Виды прикосновенности к преступлению

Укрывательство. Вопрос о сущности укрывательства по советскому уголовному праву долгое время являлся спорным и решался по-разному как в уголовном законо­дательстве, так и в теории. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года и большинство уголовных кодексов других республик рассматривали укрывательство, выражаю­щееся в сокрытии преступника или следов преступления (независимо от того, было укрывательство обещано за­ранее или не было) как пособничество.

Иную позицию в этом вопросе занимали уголовные кодексы Украинской и Грузинской союзных республик. Заранее обещанное укрывательство, носящее характер содействия исполнителю в совершении преступления, эти кодексы относили к соучастию (пособничеству). Укрывательство, которое не являлось содействием совер­шению преступления, т.е. укрывательство, заранее не обещанное, рассматривалось уголовными кодексами этих республик в качестве одной из форм прикосновен­ности к преступлению, а не как соучастие в нем. В со­ответствии с этим ответственность за заранее не обе­щанное укрывательство определялась не по правилам о соучастии, а в случаях, специально указанных в законе, как за самостоятельное преступление, препятствующее осуществлению социалистического правосудия в отно­шении данного преступника.

В советской юридической литературе нет единой точки зрения по данному вопро­су. Большинство советских криминалистов считают, что укрывательство, которое не было заранее обещано, тео­ретически правильней рассматривать не как соучастие, а как прикосновенность к преступлению15.

В противоположность этому некоторая часть совет­ских авторов полагают, что любое укрывательство, независимо от того, обещано оно было заранее или нет, должно относиться к соучастию16. Сторонники этой точ­ки зрения считают, что деление укрывательства на за­ранее обещанное и заранее не обещанное в теоретиче­ском отношении несостоятельно и практически непри­годно. Аргументы, которые обычно приводятся для обо­снования этого положения, сводятся к следующему.

Во-первых, утверждается, что выделение особого по­нятия заранее не обещанного укрывательства будто не сможет обеспечить эффективной борьбы с укрывателя­ми наиболее тяжких преступлений.

Во-вторых, предпринимается попытка доказать, что деление укрывательства на заранее обещанное и на за­ранее не обещанное сильно затруднит работу органов следствия по расследованию наиболее опасных пре­ступлений.

В-третьих говорится, что от признаков времени, ког­да выражено желание совершить укрывательство, сущ­ность укрывательства не меняется, а поэтому принципи­альная оценка его сущности и должна быть единой17.

Разнобой в уголовном законодательстве союзных республик и в теории советского уголовного права по этому вопросу отрицательно отражается на практиче­ской деятельности органов социалистического правосу­дия и свидетельствует о необходимости установления единого для всех уголовных кодексов союзных респуб­лик принципа ответственности за укрывательство. Этот единый принцип установлен Основами уголовного зако­нодательства Союза ССР и союзных республик, приня-

тыми в декабре 1958 года, которые к соучастию относят только заранее обещанное укрывательство. Установле­ние такого принципа позволяет четко ограничить рамки соучастия и включить в число соучастников только тех лиц, которые своими действиями создали необходимые условия для наступления преступного результата.

Один из противников деления укрывательства на заранее обещанное и заранее не обещанное — М. Меркушев утверждает, что деление укрывательства на два вида якобы противоречит известному ленинскому поло­жению о том, что о реальных «помыслах и чувствах» реальных личностей нужно судить по действиям этих личностей18.

Однако такое утверждение лишено всяких основа­ний.

Известно, что В.И. Ленин в статье «Экономическое содержание народничества» критиковал Михайловского и других народников за то, что они отрывали мысли и чувства людей от объективной реальности, от конкрет­ной обстановки, видели в сознании людей решающую причину развития человеческого общества. Отстаивая марксистское положение о первичности общественного бытия и вторичности общественного сознания, В.И. Ленин вместе с тем подчеркивал ту огромную роль, которую играет общественное сознание в развитии че­ловеческого общества. Следовательно, комментировать приведенный ленинский критерий оценки реальных «помыслов и чувств» в том смысле, что В.И. Ленин буд­то бы не придавал никакого значения «помыслам и чув­ствам», является по меньшей мере неправильным. Да­лее М. Меркушев утверждает, что деление укрыватель­ства на заранее обещанное и заранее не обещанное яко­бы приводит к тому, что о человеке предлагается судить по его словам, а не по его делам19. Нельзя не согласить­ся с тем, что в Советском государстве за основу сужде­ния о человеке берутся не его слова, а дела. Именно этим объясняется то, что по советскому уголовному за­конодательству в подавляющем большинстве случаев преступлениями объявляются реальные действия, представляющие опасность для нашего общества. Одна-

ко отсюда вовсе не вытекает, что в Советском государ­стве принято игнорировать значение слов, отрывать сло­ва людей от их дел. В советском уголовном законода­тельстве имеется ряд примеров, когда словесное выра­жение «помыслов и чувств» объявляется общественно опасным деянием. Например, устное согласие на вступ­ление в банду уже образует состав оконченного банди­тизма; словесная угроза убийством, истреблением иму­щества или совершением насилия по отношению к долж­ностным лицам или общественным работникам, приме­ненная в целях прекращения их служебной деятельно­сти или изменения ее характера в интересах угрожаю­щего, также рассматривается в качестве преступления.

