Достойнейший

– Видимо, это Сквердил, – сказал инквизитор Лорсен, хмуро глядя в карту.

– А Сквердил есть в списке наставника? – спросил Коска.

– Есть. – Лорсен убедился, что в его голосе нет ничего, что могло быть расценено как неуверенность. Он был единственным на сотню миль, у кого было что-то похожее на причину здесь находиться. Он не мог позволить себе никаких сомнений.

Наставник Пайк сказал, что будущее на западе, но через окуляр инквизитора Лорсена городок Сквердил не выглядел, как будущее. Не выглядел он и как настоящее, для любого, у кого есть возможность выбора. Люди, влачащие существование в Близкой Стране были даже беднее, чем он ожидал. Беглецы и изгои, отбросы и неудачники. Настолько бедные, что поддержка повстанцев против самой сильной нации вряд ли была их первоочередной задачей. Но Лорсен не мог беспокоиться из-за вероятностей. Допущения, оправдания и компромиссы также были недопустимой роскошью. За много тягостных лет управления тюрьмой в Инглии он выучил, что люди делятся на правильных и неправильных, и неправильные не заслуживают никакой жалости. Это не доставляло ему никакого удовольствия, но за лучший мир приходится платить.

Он сложил карту, отчеркнув ногтем острую складку, и убрал ее внутрь плаща.

– Готовьте людей к атаке, генерал.

– Мммм. – Лорсен был удивлен, увидев краем глаза, что Коска как раз делал глоток из металлической фляжки.

– Не рановато ли для спиртного? – выдавил он сквозь сжатые зубы. В конце концов, прошел час или два после рассвета.

Коска пожал плечами.

– То, что хорошо на полдник, определенно хорошо и на завтрак.

– Если только это не плохо, – проскрежетал Лорсен.

Коска беспечно глотнул еще и громко причмокнул.

– Хотя, было бы лучше, если б вы не упоминали об этом Темплу. Он волнуется, благослови его бог. Думает обо мне, почти как об отце. Знаете, он пребывал в состоянии крайней нужды, когда я на него наткнулся …

– Очаровательно, – отрезал Лорсен. – Подготовьте людей.

– Сейчас же, инквизитор. – Почтенный наемник закрутил крышку – плотно, словно решил никогда ее больше не откручивать, – затем, очень чопорно и не очень достойно, начал спускаться с холма.

Он создавал впечатление омерзительного человека, и грубая рука времени ничуть его не улучшила: неописуемо тщеславный, заслуживающий доверия, как скорпион, и абсолютно не знакомый с моралью. Но спустя несколько дней с Компанией Милосердной Руки инквизитор Лорсен с сожалением пришел к выводу, что Коска, или Старик, как его нежно называли, возможно достойнейший среди них. Его прямые подчиненные были и того хуже. Капитан Брачио был подлым стирийцем с постоянно слезящимся от старой раны глазом. Он был прекрасным наездником, но жирным, как дом, и превратившим самозабвенную праздность в религию. Капитан Джубаир, громадный чернокожий кантиец, был его противоположностью и превратил религию в самозабвенное безумие. Шел слух, что он бывший раб, некогда дравшийся на арене. Хотя сейчас это и не ощущалось, но Лорсен подозревал, что некая часть арены осталась внутри него. Капитан Димбик был по крайней мере человеком Союза, изгнанным из армии за некомпетентность и длинный язык, и обижался на тех, кто хотел задеть его потертую перевязь – напоминание о прошлых победах. Лысея, он отрастил длинные волосы, и вместо того, чтобы просто быть лысым, он теперь выглядел и лысым, и глупым.

Насколько Лорсен мог сказать, ни один из них не верил ни во что, кроме собственной выгоды. Вопреки привязанности Коски, юрист, Темпл, был худшим из команды: невероятно себялюбивым, жадным и считающим закулисные интриги за добродетель, человеком столь скользким, что мог бы работать смазкой для колес. Лорсен содрогнулся, глядя на прочие лица, толпившиеся вокруг огромного укрепленного фургона наставника Пайка: жалкие отбросы всех рас и помесей, покрытые всевозможными шрамами, больные, бесчестные, злобно таращатся в ожидании грабежа и насилия.

Но и подлые средства можно положить на праведные замыслы и достигать с их помощью возвышенных целей, не так ли? Он надеялся, так и будет. Повстанец Контус прятался где-то в этой заброшенной земле, скрываясь и составляя планы новых мятежей и резни. Его следовало выкорчевать, несмотря на цену. Из него следовало сделать пример, чтобы Лорсен мог пожать всю славу от его поимки. Он последний раз взглянул через окуляр на Сквердил – все еще бесшумный – прежде чем убрать его и начать спуск со склона.

