Введение в Schizophrenie 8 страница

Следовательно, фобия одежды тоже позволяет нам понять, что бред не «берет начало» в фобии, точно также как он не «берет начало» в навязчивом «чтении», но что фобия — это уже выражение бредового настроения, «настроенности» [Gestimmtheit] «невыносимым» Ужасным. То, что демонстрирует случай Лолы, — это то, что существуют фобии и навязчивые идеи, основанные на бреде, на бредовом настроении.

Ясперс соглашается с Хагеном (Hagen), который утверждает, что у пациента появляется «чувство лишенности корней и ненадежности, которое с силой инстинкта побуждает его искать что-либо стабильное, за что можно держаться и цепляться»; и что «он может обрести это завершение и утешение только в идее, способом, очень похожим на способ здорового человека в аналогичных условиях». Это объяснение процесса, однако, содержит такие разнородные элементы, что оно требует более пристального рассмотрения. Аналогия со здоровым не представляется обоснованной. Надо признать, что в печали или отчаянии здоровый тоже может искать определенную идею и ухватиться за нее, чтобы обрести что-нибудь стабильное, за что можно держаться. Но хотя это описание имеет силу в отношении того, что происходит с менее серьезно больными пациентами, это неверно в случае Лолы. Учитывая генезис бреда преследования, мы должны быть особенно осторожны в принятии этого объяснения, насколько это касается феноменологических фактов. Оно правильно только теоретически, если мы сосредотачиваем внимание на результате: Лола в своем бреде преследования не страдала так ужасно, как на стадии суеверия. Но она «сама» не была причиной этого бреда, и она не переживает его как «завершение, укрепление или утешение». Здесь мы размышляем строго с позиций «нормальной психологии». Как мы обнаружили в экзистенциальном анализе, в случае Лолы более или менее «активное» решение «я» искать опору заменяется процессом омирения существования, которое следует его собственным нормам и течению. Мы не должны вменять «я» в вину чт/)-то, что «я», в его бреде, уже не в состоянии исполнить! Ожидать, что «я» будет по-прежнему принимать решения или по крайней мере оказывать некоторую помощь, противоречит антропологическому феномену бреда как таковому, т. к. там, где есть бред, уже не может быть никакого подлинного «я». Говорить о «бредовом «я»» было бы противоречием in adject о. Факт, что Хаген, как бы это ни было туманно, утверждает, что чувство «побуждает пациента с силой инстинкта» (что в любом случае предполагает соответственный недостаток участия со стороны «я»), демонстрирует, сам по себе, степень, в которой нам, в психопатологии, все еще недостает прочных фундаментальных понятий и основных посылок. Два подхода главным образом несут ответственность за неуспех психопатологии в области бреда. Либо делалась часто критикуемая попытка понять и объяснить бред с точки зрения нормальной психологии, либо бред объявляли научно «непонимаемым», и смотрели на него как на непостижимую загадку, которую можно в лучшем случае объяснить с позиций церебральной патологии.

На мой взгляд, дазайнсаналитические исследования конкретных случаев, по крайней мере, продемонстрировали, что существует путь к научному пониманию бреда (не путать с эмпатическим или психологическим пониманием) и что этот путь — это путь феноменологическо-антропологического исследования.

Как здесь уже было показано, мы можем приблизиться к научному пониманию бреда, только если мы осознаем, что мы имеем дело с определенной формой экзистенциального обессиливания [Entmächtigung] или, если воспользоваться синонимом, с определенной формой омирения. Мы намеренно говорим: «определенная форма»! Поэтому в нашу задачу входит продемонстрировать и точно описать каждую стадию этого процесса обессиливания, учитывая в то же время все возможные структурные звенья в структуре существования или бытия-в-мире.

В предыдущей главе было я показал, что, подобно подлинным фобиям, бред можно понять только с точки зрения экзистенциальной тревоги (и ни в коем случае не с помощью «аффекта тревоги»). «Мир» теперь больше не означает совокупность условий, которые существование выполняло без труда, но условие, явно детерминированное бытием как чем-то пугающим, условие враждебности, чего-то, что является, раз и навсегда, враждебным или угрожающим. Это проект мира, который больше не поддерживается любовью и доверием, да и не несет ни следа любви и доверия или близости к людям и вещам, которая следует из этих чувств *.