Если придерживаться точки зрения М. Меркушева, то указанные случаи нельзя рассматривать в качестве преступлений, поскольку в них лицо, кроме произнесения слов угрожающего характера или слов, выражающих согласие вступить в банду, ничего не совершает. Однако советский закон объявляет такие случаи уголовно-нака­зуемыми деяниями независимо от дальнейшего поведе­ния виновных лиц. Законодатель, объявляя подобные случаи уголовно-наказуемыми, исходит из предположе­ния, что в словесной угрозе убийством или согласии на вступление в банду содержится реальная возможность того, что лицо перейдет от слов к делу и приведет свою угрозу в исполнение или начнет совершать бандитские нападения. Приведенные доводы, по нашему мнению, дают основание считать неправильной попытку М. Мер­кушева отрицать принципиальную разницу между зара­нее обещанным и заранее не обещанным укрыватель­ством на том основании, что предварительно данное обе­щание укрыть преступника или следы преступления якобы не имеет существенного значения, поскольку лицо может его и не выполнить. Если укрывательство было обещано заранее, то независимо от того, будет выпол­нено это обещание или нет, оно уже содействует совершению преступления, способствует укреплению преступного замысла у исполнителя преступления. Заручившись предварительным согласием укрывателя, исполнитель смелее и увереннее доводит преступный замысел до кон­ца, зная о том, что после совершения преступления он найдет помощь и поддержку. Исполнитель рассматри­вает такого укрывателя как своего сообщника. Само же

лицо, давшее предварительное обещание укрыть испол­нителя или следы совершенного им преступления, также смотрит на него как на своего сообщника, сознавая, что исполнитель без его помощи и содействиявозможно не совершил бы преступления. Ясно, что такоесознание отсутствует у лица, совершившего укрывательство уже после совершения преступления. Поэтому признак вре­мени, т.е. когда именно выражено стремление совер­шить укрывательство, имеет настолько важное значение, что принципиально меняет содержание субъективной стороны укрывательства, а следовательно, и сущность укрывательства.

Наличие предварительного обещания характеризует не только исполнителя, но, прежде всего, и самого укры­вателя, который, давая обещание укрыть преступление или преступника, сознает, что он способствует соверше­нию преступлений. Такое сознание свидетельствует о его повышенной общественной опасности.

В силу указанных причин заранее обещанное укры­вательство по своей сущности является иным, чем укры­вательство заранее не обещанное, и в отличие от послед­него оно должно рассматриваться как пособничество.
Заранее данное укрывателем обещание является одним из необходимых условий совершения исполнителем пре­ступления и причинно связано с совершаемым преступ­лением.

Противники деления укрывательства на заранее обе­щанное и заранее не обещанное указывают, что данное деление затрудняет работу судебных и следственных органов по борьбе с наиболее опасными преступления­ми, так как вынуждает их устанавливать время, когда было выражено согласие на укрывательство, что, по их мнению, в ряде случаев установить невозможно. Однако приведенный довод нельзя признать обоснованным. Су­дебные и следственные органы не могут руководство­ваться только тем, что легко установить. Известно, что в ряде случаев практически весьма трудно установить содержание умысла виновного, однако работники суда и следствия в каждом конкретном случае обязаны его устанавливать. Высший принцип, который всегда должен лежать в основе деятельности органов суда и следст­вия, — это принцип социалистической законности. Уп­разднение различия между заранее обещанным и зара-

нее не обещанным укрывательством не соответствует этому принципу, поскольку оно стирает грань между преступными деяниями, существенно различающимися между собой по степени общественной опасности.