Темпл приглушенно говорил с Коской внизу, жалобная нотка в его голосе особенно раздражала.

– Могли бы мы, может быть… поговорить с горожанами?

– Мы поговорим, – сказал Коска. – Сразу, как только обеспечим фураж.

– Вы имеете в виду, ограбим их.

Коска похлопал Темпла по руке.

– Юристы! Вы смотрите в самую суть!

– Должен быть способ лучше …

– Я потратил свою жизнь на его поиски, и поиски привели меня сюда. Мы подписали контракт, Темпл, как тебе прекрасно известно, и инквизитор Лорсен желает, чтобы мы исполнили свою часть сделки, так, инквизитор?

– Я буду на этом настаивать, – проскрежетал Лорсен, ядовито глядя на Темпла.

– Если ты хотел избежать кровопролития, – сказал Коска, – тебе следовало высказаться заранее.

Юрист моргнул.

– Я так и сделал.

Старик воздел беспомощные кисти, указывая на наемников, которые вооружались, садились на лошадей, пили и всячески готовились к насилию.

– Не достаточно красноречиво, очевидно. Сколько у нас людей, готовых для боя?

– Четыреста тридцать два, – тотчас сказал Дружелюбный. Безшеий сержант имел, по мнению Лорсена, две поразительные особенности: молчаливую угрозу и числа. – Помимо шестидесяти четырех, которые предпочли не присоединяться к операции, с тех пор, как мы вышли из Малковы, сбежали одиннадцать дезертиров и пятеро заболели.

Коска отмахнулся:

– Некоторая убыль неизбежна. Чем меньше нас, тем больше слава каждого, не так ли, Сворбрек?

Писатель, курьезный каприз в этой операции, выглядел как угодно, только не убежденно.

– Я… полагаю.

– Славу сложно посчитать, – сказал Дружелюбный.

– Совершенно верно, – посетовал Коска. – Как честь, и добродетель, и все прочие желанные непостижимости. Но чем нас меньше, тем доля добычи выше.

– Добычу можно посчитать.

– И взвесить, и почувствовать, и выставить на свет[SSG1], – сказал капитан Брачио, мягко потирая свой вместительный живот.

– Разумное расширение довода, – Коска завернул вощеные кончики усов, – может быть все эти высокие идеалы целого мира не стоят и ломаного гроша.

Лорсен содрогнулся от сильнейшего омерзения.

– В таком мире я бы жизни не вынес.

Старик ухмыльнулся.

– И все-таки вы тут. Джубаир на месте?

– Скоро, – проворчал Брачио. – Мы ждем его сигнала.

Лорсен вдохнул сквозь сжатые зубы. Толпа безумцев, ждущих сигнала самого безумного.

– Еще не поздно, – Сафин говорил тихо, чтобы не услышали остальные. – Мы можем остановить это.

– Зачем? – Джубаир обнажил меч, увидел страх в глазах Сафина и почувствовал жалость и презрение к нему. Страх рождался из высокомерия. Из убеждения, что не все совершается по воле Бога и может быть изменено. Но ничего нельзя изменить. Джубаир принял это много лет назад. С тех пор он и страх стали полностью неведомы друг другу.

– Это то, чего хочет Бог, – сказал он.

Большинство отказываются видеть правду. Сафин уставился на него, словно он был психом.

– Зачем Богу желать наказывать невинных?

– О невинности не тебе судить. Как не дано человеку понять замысел Бога. Если Он хочет кого-то спасти, Ему нужно лишь отвести мой меч в сторону.

Сафин медленно тряхнул головой.

– Если это твой Бог, я в него не верю.

– Что за Богом был бы Он, если бы твоя вера могла создать хоть ничтожную разницу? Или моя, или чья угодно? – Джубаир поднял клинок, и солнечный свет осветил длинное прямое лезвие, сверкая на множестве зарубок и засечек. – Не верь в этот меч, но он все равно тебя зарубит. Он Бог. Мы все идем Его путями, не взирая ни на что.

Сафин снова тряхнул своей маленькой головой, будто это могло все изменить.

– Что за священник научил тебя этому?

– Я видел, каков мир, и сам рассудил, каким он должен быть. – Он взглянул через плечо – его люди собирались в лесу. Доспехи и оружие готовы к работе; лица напряжены.

