Разновидность Труса

– Золото. – Вист[1] произнес слово так, будто это была загадка без решения. – Сводит людей с ума.

Шай[2] кивнула.

– Тех, кто еще не спятил.

Они сидели напротив Дома Колбасы Стафера, что возможно и звучало как название борделя, но на самом деле было худшей харчевней на пятьдесят миль вокруг, и это в условиях жесткой конкуренции. Шай восседала на мешках в своем фургоне, а Вист на заборе, где, казалось, он пребывал всегда, словно какой-то сучок, воткнувшийся в задницу, не давал ему спуститься. Они наблюдали за толпой.

– Я приехал сюда, чтоб быть подальше от людей, – сказал Вист.

Шай кивнула.

– Теперь взгляни.

Прошлым летом можно было провести в городе весь день и не встретить двух незнакомых человек. Можно было за несколько дней и двух человек не встретить. Многое может измениться за несколько месяцев, особенно если найдут золото. Теперь Сквердил разрывался по швам от храбрых первопроходцев. Поток шел в одну сторону, на запад, к воображаемым богатствам; некоторые проходили быстро, создавая суматоху, другие останавливались, внося свой вклад в торговлю и хаос. Колеса фургонов грохотали, мулы кричали, лошади ржали, скот орал, волы мычали. Мужчины, женщины и дети всех рас и статусов также орали и мычали, на всех языках и с всякими темпераментами. Это было бы весьма красочное зрелище, если бы поднятая пыль не выщелачивала любой оттенок до одинаковой серой вездесущности грязи.

Вист шумно отхлебнул из своей бутылки.

– Вот это разнообразие, а?

Шай кивнула.

– Все хотят получить что-то задаром.

Всех поразило безумие надежды. Или жадности, в зависимости от веры наблюдателя в человечество, которая в случае Шай была не сильна. Все пьяны от шанса достичь какой-нибудь замерзающей лужи где-то там, в великой пустоте, и хватать новую жизнь обеими руками. Оставляют себя обыденных на берегу, позади, словно сброшенную кожу, выбирая короткий путь к счастью.

– Думаешь к ним присоединиться? – спросил Вист.

Шай прижала язык к передним зубам и сплюнула через щель между ними.

– Не я.

Если им и удастся пересечь Далекую Страну живыми, повышались шансы, что они проведут зиму в ледяной воде по жопу, и не выкопают ничего кроме грязи. А если все-таки на конце твоего заступа засверкало, что тогда? Не похоже, чтобы у богатых не было проблем.

Было время, когда Шай думала, что получит что-то задаром. Сбрасывала кожу и отступала, улыбаясь. Оказалось, иногда короткие пути ведут не совсем туда, куда хотелось, и прорубаются через кровавую местность.

– Лишь слухи о золоте сводят их с ума. – Вист еще раз глотнул, кадык на его тощей шее качнулся. Он посмотрел на двух будущих золотоискателей, дерущихся за последнюю кирку у конюшни, в то время как торговец пытался их разнять.

– Представь, что эти ублюдки будут делать, если когда-нибудь найдут самородок.

Шай не нужно было представлять. Она видела это и не высоко ценила те воспоминания.

– Мужика не надо сильно манить, чтоб он повел себя как животное.

– Как и женщину, – добавил Вист.

Шай прищурилась.

– Чего ты на меня смотришь?

– Ты на первом месте в моих мыслях.

– Не уверена, что мне нравится быть так близко к твоему лицу.

Вист засмеялся, показав ей свои кривые зубы, и протянул бутылку.

– Почему у тебя нет мужика, Шай?

– Не особо люблю мужчин, наверное.

– Ты никого особо не любишь.

– Они это начали.

– Все?

– Мне хватило.

Она хорошенько вытерла горлышко бутылки и убедилась, что делает лишь маленький глоток. Она знала, как легко может обернуть маленький глоток в большой, большой глоток в бутылку, а бутылку в пробуждение в запахе мочи и с одной ногой в ручье. Были люди, которые на нее рассчитывали, и Шай уже достаточно всех разочаровывала.