Не выдерживает критики и тот довод, согласно кото­рому деление укрывательства на заранее обещанное и заранее не обещанное будто бы не сможет обеспечить успешной борьбы с укрывателями наиболее тяжких пре­ступлений, в частности государственных преступлений. М. Меркушев, стремясь показать несостоятельность де­ления укрывательства на два вида, пишет, что такое де­ление привело бы к незаслуженно мягкому наказанию укрывателей контрреволюционных преступлений и в ка­честве иллюстрации описывает следующий возможный в практике случай: «...переход через границу на сторону СССР с целью собирания и передачи иностранному го­сударству сведений, составляющих государственную тайну, уже является шпионажем, хотя перешедший гра­ницу еще никаких сведений собрать не успел. Предпо­ложим, что такого субъекта, перешедшего границу, кто-то укрыл. Так как самый факт перехода через границу со шпионскими целями является оконченным составом преступления — шпионажа, то подобное укрыватель­ство, видимо, пришлось бы считать укрывательством за­ранее не обещанным, а сам укрыватель в этом случае нес бы уголовную ответственность не наравне со шпио­ном, а за самостоятельное преступление против право­судия»20. Достаточно ознакомиться с текстом статьи 58⁶ УК, чтобы убедиться в том, что М. Меркушев со­вершенно неправильно определил момент окончания шпионажа. В указанной статье шпионаж определяется как передача, похищение или собирание с целью пере­дачи сведений, являющихся по своему содержанию спе­циально охраняемой государственной тайной, иностран­ным государствам, контрреволюционным организациям или частным лицам. В приведенном примере виновное лицо ни одного из указанных в ст. 58⁶ УК действий не совершило. Следовательно, осуществленный им переход государственной границы СССР с целью сбора шпион­ских сведений нельзя рассматривать как оконченный шпионаж. В рассматриваемом случае имеется заранее

обещанное укрывательство, т.е. укрывательство до пе­редачи, похищения или собирания с целью передачи шпионских сведений. Такое укрывательство необходимо рассматривать как соучастие в шпионаже, а виновное лицо привлекать к уголовной ответственности по прави­лам о соучастии. Поэтому опасения относительно того, что укрыватель шпиона в этом случае отделается, по выражению М. Меркушева, «легким испугом», являются напрасными.

Попытки поколебать правильность деления укрыва­тельства на заранее обещанное и заранее не обещанное являются теоретически несостоятельными и практически вредными, ибо они необоснованно расширяют рамки со­участия. С теоретической точки зрения деление укрыва­тельства на два вида является вполне обоснованным. Это деление находит все более широкое признание в уголовном законодательстве зарубежных социалистиче­ских стран. Так, § 7 УК Чехословацкой Республики от­носит к пособничеству укрепление у преступника реши­мости совершить преступление и обещание содействия после совершения преступного деяния. Уголовный ко­декс Народной Республики Болгарии (ст. 18) также считает обещание оказать содействие после совершения преступления, т.е. заранее обещанное укрывательство, одним из видов пособничества. Аналогичную позицию в данном вопросе занимает и Уголовный кодекс Народной Республики Албании.

Принцип деления укрывательства на заранее обе­щанное и заранее не обещанное, как уже отмечалось, нашел закрепление в уголовном законодательстве Укра­инской и Грузинской союзных республик. Уголовные ко­дексы Узбекской и Белорусской союзных республик по существу также приравнивали к пособничеству лишь заранее обещанное укрывательство. Это видно из текста соответствующих статей данных уголовных кодексов. Так, ст. 14 УК Узбекской ССР считает пособниками лиц, которые содействуют «выполнению преступления советами, указаниями, устранением препятствий, сокрытием преступника или следов преступления» (разрядка моя. — П. Г.).Статья 24 УК Белорус­ской ССР также считает пособниками лиц, содействую­щих выполнению преступления сокрытием пре­ступника или следов преступления. Совершенно очевид-

но, что содействовать сокрытием выполнению преступ­ления можно только в том случае, если такое сокрытие обещано до начала преступления.

Основы уголовного законодательства СССР и союз­ных республик 1958 года также выделяют из соучастия укрывательство, которое не было обещано заранее. Сле­довательно, с принятием Основ уголовного законода­тельства 1958 года изложенный принцип стал единым для всего советского уголовного законодательства.

Заранее не обещанное укрывательство, как и всякое преступное деяние, характеризуется рядом объективных и субъективных признаков.

С объективной стороны для заранее не обещанного укрывательства необходимо установить, что виновное лицо своими действиями укрыло преступника, а равно орудия и средства совершения преступления, следы пре­ступления либо предметы, добытые преступным путем. Деятельность укрывателя происходит уже после того, как исполнитель совершил преступление, и может выра­жаться в сокрытии самого исполнителя преступления или соучастников преступления. Способы такого укры­вательства возможнысамые различные. Например, укрыватель предоставляет преступнику помещение, где он собирается на определенное время скрыться от пре­следования со стороны представителей органов власти.

Как укрывательство следует рассматривать и предо­ставление преступнику соответствующей одежды или каких-либо маскировочных средств, затрудняющих опознание преступника. К укрывательству личности преступника необходимо отнести и случаи выдачи ему подложных документов. Сокрытие личности преступника может быть осуществлено непосредственно после совер­шения преступления или через некоторое время, когда над исполнителем нависла угроза разоблачения.

