Глава 3. Проклятие Иеговы. 1 страница

Наверное, если бы был объявлен хит-парад человеческих глупостей, на первое место я бы предложила поставить весьма распространенную мысль о том, что Бог есть дух, – или мужское первоначало. А женское, стало быть, начало есть анти-дух, враждебный самому принципу жизни. На этом положении базировалась вся женоненавистническая идеология, господствовавшая как в иудаизме, так и в христианстве. Бог есть Отец (т.е., мужской принцип), Иегова есть Бог-мужчина, – в этих постулатах заключена вся глупость человеческого религиозного мировоззрения. «Муж есть глава жены» и «Женщина должна подчиняться мужу», – эти и подобные им религиозные догмы стали отражением того наказания, которое Иегова наложил в Эдемском саду на Еву. И это наказание должно было быть фоном, на котором предполагалось разыгрывание мистерии борьбы женщины с силами зла. Не потому ли, как бы плохо ей ни жилось в иудейские времена, настоящие неприятности у нее начались с воцарением христианства?

Именно в христианскую эпоху за женщину принялись вплотную. Если раньше на нее просто косо поглядывали, то теперь устроили настоящую «охоту на ведьм». Раньше женщину, в случае правонарушения (например, той же измены мужу), могли просто побить камнями. Теперь же ее сжигали огнем, чтобы напрочь стереть с лица земли саму память об «этой поганой нечисти». Причем, все делалось именем Христа, именем Богочеловека и Богочеловечества, предполагающего не вражду, а единство мужской и женской природ…

Вот откуда – корни мирового масонства и множества христианских ересей. Бог, представляющий собой явно выраженное мужское (или женское) начало, есть, говоря языком Евангелий, Бог мертвых, а не Бог живых. Бог живых не ограничен человеческим полом, будь то мужской пол или женский. И монотеизм верховного Бога-мужчины (как в иудаизме) ничем не лучше монотеизма верховного Бога-Женщины (как в альтернативном ему, якобы политеистическом, окружении). Хотя язычество, конечно, принято связывать с первенством женского начала, – и это, в определенном смысле, справедливо.

Первые религии отражали одухотворенность природы, божественность каждой ее частички. Одухотворенная материальность – вот что представляла собой языческая природа. Но в моем представлении язычество есть там, где нет пробужденной души, даже если само существование души формально признается. Там же, где душа пробуждается, никогда не бывает табу. Табу есть запрет на знание. Ничем не мотивированный, непонятный, внешне бессмысленный запрет. Именно такой запрет нарушается во многих сказаниях и мифах, где повествуется о духовных инициациях и (всегда ведущих к добру!) трансформациях сознания, дающих человеку право называться человеком.

Когда таинственный запрет посылается в тартарары, то первым возникает стыд. Стыд и чувство вины, как результат самооценки и раскрытия личностного самосознания человека. Стыд, – как знак потребности отделения добра от зла. Поэтому язычество, несмотря на огромнейшие кладези знаний, хранимые в языческих анналах, у меня всегда ассоциировалось со словом «темный», а христианство, несмотря на реальный «крестовый поход» против знания, – со словом «светлый». Такая вот относительность добра и зла. Язычество было «злым» по сути, но «добрым» по уровню реализации заложенных в нем благих возможностей, а христианство было «добрым» по сути, но «злым» по своему реальному воплощению в мировой истории. Более того: я бы даже сказала, что в эпоху христианства на человечество обрушилось как раз самое нелицеприятное, самое коварное и бессердечное язычество. То язычество, которого просто не было в (относительно) гармоничную языческую эпоху.

Объективация – вот основа язычества. И здесь не имеет значения, что превозносится: дух или материя. Говоря по совести, я даже не могу сейчас припомнить, в какой языческой традиции постулируется первенство материи перед духом. Разве что в искусственной традиции коммунистического «диамата», но она себя и не позиционировала, как религия (поступая хотя бы здесь довольно честно). Она просто уверяла, что основывается исключительно на науке, на научном подходе, смывающем «тьму невежества», и насильно отнимала у людей их излюбленный «опиум для народа», дабы избавить его от наркотической зависимости, разрушающей их светлое сознание.