– Мы готовы атаковать?

– Я был там, – Сафин указал на Сквердил. – У них есть три констебля, и два из них идиоты. Не уверен, что нужна решительная атака.

В самом деле, укреплений было мало. Раньше город окружал забор из необструганных бревен, но он был частично снесен, чтобы дать городу расти. Крыша деревянной сторожевой башни была покрыта мхом, и кто-то прикрепил веревку для сушки белья к одной из ее опор. Духов давно выбили из этой страны, и горожане, очевидно, не ожидали угрозы. Скоро они осознают ошибку.

Взгляд Джубаира скользнул по Сафину.

– Я устал от твоего брюзжания. Подавай сигнал.

У скаута в глазах было нежелание и горечь, но он подчинился, хватая зеркало, и двинулся к краю леса, чтобы подать сигнал Коске и остальным. Это было нормально для него. Если бы он не подчинился, Джубаир скорее всего убил бы его и был бы прав.

Он закинул голову и улыбнулся голубому небу сквозь черные ветви, черные листья. Он мог делать что угодно и был бы прав, потому что он сделал себя усердной марионеткой замысла Бога и, поступая так, освобождал себя. Один он свободен, окруженный рабами. Он был достойнейшим в Близкой Стране. Достойнейшим в Земном Круге. Он не испытывал страха: Бог был с ним.

Бог был везде, всегда.

Как может быть иначе?

Проверив, что его не видно, Брачио вытянул медальон из рубашки и открыл. Два крошечных портрета настолько выцвели и покрылись пузырями, что никто иной не увидел бы ничего, кроме грязи, но Брачио их знал. Он нежно потрогал пальцами эти лица, и в его мыслях они были там, где он их оставил так давно – приятные, совершенные и улыбающиеся.

– Не волнуйтесь, детки, – проворковал он им. – Я скоро вернусь.

Мужчина должен выбрать, что важно, и оставить все прочее псам. Беспокойся обо всем, и не сделаешь вовсе ничего хорошего. Он был единственным здравомыслящим человеком в Компании. Димбик был самовлюбленным глупцом. Джубаир и рассудок были друг другу совершенно не знакомы. При всей свой ловкости и хитрости Коска был мечтателем – это дерьмо с биографом было тому доказательством.

Брачио был достойнейшим из них, поскольку он знал себе цену. Ни возвышенных идеалов, ни великих иллюзий. Он был здравомыслящим человеком, со здравыми амбициями, делал то, что должен, и был доволен. Его дочери были единственным, что для него имело значение. Новые платья, хорошая еда, хорошее пособие и хорошая жизнь. Лучшая жизнь, чем, черт возьми, прожил он …

– Капитан Брачио! – пронзительный крик Коски, громче обычного, вернул его в настоящее. – Сигнал!

Брачио со стуком захлопнул медальон, вытер влажный глаз тыльной стороной кулака и расправил ремень, на котором висели его ножи. Коска засунул одну ногу в стремя и подпрыгивал – раз, два, три, – прежде чем снова принялся тянуть позолоченную луку седла. Его выпученные глаза поравнялись с ней, и он застыл.

– Не мог бы кто-нибудь…

Сержант Дружелюбный подсунул руку под его задницу и без усилий затащил его в седло. Оказавшись на коне, Старик мгновение восстанавливал дыхание, затем с некоторым усилием вытащил клинок и поднял его ввысь.

– Обнажите мечи! – Он обдумал это. – Или более дешевое оружие! Давайте… сделаем что-то хорошее!

Брачио указал на гребень холма и взревел:

– Поехали!

С восторженным возгласом передний ряд пришпорил лошадей и загрохотал в ливне грязи и сухой травы. Коска, Лорсен, Брачио и остальные рысили следом, как подобает командирам.

– И это все? – Брачио услышал ворчание Сворбрека, когда жалкая долина, ее пестрые поля и пыльные маленькие поселения попадали в поле зрения. Возможно, он ожидал высокий форт с башнями из золота и стенами из адаманта. Возможно, он таким и будет, когда он допишет сцену. – Это выглядит…

– Неужели? – бросил Темпл.

Стирийцы Брачио уже стекались энергичным галопом через поля к городу, пока кантийцы Джубаира стремились к нему с другой стороны – точки их лошадей чернели на фоне поднимающейся пылевой бури.

– Смотрите, как они идут! – Коска стащил шляпу и махнул ею. – Храбрые ребята, а? Энергия и жар! Как бы я хотел быть там, в атаке, со всеми!