Укрывательство орудий и средств совершения пре­ступления может быть выражено в сокрытии оружия, орудий взлома, приспособлений для изготовления фаль­шивых монет или перевозки контрабандных товаров и т.д. Наряду с укрывательством преступника, орудий и средств совершения преступления Основы уголовно­го законодательства 1958 года предусматривают ответ­ственность и за сокрытие следов преступления. Понятие «следы преступления» является недостаточно ясным и

нуждается в разъяснении. К следам преступления сле­дует относить предметы, на которых сохранились следы совершенного преступления (например, одежда со сле­дами крови убитого). Заранее не обещанное укрыва­тельство в форме сокрытия следов преступления с объ­ективной стороны должно выражаться в активных дей­ствиях, направленных к устранению или затруднению возможности выявления преступления. Поэтому нельзя рассматривать в качестве укрывательства такие дейст­вия, которые по обстоятельствам конкретного дела не могли устранить или затруднить возможность выявле­ния преступления.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР совершенно справедливо не нашла призна­ков укрывательства в действиях З., который пригласил к себе в дом своего товарища Г., нанесшего в драке удар ножом А., дал Г. возможность умыться и передал ему свою рубашку, которую тот надел вместо своей ок­ровавленной рубашки. Коллегия указала, что при нали­чии очевидцев преступления, совершенного Г., услуги, оказанные ему З., хотя и имели косвенное отношение к преступлению, но не могли скрыть следы преступления Г.21 Заранее не обещанное укрывательство в форме со­крытия предметов, добытых преступным путем, может выразиться, например, в участии, в реализации похищен­ного имущества22 или в сокрытии имущества, похищенного другим лицом23.

Иногда заранее не обещанное укрывательство может принять форму пользования плодами совершенного преступления, поскольку таким пользованием фактически совершается сокрытие следов преступления. В этом слу­чае пользование плодами совершенного преступления должно носить значительные размеры, т.е. виновный должен воспользоваться плодами преступления в таких размерах, которые смогли бы затруднить раскрытие следов преступления. Нельзя, например, рассматривать в качестве укрывателя лицо, которое из 100 кг заведомо похищенного мяса воспользовалось 1 кг.

С субъективной стороны заранее не обещанное ук­рывательство должно быть умышленным. При этом ви­новный должен предвидеть, что он укрывает или пре­ступника, или орудия и средства совершения преступле­ния, или следы преступления, либо предметы, добытые преступным путем. Умысел виновного должен быть на­правлен на укрывательство определенного преступления. Виновный должен сознавать род и характер того пре­ступления, следы или орудия и средства совершения ко­торого он укрывает. Отсутствие такого сознания исклю­чает уголовную ответственность за укрывательство24.

Укрыватель должен желать или сознательно до­пускать сокрытие преступника или следов преступления, орудий и средств совершения преступления либо предме­тов, добытых преступным путем. Если такое желание или сознательное допущение отсутствует, то совершенные им действия не могут рассматриваться как укрывательст­во. Так, не может рассматриваться как укрывательство прием похищенного имущества у расхитителя под видом сокрытия этого имущества, но с действительной целью передать данное имущество его собственнику. Именно к такому выводу пришла Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР в определении по делу Ч., указав, что «лицо, принявшее на хранение похищенное имущество с целью сообщения законному владельцу о факте хищения и возврата ему похищенного, не может нести уголовной ответственности как за укрыватель­ство»25.

Действующее уголовное законодательство союзных республик некоторые случаи укрывательства, представ­ляющие повышенную общественную опасность, выде­ляет в самостоятельные преступления. К числу таких специальных случаев укрывательства относятся лож­ные показания и ложный донос.

В практике встречаются случаи, когда отдельные лица стремятся укрыть виновного от правосудия путем дачи ложных показаний или отвлечь внимание след­ственных органов от действительных преступников пу­тем заведомо ложного доноса на невиновных людей.

Поскольку законодательство выделяет дачу ложных показаний и ложный донос в специальные составы пре­ступления, то такие действия не могут квалифицировать­ся как укрывательство в форме сокрытия следов преступления, а должны влечь ответственность по ст. 95 УК26.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в определении по делу Б. и других ука­зала, что действия X., выразившиеся в даче заведомо ложных показаний, послуживших основанием для осво­бождения арестованного А. из-под стражи, нельзя рас­сматривать как укрывательство и переквалифицировала ее обвинение со ст. 17 и ч. 1 ст. 142 на ч. 2 ст. 95 УК РСФСР27.

Заранее обещанный ложный донос и заранее обещанное ложное показание в целях выго­раживания преступника необходимо рассматривать как соучастие в преступлении, ибо в данном случае пове­дение виновного создает одно из необходимых условий совершения данного преступления.

К числу специальных видов заранее не обещанного укрывательства следует отнести также и приобретение имущества, добытого заведомо для приобретателя пре­ступным путем. Этот вид укрывательства выделен в уго­ловных кодексах союзных республик в самостоятельный состав преступления, ответственность за который пре­дусматривается специальными статьями.

Недоносительство. Недоносительством называется не­сообщение органам власти о достоверно известном го­товящемся или совершенном преступлении.