* Данная статья была завершена в 1945 году. В 1946 В. Шилази (W. Szilasi) опубликовал свой труд «Macht und Ohnmacht des Geistes» (Francke, Bern), в котором автор, следуя интерпретации Philebos Платона, с непревзойденной ясностью и выразительностью показывает необходимое единство тревоги и доверия как «первоначальной трансцендентальной силы...»

Аутизм и Тревога / «Аутизм» — как подчеркивалось в предыдущих исследованиях — это ни «настроенность», ни настроение, и, следовательно, он не должен интерпретироваться как таковой в экзистенциальном анализе. Случай Лолы подтверждает этот взгляд. Нам нужно только вспомнить то, что мы сказали об отсутствии материальности или согласованности ее проекта мира. Там, где «мир» больше не демонстрирует материального покрова, где «жизненный огонь» выгорел, и остался только «пепел», «настроенность» [Gestimmtheit] существования, его «способность быть настроенным» пострадала или совсем исчезла. Мы охарактеризовали Лолу как «выгоревший кратер», т. е. как человека, в котором почти все свободно текущие, непосредственные чувства были погашены. Вместо этого существованием овладела, даже уничтожила его (превратила в пепел) тревога. Но эта тревога (как я неоднократно подчеркивал) — это по существу не чувство или аффект, но выражение экзистенциальной тревоги, то есть истощения существования и его прогрессирующей утраты «мира». Конечно, утрата мира сопровождается утратой «я». Там, где существование уже не в состоянии свободно проектировать мир, оно к тому же претерпевает утрату «я». Это ясно осознал и выразил Шопенгауэр. Он был первым, кто сказал о возможности, что мы «могли бы осознать самим себя через самих себя, независимо от объектов познавательной способности и воли», хотя затем он добавляет, «но, увы, мы не можем этого сделать, и как только мы пытаемся сделать это и направляем нашу познавательную способность вовнутрь для абсолютного созерцания, мы теряем себя в бездонной пустоте и оказываемся похожими на полый стеклянный шар, из пустоты которого звучит голос, голос, чей источник нельзя обнаружить внутри; и пытаясь таким образом охватить самих себя, мы с содроганием хватаем только бессодержательный призрак»**.

** Ср. The World as Will and Representation, Book Four, Paragraph 54. Та же ситуация лаконично выражена Шилази (по отношению к Хайдеггеру) следующим образом: «Существование воспринимает как внешний мир то, что первоначально есть оно (существование) само».

Это (психологическое) описание взаимоотношения мира и «я» может, пожалуй, более ясно продемонстрировать психопатологу, что мы имеем в виду, чем дазайнсаналитическое описание. Когда мы говорим о «выгоревшем кратере», мы говорим об потерях как в существовании, так и в мире, даже несмотря на то, что они могут восходить к одному корню. «Из-за чего» тревоги и содрогания, о котором говорит Шопенгауэр; «по поводу чего» голого ужаса, как мы это называем, — это не объект и не враг, но призрачность или «бессодержательность» [Bestandlosigkeit] существования (лишенного «мира») как такового. В результате, с точки зрения экзистенциального анализа, мы больше не говорим о настроении или об аффекте (как в случае страха), но о потери мира и «я».

Следовательно, когда мы говорим об аутизме, мы должны прежде всего подумать об экзистенциальном анализе и об утратах мира и «я» (или по крайней мере об уменьшении потенциальных возможностей мира и «я»); и мы должны осознавать тот факт, что это «уменьшение» проявляется в первую очередь в уменьшении «способности быть настроенным». Неудивительно, что этот факт уже привлек внимание Э. Блейлера, автора понятия аутизма, хотя он думал в основном о возрастающих барьерах для позитивных чувств *.

* CM. «Das autistische Denken», Jahrbuch Bleuier und Freud, IV, 24: «По-видимому, сам по себе процесс Dementia praecox затрудняет образование таких позитивных аффективных тонов [Gefuehlstöne], в противном случае 'механизм удовольствия' должен был бы гораздо чаще приводить к экстазам или чувствам предельной радости; с другой стороны, нужно признать, что для того, чтобы создать для себя идеальный галлюцинаторный рай, требуется определенная творческая способность, которой обладает не каждый, кто становится шизофреником».