Абсолютизация и обожествление одного пола в ущерб другому есть явное язычество и подмена понятий и сущностей. Божественное несет в себе полноту Трех и ни в коем случае не ограничивается принципом Одного. Возвращаясь к предыдущей мысли о «Боге-духе», я добавлю, что сама объективация Господа Бога (а отождествление Бога с духом и есть ни что иное, как объективация, выведение Господа в объектный мир, Творцом, – но не манифестацией! – которого Он Сам является) есть явное язычество. Ибо не объект Он, а субъект. Объект пассивен и бессмыслен, а Господь активен и разумен.

Для буддийского сознания Самого и Бога-то нет, ибо там первично объективное, а любой уважающий себя субъект подлежит полнейшему самоуничтожению, как носитель неизбежного «психического» (ох, уж это мне преступное «психическое!). И там просто о-о-очень ценится дух, – буквально на вес золота! А материальная майя… ну, что говорить: ее просто нет! В то же время, вопрос Нирваны, на мой взгляд, в буддизме крайне слабо осмыслен, – что и неудивительно, ибо осмысление есть нечто из природы субъективного. Что есть Нирвана для буддиста, кроме пустоты? Может, дух? Или Хаос? Если Хаос, то это – уже шаг в сторону «недуховно-нематериального»… в сторону души?.. Вот с Зерваном ситуация, как будто бы, понятна: в нем явно прослеживаются черты третьего, серединного мира, символизирующего собой единство Трех… Но буддисты, как мне кажется, слишком далеко ушли от первоначальных постулатов арийского учения.

Отсутствие момента творения мира в буддизме (и Личности Творца, как активно действующего субъекта) является главной причиной отсутствия смысла происходящих в «буддийском мире» космических событий. То же самое – и в других языческих учениях. Все есть в них так, как оно есть. Есть настоящее и вечность, но нет ни прошлого, ни будущего. Нет изменения во времени, нет обретения новых качеств, нет нового бытия. Все майя, от начала до конца.

В ветхозаветном Екклезиасте – та же оказия. Реки куда-то текут и снова возвращаются. Люди приходят на землю, стареют и умирают. Приходят новые, занимаются тем же, получают то же и потом так же аккуратно умирают. Мужья «восходят» к женам, «познают» и снова «сходят» с ложа. И непонятно: к чему, зачем, в чем прибыль, в чем смысл? И это – при том, что уж где-где, а в иудаизме момент творения прописан тщательно и подетально. А все равно – какая-то фатальная бессмысленность. Нет развития во времени. При внешней историчности («Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова…» и т.д.) – полное отсутствие душевного движения.

Смысл «приходит во время еды», когда Ветхий Завет сменяется Новым. И, как я уже писала, – в мифе о грехопадении Адама, – хотя и старательно при этом вуалируется. На мой взгляд, Библия является одной из самых загадочных книг человечества, – настолько удивительным образом в ней соединяется несоединимое. Хотя, – почему несоединимое, если в нашей жизни все это прекрасным образом перемешивается и соединяется? Библия есть некий синтез языческого с христианским, причем христианское в ней «пробивается» сквозь страницы Ветхого Завета неоднократно (в тех же историях о древних пророках, например). Это – многоплановая, многоуровневая книга, уже первый рассказ которой явно проецируется в новозаветное, христианское будущее (чего стоят одни лишь «дни творения»!).

Грехопадение Адама, обещавшее сделать его «одним из Нас», как и распятие Христа, было только началом накопления человечеством «осознанных» грехов. Когда человек обрел свое Слово, он взял на себя ответственность, и уже никакой внешний Спаситель был не в силах снять с него грехи. Космический Суд стал неизбежностью (было бы за что судить!). В этом – сама мистерия распятия Христа: несправедливое осуждение именем «языческого» Бога (а было ли осуждение Иеговой «ослушника» Адама справедливым?), принятие на себя вины за все будущие грехи человечества (будущие – как прошлые), прохождение через Голгофу («лобное место»: лоб, голова – знак востока), смерть на кресте (две оси: вертикальная и горизонтальная) и воскресение. Смерть на кресте есть знак осмысления и трансформации человеческого сознания. Воскресение – обретение новой плоти и восстановление памяти о своей божественной сущности. И она, эта сущность, все-таки не духовна: она андрогинна. Ибо человек есть субъект действия, а не объект манипуляции.