Борьба с преступлениями в нашей стране может быть успешной лишь при всемерном содействии советского народа. В отчетном докладе ЦК КПСС XX съезду партии Н.С. Хрущев справедливо указывал, что для борьбы с преступлениями, пережитками капитализма в сознании

людей недостаточно только административных мер, а надо «...создать такую обстановку, чтобы люди, нару­шающие нормы поведения, принципы советской морали, чувствовали осуждение своих поступков всем обще­ством»28.

Сообщение органам власти о готовящихся или уже совершенных преступлениях является моральной обя­занностью советских граждан. Вместе с тем, в отдельных строго указанных в законе случаях Советское государ­ство возлагает на граждан правовую обязанность сооб­щить о готовящихся или совершенных преступлениях. Невыполнение гражданами этой обязанности рассмат­ривается как общественно опасное деяние, влекущее за собой наказание. Действующее уголовное законода­тельство предусматривает ответственность за недонесе­ние об известных готовящихся или совершенных измене Родине, шпионаже, террористическом акте, террористи­ческом акте против представителя иностранного госу­дарства, диверсии, вредительстве, бандитизме, изготовле­нии или сбыте поддельных денег или ценных бумаг (ст. 26 Закона об уголовной ответственности за государ­ственные преступления от 25 декабря 1958 г.); за недо­несение о хищении государственного и общественного имущества, совершенном в крупных размерах, повторно, или организованной группой (шайкой) (ст. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хище­ние государственного и общественного имущества») и за недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном разбое (ст. 3 Указа от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан»).

Этим перечень уголовно-наказуемого недонесения о готовящихся или совершенных преступлениях по дей­ствующему законодательству исчерпывается и недоне­сение об иных преступлениях не подлежит уголовному наказанию.

В советской юридической литературе высказывались соображения относительно того, чтобы расширить круг преступлений, недоносительство о которых должно пре-

следоваться в уголовном порядке29. В частности, пред­лагалось ввести уголовную ответственность за недоне­сение об умышленном убийстве при отягчающих обстоя­тельствах, уничтожении чужого имущества путем под­жога и некоторых других преступлениях. Конечно, недо­несение о таком тяжком злодеянии как убийство при отягчающих обстоятельствах должно влечь за собой не только моральное, но и уголовное осуждение. Однако со­ветское уголовное законодательство не может развивать­ся по пути необоснованного введения новых составов преступлений. По мере продвижения нашего общества по пути к коммунизму сознательность советских граж­дан беспрерывно возрастает. Советские граждане все активнее включаются в борьбу с преступностью и не только своевременно сообщают органам власти о гото­вящихся или совершенных преступлениях, но и содей­ствуют этим органам в их борьбе с преступниками дру­гими способами. Об этом наглядно свидетельствует за­мечательный опыт работы бригад содействия милиции.

Нельзя не согласиться с П.Г. Мишуниным, когда он пишет, что борьбу с отдельными несознательными граж­данами, которые не выполняют своей моральной обя­занности и своевременно не сообщают об известных им преступлениях, необходимо вести не путем усиления уголовной репрессии и создания новых составов, а пу­тем улучшения организационно-воспитательной работы среди советских граждан, создания атмосферы нетерпи­мости, общественного негодования и презрения вокруг таких лиц30.

Анализ действующих уголовноправовых норм о недо­несении показывает, что эти нормы предусматривают ответственность за недонесение о достоверно известных готовящихся или совершенных преступлениях. При этом в них не разграничивается недонесение о готовящихся преступлениях от недонесения о совершенных преступле­ниях. Оба эти вида недонесения караются одинаково.

Некоторые советские криминалисты считают такую позицию действующего советского уголовного законо-

дательства не совсем точной и полагают, что было бы це­лесообразно разграничить недоносительство о гото­вящемся преступлении и о совершенном преступ­лении.

Мотивируя целесообразность такого разделения, А.Н. Трайнин писал, что «...реальная общественная опасность двух этих видов недонесения различна. Если сообщение о преступлении сделано после того, как тяж­кое преступление было совершено, то при всей недопу­стимости этого нельзя не учесть, что событие преступле­ния уже произошло и чаще всего встает лишь вопрос о наказании виновных. Если же лицо не сообщает о гото­вящемсяпреступлении, то здесь недонесение хотя бы со стороны лица, не заинтересованного в совершении пре­ступления и не действующего по сговору с преступником, объективно, вплотную примыкает к соучастию. По при­веденным соображениям казалось бы необходимым не­донесение о готовящемся преступлении карать строже недонесения о преступлении, уже совершенном»31.