– Правда? – Брачио помнил, как он командовал атакой, и это была жесткая, мучительная, опасная работа и бросалось в глаза отсутствие энергии и жара.

Коска подумал мгновение, напялил обратно шляпу на лысеющую голову и вложил меч обратно в ножны.

– Нет. Неправда.

Они закончили путь вниз пешком.

Если где и было сопротивление, к тому времени, как они прибыли в Сквердил, все было кончено.

В пыли у дороги сидел мужчина, прижав окровавленные руки к лицу, моргая на проезжающего Сворбрека. Овчарня была сломана и все овцы без нужды зарезаны, среди пушистых трупов уже возилась собака. Валялся опрокинутый на бок фургон, одно колесо все еще безнадежно скрипело, а кантийский и стирийский наемники свирепо спорили в выражениях, в которых было невозможно понять смысл. Еще двое стирийцев пытались снять дверь с петель. Еще один взобрался на крышу и неловко копался там, используя топор как лопату. Джубаир сидел на своей огромной лошади в центре улицы, указывая своим здоровым мечом и грохоча приказы, перемежая их малопонятными сентенциями о воле Бога.

Карандаш Сворбрека парил, его пальцы бегали по строкам, но он не мог думать о том, что написать. В конце он нелепо нацарапал: "Героизма не наблюдается".

– До чего дошли эти идиоты? – проворчал Темпл. Несколько кантийцев привязывали группу мулов к одной из стоек покрытой мхом городской сторожевой башни и хлестали их до пены в попытке ее свалить. Пока что безуспешно.

Сворбрек заметил, что многим приятно просто ломать вещи. Чем больше усилий потребовалось бы для починки, тем больше удовольствия. И в качестве иллюстрации этого правила четыре человека Брачио уронили кого-то на землю и неспешно били его, пока толстяк в переднике безуспешно пытался их успокоить.

Сворбрек редко видел даже легкое насилие. Диспут по поводу структуры повести между двумя его знакомыми авторами закончился весьма безобразно, но вряд ли это шло в сравнение с происходящим сейчас. Неожиданно обнаружив себя в центре сражения, Сворбрек почувствовал одновременно жар и холод. Ужасно страшно и ужасно возбуждающе. Он сторонился зрелища, страстно желая увидеть больше. Разве не за этим он пришел? Быть свидетелем крови, разврата, свирепости в их наивысшей интенсивности? Чувствовать запах опорожненных кишок и слышать звериные вопли? Так он мог сказать, что видел это. Так он мог привнести убежденность и аутентичность в свою работу. Так он мог сидеть в фешенебельных салонах Адуи и беспечно разглагольствовать о темной правде войны. Возможно, не высшие мотивы, но определенно и не самые низкие. Он не высказывал притязаний быть достойнейшим в Земном Круге, в конце концов.

Просто лучшим писателем.

Коска выгрузился из седла, поворчал, возвращая жизнь в древние бедра, а затем несколько чопорно направился к предполагаемому миротворцу в фартуке.

– Добрый день! Я Никомо Коска, генерал-капитан Компании Милосердной Руки. – Он указал на четверых стирийцев, чьи локти и палки вздымались и падали, так как они продолжали избиение. – Вижу, вы уже познакомились с некоторыми моими храбрыми компаньонами.

– Я Клай, – сказал толстяк, его подбородок дрожал от страха. – Я тут владею лавкой…

– Лавкой? Великолепно! Можно нам посмотреть? – люди Брачио уже вытаскивали товары охапками под чутким руководством сержанта Дружелюбного. Который, без сомнения, следил, чтобы воровство в Компании оставалось в приемлемых пределах. Воровство вне Компании, похоже, полностью поощрялось. Сворбрек отложил карандаш. Следующая заметка об отсутствии героизма казалась избыточной.

– Берите все, что нужно, – сказал Клай, демонстрируя покрытые мукой ладони. – Нет нужды в насилии. – Паузу нарушили падение стекла и дерева и стоны человека на земле, которого изредка и без энтузиазма попинывали. – Могу я спросить, зачем вы здесь?

Лорсен шагнул вперед.

– Мы здесь, чтобы выкорчевать измену, господин Клай. Мы здесь, чтобы подавить восстание.

– Вы… из Инквизиции?

Лорсен не ответил, но тишина говорила сама за себя.

Клай сглотнул.