Драчунов разняли, и они выплевывали оскорбления каждый на своем языке, не особо вникая в детали, но оба понимали смысл. Похоже, кирка пропала в суете, вероятнее всего похищенная каким-нибудь пройдохой, пока взгляды были прикованы к драке.

– Золото, несомненно, может свести людей с ума, – пробормотал Вист, весь задумчивый, как подразумевало его имя.

– Все же, если земля разверзнется и предложит мне что-то, не думаю, что стану отказываться от самородка.

Шай размышляла о ферме и обо всех делах, что нужно было сделать, и обо всем времени, которого у нее не было, чтобы их сделать, и терла свои избитые большие пальцы об обкусанные средние. На короткий миг путешествие через холмы не выглядело таким уж безумством. А что если там действительно есть золото? Разбросанное по дну какой-нибудь речушки в бесценном изобилии, жаждущее поцелуя ее зудящих кончиков пальцев? Шай Соут[3], самая удачливая женщина в Близкой Стране…

– Ха.

Она отогнала мысль, как надоедливую муху. Высокие надежды были роскошью, которую она не могла себе позволить.

– По моему опыту земля не стремится что-то отдавать. Не больше, чем остальные сквалыги.

– У тебя его много, так ведь?

– Чего?

– Опыта.

Она моргнула, отдавая ему бутылку.

– Больше чем ты можешь себе представить, старик. – Черт возьми, намного больше, чем у большинства золотоискателей, это точно. Шай тряхнула головой, глядя, как подъезжают новые толпы – несколько почтенных граждан Союза, судя по их виду, одетых скорее для пикника, нежели для долгого путешествия через несколько сотен миль беззаконной пустоты. Люди, которые должны бы наслаждаться своими комфортными жизнями, внезапно решили, что у них есть шанс загрести больше. Шай размышляла, сколько времени пройдет, прежде чем они похромают обратно, сломанные и сломленные. Если им удастся вернуться.

– Где Галли[4]? – спросил Вист.

– На ферме, присматривает за моими братом и сестрой.

– Давненько его не видел.

– А он давненько здесь не был. Говорит, тяжело ездить на лошади.

– Стареет. Как и все мы. Когда увидишь его, скажи, что я по нему скучаю.

– Если б он был здесь, он выпил бы твою бутылку в один глоток, и ты бы проклинал его имя.

– Наверняка. – Вист вздохнул. – Так всегда с тем, о чем скучаешь.

Тем временем Ламб[5] продирался через наполненную людьми улицу. Несмотря на сутулость, копна его седых волос виднелась над головами вокруг него, и выглядел он даже более жалко, чем обычно.

– Сколько тебе дали? – спросила она, спрыгивая с фургона.

Ламб вздохнул, словно знал, что будет дальше.

– Двадцать семь? – грохот его голоса поднялся на конце, делая из фразы вопрос, но на самом деле он спрашивал: "Сильно ли я проебал?"

Шай потрясла головой, языком надавив на щеку, показывая ему, что его проёб на полпути к полному.

– Ты – разновидность чертова труса, Ламб. – Она ударила по мешку, поднимая облако пыли от зерна. – Я два дня тащила их сюда, не для того, чтобы подарить.

Он вздохнул немного сильнее, обветренное и запыленное седобородое лицо сморщилось вокруг старых шрамов.

– Я не силен в торговле, Шай, ты сама знаешь.

– Напомни мне, в чем ты силен? – бросила она через плечо, шагая к Рынку Клая[6]. Она подождала, пока стадо блеющих пестрых коз пройдет мимо, затем проскользнула сквозь толпу на другую сторону. – Ну, кроме таскания мешков?

– Это уже кое-что, не так ли? – пробормотал он.