С приведенными соображениями А.Н. Трайнина, по нашему мнению, следует полностью согласиться. В до­полнение к приведенным аргументам необходимо приве­сти еще одно соображение, свидетельствующее о прак­тической целесообразности дифференцированной ответ­ственности за недонесение о готовящемся преступлении и за недонесение о преступлении, уже совершенном. Практически возможен такой случай, когда то или иное лицо, зная о готовящемся тяжком преступлении, своевременно об этом по различным причинам не сообщает, а доносит о нем органам власти тогда, когда преступле­ние уже совершилось. В этом случае при одинаковой уголовной ответственности за недонесение о готовящем­ся и совершенном преступлении виновный за факт не­сообщения о готовящемся преступлении остался бы без­наказанным, поскольку вред, наступивший от недонесе­ния, он возместил бы равноценным общественно полез­ным действием — сообщением о совершении тяжкого пре­ступления. Тем самым суд лишился бы законных основа­ний для привлечения его к уголовной ответственности.

Такое решение вопроса вряд ли является правильным. Общественно опасные последствия от недонесения о го­товящемся преступлении более тяжелые по сравнению с последствиями от недонесения о совершенном преступ­лении, ибо, недонося о готовящемся преступлении, ви­новный тем самым лишает органы власти возможности предотвратить еще не совершенное преступление, при недонесении же об уже совершенном преступлении виновный лишает указанные органы возможности свое­временно раскрыть преступление, которое уже прои­зошло. Поэтому недонесение о готовящемся преступле­нии должно влечь за собой более суровое наказание, чем наказание за недонесение о совершенном преступлении. При таком положении недоноситель, который, зная о готовящемся преступлении, донес о нем только тогда, когда преступление уже совершилось, не останется без­наказанным. Однако при этом суд будет иметь возмож­ность учесть факт сообщения о совершенном преступле­нии в качестве смягчающего обстоятельства при выне­сении меры наказания.

В советской юридической литературе имеет довольно широкое распространение взгляд, согласно которому за­ранее обещанное недонесение рассматривается как по­собничество. Так, авторы учебного пособия по общей ча­сти советского уголовного права пишут, что «...в тех слу­чаях, когда недоносительство было заранее обещано ис­полнителю, оно становится в причинную связь с совершенным преступлением. В этом случае его следует рас­сматривать как соучастие в совершенном преступлении в форме интеллектуального пособничества»32.

Изложенная трактовка заранее обещанного недоноси­тельства кажется нам далеко не бесспорной. Что обе­щает исполнителю лицо в данном случае, кроме лояль­ного отношения к совершаемому преступлению? Вполне очевидно, что виновное лицо не обещает оказать содей-

ствие ни совершению преступления, ни сокрытию пре­ступника, ни сокрытию следов преступления. Иными сло­вами, недоноситель не обещает стать сообщником испол­нителя в будущем, как это имеет место при заранее обе­щанном укрывательстве. Он только обещает по тем или иным соображениям остаться безучастным к преступле­нию, которое будет совершено исполнителем, и не доне­сти о нем органам власти. Вряд ли такое по существу молчаливое одобрение преступного замысла преступника можно расценивать как соучастие, как поведение, нахо­дящееся в причинной связи с преступлением, совершен­ным исполнителем. В подобных случаях недоноситель не совершает никакой совместной деятельности с исполни­телем. Следовательно, здесь отсутствуют необходимые объективные признаки соучастия. Предложение о том, чтобы считать соучастниками таких лиц, которые связа­ны только общностью мыслей, является неприемлемым для советского уголовного права. Соучастием по совет­скому уголовному праву может рассматриваться только такая совместная деятельность, которая наряду с субъ­ективными признаками характеризуется еще и объектив­ными признаками.

Уголовно-наказуемое недоносительство с объектив­ной стороны выражается в несообщении органам власти о достоверно известных готовящихся или совершенных тяжких преступлениях, сообщение о которых является правовой обязанностью советских граждан. Следова­тельно, недоносительство с объективной стороны харак­теризуется бездействием субъекта. Именно этим недоно­сительство и отличается от укрывательства, которое с объективной стороны характеризуется активным поведе­нием виновного, направленным на сокрытие преступни­ка или следов преступления. Именно по этому признаку судебная практика и отличает недоносительство от укры­вательства.

По нашему мнению, совершенно справедливо Судебная коллегия Верховного суда РСФСР не нашла приз­наков укрывательства в поведении А.Н., который был осужден по ч. 2 ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. «Об усиле­нии охраны личной собственности граждан» за то, что он совместно с Т., А.В. и С. совершил ряд разбойных нападений на отдельных граждан, во время которых он стоял на страже у подъездов.

В определении Судебной коллегии Верховного суда РСФСР указывается, что вывод суда о соучастии А.Н. в разбойных нападениях является необоснованным, по­скольку А.Н., хотя и знал о разбойных нападениях Т. и других и присутствовал при этих нападениях, однако участия в нападениях, в реализации имущест­ва, добытого разбойным нападением, или в сокрытии следов преступления не при­нимал. На основании изложенного коллегия пришла к выводу о том, что А.Н. должен отвечать не за соуча­стие в разбойных нападениях, а за недонесение о досто­верно известном разбое33.