– Здесь нет восстания, уверяю вас. – Хотя Сворбрек почувствовал фальшь в его голосе. Что-то большее, чем понятнуя нервозность. – Мы не интересуемся политикой…

– Точно? – профессия Лорсена очевидно тоже требовала острого глаза на ухищрения. – Закатай рукава!

– Что? – торговец попытался улыбнуться, возможно надеясь разрядить обстановку легкими движениями мясистых рук, но Лорсен не собирался разряжаться. Он дернул пальцем, и двое крепких практиков в масках и капюшонах поспешили вперед.

– Раздеть его.

Клай попытался извернуться.

– Подождите…

Сворбрек вздрогнул, когда один из них бесшумно ударил торговца в живот и тот сложился пополам. Второй сорвал его рукав и выкрутил голую руку. Жирный текст на Старом Языке был вытатуирован от его запястья к локтю. Немного выцветший с годами, но все еще четкий.

Лорсен немного повернул голову, чтобы прочесть.

– " Свобода и правосудие ". Благородные идеалы, с которыми все мы можем согласиться. Как они совмещаются с резней невинных граждан Союза, устроенной повстанцами в Ростоде?

Торговец только сейчас восстановил дыхание.

– Я никогда никого не убивал в своей жизни, клянусь! – его лицо покрылось потом. – Татуировка – глупость из молодости! Хотел произвести впечатление на женщину! Я не разговаривал с повстанцами двадцать лет!

– И ты полагал, что можешь сбежать от твоих преступлений сюда, за границы Союза?

Сворбрек раньше не видел улыбку Лорсена и предпочел бы больше ее не видеть.

– У инквизиции его Величества руки длиннее, чем ты можешь представить. И долгая память. Кто еще в этой жалкой куче лачуг питает симпатии к повстанцам?

– Думаю, если они их и не питали, когда мы прибыли, – услышал Сворбрек шепот Темпла, – все будут питать, когда мы уедем.

– Ни один, – Клай тряхнул головой. – Никто не желает причинить зло, и я меньше всех…

– Где в Близкой Стране найти повстанцев?

– Откуда мне знать? Я сказал бы, если б знал!

– Где лидер повстанцев Контус!

– Кто? – Торговец мог только пялиться. – Я не знаю.

– Мы посмотрим, что ты знаешь. Уведите его внутрь. Достаньте мои инструменты. Свободу я тебе обещать не могу, но, по крайней мере, здесь сегодня будет правосудие.

Два практика утащили невезучего торговца в его лавку, уже полностью зачищенную от всего ценного. Лорсен прошествовал следом, так же нетерпеливо жаждущий начать свою работу, как и наемники, когда начинали свою. Последний практик принес в одной руке деревянный отполированный ящик с инструментами. Другой рукой он тихо закрыл дверь. Сворбрек сглотнул и решил отложить записную книжку. Он не был уверен, что ему придется сегодня что-то писать.

– Зачем повстанцы наносят себе татуировки? – пробормотал он. – Так их чертовски легко определить.

Коска косился на небо и обмахивал себя шляпой, заставляя развеваться редкие волосы.

– Гарантируют свои обязательства. Гарантируют, что пути назад не будет. Они гордятся ими. Чем больше они сражаются, тем больше татуировок добавляют. Я видел под Ростодом повешенного с руками, полностью ими покрытыми. – Старик вздохнул. – Но люди делают все что угодно в пылу момента, что потом, по трезвому размышлению, оказывается не очень разумным.

Сворбрек поднял брови, лизнул карандаш и скопировал это на бумагу. Дикий крик раздался из-за закрытой двери, затем еще. Было трудно сосредоточиться. Несомненно, человек был виновен, но Сворбрек не мог не поставить себя на место торговца, и ему там не нравилось. Он щурился на окружающий банальный грабеж, беспечный вандализм, обычное насилие; поискал, обо что бы вытереть вспотевшие руки и в конце концов вытер их об рубашку. Похоже, все его манеры стремительно деградировали.

– Я ожидал, что это будет несколько более…

– Славно? – спросил Темпл. У юриста, который хмуро смотрел на лавку, на лице было выражение сильнейшего отвращения.

– Воинская слава в этих землях редка, как золото, друг мой! – сказал Коска. – Или как верность в женщинах, если уж на то пошло! Вы можете это использовать.

Сворбрек потрогал карандаш.