В лавке было даже оживленней чем на улице, пахло пиленым деревом, специями и плотно набитыми потными телами. Ей пришлось продраться между клерком и черномазым южанином, который пытался что-то объяснить на языке, которого она никогда не слышала; затем вокруг стиральной доски, свисавшей с низкой балки, задев ее локтем; затем она прошла мимо хмурого духа, его рыжие волосы были сплетены с ветками, на которых все еще были листья. Все эти люди пробирались на запад, думая о деньгах, и горе торговцу, который бы попытался встать между Шай и ее выручкой.

– Клай?!– взревела она. Шепотом ничего не добьешься. – Клай!

Торговец нахмурился, пойманный в середине взвешивания муки на весах высотой с человека.

– Шай Соут в Сквердиле[7]. Неудачный денек.

– Похоже на то. Тут ведь полный город болванов, которых тебе надо обжулить. – Она выделила последнее слово, заставив несколько голов повернуться, и Клай уткнул в бока свои большие кулаки.

– Никто никого не обжуливает, – сказал он.

– Пока я слежу за делами.

– Я и твой отец согласились на двадцать семь, Шай.

– Ты знаешь, что он мне не отец. И ты знаешь, что ни хрена не договорился, пока я с этим не согласилась.

Клай поднял бровь на Ламба, и северянин уставился прямо в землю, двигаясь в сторону, словно пытаясь исчезнуть с глаз долой. Несмотря на всю массу, у Ламба был слабый взгляд, и он отводил его, стоило кому-нибудь на него взглянуть. Он мог быть милым человеком и работягой, и он честно заменял отца Ро и Питу, и Шай тоже, если она давала ему шанс. В целом неплохой человек, но, видят мертвые, он был разновидностью труса.

Шай было стыдно за него, и из-за него, и это ее раздражало. Она ткнула пальцем в лицо Клаю, словно это был обнаженный кинжал, который она без сомнений пустила бы в дело.

– Сквердил странное название для города, где так ведут дела! В прошлом году ты платил двадцать восемь, и у тебя не было и четверти нынешних покупателей. Я возьму тридцать восемь.

– Чего? – Голос Клая взвился даже выше, чем она предполагала. – У тебя там золотые зерна?

– Именно. Высшее качество. Смолотые моими собственными сбитыми в кровь руками.

– И моими, – добавил Ламб.

– Цыц, – сказала Шай. – Я возьму тридцать восемь, и хрен ты меня сдвинешь.

– Не делай мне одолжений! – взбесился Клай, жирное лицо изрезалось гневными морщинами. – Только потому, что я любил твою мать, предлагаю двадцать девять.

– Ты никогда не любил ничего, кроме своего кошелька. Что угодно меньше тридцати восьми, и я скорее сяду напротив твоего магазина и стану предлагать всем этим проходящим чуть дешевле, чем предлагаешь ты.

Он знал, что она это сделает, даже если это будет ей не выгодно. Никогда не угрожай, если хотя бы вполовину не уверен, что выполнишь угрозу.

– Тридцать один, – выдохнул он.

– Тридцать пять.

– Ты задерживаешь всех этих хороших ребят, самолюбивая сука! – Или она показывала хорошим ребятам, сколько он прибыли выжуливает, и рано или поздно до них дойдет.

– Они отбросы, и я буду их задерживать, пока Иувин не вернется из земли мертвых, а это значит тридцать пять.

– Тридцать два.

– Тридцать пять.

– Тридцать три, и можешь заодно сжечь мой магазин, когда уйдешь.

– Не искушай меня, толстяк. Тридцать три, и добавь пару тех новых лопат, и немного корма для моих волов. Они жрут почти столько же, сколько ты. – Она плюнула на ладонь и протянула ему.

Клай скривил рот, но так же плюнул, и они пожали руки.

– Твоя мать была не лучше.

– Терпеть ее не могла. – Шай локтями пробила себе дорогу назад к двери, оставляя Клая выпускать свое раздражение на следующего покупателя. – Не особо трудно, так ведь? – Бросила она Ламбу через плечо.