Именно это уменьшение потенциальной «способности быть настроенным», вызванное экзистенциальной тревогой, объясняет «отсутствие контакта с реальностью», снижение fonction du réel (Жане), отсутствие созвучия с окружающей средой и миром окружающих людей, настройки (Блейлер) или синхронности (Е. Минковский), и объясняет в частности аутистическое мышление. То, что аутистическое мышление «направляется» усилиями, что «мышление происходит на языке усилий без учета логики и реальности», все это с точки зрения психопатологии, не первопричина, а следствие экзистенциальной тревоги и уменьшения или уничтожения настраивающего потенциала, которое сопровождает последнюю.

Проблема галлюцинаций / Наши знания о галлюцинациях Лолы слишком скудны, чтобы позволить обстоятельное обсуждение. Тем не менее, этот случай, все же может бросить некоторый свет на проблему, поставленную галлюцинациями.

Факт, что галлюцинации сопутствуют аутизму, то есть, определенному состоянию существования, уже подчеркивался Блейлером. Но мне известна только одна статья, которая подробно объяснила проблему галлюцинаций на основании «структурно-аналитических» соображений. Я говорю о короткой статье Е. Минковского: «À propos du problème des hallucinations» (1937)¹¹. В ней Минковский "ясно утверждает, что галлюцинации больше не должны исследоваться как изолированные расстройства, но «en fonction... du fond mental qui les conditionne...»

То, что Минковский, в своей дискуссии, называет феноменом «десо-циализации», заключается в том факте, что пациенты вовсе не удивляются, когда они замечают, что другие не воспринимают то, что, как они сами думают, они воспринимают. Но все это по-прежнему не помогает нам продвинуться вперед за рамки аутизма в обычном смысле. Мы можем сделать это, только если мы, вместе с Минковским, осознаем, что ощущения, в большинстве случаев, имеют значение, которое намного превосходит их сенсорную и когнитивную функцию — что может быть продемонстрировано «сенсорными метафорами» («иметь такт», «чутье» и т. д.) — и если мы сфокусируемся на них не просто с пространственного (измеримого) расстояния, но, скорее, с «переживаемой дистанции». Галлюцинации и, в частности, «голоса» нельзя понять с помощью «рационального» понятия близости и удаленности, присутствия и отсутствия, но только понимая их с точки зрения динамики и образа жизни (я бы сказал «через феноменологическо-антропологическое понимание»). Не углубляясь в статью Минковкого, я хочу только указать, что в случае Лолы иллюзорные восприятия (восприятия враждебных знаков, враждебных намерений, враждебных голосов) тоже ни в коем случае не представляют собой изолированные феномены и что было бы бесполезно пытаться понять их только на сенсорной основе. Их необходимо понимать как частичные феномены особого миропроекта — проекта мира, и в частности мира окружающих людей — с (непривычной, обусловленной исключительно тревогой) точки зрения Угрожающего и Враждебного*. Они — самое сильное выражение надвигающегося враждебного, то есть физической близости (viz. в особенности чувства гипнотического влияния и телесные галлюцинации, возможно, связанные £ первыми или с фобией одежды).

* Очевидно, там, где трансцендентальное единство тревоги и доверия было разорвано в пользу превосходства или тирании одного или другого, мы имеем дело с тем, что известно в клинике как психоз.

Рассматривая бегство Лолы от мира, мы можем предположить в ее случае, тоже, что мир «окружил ее» и «лег слишком тяжким бременем на ее душу» (Юрг Цюнд). На стадии суеверий она все еще была в состоянии не допустить этого окружения и давления; этого она больше не могла делать в фазе бреда преследования и во время галлюцинаций, которые сопутствовали ему. Если сформулировать это вернее, бред преследования и соответствующие сенсорные иллюзии — это то самое олицетворение того «переживаемого» враждебного нажима мира и того враждебного мирского давления. Правда, эти иллюзии помогли ей преодолеть призрачность и беспредельность существования (Шопенгауэр), экзистенциальную тревогу, как я ее здесь разработал, но только ценой нового окружения и давления мира особенно интенсивным образом. Правда, бред предложил существованию положение или содержание [Stand oder Bestand]; снова у него было что-то, с помощью чего оно могло понять себя — но за счет своей свободьА То, что мы назвали иллюзорными восприятиями или галлюцинациями — это не что иное как изолированные мосты или связующие звенья «между» несвободной субъективностью и соответствующей «воображаемой» объективностью; они — единственные изолированные стороны сильно изменившийся экзистенциальной структуры.