– Эээ…

– Но жаль, вас не было со мной при осаде Дагоски! Там славы было на тысячу историй! – Коска тронул его за плечо и вытянул другую руку, словно там наступал сияющий позолотой легион, а не шайка бандитов вытаскивала барахло из дома. – Бесчисленные гурки маршировали перед нами! Мы бесстрашно выстроились на вздымающихся стенах, демонстрируя им наше пренебрежение! Затем, по приказу…

– Генерал Коска! –через улицу спешил Берми, отшатнулся назад, поскольку перед ним прогрохотали две лошади, тащившие скачущую за ними вырванную дверь, затем опять побежал, отгоняя шляпой поднятую ими пыль. – У нас проблема. Какой-то ублюдок-северянин захватил Димбика, положил…

– Стоп. – Коска нахмурился. – Какой-то ублюдок-северянин?

– Точно.

– Один… ублюдок?

Стириец почесал в грязных золотистых волосах и натянул шляпу.

– Здоровый.

– А сколько людей у Димбика?

Дружелюбный ответил, пока Берми думал об этом:

– В подразделении Димбика сто восемнадцать человек.

Берми развел руки, снимая с себя всю ответственность.

– Если мы что-нибудь сделаем, он убьет капитана. Он сказал привести командующего.

Коска зажал морщинистую переносицу двумя пальцами.

– Где этот громадный похититель? Будем надеяться, его можно уговорить, пока он не уничтожил всю Компанию.

– Там.

Старик рассмотрел выцветшую вывеску над дверьми.

–Дом Колбасы Стафера. Непривлекательное название для борделя.

Берми покосился наверх.

– Думаю, это постоялый двор.

– Еще непривлекательнее. – Немного вдохнув, Старик шагнул через порог, звякнули позолоченные шпоры.

Глазам Сворбрека понадобилось время, чтобы привыкнуть. Свет проникал через щели в обшивке стен. Два стула и стол были перевернуты. Несколько наемников стояли вокруг; оружие – включая два копья, два меча, топор и два арбалета – направлено на похитителя заложника, который сидел за столом в центре комнаты.

Он не выказывал и тени нервозности. В самом деле – здоровый северянин. Волосы висели вокруг лица и смешивались с оборванным мехом на его плечах. Он фыркал и невозмутимо жевал; тарелка мяса и яиц стояла перед ним; в левом кулаке он неловко, как ребенок, держал вилку. Его правый кулак намного профессиональней держал нож. Который прижимался к глотке капитана Димбика, чье лицо с выпученными глазами было беспомощно придавлено к столу.

Сворбрек задержал дыхание. Вот здесь был если не героизм, то уж точно бесстрашие. Однажды он опубликовал спорные материалы, и это потребовало выдающейся силы воли, но вряд ли он мог понять, как у человека может быть невозмутимое лицо в такой ситуации. Легко быть храбрым среди друзей. А когда мир против тебя, и ты пробиваешь путь, невзирая ни на что – вот где храбрость. Он лизнул карандаш, чтобы написать заметку об этом. Северянин посмотрел на него, и Сворбрек заметил что-то блестящее за гладкими волосами. Он ощутил леденящий шок. Левый глаз мужчины был сделан из металла, блестящего в сумраке харчевни, его лицо было обезображено ужасным шрамом. В другом глазу была лишь громадная решимость. Как если бы он с трудом сдерживал себя, чтобы не перерезать Димбику глотку, только чтобы посмотреть, что случится.

– Не может быть! – Коска воздел руки. – Сержант Дружелюбный, смотри-ка, это наш старый собрат по оружию!

– Коул Шиверс[12], – тихо сказал Дружелюбный, не отводя глаз от северянина. Сворбрек здраво полагал, что взгляд не может убить, но даже так он был очень рад, что не стоит между ними.

Не убирая клинок от шеи Димбика, Шиверс спокойно взял вилкой яйцо, пожевал, словно никому из присутствующих больше нечем было заняться, и проглотил.

– Еблан пытался отнять мои яйца, – сказал он скрежещущим шепотом.

– Вы невежественное животное, Димбик! – Коска повернул один из стульев и поставил его напротив Шиверса, водя пальцем перед багровым лицом капитана. – Надеюсь, это будет вам уроком. Никогда не отнимайте яйца у человека с железным глазом.

Сворбрек записал это, хотя это был афоризм ограниченного применения. Димбик пытался заговорить, возможно, представить свое мнение, и Шиверс прижал суставы пальцев и нож чуть сильнее к его глотке, вызвав у него булькающий звук.

– Это твой друг? – проворчал северянин, хмуро глядя на Димбика.

Коска напыщенно пожал плечами.