Большой старый северянин теребил мочку уха.

– Думаю, я бы лучше остановился на двадцати семи.

– Это потому что ты разновидность чертова труса. Лучше сделать, чем жить, боясь этого. Разве не ты мне все время это твердил?

– Время показало мне недостатки этого совета, – пробормотал Ламб, но Шай была слишком занята, поздравляя себя.

Тридцать три было хорошей ценой. Она прикинула в уме, и тридцать три позволяли оставить что-то на книги для Ро, когда они починят протекающую крышу амбара и купят пару свиней на развод, чтоб заменить тех, которых зарезали зимой. Может им хватит и на семена, чтобы постараться вырастить капусту на заднем участке. Она ухмылялась, думая о том, что сможет выправить с этими деньгами, что сможет построить.

"Не нужна большая мечта", – говорила ее мать, когда изредка бывала в хорошем настроении, – "хватит и маленькой".

– Давай отнесем мешки, – сказала она.

Возможно, он был уже в годах, возможно, стал медлительным, как любимая старая корова, но сил у Ламба, как всегда, хватало. Никакой вес его не мог согнуть. Все, что Шай нужно было делать, это стоять на фургоне и скидывать мешки один за другим ему на плечи, пока он стоял, жалуясь меньше чем фургон под грузом. Затем он понес их, четыре за раз, и скинул Клаю во двор, легко, словно в них были перья. Шай, наверное, весила вполовину меньше его, но ее задача была легче, и она была моложе на двадцать пять лет; но все же, довольно скоро, влага из нее сочилась быстрее, чем из свежевыкопанного колодца; жилетка приклеилась к спине, а волосы к лицу; руки покрылись розовыми ссадинами от мешковины и белой пылью от зерна; язык застрял в щели между зубами, когда она дико чертыхалась.

Ламб стоял, два мешка на одном плече, и два на другом, даже не особо запыхавшись, с морщинками от смеха в уголках глаз.

– Шай, хочешь отдохнуть?

Шай посмотрела на него.

– Разве что от твоего брюзжания.

– Я мог бы сдвинуть несколько этих мешков и сделать тебе кроватку. Возможно, там есть одеяло. Я мог бы спеть тебе колыбельную, как пел, когда ты была молодой.

– Я все еще молода.

– Уф. Иногда я думаю о той маленькой девочке, которая мне улыбалась. – Ламб смотрел вдаль, качая головой. – И удивляюсь, почему у меня и твоей матери все пошло не так?

– Потому что она умерла, а ты бесполезен? – Шай подняла последний мешок так высоко, как только могла, и бросила ему на плечо.

Ламб только ухмыльнулся, хлопнув по нему рукой.

– Может так и есть.

Когда он повернулся, то чуть не врезался в другого северянина, здорового, как он сам, но выглядевшего куда более жалко. Тот стал выкрикивать проклятия, затем остановился на полуслове. Ламб продолжил тащиться, опустив голову вниз, как делал всегда при малейшем дыхании неприятностей. Северянин нахмурился, взглянув на Шай.

– Чего? – сказала она, уставившись в ответ.

Он хмуро смотрел на Ламба, затем ушел, почесывая бороду.

Тени делались длиннее, а на западе розовели облака, когда Шай свалила последний мешок перед ухмыляющимся лицом Клая, а он протягивал деньги – кожаную сумку, свисавшую на шнурке с толстого указательного пальца. Она потянулась, вытерла перчаткой лоб, затем открыла сумку и уставилась внутрь.

– Здесь все?

– Я не собираюсь тебя грабить.

– Чертовски верно, не собираешься. – И она принялась пересчитывать. "Всегда можно узнать вора", говорила ее мать, "по той заботе, с которой они обращаются со своими деньгами".

– Может и мне проверить все мешки, убедиться, что в них зерно, а не дерьмо?

Шай фыркнула.