Момент явления Христа есть начало движения человечества к Страшному Суду: осуждается Бог, который взял на себя кровь праведника. Осуждается Иегова, – но не как Сам Бог, а как человеческое представление о Боге, сдобренное изрядной долей закомплексованного «психического». Осуждается языческое сознание (и здесь совершенно справедливы слова Апокалипсиса о язычестве, – но не как о конкретной вере, с которой с таким удовольствием рубились иудеи, а как о принципе смешения грешного с праведным). Осуждается дух язычества, не способного отделить добро от зла, увидеть истину под слоем «правоверной» лжи.

«Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение» (Лук.: 12), – сказал Иисус, имея в виду языческий «мир», в котором внешне все гармонично и правильно, а под землей уже зреют зубы дракона из античного мифа, всходящие из-под земли горькими ростками воинов зла. А также об отделении добра от зла, совершенно невозможном без света познания. Библейское познание добра и зла есть способ отделения тьмы от света, – что и есть та самая древнеарийская доктрина, которая положена в основу книг Авесты.

Объективный путь развития «от материального к духовному» есть путь последовательной, «вертикальной» эволюции. Он связан с энергией, с законом превращения веществ в природе. Высказывались даже гипотезы, согласно которым духовное есть материальное, но на более «тонком» плане проявления. А почему бы и нет? Там, где речь идет об эволюции (а эволюция есть некий способ развертывания свойств, заложенных в исходном материале), подобная трактовка вполне возможна.

Субъективный же путь развития есть путь революционный. Здесь точнее будет говорить не о последовательности, а об этапности. В личности не заложено программы «духовного развития», как считают в теософических школах (развитие – это что-то из области объективной природы). Все, что она постигает, она постигает внезапно, путем интеллектуальных прорывов и интуитивных озарений. А «бесприбыльная» рокировочная логика связана с объективно-объективированной, безжизненной и бесперспективной, с точки зрения личностного самопознания, сферой бытия.

Эволюционная вертикаль языческого мира должна была рано или поздно взорваться революционной горизонталью, перечеркнувшей ее в некой точке приложения субъективных сил. Это – те самые «зерванические» моменты, когда свет внезапно прорезает тьму, ящик Пандоры раскрывает чья-то любопытная рука, наблюдатели отбрасывают свои газеты с дырочками и выхватывают револьверы, а Шарапов посылает буфетчицу прочь и сбивает поднос, пугая до смерти держащую его официантку.

Внезапное изменение размеренного течения жизни, слом застоя и взрыв на болоте, в результате которого из-под гнилой воды начинает бить живой родник, – вот такие моменты и есть типичные шаги своеобразного развития личности. Пассивно-эволюционное накапливание материала человека не меняет. Меняет его только прорыв, переворот, потрясение и озарение. Когда рассвет прогоняет ночь, молния вспыхивает на горизонте, ливень спадает с неба и тайное становится явным, тогда и человек постигает что-то действительно новое для себя. Но эта новая информация обязательно должна быть результатом его личностных усилий. Если ему что-то внушается извне, в готовом виде (согласно принципу «мира идей»), – его это не впечатляет. Иное дело, – когда он самостоятельно приходит к открытию. Вот что его действительно меняет!

Я довольно скептически отношусь к популярному выражению «духовное развитие человека». Под ним, как правило, подразумевается нечто теософически-эволюционное, стирающее личностное своеобразие и творческую индивидуальность конкретного человека. «Человеческая эволюция», на мой взгляд, звучит еще хуже и вызывает известные дарвинистские ассоциации. Человека можно, конечно, рассматривать и с точки зрения генетической эволюции живых существ в природе. Но это – то же самое, что судить об архитекторе по фасону его свитера и рубашки. А он ведь вовсе не затем явился в этот мир, чтоб демонстрировать здесь моды…

