Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава 3. Проклятие Иеговы. 4 страница

Читайте также:
  1. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 1 страница
  2. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 10 страница
  3. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 11 страница
  4. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 12 страница
  5. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 13 страница
  6. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 2 страница
  7. Administrative Law Review. 1983. № 2. P. 154. 3 страница

Почему одни выходят, другие – нет? Почему одни поверили в Христа, другие – нет? Почему одни избрали свободу и движение «к себе», другие – зависимость и движение «от себя»? Ведь никто не желает себе плохого, и потому наиболее естественный для человека выбор есть выбор свободы. Но чем определяется конкретный выбор человека? По-видимому, – его предшествующим опытом и уровнем осознаваемого страха. Одни бесстрашны потому, что не подозревают об опасности. Другие сознают опасность, зато уверены в себе, имея позитивный опыт в личностной борьбе со злом. Многие становились сторонниками Иисуса, поскольку испытали на себе действие его исцеляющей энергии. Другие верили в него, не опираясь на увиденное чудо: им достаточно было верить в принципиальную возможность… Но в обоих случаях люди прозревали, убеждаясь в правоте Христа. Познание открывает невидимые дверцы человеческой души и отпускает птицу на свободу.

Итак, свобода воли – это первая из двух причин того, что наш учитель сам был предан и не избавил человечество от власти темных сил. Да что там Иисус! – когда-то и Ахура-Мазда не уберег родного брата от самоубийственной демонизации. Свобода, видимо, сильней любой навязанной извне, непрошенной благотворительности. А в качестве второй причины я беру такое положение: сам будучи святым, Иисус взял общие грехи людские на себя, и это привело его к предельной уязвимости. Он пострадал не за себя, а за других. Но что есть взять чужое на себя? Мы все прекрасно знаем, что есть взять чужую вещь, а что – грехи? Они неотделимы от свободы. Как мы не можем отобрать чужую личность, так ни грехов ее не можем мы «примерить» на себя, ни совершенных ею праведных деяний. И в самом деле: было бы возможным передать свой грех кому-нибудь другому, – «прокатило» бы и пресловутое спасение «извне», без нашего активного участия.

Передать другому грех – значит, передать свою свободу и стать… таким вот чистым духом, лишенным собственной творящей сущности. Но разве этого хотел Христос? Судя по новозаветным текстам, он ориентировался вовсе на другое. Как в людях воспитать ответственность, избавив их от собственных грехов, лишив их индивидуальности? Нет, видимо, не мог Христос взять на себя грехи всех смертных и разом все их искупить. Тем самым он очистил бы дремучих грешников, помимо их желания и воли. Но в результате этакой «стерилизации» они бы перестали быть людьми, а превратились бы в послушных роботов, – пусть милых, славных, белых и пушистых… но внутренне пустых, безвольных и бесправных. «Идиллия» Эдема была бы восстановлена, и мир опять бы стал набором «одухотворенных» атомов. Но если так, то люди не смогли бы и помыслить о родстве с Небесным Вседержителем. Не стало бы земное человечество богочеловечеством, не обрело бы и надежды на бессмертие… В общем, списочек «языческих» последствий здесь можно продолжать и продолжать.

Наверное, слова о взятии людских грехов Иисусом на себя не следует воспринимать буквально. Их нужно толковать немного по-другому. Давайте вспомним, что Христос именовал себя не только Сыном Божьим, но и Сыном Человеческим. Он стал прообразом людской души, Всечеловеком, праотцом людей Адамом, вернувшимся на землю, чтоб повторить свой грандиозный опыт выхода из рая несвободы на чистый воздух личных поисков бессмертия. В нем нет, быть может, вовсе ничего, чего бы не было в Адаме. Ну, скажем, для сравнения: Адам вкусил плода от дерева познания и стал «одним из Нас», за шаг до обретения бессмертия (которого не допустил Ягве), а Иисус призвал людей к свободе, стяжаемой через познание, – и этим приоткрыл нам путь в бессмертие и обратил нас сердцем к нашему Небесному Отцу.