– Если б это было дерьмо, что остановило бы тебя от его продажи?

Торговец вздохнул.

– Делай, как знаешь.

– Сделаю.

– Она сделает, – добавил Ламб.

Пауза, лишь звон монет и смена чисел в ее голове.

– Слышал, Глама Голден[8] выиграл еще один бой на арене рядом с Грейером, – сказал Клай. – Говорят, он самый крутой ублюдок в Близкой Стране, а здесь есть крутые ублюдки. Только дурак теперь поставит против него, какие бы ни были ставки. И только дурак выйдет против него драться.

– Несомненно, – пробормотал Ламб, как всегда тихий, когда речь заходила о насилии.

– Слышал это от мужика, смотревшего, как он побил старого Медведя Стоклинга так, что кишки вылезли через жопу.

– Вот это развлечение, да? – спросила Шай.

– Лучше, чем срать своими кишками.

– Этого маловато для обзора.

Клай пожал плечами.

– Я слыхал обзоры и похуже. Вы слыхали об этой битве, под Ростодом?

– Что-то, – проворчала она, стараясь не сбиться со счета.

– Повстанцев опять побили, как я слышал. В этот раз сильно. Все в бегах. Те, кого Инквизиция не задержала.

– Бедные ублюдки, – сказал Ламб.

Шай остановилась на мгновение, затем продолжила считать. Вокруг было много бедных ублюдков, но все они ее не касались. У нее и без оплакивания чужих неудач хватало забот с братом и сестрой, и с Ламбом, и с Галли, и с фермой.

– Возможно, они залягут в Малкове, но надолго не останутся. – Забор заскрипел оттого что Клай оперся об него своей мягкой задней частью; его руки были зажаты под мышками, большие пальцы торчали наружу.

– Война закончена, если можно назвать это войной, и многих согнали с их земель. Согнали, или сожгли, или отобрали все, что у них было. Дороги открыты, корабли прибывают. Много народу гонится за удачей на западе. – Он кивнул на пыльный хаос улицы, все еще кипящий, даже после заката. – Это только первые струйки. Поток приближается.

Ламб шмыгнул носом.

– Скорее всего, они поймут, что горы не один большой кусок золота и вскоре потекут обратно.

– Некоторые да. Некоторые пустят корни. Вскоре заявится Союз. Сколько бы земли Союз не отхватил, они всегда хотят больше, а с тем, что отыщут на западе, они почуют деньги. Тот порочный старый ублюдок Сармис сидит на границе и бренчит мечом за Империю. Но его меч всегда бренчит. Я полагаю, поток не остановить. – Клай на шаг подошел к Шай и заговорил тихо, словно делился секретом.

– Я слышал, представители Союза уже были в Хормринге, говорили об аннексии.

– Они подкупают народ?

– Разумеется, у них монета в одной руке, но клинок в другой. У них всегда так. Нам бы подумать, что будем делать, если они придут в Сквердил. Нам надо держаться вместе, тем из нас, кто здесь давно.

– Меня политика не интересует, – Шай не интересовало ничего, приносящее неприятности.

– Как и большинство из нас, – сказал Клай, – но иногда политика интересуется нами. Союз придет и принесет с собой закон.

– Закон не кажется такой уж плохой штукой, – солгала Шай.

– Может и нет. Но налоги следуют за законом, как повозка за ослом.

– Не могу сказать, что я в восторге от налогов.

– Просто хитрый способ грабежа, не так ли? Пусть уж лучше меня честно ограбят с маской и кинжалом, чем несколько бледных ублюдков набросятся на меня с пером и бумагой.

– Не знаю, – проворчала Шай. Ни один из тех, кого она ограбила, не выглядел слишком довольным, а некоторые были довольны намного меньше, чем трупы. Она опустила монеты в сумку и туго затянула шнурок.

– Как подсчеты? – спросил Клай, – Чего-то не хватает?

– Не в этот раз. Но полагаю, я продолжу пересчитывать.