В языческом мире нет инсайтов, нет неожиданностей, нет прорывов в неведомое. Есть лишь страх перед неведомым, как потенциальным убийцей бытового благополучия. Духовное во множестве отражается в материальном, и все правила игры заранее прописаны. Бог объективен и непознаваем. В представлении языческих людей Он ассоциирован с духом. А вот что говорит о Духе Иисус: «Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне… Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, чтó услышит, и будущее возвестит вам. Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам» (Иоан.: 15; 16). Здесь указаны два аспекта Духа: быть утешителем и нести в мир истину (но не быть автором этой истины, ибо автор ее – Господь и, в то же время, Сын Господа Христос, – что, кстати, есть евангелическое подтверждение католического «филиокве»).

Начало книги Бытия тоже вскользь говорит о духе, как об агенте оживления «праха» всех живых существ. Дух есть то, что дает жизнь, – но что это значит? Значит ли это, что жизнь есть знание истины? В Бытии говорится, что вначале был Бог, сотворивший небо и землю. Поначалу в этом проекте господствовала тьма, «…и Дух Божий носился над водою» (Быт.: 1). Иными словами, Бог начал с создания элементов мира, а элементы – это духовно-материальные единицы энергетического бытия. По сути дела, книга Бытия начинается с создания объективного мира, вертикальной оси Вселенной. Но что там с Духом, – не совсем понятно. Бог его явно не создавал: он носился над водою как бы сам по себе и неизвестно, какое он имел отношение к Богу. Непонятно также, какова была его роль, если Свои первоэлементы Бог создавал в кромешной темноте, в то время как Дух довольно часто упоминается в Библии, как носитель истины (т.е., света).

И тут, наконец, появляется свет: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош; и отделил Бог свет от тьмы» (Быт.: 1). Вот – внимание: первая оценка Субъекта! Здесь свет, как будто, независим от Духа и (где-то очень глубоко) связан с субъективно-оценочной деятельностью Бога. В этом можно усмотреть ту мысль, что свет исходит не от Духа, а от Субъекта. Выше я уже привела выдержку из Евангелия Иоанна, где сказано, что Дух говорит «не от Себя», исходит «от Отца» и, в то же время, «от Моего возьмет и возвестит вам» (т.е., от Сына).

Еще более решительно линия Субъекта проводится в Евангелии от Иоанна, где сказано, что вначале было Слово, и Слово было Бог (а Слово, как вы помните, есть символ серединно-андрогинного мира, через который проявляется субъект). «Все чрез Него нáчало быть, и без него ничто не нáчало быть, чтó нáчало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его… Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Иоан.: 1). Слово – свет – знание есть фундаментальные характеристики субъективно-личностного бытия. Здесь, по сути, можно уловить и идею о том, что человек (как и Бог) – прежде сотворенного мира. Напомню следующие слова Христа: «Отче!.. возлюбил меня прежде основания мира» (Иоан.: 17); «…Истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Иоан.: 8). Это было сказано в ответ на скептическое замечание иудеев: «Тебе нет еще пятидесяти лет, – и Ты видел Авраама?» (Иоан.: 8).

Уточняю один момент, поскольку в последних приведенных словах можно усмотреть сразу несколько смыслов. Предлагаю рассмотреть следующий вариант. Кто такой Авраам? Авраам есть один из патриархов иудаизма. Что такое принцип патриархальности? Если провести аналогию с зодиакальными координатами, патриархальность связана со знаком Козерога, с верхней точкой вертикальной, «объективной» оси Зодиака. Ему противостоит матриархальный принцип, связанный со знаком Рака и с нижней точкой этой же оси.

Вспомним слова Иеговы из 2й главы книги Бытия: «…Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей…». Здесь мы находим библейский намек на отказ от вертикали в пользу горизонтали, – из-за чего, собственно, весь сыр-бор и разгорелся. Адам ведь так и поступил: он отказался от объективно-языческих правил бытия в таком патриархальном раю и принял субъективно-революционные условия своей «новосозданной» жены. Оставил (условно говоря) отца и мать, как вертикаль объективированного мира, и «прилепился» к жене, символически связанной с прошлым, с субъективно-оценочным озарением в результате инсайта познания.