Что получил Адам? Проклятие «объективированного» Бога, родовые муки для своей жены и вечную униженность ее пред мужем. Что получил Христос? Проклятие служителей «объективированного» Бога (Того, Который проклял и Адама), предательство Иуды, «языческую» экзекуцию и, как итог, «языческое» же воцарение христианства, так сказать, «в законе». Мне, если честно, просто неизвестны факты чисто «христианского» крещения этнических общин, поскольку, начиная с Константина, придавшего религии Христа официальный статус, весь мир затем крестили «по-язычески»: огнем-мечом да с государственно-ответственным размахом.

Находим общее: прорыв к свободе – «расщепление» Творца на две противоборствующие формы. Одна символизирует чужой для человеческой души, язычески-мирской расклад, что строит человеку козни; другая – христианский мир любви, открытый к диалогу и сотрудничеству. Одна (условно) закрывается, другая – отворяется. Бог-Господин мстит человеку за свободу; Бог-Любовь приветствует ее. Проклятие Бога-Господина «перекрывает кислород» Адаму и бьет, как водится, по «человеческой жене». Оно же настигает Иисуса и бьет по христианской Церкви (а в богословии ее нередко называют Невестою Христовой). От Церкви бумеранг приходится уже по христианскому учению: оно наследует те «кожаные одежды», что получил от Господа Адам, и тут же «опускается на землю», в полнейший «прах земной». А ровно через тысячелетие (в 1054 г.) оно резко раскалывается надвое, чем формально закрепляет свой «языческий» статус, как религия «однополой» направленности. Католичество берет на себя «миссию» мужского начала, православие – начала женского. И далее – по тексту Книги Бытия: жена унижена пред мужем (а в результате – нескладуха у обоих) и т.д.

Небольшое отступление: 1054 год – это время движения прецессии земной оси по 14муº Рыб. На зодиакальных координатах в этом градусе начинается последний, 22й (или 0й) аркан Таро, который называется «Шут» («Дурак»). Нередко он трактуется как Слепец, ведущий над пропастью других слепых. Или же – как мудрец, владеющий ключами от первичной пустоты. То, что кажется примитивным и глупым в глазах мирских, может оказаться самой высшей мудростью в глазах Господних. Поэтому и христианский раскол несет в себе двойную информацию. С одной стороны, он был нелепейшим, самоубийственным актом (религия любви убила ту самую любовь, которая была ее душой и плотью). С другой, – лишь Господу да нашему Спасителю известно, чем эта катавасия закончится. Подождем, как говорится, и посмотрим, что из этого всего у нас получится.

Еще одна деталь: прецессия идет назад, поэтому средина XI века есть время перехода из 0го аркана «Шут» в 21й аркан «Мир», на котором изображена очень «странная женщина», но об этом – чуть позже. Сейчас я только акцентирую на сем немаловажном факте ваше благосклонное внимание. Пока отметим про себя, что первое тысячелетие христианства, вплоть до раскола Церквей, прецессия Земли шла по градусам аркана «Шут» (слепые вели слепых), а затем оказалась в градусах «Мира», ознаменовавших собой начало качественно новой эпохи в истории христианства.

В конце XI века католичество совершило резкий выброс мужских пассионарных сил и предприняло отчаянную попытку вернуть отбившееся женское начало в лице греко-православной Церкви, – впрочем, неудачно. Такой Мир тут пошел, что просто гаси свет! Речь идет о крестовых походах, которые затянулись на два столетия, после чего самими же католиками были заклеймены «как оппортунистические» и тихо-мирно сошли на нет. Любовь была окончательно признана недостижимой в нашем грешном мире (что фактически задекларировала куртуазная культура) и за ней перестали гонять по всему востоку. Тогда же появились легенды о средоточии любви в своеобразном материальном носителе под названием Святой Грааль (Бог его знает: если кому и хранить любовь, – так только, знамо, женскому началу, а потому… чем черт не шутит?).

