Примирение.

В северной части острова Окинава, в округе Кокурё, на побережье расположена деревня под названием Мотобэ, а рядом с ней стоит селение, известное как Сяка. После реставрации Мэйдзи Сяка была населена оки-навской знатью, неудовлетворенной новым режимом в Токио, и именно Сяка была главным источником бесконечных споров, которые год за годом будоражили округ Кокурё.

Случай, о котором я хочу вспомнить, произошел через пятнадцать лет после того, как я начал преподавать в школе; он имеет отношение к спору, возникшему между Сякой и близлежащим селением. Местная полиция оказалась не в состоянии уладить спор своими силами и, поскольку стороны никак не приходили к согласию, отправила материалы по этому вопросу на рассмотрение вышестоящей инстанции полицейскому управлению Нахи. Но поскольку спор имел политическую окраску, то на помощь были призваны члены совета округа, префектурный совет и само префектурное правительство. Как это ни странно, но меня тоже попросили присоединиться к третейскому суду. Я понятия не имел, да и сейчас не имею, зачем.

Я был членом педагогического совета маленькой школы, расположенной поблизости от залива Сэнно в округе Тюто, и в течение уже достаточно продолжительного отрезка времени надеялся на перевод в школу, находившуюся в центре Нахи, что было бы более удобно для моих занятий каратэ, но перевод по каким-то причинам задерживался. Мне было интересно, не потому ли, что я знал каратэ, меня так охотно выбрали в арбитры? Конечно же, ни у кого и в мыслях не было, будто я помогу разрешить спор в рукопашном бою, но многие из представителей спорящих сторон могли оказаться знатоками каратэ и благосклонно отнестись к моему присутствию.

В любом случае, я чувствовал, что отказываться неудобно, и попросил у директора своей школы короткий отпуск. Отпуск был мне предостав-лен. В те дни на Окинаве не было безлошадных повозок, поэтому мы отправились в путь рано утром в легких двухместных колясках, запряженных лошадьми. Поскольку расстояние между Нахой и Сякой было примерно пятьдесят миль, то нам пришлось, как мне помнится, дважды менять лошадей.

Прибыв на место, мы в полной мере ощутили атмосферу подозрительности и вражды, царившую в отношениях между двумя маленькими поселениями. И мы небезосновательно опасались, что ситуация может выйти из-под контроля и перерасти в открытое столкновение. Мы решили, проявив предельную тактичность, не допустить такого поворота событий.

По нашей просьбе жители обоих поселений собрались на нейтральной территории. Обмениваясь недружелюбными взглядами, обе противоборствующие стороны выстроились друг напротив друга, а арбитры расположились между ними. Неожиданно из обеих групп в одночасье вышли два человека и обратились ко мне практически с одинаковыми словами.

- Фунакоси, - услышал я, - а тебя что привело сюда?

Видя, что у меня есть знакомые в обоих враждующих лагерях, мои коллеги арбитры попросили меня попытаться самостоятельно примирить стороны. Видимо, они думали, что если у меня есть друзья в каждой деревне, то я смогу легко и быстро положить конец их распрям, но я, со своей стороны, не был преисполнен оптимизма и знал, что одно неверное слово может спровоцировать потасовку и отодвинет достижение мира на неопределенный срок.

Однако я согласился взять на себя эту ответственную задачу, решив, внимательно выслушивая аргументы обеих сторон, быть как можно более учтивым и беспристрастным. В течение двух последующих дней были моменты, когда казалось, что меня вот-вот разорвут на части неистовствующие жители то одной, то другой деревни попеременно. Но я проявлял выдержку и терпение, не принимал решений поспешно, и угрожавшему мне насилию так и не суждено было совершиться. В конце концов после двух дней внимательного выслушивания обеих сторон, я предложил компромиссное решение, которое оказалось приемлемым для всех. После того как мир был заключен, в начальной школе Сяки была проведена церемония празднования. Затем арбитры сели в свои повозки и вернулись в Наху.

Месяц спустя меня вызвали в отдел по делам образования при оки-навском префектурном правительстве, где мне сообщили о моем назначении в школу в центре Нахи. То, чего я так долго и горячо желал, наконец-то случилось, и благодарить за это я мог только каратэ, которое сослужило мне такую хорошую службу во время примирения жителей Мотобэ и Сяка.

Скромный человек.

Когда я был помощником преподавателя в нахской школе, мне дважды в день приходилось преодолевать расстояние в две мили, поскольку мы с женой в то время жили в Сюри, в доме ее родителей. Как-то раз в нашей школе было учительское собрание, которое длилось довольно долго, так что, когда я отправился домой, было уже очень поздно, и к тому же вскоре пошел дождь. Я решил позволить себе, раз в жизни, некоторую расточительность и нанял рикшу.