Нелишне здесь напомнить идею Бундахишна о том, что поначалу тьмы просто не было, поскольку Солнце ходило прямо по линии восток-запад и запад-восток, не выходя в «объективированный» мир. Иными словами, согласно авестийской традиции, свет был (в этом мире) прежде тьмы, хотя сама тьма существовала в некой бездне, отделенной от мира света прослойкой пустоты. Это лишь потом она вторглась в этот мир и исказила его почти до неузнаваемости. То же самое – и в Евангелии от Иоанна: в начале – Слово, в Слове – жизнь, а жизнь – это «свет человеков», «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Это несколько диссонирует с началом книги Бытия, где совсем «по-язычески» сказано, что все начиналось с тьмы (потому, наверное, и Адам – из «праха»).

В полном согласии с авестийской традицией, Иоанн «предает» идеи патриархального Ветхого Завета и подает сотворение мира не из тьмы, а из света. Отсюда – и неязыческая идея борьбы со злом до полной победы. Ибо если мир произошел из тьмы, то грех и непотребство с ней бороться (в чем – сущность грехопадения Адама). Но если мир произошел из света, то к свету он и должен возвратиться. А свет есть знание, – фундаментальная основа «человеков», поскольку лишь осмысленное знание позволит сотворить разумный мир, который будет долго жить и не рассыплется при первом дуновении.

Итак, духовный принцип есть принцип отца, как патриарха, и его оборотной стороной является материальный принцип матери. Их объединяет, видимо, закон количества и поэлементной связи, в любой момент подверженной распаду. Генетическое родство утверждает бессмертие на уровне физической клетки, но не обеспечивает бессмертия для целостной души, хранящей память о свободно-личностных поступках человека. «…Следуй за Мною, – сказал Иисус одному из своих учеников. – Тот сказал: Господи! позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Но Иисус сказал ему: предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй Царствие Божие. Еще другой сказал: я пойду за тобою, Господи! Но прежде позволь мне проститься с домашними моими. Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лук.: 9).

Внушительная доля Ветхого Завета приходится на перечисление всех членов колен иудейского рода, а доброжелательное напутствие Иеговы людям: «Плодитесь и размножайтесь!», – было главным девизом благонравной жизни в иудейских общинах. Идеальное, тем самым, стало заложником материального, и гордое единобожие отправилось на службу к языческой природе-матери, с ее законом колеса перерождений. Патриархат есть скрытая форма матриархата, поскольку вертикальная ось реализует закон количественного развития и вечной дупликации. Потому-то, говоря о Себе, Иегова, нет-нет, да и обмолвится: «Мы», «боги», «создадим»…

А теперь проведем параллель с астрологическими координатами. Субъективная ось начинается с восточного знака Овна (символ будущего), чей код – 12, что в нумерологическом пересчете (1 + 2 = 3) дает число три. Три – это код управляющей Овном планеты Марс. А Марс, в свою очередь, есть огненная планета, определяющая первичный импульс к самопроявлению и творению окружающего мира. Зодиак, по сути, начинается с числа 3 (и его 12-ричной развертке). Живая личность, живой творящий субъект несет в себе редуплицирующий код 3. Овну противостоит знак Весов (символ прошлого), чей код – 16 (1 + 6 = 7). Тройка и семерка есть основа основ, начало жизни на земле, развивающий код человеческой личности.

Объективная ось опирается на знак Рака (точка настоящего), чей код – число 20, или просто 2 (код управляющей Раком планеты Луна). Эволюция объективного мира определяется движением от знака Рака к знаку Козерога, от числа 20 (2) к числу 25 (7). Таким образом, условная «линия субъекта» (субъективная ось) начинается в числе 3 и развивается к числу 7. А условная «линия объективного мира» (объективная ось) развивается от числа 2 к числу 7. Двоичная и троичная основы – вот в чем главное отличие между объективным и субъективным, пассивным и активным, подчиненным и свободно созидающим, сотворенным и Творцом и т.д.