Проще говоря, христианство потеряло свою животворящую нить, связующую две природы воедино, и перестало быть религией любви. Но, в качестве особой компенсации, вдруг родилась легенда о Граале, как выскользнувшей из «дырявых» рук работников оккультной сферы живой любовной искре, – что бы под ней ни подразумевалось: хоть последнее «прости», хоть «горящее сердце Данко». Ее-то многие и бросились искать, как подлинное Слово Иисуса.

Грааль есть отлетевшая душа мирского христианства. Словно птица, она покинула хладное тело и оставила его лежать распластанным на запыленном асфальте. Многие считают Грааль нелепою выдумкой, творческой фантазией чрезмерно экзальтированных от увиденного на недружеском востоке и полных «обалденных» впечатлений северян. Вот тут уж нет: Грааль – это одна из самых реальных реальностей, какая только может быть на свете. Совсем как в том стихе: «Ленин и теперь живее всех живых». Эта сущность обладает энергетикой столь мощной силы, что вряд ли даже материальна. Ей, видимо, не уместиться в границах материального, – потому ее не отыскать в миру (во всяком случае, пока). Настоящее христианство – в Граале. Уж понимайте, как знаете…

Итак, проклятие Ягве есть проклятие, адресованное любви. Оно состоит в нарушении равновесия между женским и мужским началами в сторону придания искусственной «весомости» мужскому. Раскол Церквей стал высшей формой проявления этого проклятия. Стало быть, распятие Христа проецируется в христианскую историю, и весь период до второго появления Спасителя христианство пребывает в своеобразной затяжной агонии на воздвигнутой его же руками языческой Голгофе. Только будущий приход Христа, по-видимому, решит вопрос о Воскресении. Как сказано в Евангелиях, нам нужно лишь перетерпеть это смутное время: не так-то сразу искупаются грехи! Для этого нам нужно пройти долгий путь «созревания». Христос-то воскрес, а для нас с его Воскресения все только начиналось. «Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут землетрясения по местам, и будут глады и смятения. Это начало болезней. Но вы смотрите за собою, – говорил Христос ученикам, – ибо вас будут предавать в судилища, и бить в синагогах, и пред правителями и царями поставят вас за Меня, для свидетельства пред ними… Предаст же брат брата на смерть, и отец детей; и восстанут дети на родителей, и умертвят их. И будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется» (Мар.: 13).

Только так, и никак иначе. Остается лишь гадать, почему свобода и любовь достаются человеку столь дорого и с такими мучениями. Адам получил от Иеговы «по почкам», Иисус прошел через распятие, Церковь раздираема противоречиями, люди приставляют нож друг другу к горлу, принуждая целовать несчастный крестик… Почему бессмертие обретается через смерть? Что есть христианская Голгофа? Считается, – что жертва нашего Спасителя собой во имя обретения людьми бессмертия. Но жертва есть способ расчета по «языческому типу», по типу выкупа. Совсем, – как у Жеглова: «А я ему за это… А он мне за это… А я ему… А он мне».

Принесение Иисуса в жертву аккурат на еврейскую пасху… ой, даже страшно подумать, какая это черномагическая акция! Это уже не пасха, это… черт знает что! Когда вместо барашка приносят в жертву «целого мужчину», – это что? Можно ли после этого удивляться тому, что довелось пережить бедному еврейскому народу, – сохрани его Господь? С другой стороны, быть может, здесь речь идет об оплате по счетам… самóю кровью, как последним, что у человека остается. Ведь по иудейскому закону, мы живем лишь раз, после чего навеки умираем. И никогда уже не возвращаемся на землю. Возможно, это некорректное сравнение, но на память мне приходят фильмы, в которых герой инсценирует свою смерть. Умирая для тех, кто при жизни не оставляет его в покое, он получает «новую жизнь» где-нибудь в другом месте, где они до него уже не доберутся. Его недруги думают, что он умер, и перестают его искать, благодаря чему он избавляется от постоянного страха за свою жизнь.