Торговец ухмыльнулся.

– Я ничего другого и не ожидал.

Она выбрала несколько нужных вещей – соль, уксус, немного сахара (его брали время от времени), кусок вяленого мяса, полмешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от Клая, мол, она сама – полмешка гвоздей, что вызвало ожидаемую шутку от нее, что она пригвоздит его яйца к его ноге, что вызвало ожидаемую шутку от Ламба, мол, яйца Клая такие маленькие, что в них и гвоздь не загнать. Все немного похихикали над мелкими шутками.

Она почти согласилась купить новую рубашку для Пита, что было больше, чем они могли себе позволить, даже со скидкой, но Ламб похлопал ее по руке своей рукой в перчатке, и она купила иголки и нитки, чтобы сделать рубашку из старой ламбовой. Пожалуй, она могла бы сшить пять рубашек для Пита из одной рубашки Ламба – парень был тощий. Иголки были новые, Клай сказал, их штамповали на машине в Адуе, сотни за раз, и Шай улыбнулась, думая, что сказал бы на это Галли, тряся своей седой головой: "иголки из машины, что будет дальше", пока Ро крутила бы их в своих ловких пальцах, хмурясь и размышляя, как их сделали.

Шай помедлила перед спиртным, облизала губы – стекло блестело янтарем в темноте – затем заставив себя забыть; торговалась еще пуще с Клаем за цены, и наконец они закончили.

– Никогда не возвращайся в эту лавку, психованная сука! – крикнул ей торговец, пока она взбиралась на сиденье фургона рядом с Ламбом. – Черт возьми, ты почти разорила меня!

– На следующий год?

Он махнул толстой рукой, повернувшись к покупателям.

– Ага, увидимся.

Она потянулась, чтобы спустить тормоз, и почти уткнулась в бороду северянина, в которого Ламб раньше чуть не врезался. Тот стоял прямо перед фургоном, брови кверху, словно пытался вспомнить что-то смутное; пальцы уткнулись в здоровый пояс для меча, рядом с простой рукояткой. Грубый тип, шрам от глаза через всю скудную бороду. Шай изобразила на лице милый вид и достала нож, повернув лезвием так, чтобы оно было скрыто за ее рукой. Лучше иметь сталь в руке и не нарваться на неприятности, чем нарваться на неприятности без стали в руке.

Северянин сказал что-то на своем языке. Ламб еще ниже ссутулился на своем сидении, даже не повернувшись взглянуть. Северянин заговорил снова. Ламб проворчал что-то в ответ, затем дернул поводья, фургон покатился, и Шай закачалась на трясущихся колесах. Она поймала быстрый взгляд через плечо, когда они проехали немного по колее улицы. Северянин все еще стоял в поднятой пыли, хмуро глядя на них.

– Чего он хотел?

– Ничего.

Она убрала кинжал в ножны, положила ногу на перила и откинулась, надвинув шляпу так низко, чтобы заходящее солнце не светило в глаза.

– Мир полон странными людьми, ага. Будешь тратить время, переживая, что они думают, будешь переживать всю жизнь.

Ламб ссутулился ниже обычного, словно хотел исчезнуть в своей груди.

Шай фыркнула.

– Ты просто чертов трус.

Он посмотрел на нее искоса и отвернулся:

– Бывают люди и похуже.

Они смеялись, когда прогрохотали по холму, и неглубокая маленькая долина открылась перед ними. Ламб что-то говорил. Он как всегда оживился, только они выехали из города. Никогда не был хорош в толпе.

Они поднимались по дороге, которая была немногим больше, чем две исчезающие линии в высокой траве, и это подняло Шай настроение. Она прошла через черные времена в свои молодые годы. Полночно черные, когда думала, что ее убьют под открытым небом и оставят гнить; или поймают, повесят и выбросят, непохороненную, на корм собакам. Не единожды посреди ночи, вспотев от страха, она клялась быть благодарной каждому мигу ее жизни, если судьба даст ей шанс снова пройти этой обыденной дорогой. Вечная признательность не очень-то возникала, но таковы уж обещания. Она все равно чувствовала себя немного легче, раз фургон ехал домой.

