О Боже, Пыль

– Просыпайся.

– Нет. – Темпл постарался натянуть свой жалкий клочок одеяла на лицо. – Пожалуйста, Боже, нет.

– Ты должен мне сто пятьдесят три марки, – сказала Шай, глядя вниз. Каждое утро одно и то же. Если только можно назвать это утром. В Компании Милосердной Руки мало кто пошевелился бы, пока солнце хорошенько не поднимется, если только на горизонте не маячила добыча, и нотариус шевелился последним. В Сообществе все делали по-другому. Над Шай все еще мерцали яркие звезды, а небо вокруг было лишь слегка светлее, чем смоль.

– Каков был изначальный долг? – проворчал он, пытаясь вычистить из горла вчерашнюю пыль.

– Сто пятьдесят шесть.

– Что? – Девять дней спиноломного, кромсающего легкие, обдирающего ягодицы труда, и он снизил счет меньше чем на три марки. Можно говорить что угодно о Никомо Коске, но старый ублюдок был щедрым нанимателем.

– Бакхорм приплюсовал тебе три за ту корову, что ты вчера потерял.

– Я не более чем раб, – тихо прошептал Темпл.

– Ты хуже. Раба можно продать. – Шай пнула его ногой, и он, ворча, с трудом поднялся, натянул сапоги, которые были ему велики, на ноги, покрытые росой оттого, что высовывались из-под одеяла, которое было ему мало. Натянул свою куртку поверх единственной засохшей от пота рубахи, и похромал к фургону повара, хватаясь за свой задубевший от седла зад. Он сильно хотел заплакать, но не стал, чтобы не доставлять Шай удовольствия. Не то чтобы что-то доставляло ей удовольствие.

Он стоял, больной и жалкий, с трудом глотая холодную воду и полусырое мясо, которое прошлой ночью было закопано в костер. Люди вокруг него готовились к дневным трудам, тихо говорили, выдыхая пар от рассветной прохлады. Говорили о золоте, которое ждало их в конце путешествия, говорили с широко раскрытыми глазами, будто речь шла не о желтом металле, а о секрете существования, который они надеялись найти написанным на скалах в этих не нанесенных на карту местах.

– Ты снова следишь за стадом, – сказала Шай.

Множество прежних профессий Темпла включали грязь, опасность, бесперспективную работу, но ни одна не приближалась по своей мучительной смеси скуки, дискомфорта и ничтожности оплаты к перегону стада вслед за Сообществом.

– Снова? – его плечи упали, словно ему сказали, что он проведет утро в аду. Что и было на самом деле, в той или иной мере.

– Нет, я шучу. Твои юридические навыки пользуются большим спросом. Хеджес хочет, чтобы ты подал прошение Королю Союза от его лица, Лестек решил создать новую страну и нуждается в совете по Конституции, а Плачущая Скала просит написать дополнение к завещанию.

Они стояли почти в темноте; через пустоту дул ветер, открывая дыру рядом с его подмышкой.

– Я слежу за стадом.

– Да.

Темпл искушался поумолять, но в этот раз его гордость устояла. Возможно за ланчем он будет умолять. Вместо этого он взял кучу захудалой кожи, которая служила ему седлом и подушкой, и похромал к своему мулу. Тот следил за его приближением, глаза вспыхнули ненавистью.

Темпл сделал все что мог, чтобы сделать мула своим партнером в этом неудачном деле, но зверя было не убедить смотреть на обстоятельства в таком свете. Темпл был его заклятым врагом, и мул использовал каждую возможность укусить его или взбрыкнуть, а однажды улучил незабываемую возможность пописать на его жмущие сапоги, пока он пытался на него взобраться. В конце концов он оседлал и повернул упрямое животное в конец колонны. Передние фургоны уже катились, и их скрипящие колеса уже поднимали пыль.

О Боже, пыль.

Даб Свит, озабоченный духами после стычки Темпла, повел Сообщество в сухие просторы выжженной травы и выгоревшей на солнце ежевики, где можно было лишь смотреть на высушенную землю и взбалтывать пыль. Чем дальше ты был к концу колонны, тем более близкими компаньонами становились ты и пыль, а Темпл провел шесть дней в самом конце. Большую часть времени пыль заслоняла солнце и погружала его в плотный бесконечный мрак, ландшафт стирался, фургоны исчезали, часто коровы прямо впереди выглядели как иллюзорные фантомы. Каждая его частичка была высушена ветром и пропитана пылью. А если не задушит пыль, то вонь животных довершит дело.

Он мог бы достичь того же эффекта, натирая задницу четырнадцать часов кряду проволочной мочалкой и поедая смесь песка с коровьим дерьмом.

Несомненно, ему следовало радоваться удаче и благодарить Бога за то, что он жив, и все же трудно было испытывать признательность за эту пытку пылью. В конце концов, благодарность и чувство обиды вечные братья. Снова и снова он размышлял о том, как мог бы сбежать, ускользнуть от удушающего долга и быть свободным, но пути не было, не считая самого легкого. Окруженный сотнями миль открытой местности, он был заключен в тюрьму так же верно, как если бы сидел в клетке. Он горько жаловался каждому, кто стал бы слушать, то есть никому. Ближайшим всадником был Лиф, и парень, очевидно, мучился подростковой влюбленностью к Шай, помещая ее где-то между возлюбленной и матерью, и демонстрировал почти комичные крайности ревности, когда бы она ни говорила или смеялась с другим мужчиной, что, к несчастью для него, случалось часто. Хотя ему нечего было волноваться. У Темпла не было романтических планов на главаря его мучителей.