Со всем этим я не имел в виду ничего более, чем указать позицию и метод, с которой и посредством которого к проблеме галлюцинаций можно, по моему мнению, подступиться средствами экзистенциального анализа.

Примечания

[¹ См. Binswanger, «The Case of Ellen West», in Rollo May, Ernest Angel, and Henri F. Ellenberger (eds.), Existence; и «The Case of Jürg Zünd», in Schizophrenie.}

² Binswanger, Gründformen und Erkenntnis menschlichen Daseins (Zürich, 1953), S. 445 ff.

³ Kierkegaard, The Concept of Dread.

⁴ См. Binswanger, «The Spatial Problem in Psychology», Zeits. für Neurologie, Vol. 145, Nos. 3 and 4 (1933), p. 598 ff.

⁵ CM. Binswanger, Grundformen, S. 328 ff. и 375 ff.

⁶ По проблеме Экстравагантности, ср. анализ The Masterbuilder в моем труде Henrick Ibsen und das Problem der Selbstrealisierung in der Kunst (Heidelberg, 1949).

⁷ См. Gaston Bachelard, La psychoanalyse du feu (Paris, Gallimard, 1939), pp. 84 f.

⁸ См. также Binder, Zur Psychologie der Zwangsvorgange (Berlin, 1936), и «Zwang und Kriminalität», Schweizer Archiv für Neurologie und Psychologie, Vols. 54 and 55.

⁹ См. Erwin Straus, Geschehnis und Erlebnis (Berlin, 1930), и мою собственную статью с тем же названием в Monatsschrift für Psychiatrie, Vol. 80, Nos. 5 and 6 (1931).

¹⁰ К. Jaspers, Allgemeine Psychopathologie, 3rd ed. (1922), S. 63.

¹¹ Из Annales Médico-Psychologiques, No. 4 (April, 1937).

ЭКСТРАВАГАНТНОСТЬ (VERSTIEGENHEIT) *

[* Прим. Джекоба Нидлмана· В английском языке нет ни одного слова, которое бы точно передавало значение немецкого verstiegen. Глагол, sich versteigen, означает взбираться слишком высоко, так чтобы быть не в состоянии вернуться, потерять себя среди крутых горных вершин, летать высоко, заходить слишком далеко, и т. д. Как прилагательное это слово, поэтому, неточно передается такими словами как «экстравагантный», «эксцентричный», «необычный», «странный» или «высокопарный», ни одно из которых не передает смысл «забраться в тупик». Здесь использован термин «экстравагантность», с большой буквы, потому что, несмотря на то, что его обычное употребление в английском языке не адекватно немецкому слову, его латинские корни (extra — сверх, вне, и vagari — бродить, блуждать) вместе взятые, придают значение блуждания за пределами. Чтобы почувствовать полный смысл этого слова, вообразите скалолаза, попавшего в ловушку на узком уступе, так что он не может ни спуститься, ни подняться, и с которого он должен быть спасен другими.

Человеческое существование проектирует себя в ширину и в высоту¹; оно не только шагает вперед, но и взбирается вверх. В обоих отношениях, следовательно, человеческое существование может зайти слишком далеко, стать Экстравагантным. Так вот, если мы хотим понять антропологическое значение Экстравагантности, мы должны искать то, что делает возможным изменение из экзистенциального поднятия в модус существования, который является Экстравагантным. Антропология никогда не может ограничивать свои исследования только одним экзистенциальным направлением, но, наоборот, будучи антропологической, должна всегда иметь перед собой всю структуру человеческого существ. Следовательно, основа этого изменения или превращения из экзистенциального поднятия в Экстравагантность будет, с самого начала, рассматриваться не просто как движение, направленное вверх, но будет пониматься как часть koinonia² или общности других основных потенциальных возможностей человеческого существования. Как я попытался показать в другом месте³, Экстравагантность на самом деле коренится в определенной дисгармонии в отношении между поднятием вверх и шаганием вперед. Если мы называем такое отношение «антропологически соразмерным», когда оно «удачно»⁴, тогда мы должны говорить об Экстравагантности как о форме антропологической несоразмерности, как о «неудаче» взаимоотношения между высотой и шириной в антропологическом смысле.