– Димбик? Он небесполезен, но вряд ли могу сказать, что он достойнейший в Компании.

Капитану Димбику было трудно выразить несогласие из-за кулака северянина, столь сильно сжавшего его горло, что он едва мог дышать; но он выразил, и весьма основательно. Он был единственным в Компании с хоть каким-то представлением о дисциплине, или достоинстве, или пристойном поведении, и посмотрите, куда это его привело. Его душит варвар в дикой рыгаловке.

И чтобы сделать все еще хуже, или по крайней мере не лучше, его командующий офицер по всей видимости собирается беззаботно поболтать с его противником.

– Каковы шансы? – спрашивал Коска. – Встретиться снова через столько лет, за столько миль оттуда, где мы впервые встретились. Сколько миль, как думаешь, Дружелюбный?

Дружелюбный пожал плечами.

– Не хотел бы гадать.

– Я думал, ты вернулся на север.

– Я вернулся. Я пришел сюда. – Очевидно, Шиверс не любил приукрашивать факты.

– Зачем?

– Ищу девятипалого человека.

Коска пожал плечами.

– Ты мог бы отрезать один Димбику и прекратить поиски.

Димбик начал фыркать и извиваться, скрученный своей собственной перевязью, Шиверс вонзил кончик ножа в его шею и вернул на стол.

– Я ищу конкретного девятипалого, – донесся его скрипучий голос без намека на волнение. – Слышал, что он может быть здесь. У Черного Кальдера есть к нему счет. Поэтому и у меня.

– Мало счетов ты оплатил в Стирии? Месть плоха для бизнеса. И для души, а, Темпл?

– Так я слышал, – сказал юрист, которого Димбик видел лишь краем глаза. Как же Димбик ненавидел этого человека! Всегда соглашается, всегда одобряет, всегда выглядит, будто он знает лучше, но не говорит.

– Оставлю душу священникам, – донесся голос Шиверса, – а бизнес торговцам. Счета я понимаю. Блядь! – Димбик хныкнул, ожидая конца. Раздался звон, вилка северянина упала на стол, яйцо расплескалось по полу.

– Вот увидишь, двумя руками легче. – Коска махнул наемникам у стен. – Господа, вы свободны. Шиверс старый друг, и ему не причинят вреда. – Всевозможные луки, клинки и дубины понемногу опустились. – Допускаешь ли ты, что можешь теперь освободить капитана Димбика? Один умрет, и остальные не успокоятся. Как утята.

– В утятах больше боевого духа, чем в этой толпе, – сказал Шиверс.

– Они наемники. Драка – последнее, что у них на уме. Почему бы тебе не присоединиться? Это было бы как в старые добрые времена. Товарищество, смех, волнение!

– Яд, предательство, жадность? Я понял, что лучше работаю один. – Давление на шею Димбика внезапно ослабло. Он, кашляя, вдохнул, когда его подняли за воротник и швырнули, крутящегося, через комнату. Его ноги беспомощно ударились, когда он врезался в одного из своих ребят, и они, запутавшись, упали под стол.

– Я дам тебе знать, если натолкнусь на любого девятипалого человека, – сказал Коска, упирая руки в колени, обнажая желтеющие зубы и поднимаясь на ноги.

– Дай. – Шиверс спокойно начал резать мясо ножом, который только что был готов закончить жизнь Димбика. – И закрой дверь, когда будешь выходить.

Димбик стоял, тяжело дыша, касаясь одной рукой раны, оставленной на его горле, и свирепо глядя на Шиверса. Он с огромной радостью убил бы это животное. Или, по крайней мере, отдал бы приказ убить его. Но Коска сказал, что никто не причинит ему вреда, а Коска, к добру или худу – хотя скорее к худу, – был его командующим офицером.

В отличие от остальных из этой дряни, Димбик был солдатом. Он серьезно воспринимал такие вещи, как уважение, повиновение и устав. Даже если больше никто не воспринимал. Особенно потому, что никто не воспринимал. Он вернул измятую перевязь на место, чувствуя отвращение оттого, что потертый шелк был выпачкан в яйце. Какой прекрасной была когда-то эта перевязь. Никто не знает. Он скучал по армии. По настоящей армии, а не этой извращенной насмешке над военной жизнью.

Он был достойнейшим в Компании, и его подвергали презрению. Давали минимальную власть, худшие задания, жалкую долю добычи. Он выправил свой обветшалый мундир, достал расческу и причесался, затем широким шагом покинул сцену своего позора и вышел на улицу с самым подтянутым видом, на какой был способен.