Чтобы скоротать время, я попытался завести разговор с рикшей и, к своему удивлению, обнаружил, что на все мои вопросы он давал чрезвычайно короткие ответы. Обычно рикши болтливы как цирюльники. Более того, тон его голоса был чрезвычайно вежлив, а язык выдавал в нем хорошо образованного человека. В то время на Окинаве было два типа рикш: хиругурума («дневной рикша») и ёругурума («ночной рикша»), и я знал, что некоторые из ночных рикш были опустившимися представителями мелкой знати.

И я подумал, не мог ли этот человек, который тащит меня по дороге в Сюри, быть кем-то из моих знакомых? Если да, то это было грубым нарушением правил приличия. Однако ответ на этот вопрос было не так-то просто получить: человек этот носил шляпу с широкими полями, благодаря которой ему удавалось скрывать от меня свое лицо.

Поэтому я прибегнул к уловке, которая, как я думал, позволит мне выяснить, кто же этот человек на самом деле. Я попросил его остановиться на минутку (якобы мне нужно было отправить естественные надобности). По тому, как он положил на землю ручки повозки, я понял, что это не обычный рикша, но когда, выходя из повозки, я попытался мельком заглянуть ему в лицо, он отвернулся в сторону. И все-таки было что-то до боли знакомое в осанке его высокого и стройного тела.

К этому времени дождь почти закончился, и бледная луна выглянула из-за туч. Облегчившись, я вернулся к повозке и снова попытался заглянуть в лицо рикши, но моя попытка вновь не увенчалась успехом. Расстроенный собственной несостоятельностью, я придумал новый план, который, как мне казалось, должен был сработать.

Мы прошли уже довольно большое расстояние, сказал я, и ты, должно быть, устал. Сегодня приятный вечер; почему бы нам не пройтись немного?

Человек согласился, но здесь меня вновь постигла неудача, поскольку он отказался идти рядом со мной. Он все время шел на шаг или два сзади. Неожиданно, на повороте дороги я развернулся и схватил ручки повозки, одновременно стараясь разглядеть черты его лица. Однако, как ни был я быстр, человек оказался еще быстрее, надвинув свою шляпу еще ниже и спрятав лицо. Теперь я знал абсолютно точно, что он не был обычным рикшей.

Я был почти уверен, что знаю, кто это. Я снял свою шляпу и сказал:

- Извините, что задаю этот вопрос, но вы, случайно, не господин
Суэёси?

Он вздрогнул, но тем не менее твердо ответил:

- Нет.

Какое-то время мы так и стояли, как на картине: я держал повозку, а он смотрел в землю, закрыв свое лицо широкой шляпой. Затем неожиданно, словно решившись, он снял свою шляпу и упал на колени. И я увидел, что не ошибся. Это и в самом деле был Суэёси. Я взял его за руку и помог подняться на ноги, а затем сам опустился на колени, назвав свое имя и прося прощения за свое неуместное любопытство. Мне было хорошо известно, что Суэёси происходил из семьи, принадлежавшей к высшему классу, ведущей свою родословную от воинов, к тому же он был опытнее меня в каратэ-до. Более того, он был признанным специалистом искусства боя на палках, а позже основал свою собственную школу бо-дзюцу.

Теперь, конечно, и речи не могло быть о том, чтобы он и дальше тащил меня в повозке. Идя рядом по направлению в Сюри, мы вели в высшей степени приятную беседу о каратэ и боевом искусстве владения палкой. Затем, вероятно смущенный тем, что я его узнал, он попросил меня никому не говорить о том, что он работаег рикшей. У него, как он мне сказал, была больная, прикованная к постели жена, и чтобы поддерживать ее и себя, а также покупать требующиеся ей лекарства, днем он работал фермером, а по ночам таскал повозку рикши.

Если бы он хотел славы и богатства, то, несомненно, смог бы их цобиться, но, вероятно, ценой компромиссов с собственной совестью, идти на которые он считал ниже своего достоинства. В этом отношении он был до последнего дюйма самураем, а та ловкость, с которой он управлялся с повозкой, свидетельствовала о его высокой компетентности в боевых искусствах. И хоть он умер вскоре после моего отъезда в Токио, я никогда не забуду тот вечер, проведенный в его компании. Для меня он навсегда останется совершенным воплощением духа самурая.

Дата добавления: 2015-07-12