Не потому ли Дух был назван Утешителем? Ну, в самом деле, что он может? Он может лишь вещать с чужого голоса, может передать от Бога и от Сына Слово истины, но сам он (относительно) пассивен и бездействен, являясь неким слепком, или, скажем, механизмом передачи света жизни. Ну, отчего он так лихо носился при «выключенном свете», да без дела, над водами? Оттого, наверное, что сам по себе он безволен, безынициативен и нуждается в «ручном» управлении. В управлении «твердой руки» нуждаются и все живущие заботами «объективированного» мира. Государь-император, «отец родной», есть яркий пример такого «безличностно»-языческого отца, который казнит и милует по собственному усмотрению, и никто не задумывается над тем, прав он или нет. Он прав ритуально, ибо сила внешнего мира – за ним (а ничего просто так не дается!). И никто не поставит вопрос: достоин ли он этого правления? Вот королевская семья в демократической стране есть что? Слепая дань традиции или утверждение ритуально-объективной оси, которая все еще многое значит для нашего полуязыческого сознания? Ибо свет еще не светит в каждом «внутреннем» окошке и мы все больше полагаемся на централизованное освещение «извне».

И все же проблески новозаветного Слова местами прошивают даже ветхозаветную «объективную» вязь, и в качестве примера (зачем нам далеко ходить?) возьму все ту же притчу об Иове. Казалось бы, бунтарь Иов – тот самый постъязыческий Адам, что так «расстроил своего отца». Но до Адама он чуть-чуть не дотянул. Судите сами. Вначале, будто, был он «долготерпелив», пока умирали его дети и гибло все его имущество, но вскоре он и сам заболел и, наконец, сорвался, потому как не смог уже больше терпеть столь непомерных издевательств над собой.

– Послушайте, люди добрые! Я безгрешен! За что мне все это? – восклицал Иов, бия себя в грудь, разрывая одежды и отрывая последние волосы.

На глас отчаявшегося человека явились три его приятеля и стали говорить о том, что «все правильно – все справедливо»: он грешен, просто запамятовал. А Бог, – Он все помнит! Вот Он ему и припомнил.

– Наказания без вины не бывает! – с иезуитской улыбочкой Жеглова повторяли ему «утешители» и призывали его покаяться и смириться пред всезнанием Господним.

Но всему есть свой предел. Если человек в чем-то проштрафился, но не помнит об этом, то речь здесь может идти разве что о мелких грешках, которые просто не заслуживают столь сурового наказания! Не по Сеньке, знаете ли, шапка! К такому наказанию – и грех должен быть ядреным, чтобы… ух! Прозвенело по всей округе и долго слышалось за последними дворами поселения!.. Коли сам бы позабыл, то соседи бы напомнили! Но ведь не было такого. Так за что?

– Нет, я не против, – думал, видимо, Иов. – Но мне просто интересно: ну, за что? Вот тайна тайн!

А друзья ему в тон отвечают:

– Не тебе, несчастному праху, это знать!

– Ну, почему же мне не знать? Коль уж страдаю, то имею право знать: за что?

– Смири гордыню, несчастный! Ишь, чего захотел, – знать, за что! А ключи от квартиры, где деньги лежат?..

И тут появляется Бог. Вконец заинтригованный Иов (что же он, все-таки, такого натворил? – хоть бы перед смертью узнать: живем-то лишь раз!) обращает к нему недоуменное лицо, на котором – один животрепещущий вопрос. И что же ему отвечает Господь? Он начинает долго и нудно перечислять, в чем состоит Его преимущество перед Иовом, делая себе, тем самым, новую полномасштабную PR-action: и это Он создал, и то Он сотворил, и это Он знает, и то Он ведает… Да кто с этим спорит? Разве кто здесь пытался состязаться в могуществе с Ним? О чем разговор? Ты по делу, как говорится, сказывай, – чай, не на выборах в горсовет!

Но Господь так и не удовлетворяет любопытства присутствующих и не отвечает на поставленный вопрос. Он просто резюмирует в том смысле, что после всего вышеизложенного столь несущественный вопрос должен отпасть сам собою и человек должен смириться пред всемогуществом столь блистательного Господа. А в конце говорит и вовсе потрясающую фразу, которая, на мой взгляд, озаряет ясным светом сразу все вышеозначенное: «На все высокое он [Бог] смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов.: 41). Вот где, оказывается, «veritas в вине»! Ну, разве что над «сынами гордости» Он и властвует! А над свободным человеком попробуй, «ну-тка»! – как выражался Фамусов из «Горя от ума».