Не так ли поступили Иисус с Адамом? Они погибли в том пространстве, которое считал единственно реальным наш «языческий» Господь (напомню: лишь «языческое» наше представление о Боге), и Он оставил их в покое. Они заплатили Ему самой высокой (в том мире) ценой, – своею жизнью. Тем самым они свои долги погасили и больше Ему ничего не должны. Пребывая в неведении относительно их новой судьбы (ибо «языческий» Создатель несведущ ровно настолько, насколько закрыт Его полутемный мир), Он празднует победу. Но Он не знает главного: человеческая душа бессмертна и Ему не принадлежит. Душа «достраивает» тело, но на этот раз – уже не в том «языческом» пространстве, где человек зависим от произведений рук своих, а в том, где он действительно свободен. Он попадает в сферу притяжения «другого» Бога, Который ведает бессмертием, и становится «живым» в ином, прекрасно освещенном мире, где нет ни страха смерти, ни несчастий, ни болезней. Расплатившись со вчерашним своим миро- или бого-представлением, он рождается для новой, светлой жизни, с верой в Бога, как творящего Родителя.

Так производится расчет субъекта с миром «объективной» вертикали. Во всяком случае, – как версия… Я прекрасно понимаю, что она не выдержит серьезной критики, но почему бы не порассуждать? Ведь, если призадуматься, то путь развития субъекта – это путь революционный, а значит, он всегда скачкообразен, с резкими рывками и метаморфозами. Это вам не эволюционный поток, лениво текущий проторенным путем! Путь самопознания человеческой личности включает в себя весь спектр театрально-творческих ролей, – от поверхностно комических до глубоко трагических.

По всем правилам «дохристианского» жанра, Христос приносит себя в жертву и «выкупает» то, что ему нужно, – человечество. Правда, только лишь условно. И рад бы выкупить «взаправду», да не было такого уговора. Ведь что есть рабство? Состояние души. Эзоп всю жизнь мечтал о счастье стать свободным человеком, но для чего ему нужна была свобода? Если доверять легенде, – только для сознания себя свободным. Ничего он больше не стремился изменить: он и так был внутренне свободным. Потому, когда представилась возможность выбрать между жизнью в рабстве и законным правом быть казненным на свободе, он выбрал смерть и умер, «как свободный человек».

Русско-украинский писатель Чехов «по капле выдавливал из себя раба». Потому-то у него ничего и не получилось, – что он «выдавливал по капле». Впрочем, кому как удобней. Быть может, тот раб, которого ощущал в себе Антон Павлович, только «по капле» и только «выдавливался». Странная ассоциация, – подростков часто учат косметологи: нельзя выдавливать прыщи. Иначе они появляются в еще большем количестве… Ну, да ладно. Может, с рабством все не так, как с прыщами (во всяком случае, у Чехова). С уверенностью я могу здесь сказать только одно: внешняя свобода всегда относительна, а внутренняя свобода неотделима от мудрости. Чтоб искупить грехи людей, Христу необходимо было сделать их мудрыми. А этот-то процесс всегда индивидуальный.

Что с того, что Иисус призвал нас: «Будьте мудрыми, как змеи, и простыми, как голуби» (еще и супостата-искусителя не к месту припомнил)? Или «Любите друг друга»? Ведь эти слова нам надо было еще усвоить, сделать их своими, сказать их себе самим. Нужно, чтоб слова не в уши входили, а исходили из уст человека, рождаясь из самого его сердца. Только в этом случае они – свои. Искра Божья в человеке есть искра творческая. Ничто чужое не «прилипает» к нему. Все, во что он может верить, создается им самим, а все пришедшее извне насилует его и зачастую отторгается. Потому-то и не спасти человека без его ведома, что он есть творящее существо и способ его самореализации есть действие «изнутри». Чрезмерная объективация, правда, несколько «перекосила» его самосознание, но изменить глубинную основу его личности она уже не в силах (если только человек сам не «продал» свою душу).