Потом они увидели ферму, и смех застрял в ее горле, и они сидели тихо, пока ветер шумел травой вокруг них. Шай не могла дышать, не могла говорить, не могла думать, ее вены наполнились ледяной водой. Потом она спрыгнула с фургона и побежала.

– Шай! – заорал Ламб ей в спину, но вряд ли она слушала, голова была полна лишь шумным дыханием. Она скатилась с холма, земля и небо скакали вокруг. По щетине поля, которое они убрали неделю назад. Через уроненный забор и втоптанные в грязь куриные перья.

Она добралась до двора – до того, что раньше было двором – и беспомощно остановилась. От дома остались мертвые обуглившиеся бревна и мусор, и ничего не стояло, кроме шатающейся дымовой трубы. Дыма не было. Должно быть, пару дней назад прошел дождь. Но все было сожжено. Она обежала почерневшие развалины сарая, немного похныкивая при каждом вздохе.

Галли повесили на большом дереве позади. Они повесили его над могилой ее матери и свалили надгробие. Истыкали стрелами. Может, дюжиной, может, больше.

Шай чувствовала себя так, будто ей ударили под дых, она согнулась, обхватила себя руками, застонала, и дерево застонало вместе с ней, когда ветер потряс его листья и заставил труп Галли легко покачиваться. Бедный старый безобидный ублюдок. Он окликнул ее, когда они отъезжали на фургоне. Сказал, что ей нечего волноваться, он присмотрит за детьми. Она рассмеялась и ответила, что ей не нужно волноваться, поскольку дети присмотрят за ним. Она ничего не видела из-за боли в глазах, ветер их жалил, и она сильнее сжала руки, внезапно чувствуя такой холод, что ничего не могло ее согреть.

– Где дети?

Они перекопали весь дом и сарай. Сначала медленно, размеренно и оцепенело. Ламб раскидал обуглившиеся бревна, пока Шай пробиралась через пепел, уверенная, что она выцарапает кости Пита и Ро. Но их не было в доме. Ни в сарае. Ни во дворе. Потом неистовей, сдерживая свой страх и яростно сдерживая надежду, она металась по траве, копалась в мусоре, но все, что Шай нашла от брата и сестры, была обуглившаяся игрушечная лошадка, которую Ламб выстрогал Питу годы назад, и обгоревшие страницы каких-то книг Ро, которые она выпустила из пальцев.

Дети исчезли.

Она стояла там, уставившись на ветер, с ободранной рукой у рта, тяжело дыша. С одной лишь мыслью.

– Их похитили, – прохрипела она.

Ламб только кивнул, его седые волосы и борода были в саже.

– Зачем?

– Я не знаю.

Она вытерла почерневшие руки рубашкой и сжала в кулаки.

– Мы должны отправиться за ними.

– Ага.

Она села на корточки над взрытым дерном вокруг дерева. Вытерла нос и глаза. Прошла по следам до другого изрытого участка земли. Она нашла пустую бутылку, втоптанную в грязь, отбросила в сторону. Они не делали усилий, чтобы замести следы. Отпечатки копыт везде окружали контуры зданий.

– Думаю, их около двадцати. Хотя лошадей возможно сорок. Они оставляли запасных здесь.

– Может быть, чтобы везти детей?

– Везти их куда?

Ламб только покачал головой.

Она продолжила, не в силах сказать хоть что-то, чтобы заполнить пустоту. Нужно было работать, чтобы не думать.

– Как я вижу, они пришли с запада и направились на юг. В спешке.

– Возьму лопаты. Похороним Галли.

