проклятие лишь в перспективе будущего, подготавливая свой второй приход?

Таким образом, «душевный аналог» мифа об Осирисе несколько видоизменен в конце. Вместо рождения реальной «третьей силы» в лице Гора здесь появляется «Церковь-государство» (со своим правителем Петром), как символ оскверненного женского начала (которое, тем не менее, в перспективе должно быть очищено), и ее «просветленный» аналог в виде Грааля (уже без всякого правителя и без всякого намека на правление). В результате мы имеем тот же миф из Книги Бытия о «двойном» рождении людей и «двойном» итоге человеческого грехопадения. Ну, и, разумеется, «двойного» Бога, – все того же «дикого и разнузданного» иудейского Ягве (в которого по-прежнему многие верят) и нового Бога Любви. Каждый выбирает себе своего собственного Бога и свое собственное понимание сущности христианства. Для кого-то важно «бояться Бога», для кого-то – быть свободным от страха. Что касается «нового Бога Любви», «реализуемого» через сущность Грааля, то здесь, по-видимому, речь идет о свойстве понимать другого, не уничтожая при этом его генетической самобытности. Не только родовой, национальной, но и личностной.

Интернациональность по-христиански есть особый принцип не стирания граней между нациями посредством сведения всех наций к одной, а именно сохранения и приобретения национальных черт (посредством условного, а, быть может, и реального знания языков) всех остальных наций. Интернационализация же по-коммунистически есть создание «нового человека», не имеющего корней, – т.е., с убитыми национальными чертами. А это – знак Рака, символически связанный с материальным миром и с человеческим телом. Геноцид всегда сопряжен с гибелью носителей национального духа (выражаемого, кстати, в первую очередь в языке, как андрогинном аналоге души, – основы жизни человека).

Для коммунистических правителей было важно опираться на рабочий класс, как на единственный контингент людей, которые, условно говоря, не имели корней «в земле», не имели своего «национального дома». Проживая преимущественно в городах, они не были привязаны ни к земле, ни к своему родному языку, поскольку утратили непосредственный контакт со своим «земным» я. Тем самым они становились в позицию духа, которым легко управлять и манипулировать (в вечности зло неистребимо, как сказано в Авесте). Поэтому и личностное я легко в них было стереть (стирается женское, – стирается с ним связанное андрогинное). Рабочие всегда были самым послушным классом в руках умелых лидеров-профорганизаторов. Они были легки на подъем, поскольку «им было нечего терять, кроме своих цепей» (по-моему, совершенно гениальное замечание В.И. Ленина). Самые послушные люди – роботы: одна конструкция, и больше ничего. Задаешь программу, и она стабильно действует. Даешь один язык, одну задачу, и он ее послушно выполняет. Не будучи ни к чему привязан, он не имеет, стало быть, и никаких особых возражений.

Интернационализация по-христиански есть наполнение каждого смыслом другого. Языки сохраняются, но человек их понимает. Личность тоже не стирается, не отрывается от земной опоры и не уносится в виртуально-духовные заоблачные дали. И когда к нам снова придет Спаситель, то появится не только новое небо, но и новая земля. Даже раны Христа оказались «телесно-реальными»: он сам предложил «основателю научного скептицизма» Фоме пощупать их руками. Только это его, наивного, и убедило. Для меня-то, если честно, более убедительным было бы теоретическое обоснование происходящего: увидеть глазами, потрогать руками, «приходите – сами увидите», – все это способ познания через ощущения. А если у человека не все в порядке с психикой? Да ему привидится все, что угодно! К тому же, наука последних лет шагнула так далеко, что может предоставить нам возможность полюбоваться всем, чем угодно, вплоть до пресловутого неба в алмазах… А вот против теории не попрешь. Впрочем, это к слову…

Дата добавления: 2015-07-18