По-видимому, не раба надо выдавливать, а раскрывать свои «зарытые таланты», отпирать все шлюзы и срочно «делаться собой». Любое рабство вторично и поверхностно. Оно не стоит того, чтобы с ним так старательно мучиться. Чем больше ты прилагаешь к чему-то усилий, тем больше твоей энергии оно вбирает в себя, чтоб затем, уже «вторичным» образом, порабощать тебя самого. Внутренне несвободных людей не освободить от их грехов: они сами их в себе культивируют. И никакой Спаситель на себе таких не вынесет. Поэтому, будь добр, товарищ, – у нас самообслуживание (в недавние советские времена во многих столовых красовалась поэзия: «Помоги, товарищ, нам: убери посуду сам»). Так что бери свой крест и – вперед, за Спасителем!

Внутренняя свобода есть свойство субъекта не привязываться ни к чему, что может поработить его и вызвать зависть окружающих. Я давно заметила, что зависть совершенно не пристает к «нематериальным» вещам. В них, видимо, просто не за что зацепиться. Да и тяжелее она, чем они, – провалится она сквозь них… А мудрость – это такое особое свойство не вызывать чужую зависть, не соблазняя «малых сих». «Голубиная» простота и «змеиная» мудрость, на самом деле, – даже не диалектическая пара. Они обе расположены по одну сторону весового коромысла. По другую сторону, конечно, – ум. Вот уж что противостоит как мудрости, так и простоте.

Человек очень редко бывает и мудр, и умен одновременно (я, по крайней мере, о таких не слышала). Мой любимый философ Николай Бердяев никогда был достаточно умен, чтоб зарабатывать много денег, но всегда был достаточноне мудр, чтоб обходиться без них. Мудрость проста, поскольку гениальна. А вот ум… он всегда очень сложен, громоздок, неприятно тарахтит на поворотах и постоянно требует к себе внимания. Он в любой посудной лавке наделает массу шума. Все умные люди заявляют о себе во всеуслышание: они не знают, что такое скромность, а «натомiсть» жаждут успеха и зависти окружающих. А чужая зависть очень дорого стоит, хотя умные стараются об этом не думать (точнее, они предпочитают «подумать об этом завтра»). Тем более что у них всегда найдется, чем заплатить уже сегодня.

Все люди науки (в ее нынешнем горделивом виде) должны быть очень умными. Наука должна приносить много денег. А вот философы и мыслители могут рассчитывать лишь на роскошь быть мудрыми. И в самом деле: зачем им те деньги, когда они и так свободны? Эту особенность философов хорошо подметил Платон. Создавая свои «Законы» и «Государство», он придумал «мудрый» ход ставить во главе правления страной философов. Эта идея великого диалектика очень близка одной остроумной мысли, высказанной в далеком детстве моей тогдашней подружкой, – посылать на долгие годы в космос только глубоко несчастных в этой жизни людей, потенциальных самоубийц: им все равно терять нечего. Так почему бы не послужить человечеству? Нечто подобное предложил и Платон. Двойная выгода: философы и страной будут отлично руководить, и воровать не станут, и роптать не будут, когда им назначат самую маленькую в государстве зарплату. Он предусмотрел даже то, что философы, в силу своего свободолюбия, просто не захотят себе такой высокой чести.

– Обязать их, бездельников! – порешил Платон. – Ишь, чего удумали! Неинтересно им, видите ли. Надо, – значит, надо. Повязать их долгом перед гражданами государства! Пропадут ведь бедняги без них, как есть пропадут без их мудрого руководства. Хоть это-то они должны понимать?

К счастью для философов, идеи Платона остались нереализованными. Но, – видит Бог! – забронзовевший за долгие «соцлагерные» годы знаменитый утопический социализм был рожден отнюдь не в Англии. Однако со времен Платона философы всегда отлынивали от управления государством. Как правило, сей тяжкий крест на плечи себе взваливали умники, – вот потому-то так тревожно в этом мире. У них всегда отменный аппетит: им кажется, – они бы съели целого слона, запив его Эгейским морем, – но без Эзопа им ни моря никогда не выпить, ни слона, конечно же, не съесть. Чудес на свете не бывает, и умным правителям приходится вечно лечиться от несварения желудка. Время от времени умников отстреливают или сажают в тюрьмы (не менее умные люди), – вероятно, лишь затем, чтобы (в полном согласии с правилом, по которому умный человек всегда знает, как выбраться из сложной ситуации) устроить себе «шоу Копперфилда» и понаблюдать за тем, как они будут оттуда выбираться.