Тот Бог, к Которому вы апеллируете, – подразумевает, видимо, Господь, – никогда вам ничего не объяснит. Потому как вам это не нужно. Вам, «сыновьям гордости», лишь тянуться и вовек не дотянуться до «высокого». И смиренный столь великой мудростью Иов вполне удовлетворяется таким ответом. «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя, – отвечает он. – Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов.: 42). И все. Позиции сданы и боевые флаги спущены. Сия добропорядочная капитуляция настолько нравится Господу (потерпевшему когда-то крайне чувствительный удар от непокорного Адама), что Он начинает тут же расхваливать Иова за то, что тот говорил о Боге вернее и лучше своих собеседников.

Суть расхождений между ними, по-видимому, сводится лишь к следующему: товарищи Иова считали его грешником, пострадавшим за дело, а Иов отстоял свою праведность, но при этом признал за Богом право казнить его по Своему высочайшему соизволению. Пав ниц перед Божественным могуществом, Иов, поджавши хвост, сам «сдал» свою интенцию познания:

– Не мне, никчемному, надеяться на понимание Тебя. Надеюсь лишь, что вскоре сменишь Ты Свой гнев на милость и наградишь меня сверх меры за мое терпение…

И Бог его, конечно, наградил: «И возвратил Бог потерю Иова… и дал Господь Иову вдвое больше того, чтó он имел прежде… И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние; у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери… И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их. После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода. И умер Иов в старости, насыщенный днями» (Иов.: 42).

Вот так вот. А он боялся. Не правда ли, завидная участь? Есть только одно но: слезинка ребенка, над которой так трогательно рыдал революционно-христианский Адам по фамилии Достоевский. Вот кто бы точно не принял такой замены! Но что поделаешь: у каждой эпохи – свои приоритеты. Эпоха «количества» все тщательно подсчитала и определила, что после всех испытаний Иов только выиграл, ибо стало у него «вдвое больше». Погибшие дети – не в счет: жены нарожали других, «поотборнее». Какая разница? Одни – туда, другие – сюда, а в итоге получилось даже больше, да и «качеством получше»!

О столь необходимой нам, современным, «моральной компенсации» тогда еще никто не помышлял. Впрочем, ее и сейчас, по сути, нет. Поскольку ее просто не может быть в природе: каждая личность уникальна и неповторима. Когда от нас уходит человек, его нам не заменит никто другой. Но для тогдашних «вертикально» ориентированных людей все были на одно лицо. Один – здесь, другой – там, кто их там разбирать будет? И это – при устойчивой вере в то, что люди живут только раз и «в прах» после смерти уходят! «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут. Если и устареет в земле корень его, и пень его замер в пыли, Но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное. А человек умирает, и распадается; отошел, и где он? Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает: Так человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего» (Иов.: 13), – сетует Иов. И все равно радуется, едва Господь дает ему «вдвое больше того»…

А ведь как все прекрасно начиналось! Казалось, – еще чуть-чуть, и произойдет в Иове «адамический» прорыв! От наполненных смирением слов: «Господь дал, Господь и взял» (Иов.: 1), – и: «…Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов.: 2), – в Иове назревал трансформационный бунт, излившийся горьким потоком фраз: «На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?» (Иов.: 3); «Сколько у меня пороков и грехов? Покажи мне беззаконие мое и грех мой. Для чего скрываешь лице Твое, и считаешь меня врагом Тебе?» (Иов.: 13); «Скажешь: «Бог бережет для детей его несчастие его». – Пусть Он воздаст ему самому, чтобы он это знал. Пусть его глаза увидят несчастие его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?» (Иов.: 21). Последняя выдержка – уже прямой протест против языческой практики родовых проклятий, принятой в тогдашнем обществе (вспомним фразу Бога: «Проклята земля за тебя»).

Дата добавления: 2015-07-18