К аналогичному выводу пришел Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 1 декабря 1951 г. по де­лу Т., указав при этом, что «действия лица, узнавшего от преступника о том, что похищенные последним в круп­ных размерах предметы без его ведома и согласия спря­таны под принадлежащий ему стог сена, не должны ква­лифицироваться как соучастие в хищении, так как с его стороны никаких активных действий в сокрытии похи­щенного нет, а должны квалифицироваться как недоне­сение, ибо он не донес органам власти о совершенном хищении»34.

Для правильного, основанного на законе привлечения к ответственности во всех указанных случаях уголовно-наказуемого недонесения важно выяснить вопрос о том, кому должно быть сделано сообщение о готовящемся или совершенном преступлении.

В ст. 26 Закона об уголовной ответственности за го­сударственные преступления 1958 года предусматриваю­щей уголовную ответственность за недонесение о некото­рых государственных преступлениях, на этот счет нет ни­каких указаний. Что касается Указов Президиума Вер­ховного Совета СССР от 4 июня 1947 г., то они преду­сматривают ответственность за недонесение органам власти. Термин «орган власти» следует понимать, как об этом правильно пишет А.Н. Васильев, не только в узком смысле (прокурор, следователь, судья, милиционер, местный Совет и т.д.), но и в более широком смысле,

понимая под органами власти также и другие авторитет­ные органы и должностные лица35.

Такое понимание термина «орган власти» находит подтверждение в судебной практике. Верховный Суд СССР в определении своей коллегии признал, что «до­несение одного из членов команды судна вахтенному на­чальнику о хищении, совершенном другим членом коман­ды, является обстоятельством, исключающим обвинение первого члена команды в недоносительстве»36.

Нельзя согласиться с точкой зрения Б.С. Утевского и З.А. Вышинской, которые считают, что сообщение о готовящемся или уже совершенном хищении, сделанное должностному лицу, не являющемуся представителем власти, не может служить, как правило, основанием для исключения уголовной ответственности по ст. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хище­ние государственного и общественного имущества»37. Подобная точка зрения необоснованно расширяет ответ­ственность за недоносительство. Было бы, например, не­верным привлекать к уголовной ответственности за недо­несение рабочего, который сообщил о готовящемся на заводе крупном хищении материальных ценностей не представителю власти, а директору этого завода.

Уголовная ответственность за недонесение может на­ступить только в тех случаях, если будет установлено, что лицо достоверно знало о готовящемся или совер­шенном преступлении. Решение вопроса о том, что сле­дует понимать под достоверностью, имеет важное прак­тическое значение. По поводу понятия достоверности в советской юридической литературе высказывались раз­личные взгляды. Г.Н. Александров полагает, что при

решении вопроса о достоверности необходимо руковод­ствоваться объективным критерием, а именно брать за основу прежде всего доброкачественность источников осведомления, а не объем и характер самого осведомле­ния38. Следовательно, если данные, которыми распола­гал недоноситель, объективно не могли вызвать сомне­ний в реальности готовящегося или совершенного пре­ступления, то он должен отвечать за недонесение неза­висимо от того, был ли он сам уверен в достоверности имеющихся у него сведений или не был. Такое толкова­ние понятия достоверности нельзя признать правильным.

При определении любого уголовноправового поня­тия, в том числе и понятия достоверности, мы должны исходить из общих принципов советского уголовного права. Как известно, один из принципов состоит в том, что советское уголовное право отвергает объективное вменение. Нам представляется, что если судебные орга­ны при решении вопроса о достоверности будут исходить лишь из объективного критерия, без учета того, был ли сам недоноситель уверен в достоверности имеющихся у него сведений или не был, они в отдельных случаях мо­гут допустить объективное вменение. Поэтому под досто­верностью необходимо понимать такую осведомленность недоносителя о готовящемся или совершенном преступ­лении, когда он был уверен в том, что преступление бу­дет совершено или уже совершено39. Само собой разу­меется, что такая уверенность должна основываться на не вызывающих сомнения фактах, а не на предположе­ниях. Такими фактами могут быть личное наблюдение совершения преступления или сговора преступников, прочтение письма, записки или иного документа, в кото­ром говорится о готовящемся или совершенном преступ­лении, сообщение очевидца, обнаружение следов пре­ступления и т.д.

Недоносительство подлежит наказанию только в том случае, если виновный был достоверно осведомлен об обстоятельствах, при наличии которых недоносительство наказуемо. Так, в соответствии со ст. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение госу­дарственного и общественного имущества» для уго­ловной ответственности за недонесение органам власти о достоверно известном готовящемся или совершенном хищении необходимо, чтобы недоносителю было досто­верно известно, хотя бы в общих чертах, одно из таких обстоятельств, как совершение хищения либо шайкой, либо повторно, либо в крупных размерах.