Зато вот мудрость простоты всегда непритязательна и внешне вообще непрезентабельна. Чем больше в человеке мудрости, тем неприглядней (так уж вышло!) оболочка. И одному лишь Господу известно, какими редкими сокровищами владеют «эти змеи» мудрецы. Но их-то никогда не грабят: подобные сокровища не отчуждаются. «Все поистине великое одинаково доступно всем», – сказал Кьеркегор, и с этой мыслью тяжело не согласиться. Великое не отнимается: оно (единственно) дается каждому. Его лишь нужно отыскать, как клад под вишнями в саду у дяди Вани и как талант, который не отнимешь у другого. В великом нет ни избранных, ни званных, ни любимчиков у Господа на небе. Великое в привычном нам зеркально-реверсивном мире нередко проявляется, как малое, а мудрый человек, – как глупый, впавший в детство дурачок. А Сам Господь, – Он мал? или велик? Он невидим оттого, что мал? А, может, оттого, что Он велик? Он микроскопичен или сверх-макроскопичен? А что, как это суть одно, с позиции того, что расположено в средине? А если это все – одно уже с любой позиции?

Христианство появилось на Земле в период галактического действия аркана «Шут». Шут и Дурак – одно и то же. А дураками часто называли мудрецов. Великая страна Россия всегда считалась родиной великих дураков (она ведь связана с Водолеем, – знаком, олицетворяющим свободу, во всех ее, однако, проявлениях), но дураки в ней обитали и поменьше, – впрочем, как в любой другой стране. К несчастью, этот славный контингент среди правителей России фиксировался крайне редко. А посему страна блюла свой имидж, как ненасытная имперская держава, богатая святыми бессребрениками, что с легким сердцем все бразды правления страной сдавали только умным людям. Быть может, – совпадение, – но ими почему-то становились, большей частью, иностранцы с прагматического запада. И уж, как водится, – все поголовно немцы… наследники немецко-русского престола…

Германским духом дышит вся российская державность. Его, пожалуй, в нынешней России даже больше, чем в самой Германии, давно усвоившей идеи «мириканской» демократии. Не потому ли для России всегда столь важен был немецкий фактор, а две важнейшие войны последнего столетия Россия провела с Германией, как с внешним воплощением своей же собственной идеи власти, – вплоть до мировой? Фашизм и коммунизм – две стороны одной медали, одна немецко-русская имперская модель. До этого, в России царской, по кулуарам городской интеллигенции бродил неприкаянный дух Москвы, как Третьего (и окончательного) Рима. А Рим, в таком идейном окружении, – конечно, не Италия (ни нынешняя, ни эпохи Ренессанса), и даже не Константинополь, как павший центр земного православия, а именно германская модель священно-римской государственности. Когда-то кочевые племена германцев поработили пол-Европы и основали массу европейских государств морально нового культурного призвания.

Москва готовила себя к великой чести стать истинной наследницей Второго Рима уже с тех пор, как Константинополь пал от рук воителей ислама. Все, будто бы, понятно: интеллигенция России желала подхватить поверженное знамя западного православия и водрузить его над центром православного объединения востока. Вот только управителям России идея эта не казалась привлекательной. Не очень их тянуло ввязываться в бой с турецкими султанами и отвоевывать святыни все продувшего «Второго». Царям московским (позже – императорам) больше улыбалось перенимать культурный опыт западнодержавных королевств. Они все больше тяготели к протестантству да масонству, чем к чуждому их западной природе православию.