Подъем людей вверх нельзя понимать в контексте его бытия-в-мире⁵ и соответствующей ему организации пространства и времени. Его, скорее, нужно понимать в контексте его бытия-за-пределами-мира в смысле домашности и неизменности любви⁶, в которой не существует никакого выше и ниже, никакого близко и далеко, никакого раньше и позже. Если, тем не менее, человеческое существование, как конечное бытие, все же остается «обреченным» на высоту и ширину, оно может «зайти слишком далеко» только там, где оно вырвалось из дома и вечности любви и содержится полностью в «пространстве и времени». Ибо только там, где отсутствуют communia любви и communicatio дружбы, и там, где простое общение и отношения с «другими» и со своим «я» взяло на себя исключительное управление нашим существованием, только там могут высота и глубина, близость и удаленность, настоящее и будущее иметь такое большое значение, что человеческое существование может зайти слишком далеко, может достичь края и сейчас, из которого нет ни отступления, ни движения вперед. В таком случае мы говорим о превращении в Экстравагантность. Это может быть Экстравагантная «идея», идеология (идеологии по самой своей природе являются Экстравагантными), Экстравагантный идеал или «чувство», Экстравагантное желание или план, Экстравагантное притязание, мнение или точка зрения, простой «каприз» или Экстравагантное деяние или злодеяние. Во всех этих случаях «Экстравагантность» обусловлена тем, что Dasein «застряло» в определенном опытном локусе [Er-Fahmng], откуда оно не может больше, если воспользоваться фразой Гофманста-ля⁷, «сняться с лагеря», из которого оно больше не может вырваться. Лишенное соттипго и communicatio, Dasein больше не может расширить, пересмотреть или проверить свой «опытный горизонт» и остается прикованным к «недалекой», т. е. резко ограниченной точке зрения. В этом отношении Dasein — «застрявшее» или упрямое, но еще не Экстравагантное", поскольку дополнительное условие Экстравагантности — это то, что Dasein поднимается выше, чем это соответствует ширине его опытного и интеллектуального горизонта, что, другими словами, ширина и высота не соразмерны друг другу.

* Из языков, знакомых мне, только немецкий четко проводит это различие. В английском и романских языках соответствующие выражения почерпнуты почти исключительно из земной сферы (aller trop loin, andar troppo lontano, или troppo oltre, to go too far [зайти слишком далеко] или so far as to maintain [так далеко, чтобы удержать]). Испанский является исключением. Он признает и irse demasiado lejos (слишком далеко или слишком широко), и tomar su vuelo damasiado alto (летать или висеть слишком высоко).

Классический клинический психиатрический пример этого — концепция Блейлера определенного рода слабоумия как «несоразмерности между усилием и пониманием»; классический пример из драматургии — строитель Сольнес у Ибсена⁸, который «строит выше, чем он может залезть»*". Ни в коем случае, однако, не следует понимать эту несоразмерность между шириной и высотой как отношение между отдельными «способностями» или характеристиками, и меньше всего — как отношение между «интеллектом и потребностью в восхищении»; скорее, мы должны искать антропологические условия, которые делают такие несоразмерные отношения возможными. Мы не считаем Экстравагантность чем-то применимым к отдельным группам (партиям, кликам, сектам и т. д.), которые явно содержат однобокий набор «черт» или «опознавательных характеристик». Нельзя ее, следовательно, понимать в большинстве случаев и как черту характера или как некоторый вид устанавливаемого психологического, психопатологического или социологического явления или «симптома». К ней, скорее, нужно подходить «да-зайнсаналитически» ⁹ — т. е. как к чему-то, что нужно понимать в рамках всей структуры человеческого существования, — короче, как к антропологической, онтологической возможности. Только когда этот подход уяснен, мы можем достичь подлинного понимания чрезвычайно обширной «симптоматологии» Экстравагантности. Только тогда мы будем, например, в состоянии увидеть, как и в какой мере мы можем провести различие с точки зрения антропологии между так (неправильно) называемыми «экстравагантными идеями» маниакального больного ¹⁰, «экстравагантными» («чудными», «странными») жестами, речью или действиями шизофреника ^п и фобиями невротика — даже несмотря на то, что как психопатологи или в нашей повседневной жизни мы о всех них говорим как об «экстравагантных». Даже шизофреническое безумие может, на мой взгляд, быть понято ¹², только если оно изначально трактуется как экзистенциальный модус Экстравагантности. То же верно и в отношении «массовых явлений» Экстравагантности.