Они быстро покончили с этим. Шай залезла на дерево, зная каждую опору для ног и рук. Она часто взбиралась туда, давным-давно, до того как пришел Ламб. Тогда мать смотрела, а Галли хлопал в ладоши. А сейчас ее мать похоронена под этим деревом, а Галли на нем повешен, и Шай знала, что каким-то образом в этом виновата. Нельзя похоронить прошлое, такое как у нее, и думать, что уйдешь, посмеиваясь.

Шай срезала его, отломала стрелы и пригладила окровавленные волосы, пока Ламб выкопал яму рядом с ее матерью. Она закрыла его вытаращенные глаза и положила руку на его щеку. Та была холодной. Ламб опустил его, неловко обняв, и они вместе забросали яму. Они снова поставили прямо надгробие матери, утоптали взрытую траву вокруг; пепел летал на холодном ветру пятнами черного и серого, метаясь по земле и в никуда.

– Надо чего-то сказать? – спросила Шай.

– Мне нечего сказать, – Ламб забрался на сидение фургона. Вероятно, оставался час до заката.

– Это мы не берем, – сказала Шай. – Я могу бежать быстрее этих чертовых волов.

– Но не дольше, и не со шмотками, и не выйдет ничего хорошего, если мы будем с этим спешить. Что у них есть? Три дня форы? И они будут ехать быстро. Ты говоришь, двадцать человек? Надо быть реалистом, Шай.

– Реалистом? – прошипела она ему, едва в силах поверить в это.

– Если мы пойдем пешком и не помрем от голода, или нас не смоет бурей, и если мы их поймаем – что потом? Мы даже не вооружены. Кроме твоего ножа. Нет. Мы будем преследовать их так быстро, как Скейл и Кальдер смогут везти. – Он кивнул на волов, которые щипали травку, пока была возможность. – Посмотрим, сможем ли мы отбить парочку от стада. Посмотрим, что они за типы.

– Да понятно, что они за типы! – сказала она, указывая на могилу Галли. – И что будет с Ро и Питом, пока мы, блядь, преследуем?! – Она закончила, уже крича на него, голос разорвал тишину, и пара ворон взлетела с веток дерева.

Уголок рта Ламба дернулся, но он не взглянул на нее.

– Мы будем преследовать. – Словно это был согласованный факт. – Может, сможем обговорить. Выкупить их.

– Выкупить? Они сожгли твою ферму, повесили друга, украли твоих детей, и ты хочешь платить им за освобождение? Какой же ты ебаный трус!

Он все еще не смотрел на нее.

– Иногда трус это то, что тебе нужно. – Его голос был жесткий. Щелкающий в глотке. – Никакая кровь не вернет ни ферму из пепла, ни Галли из петли. Это прошлое. Лучшее, что мы можем сделать, это вернуть малышей, каким угодно способом. Вернуть их целыми. – На этот раз подергивание началось с его рта, пронеслось по покрытой шрамами щеке к уголку глаза. – Потом посмотрим.

Шай последний раз посмотрела, когда они уходили навстречу заходящему солнцу. Ее дом. Ее надежды. Как день может изменить все! Ничего не осталось, кроме нескольких обугленных бревен, черных на фоне розовеющего неба. Не нужна большая мечта. Ей было плохо как никогда в жизни, а она бывала в плохих, темных, мерзких местах. Ей с трудом хватало сил, чтобы держать голову.

– Зачем им нужно было все сжигать? – прошептала она.

– Некоторым просто нравится жечь, – ответил Ламб.

Шай посмотрела на него, на потрепанное хмурое лицо под потрепанной шляпой – заходящее солнце отражалось в одном глазу – и подумала, как странно, что он может быть таким спокойным. Человек, не имевший смелости торговаться, обдумывал смерть и похищение детей. Был реалистом в отношении конца всего, ради чего они работали.

– Как ты можешь сидеть так спокойно? – прошептала она ему. – Словно… словно ты знал, что так случится.

Он все еще не смотрел на нее.

– Так всегда случается.

Дата добавления: 2015-07-18