А посему идея Третьего (как пост-Константинопольского) Рима подверглась шизофренизации и вышла в параллель с чужой идеей Третьего, как отблеска империи германца Барбароссы. Вот эта-то «подземная» идея и стала чным» двойником «дневной» идеи «Константинопольского» Рима. И то была«полуно действительно идея всеединства, причем в своих языческих основах. Ведь Священная Римская империя Фридриха II была полуязыческой-полукатолической. А язычество с католичеством пересекаются в точке верховенства одного, отдельно взятого начала (или пола), – в данном случае мужского, – и, стало быть, в идее обожествления Единого, «страшно далекого от народа» (вспомним тот же догмат о непогрешимости Римского Папы). А уже отсюда планомерно вытекает мысль о вторичности свободы и самой человеческой души.

Духовность, спаянная с государственностью, идея «одухотворенной» вертикали, где «всяк сверчок знает свой шесток», не оставляет места для людской свободы. А Бог-Отец (в понимании «державного» Сатурна), напрямую управляющий народом, у которого усыплена душа, есть прямой аналог батюшки-царя, обожествляемого в той-таки России. В России-то издревле обожествлялась власть, а власть всемерно тяготела к крепкому самодержавию, была глуха к народным нуждам, творила смело, что хотела, и была по-Ахримановски свободна. В отместку ей, народ (душа) был или внутренне свободен (что удавалось далеко не всем), или (что чаще) был свободен внешне, – а, значит, временно, но, как и власть, по Ахримановому типу.

В Европе долго зрели две конкурентные идеи, по сути, одного (но Третьего) империалистического Рима: в Германии, как «законной наследнице» империи Фридриха Барбароссы, и в России, как «побочной» ее наследнице, «седьмой воде на киселе». Побочной, – поскольку собственно германской была лишь правящая верхушка российской элиты (да и то – лишь частично), но уже этого было достаточно, чтоб заявлять свои права на духовно-имперский престол. К тому моменту, когда в Германии созрел фашизм, который честно отверг христианство «как класс» и назвал свою духовную основу языческой, Россия уже давно «пиарила» свои религиозно-имперские устремления, однако стыдилась называть их языческими. По сути дела, оба государства сражались за один и тот же приз: за нечто, называемое Третьим, но для Германии это был откровенно языческий Третий Рейх, а для России (быть может, ввиду православно-религиозной специфики русского народа, которую властная верхушка не могла проигнорировать) – христианский Третий Рим.

Когда вспыхнула первая мировая война, никто официально не заявлял, что это – война за нечто «Третье». Она обескровила обоих претендентов и помогла российской оппозиции взять власть в свои шальные руки. Потому как бродил-то по России дух Третьего Рима, а приблудился незваный европейский пришелец, – дух коммунизма, – имеющий давнее масонское прошлое (вот к чему приводят великодержавные заигрывания с мировым масонством!). Он-то и материализовал идею Третьего… Интернационала. И даже здесь России немцы «не помешали»: по слухам, русская революция была частично финансирована немецким капиталом...

У оппозиции на уме было то же самое, что у власти, – завоевать Третье (не о том ли песня: «И, как один, умрем в борьбе за это»?). Но она вела себя намного непосредственней, чем власть, и не стыдилась называть вещи своими именами. Тогда-то впервые в России воцарился честный тезис о том, что «Бог умер». Тезис немца Ницше. Бог действительно давно к тому времени умер в сознании огромного числа людей, – как в России, так и за ее пределами: проклятие Иеговы довершило свое темное дело. Новое государство просто не побоялось признать это официально. Не побоялось оно и назвать свою идеологию материализмом, что в данном контексте значило, – язычеством. Третий Рим (как предел устремлений) был заменен Третьим Интернационалом (с сохранением той же идеи межгосударственно-межнационального управления). А название новоиспеченного государства, Союз Советских Социалистических Республик, очень точно проиллюстрировало тот факт, что новой российской власти таки удалось сделать то, чего не смогла за долгие века совершить старая, а именно: создать тот самый Третий Рим, – не тот, что был разрекламирован, а тот, что под этим разумелся.