* О том, что Ибсен ясно видел («видение» — это его собственное слово для поэзии) значение отношения между высотой и шириной для успеха или неудачи человеческого существования, свидетельствует тот факт, что в своем «Маленьком Эйолфе» он представляет фигуру, явно противоположную строителю Сольнесу. Дорожный строитель Боргхейм — это персонаж, который не стремится «построить выше», чем он может фактически забраться. Действительно, как указывает его профессия, он не строит, подобно Сольнесу, башни, взмывающие в небо только для того, чтобы в один прекрасный день лежать разбитыми вдребезги на земле. Боргхейм строит хорошие дороги на земле. Он не гонится за недостижимым «счастьем» и не желает больше того, на что он способен. Он таким образом добивается того, к чему стремится и таким образом растет.

Давайте, однако, вернемся к Экстравагантности, рассматриваемой как структурное смещение антропологических пропорций. Горизонтальное, как вектор смысла, «выход в широкий мир», больше соответствует «дискур-сивности», получению в опыте, пересечению и захвату «мира», «расширению поля зрения», расширению проникновения, перспективы и открывающегося вида в том, что касается «неразберихи» внешнего и внутреннего «мира». Подобным образом, вертикальное, как вектор смысла, подъем вверх, больше соответствует желанию преодолеть «притяжение земли», желание быть поднятым над давлением и «беспокойством житейского», а также желание приобрести «более высокую» перспективу, «более высокую точку зрения на вещи», как говорит Ибсен, с которой человек может формировать, управлять или, одним словом, присваивать «познанное». Такое присвоение мира в смысле становления и реализации «я» называется выбором самого себя. Выбор, будь то выбор отдельного действия или обязательства всей жизни, предполагает возвышение или поднятие самого себя над конкретной мирской ситуацией и, таким образом, над пределами познанного и увиденного. Но что означает это «над»?" Как Ницше так выразительно описывает в предисловии к «Человеческое, слишком человеческое», это не означает «кругосветное плавание» искателя приключений в смысле мирского опыта; это означает, скорее, напряженное и мучительное карабканье по «ступеням на приставной лестнице» проблемы оценивания**, т. е. установление порядка предпочтения.

* Это поднятие себя над мирской ситуацией нельзя путать с «за пределами» бытия-за-пределами-мира как такового в смысле любви.

** Гастон Башляр высказывает ту же самую мысль (см. L'Air et les Songes), когда он характеризует вертикальный подъем как повышение цены, как понимание и придание ценности. Вспомните, например, решение Антигоны.

Поднятие вверх — это, следовательно, не просто изучение, познание своего пути вокруг, знание в смысле опыта, но, скорее, подразумевает «занятие позиции», выбор самого себя в смысле самореализации или созревания. Мы должны, однако, быть осторожными, чтобы не спутать поднятие вверх с простой волей в смысле психологического различения разума, чувства и воли ***. Скорее мы должны осознать, что (намек на это содержится в термине «усилие» Блейлера) в поднятии факт бытности несомым («крыльями» настроений, желаний, страстей — «фантазией» или воображением) плавно переходит в факт решительного**** «занятия позиции». Тем не менее, мы должны провести четкое различие, с точки зрения антропологии, между состоянием предрасположенности к тому, чтобы быть несомым желаниями, идеями, идеалами, и напряженным, трудным актом восхождения по «ступенькам на приставной лестнице», который позволяет сопоставить эти желания, идеи и идеалы один с другим в жизни, искусстве, философии и науке и преобразовать их в слова и деяния.

*** Я полностью согласен с Е. Минковским, когда он (см. «La Triade psychologique» in Vers une Cosmologie, pp. 57 ff.) ставит под сомнение эту «триадическую» классификацию психологических феноменов и даже оспаривает саму возможность такой классификации.

**** Следовательно, мы должны полностью согласиться с Башляром, когда он пишет: «II est impossible de faire la psychologie de la volonté sans aller a la racine mjgme du vol imaginaire».