Хотя приходилось признать, было что-то странно интересное в этой ее быстрой, сильной, точной манере. Всегда в движении, сперва работа, а после отдых; стоит, когда другие сидят, вертит в руках шляпу, или пояс, или нож, или пуговицы рубашки. Иногда он ловил себя на мысли, вся ли она такая твердая, как было ее плечо под его рукой. Как ее бок, который был прижат к нему. Целуется ли она так же неистово, как торгуется…?

Когда Свит, наконец, вывел их к жалкой струйке ручья, животных и людей едва удалось удержать от бешеного рывка к воде. Животные вклинивались и карабкались друг на друга, взбив прозрачную воду до коричневой. Дети Бакхорма веселились и плескались. Ашжид благодарил Бога за Его щедрость, пока его идиот кивал и хихикал, и наполнял питьевые бочки. Иозив Лестек касался своего бледного лица и подробно цитировал пасторальные стихи. Темпл нашел местечко выше по течению и шлепнулся на спину в мшистую траву, широко улыбаясь, и влага проникала сквозь его одежду. Его стандарт приятных ощущений определенно был понижен за последние несколько недель. Фактически, он весьма наслаждался теплом солнца на лице, пока оно внезапно не скрылось.

– То, что моя дочь отдала за тебя свои деньги, ничего для тебя не значит? – Над ним стоял Ламб. Лулин Бакхорм этим утром постригла своим детям волосы, и северянин неохотно позволил поставить себя в конец очереди. С постриженными седыми волосами и бородой он выглядел больше, тверже и даже более покрытым шрамами.

– Думаю, она получит прибыль, если ей придется продать меня на мясо.

– Не стал бы исключать такую возможность, – сказал Ламб, предлагая флягу.

– Она жесткая женщина, – сказал Темпл, взяв ее.

– Не совсем. Спасла тебя, разве нет?

– Спасла, – пришлось ему признать, хотя он думал, что смерть, возможно, была бы приятнее.

– Полагаю, значит, она довольно мягкая, а?

Темпл пополоскал рот водой.

– Она определенно выглядит чем-то разозленной.

– Ее часто разочаровывали.

– К сожалению, я вряд ли исправлю эту тенденцию. Я всегда был сильно разочаровывающим человеком.

– Я знаю это чувство. – Ламб медленно почесывал укороченную бороду. – Но всегда есть завтра. В другой раз делай лучше. Такова жизнь.

– Поэтому вы двое здесь? – спросил Темпл, передавая флягу назад. – Чтобы начать все с нуля?

Взгляд Ламба дернулся на него.

– Шай тебе не сказала?

– Когда она говорит со мной, это по большей части о наших долгах, и как медленно я по ним расплачиваюсь.

– Слышал, это идет не быстро.

– Каждая марка как год жизни.

Ламб сидел на корточках перед ручьем.

– У Шай есть брат и сестра. Их… забрали. – Он держал флягу под водой, поднимались пузыри. – Бандиты похитили их, сожгли нашу ферму и убили нашего друга. Они украли, наверное, двадцать детей и забрали их вверх по реке в сторону Криза. Мы едем за ними.

– Что будет, когда вы их найдете?

Ламб прижал крышку к фляге, достаточно сильно, чтобы его покрытые шрамами суставы пальцев большой правой руки побелели.

– Все, что понадобится. Я пообещал их матери охранять тех детей. Я нарушил много обещаний в свое время. Это я собираюсь сдержать. – Он сделал длинный вдох. – А что привело тебя к плаванью в реке? Я всегда неважно судил по людям, но ты не выглядишь как тип, который борется за новую жизнь на целине.

– Я убегал. Так или иначе, я выработал неплохую привычку к этому.

– В какой-то мере так было и у меня. Но я понял, что неприятности, куда бы я ни побежал… там и они. – Он предложил руку, чтобы помочь Темплу подняться, Темпл потянулся к ней и замер.

– У тебя девять пальцев.

Внезапно Ламб нахмурился, и больше не выглядел таким медленным и дружелюбным товарищем.

– Ты любитель утраченных пальцев?

– Нет, но… Возможно встречал одного. Он сказал, что его послали в Далекую Страну, чтобы найди девятипалого человека.

– Вероятно, я не единственный человек без пальца в Далекой Стране.

Темпл ощутил необходимость тщательно подбирать слова.

– У меня чувство, что ты из тех, кого такие как он могли бы искать. У него металлический глаз.

Ни тени узнавания.

– Человек без глаза ищет человека без пальца. Полагаю, слышал такую песню. Он назвал себя?

– Коул Шиверс.

Лицо Ламба скривилось, словно он вцепился во что-то кислое.

– Клянусь мертвыми. Прошлое не лежит себе спокойно там, где его положишь.

– Значит, ты его знаешь?

– Знал. Давным-давно. Но знаешь, как говорят – старое молоко киснет, а старые счеты лишь становятся слаще.

– Кстати, о счетах. – Вторая тень упала на него, и Темпл покосился. Шай снова стояла над ним, держа руки на бедрах. – Сто пятьдесят две марки. И восемь монет.

– О Боже! Почему ты просто не оставила меня в реке?

– Это вопрос, который я задаю себе каждое утро. – Ее остроконечный сапог пнул его в спину. – Теперь вставай. Маджуду нужен билль о частной собственности по поводу табуна лошадей.

– В самом деле? – спросил он, с надеждой в груди.

– Нет.

– Я снова еду за стадом.

Шай лишь ухмыльнулась, повернулась и ушла.

– Довольно мягкая, говоришь? – проворчал Темпл.

Ламб стоял, насухо вытирая руки о зад брюк.

– Всегда есть завтра.

Дата добавления: 2015-07-18