Успех России вызвал пассионарный взрыв в Германии. Проникнутые ревностью, «законные наследники» великой идеи Третьего возмутились и бросились срочно восстанавливать историческую справедливость: они-то – наследники по крови! А кто такие эти русские? Низшая раса. Евреи? Вообще пускай молчат. Уж они-то к великой римской идее имеют отношение лишь как ее вечные оппоненты, не желающие подчиняться ее императорской власти. Евреи были первыми, кто получил удар от римлян после казни Иисуса. Затем они получили «свое» от «перво-римских» христиан. И евреи же оказались крайними, когда пришла пора двум соискателям выбарывать (а зря, что нет такого слова!) себе духовно-имперское Третье…

Двух Германий быть не может. Кто там, – кажется, Боливар? – не вынесет двоих. По сути дела, во второй мировой войне два главных претендента на право «быть Германо-Римской империей» схлестнулись в равной битве за Третье. Первая, титульная Германия упирала на свой статус «духовно-государственной крови»; вторая, немного «приблатненная», но вскормленная несколькими поколениями той же крови на вершинах власти, упирала на свой статус над-государственной, над-духовной (читай: материальной) над-крови (читай: «у рабочих нет национальности»). В итоге более «одухотворенное» (то бишь, «над-кровное») победило (а духовное всегда побеждает!) и поспешило устроить Нюрнбергский процесс над побежденным, пока мировая общественность не успела отдышаться от ужасов войны и разобраться в ситуации достаточно хорошо, чтобы устроить Нюрнбергский процесс сразу над обоими. Правда, для этого надо было в честной борьбе взять в плен и победителя…

Такой вот взгляд на историю появился у меня за последний… день. Не судите строго, – как вариант… Ведь и в самом деле, как только запахнет в российском бомонде немецким духом (хотя бы виртуальным), так и возрождается имперская идея. И события последних лет это красноречиво подтверждают. Тут же из бабушкиного сундука достается старая козырная карта, которая «всех бьет». Ее еще называют славянской идеей, причем под славянами подразумеваются не славяне вообще, а лишь три «избранных» народа, «пославянистей» других. Их преимущество – в том, что они именуются братьями, хотя отношения между ними за их долгую историю такие, что с далекими японцами, пожалуй, породственней будут. Вот к «братскому» родству своих иноязычных соседей и апеллируют российские власти, когда надо решать какие-то серьезные проблемы своей собственной державы. А проблемы эти – известно, какие: имперские. И получается форменный парадокс: к братскому единству славян взывают германские (пускай по духу) власти одного из них, именующего себя почему-то «старшим». В то же время, задачи, которые в этот способ решаются, есть задачи, по духу своему германские. Сколотить империю, отстоять империю, расширить границы империи, – вот три главных кита, на которых один из этих братьев культивирует родственное чувство «трех». Потому-то он и «старший»! Он символизирует «духовную вершину» и берет на себя ответственность все решать за всех троих, – в духе той же «объективной» вертикали. А почему остальные славяне «вне игры»? Ответ прост: они не идут в германо-римскую империю, а остаются «в славянах», – форменное безобразие.


Дата добавления: 2015-07-18; просмотров: 127 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Глава 1. Человек, как «существо стыдящееся». 2 страница | Глава 1. Человек, как «существо стыдящееся». 3 страница | Глава 1. Человек, как «существо стыдящееся». 4 страница | Глава 2. Добро и зло в контексте человеческого выбора. 1 страница | Глава 2. Добро и зло в контексте человеческого выбора. 2 страница | Глава 2. Добро и зло в контексте человеческого выбора. 3 страница | Глава 2. Добро и зло в контексте человеческого выбора. 4 страница | Глава 2. Добро и зло в контексте человеческого выбора. 5 страница | Глава 3. Проклятие Иеговы. 1 страница | Глава 3. Проклятие Иеговы. 2 страница |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава 3. Проклятие Иеговы. 3 страница| Глава 3. Проклятие Иеговы. 5 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.012 сек.)