Эта концепция проливает свет на несоразмерность высоты и ширины, которая лежит в основе возможности «формирования маниакальных идей». Мы скоро увидим, что эта форма несоразмерности настолько отличается от несоразмерности Экстравагантности, что мы не можем даже говорить о ней как о «экстравагантном мышлении», но, скорее, как о «скачке идей», термин, который также используется в психопатологии. Несоразмерность высоты и ширины того типа бытия-в-мире, который представлен скачкой идей, совершенно отличается от той, воплощением которой является Экстравагантность. В первой несоразмерность заключается в том, что шагание вперед заменяется прыганием и выскакиванем-за-пределы «в бесконечное». Горизонт или кругозор «бесконечно расширяется», но в то же время поднятие вверх остается только «vol imaginaire», бытностью- несомым на крыльях всего лишь желаний и «фантазий». Результат таков, что не достигается ни общее представление в смысле опытной мудрости, ни проникновение в глубь проблематической структуры данной ситуации (поднятие — это, в то же время, также в сущности проникновение в глубь, так как altitudo относится по существу как к высоте, так и к глубине), и, следовательно, не занимается никакая решительная позиция. Эта несоразмерность высоты и ширины коренится в «чрезмерном» расширении пронизывающе изменчивого мира маниакального больного; т. е. чрезмерном в том отношении, что сфера подлинного подвергается одновременному процессу «уравнивания»¹*. Под «подлинным» мы подразумеваем те высоты (или глубины), которые могут быть достигнуты только постольку поскольку Dasein переносит трудный процесс выбора самого себя и вхождения в зрелость. О несоразмерности, проявляющейся в маниакальном паттерне жизни¹⁴, с точки зрения D äs eins analyse говорят как о скачкообразности. Это означает невозможность обретения подлинного устойчивого положения на «приставной лестнице» человеческих проблем, и, в этом отношении, следовательно, также означает невозможность подлинного решения, действия и созревания. Оторванный от любящего соттипго и подлинного communication слишком далеко и поспешно гонимый вперед и несомый вверх, маниакальный больной парит в фальшивых высотах, в которых он не может занять позицию или принять «самодостаточное» решение. Любовь и дружба в этих фантастических высотах утратили свою силу. Человеческое общение сведено к уровню психиатрического лечения.

Экстравагантность шизоидной психопатической личности и бесчисленные формы шизофренического бытия-в-мире совершенно иные¹⁵. Здесь антропологическая несоразмерность уже не коренится в избытке ширины («прыгания») и высот простого vol imaginaire, которые превосходят (подлинные) высоты «решения». Она коренится в чрезмерных высотах решения, которые превосходят ширину «опыта». Пренебрегая пока существенным различием между психопатическим шизоидом и шизофреником, мы можем сказать, что их манера «заходить слишком далеко» отличается от манеры маниакального больного именно в том отношении, что их не уносит в «фантастические высоты» оптимистических настроений, но что, в одиночестве, и «безотносительно опыта», они влезают на одну определенную ступеньку «приставной лестницы человеческих проблем» и остаются там. Высота, подразумеваемая в этом влезании наверх, не имеет никакого отношения к узости и негибкости опытного горизонта («опыт» понимается в самом широком смысле опыта, т. е. «дискурсивности» ¹⁶ как таковой). Здесь Экстравагантность означает больше, чем просто «застревание», т. к. речь идет не только о невозможности опытного движения вперед, но скорее о строгой привязанности к или зависимости от определенного уровня или ступеньки человеческого опыта (Problematik). Очень гибкая человеческая «иерархия высоты» в этом случае, по существу, «неправильно понимается», и одна определенная идея или идеология становится навязчивой или абсолютизируется. Постольку поскольку «опыты» еще вообще осознаются, они уже не оцениваются и не обращаются на пользу, ибо их «ценность» жестко фиксирована. Экстравагантность означает, следовательно, «абсолютизирование» отдельного решения. С другой стороны, такое «абсолютизирование» возможно только там, где Dasein «безнадежно» изгнано из дома и вечности любви и дружбы, где, поэтому, оно больше не познает и не чувствует «относительности» «выше» и «ниже», рассматриваемых на фоне безусловной веры в бытие, непроблематичной онтологической безопасности. Оно стоит, оторванное от этой безопасности и от общения или отношений с другими, и, таким образом, для него закрыты испытание и исправление, которые могут быть только следствием такого общения. Таким образом, ушедший в общение или отношения с одним собой, такой процесс может только «изматывать себя» до тех пор, пока он не станет простым пристальным смотрением в Медуза-подобную, психотически затвердевшую проблему, идеал или «ничто тревоги»¹⁷. В результате спасение из Экстравагантного положения становится возможным только посредством «помощи извне», как происходит со скалолазом, который залез слишком далеко на край пропасти» *

Дата добавления: 2015-07-10