В приюте безумных, как он полагал, нормальный человек будет выглядеть психом.

Сафин чуял дым в воздухе. Это возвращало его к воспоминаниям о других битвах, случившихся много лет назад. Битвам, в которых необходимо было сражаться. Или так сейчас казалось. Он ушел от сражений за свою страну к сражению за друзей, за свою жизнь, за выживание, за… за что бы то ни было. Люди, пытавшиеся уничтожить сторожевую башню, бросили это дело и теперь сидели с мрачным видом, передавая друг другу бутылку. Инквизитор Лорсен стоял рядом, еще мрачнее.

– Ваше дело с торговцем закончено? – спросил Коска, спускаясь по ступеням постоялого дома.

– Закончено, – отрезал Лорсен.

– И что открылось?

– Он умер.

Пауза.

– Жизнь – это море печалей.

– Некоторые не могут выдержать суровый допрос.

– Осмелюсь заметить, моральный распад приводит к слабостям сердца.

– Итог тот же, – сказал инквизитор. – У нас есть список наставника с перечнем поселений. За этим идет Лоббери, затем Аверсток. Собирайте Компанию, генерал.

Брови Коски нахмурились. Это было самое сильное беспокойство, что Сафин увидел на его лице за день.

– Можем мы, по крайней мере, остаться на ночь? Отдохнуть, насладиться гостеприимством местных…

– Новости о нашем прибытии не должны достигнуть повстанцев. Праведные не могут задерживаться. – Лорсен умудрился сказать это без тени иронии.

Коска надул щеки.

– Праведные работают без устали, не так ли?

Сафин почувствовал иссушающую беспомощность. Он с трудом мог поднять руки, он внезапно так устал. Если б только здесь был праведный человек, на которого можно опереться, но единственным таким был он сам. Достойнейший в Компании. Он не гордился этим. У лучшего опарыша в помойке было бы больше оснований для гордости. Он был единственным человеком здесь с остатками совести. За исключением Темпла, пожалуй. И Темпл проводил каждое мгновение бодрствования в попытках уверить себя и окружающих, что совести у него нет совсем. Сафин наблюдал за ним. Он стоял позади Коски, немного ссутулившись, словно прятался, пальцы откручивали пуговицы рубашки. Человек, который мог быть всем, боролся ни за что. Но посреди этой глупости и разрушения, растрата потенциала одного человека вряд ли стоила замечания. Мог ли Джубаир быть правым? Был ли Бог мстительным убийцей, наслаждающимся разрушением? В тот момент сложно было доказать обратное.

Здоровый северянин стоял на крыльце перед Домом Колбасы Стафера и наблюдал, сжимая поручни огромными кулаками, как они садились на лошадей, и полуденное солнце сверкало в мертвом металлическом шаре глаза.

– Как вы это опишете? – спрашивал Темпл.

Сворбрек хмурился, глядя в записную книжку; его карандаш завис; затем он осторожно закрыл ее.

– Я могу умолчать об этом эпизоде.

Сафин фыркнул.

– Надеюсь, вы о многом умолчите.

Хотя, следовало признать, Компания Милосердной Руки вела себя в этот день необыкновенно сдержанно. Они оставили Сквердил за собой лишь с небольшими жалобами о скудности добычи, повесив голое тело торговца на сторожевой башне, и знак вокруг его шеи провозглашал его участь уроком для повстанцев Близкой Страны. Смогли бы повстанцы услышать этот урок, и что они могли бы из него извлечь, Сафин не знал. Еще два человека висели рядом с торговцем.

– Кем они были? – спросил Темпл, хмурясь и оглядываясь назад.

– Думаю, молодой был застрелен, когда убегал. Не уверен насчет другого.

Темпл скривился, дернулся и потеребил потертый рукав.

– И что мы можем поделать?

– Только следовать за своей совестью.

Темпл зло обернулся на него.

– Для наемника ты говоришь о совести слишком много!

– А зачем интересуешься, если это тебя не волнует?

– Насколько мне известно, ты все еще берешь деньги Коски!

– Если я остановлюсь, остановишься ли ты?

Темпл открыл рот, затем бесшумно закрыл, уставился на горизонт, теребя рукав, снова и снова.

Сафин вздохнул.

– Бог знает, я никогда не утверждал, что я хороший человек. – Пара далеких домов запылали, и он смотрел на колонны дыма, поднимающиеся в небо. – Просто достойнейший в Компании.

Дата добавления: 2015-07-18