Для освобождения от уголовной ответственности за недонесение необходимо, чтобы сообщение о достоверно известном готовящемся или совершенном преступлении было сделано своевременно, т.е. «...в такой крат­чайший срок, в который лицо, осведомленное о преступ­лении, может это реально осуществить»40. Так, лицо до­стоверно осведомленное о готовящемся разбое, будет освобождено от ответственности за недонесение только тогда, когда оно сообщит об этом органам власти до со­вершения разбоя, если оно, конечно, имело для этого реальную возможность. Если же это лицо без уважи­тельной причины сообщит об этом с запозданием, т.е. уже после совершения разбоя, то оно не может быть освобождено от ответственности полностью. Вместе с тем факт донесения о совершенном разбое должен быть уч­тен при назначении наказания. Нельзя полностью согла­ситься с Т.Л. Сергеевой, которая утверждает, что нет оснований привлекать к уголовной ответственности за недонесение в тех случаях, когда лицо доносит о досто­верно известном ему готовящемся или совершенном хи­щении с известным запозданием в силу имевшихся у него колебаний, вызванных теми или иными мотивами41.

Вряд ли правильно решать данный вопрос в такой категорической форме. Все зависит от того, с каким за­позданием было сделано сообщение о готовящемся пре­ступлении, к каким последствиям это привело, знал ли недоноситель о готовящемся или совершенном преступ-

лении и т.д. Для освобождения недоносителя от уголов­ной ответственности необходимо, чтобы он сообщил ор­ганам власти обо всех известных ему обстоятельствах, имеющих значение для предотвращения или раскрытия преступления. Это положение имеет большое значение потому, что в судебной практике встречаются факты, когда лицо, которому стало достоверно известно о кон­кретном преступлении, с целью избежать уголовной от­ветственности сообщает органам власти лишь часть све­дений, которыми оно располагает о подготовке или со­вершении преступления.

С., возвращаясь вечером из города в поселок, стал очевидцем разбойного нападения К. и Л. на граждан­ку Ф. Преступники, пригрозив С. расправой, скрылись. Подошедшим через некоторое время к месту происше­ствия сотрудникам милиции С. по своей инициативе рас­сказал о случившемся, однако не назвал фамилии и не­которые другие известные ему данные о преступниках. Народный суд, по нашему мнению, правильно привлек С. по ст. 3 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собст­венности граждан» за недонесение о совершенном раз­бое42.

С субъективной стороны недоносительство предпола­гает наличие умысла. Виновный сознает, что, не сообщая органам власти о готовящемся или совершенном пре­ступлении, он тем самым не содействует органам социа­листического правосудия в раскрытии или предотвраще­нии преступления. Сознавая указанное обстоятельство, виновный либо желает таким путем воспрепятствовать или затруднить раскрытие или предотвращение преступ­ления, либо допускает это.

Попустительство. Под попустительством в советском уголовном праве понимаются случаи бездействия лица, когда лицо не воспрепятствовало или не предотвратило преступление, хотя и имело возможность это сделать.

Понятие попустительства было известно советскому уголовному законодательству еще в первый период су­ществования Советской власти. В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 года (ст. 24) попу­стительство рассматривалось в качестве пособничества

преступлению и каралось во всех случаях. Такой подход к ответственности за попустительство был вызван той исторической обстановкой, которая сложилась в нашей стране после победы Великой Октябрьской социалисти­ческой революции. В тот период времени было необхо­димо правовую обязанность борьбы с преступлениями возложить не только на определенные органы, но и на всех граждан. Такое положение позволяло органам пра­восудия вести более успешную борьбу с преступлениями. В дальнейшем, после окончания гражданской войны и интервенции, когда обстановка в нашей стране значи­тельно улучшилась, пределы ответственности за попу­стительство были резко сокращены.

Уголовный кодекс РСФСР 1922 года знал уже лишь один случай уголовно-наказуемого попустительства, установленный ст. 114-а, которая предусматривала от­ветственность за непринятие мер противодействия взя­точничеству. Основные начала уголовного законодатель­ства Союза ССР и союзных республик 1924 года не со­держали специальных статей, в которых предусматри­валась бы ответственность за попустительство. Отсутст­вуют такие статьи и в Основах уголовного законодатель­ства Союза ССР и союзных республик 1958 года. Уго­ловный кодекс РСФСР 1926 года предусматривает толь­ко один случай уголовно-наказуемого попустительства (ст. 111-а).

Следовательно, по общему правилу, действующее уголовное законодательство не возлагает на граждан правовую обязанность предотвращать или воспрепятст­вовать совершению преступления другими лицами. Су­дебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР отвергла наличие состава преступления в дейст­виях М., которая присутствовала при ограблении П., со­вершенного Д., Л. и С., и не воспрепятствовала преступ­лению. Коллегия указала, что бездействие М. не содер­жит состава преступления, так как на ней не лежала правовая обязанность воспрепятствования преступле­нию43. Однако в порядке исключения из приведенного правила сознательное попустительство со стороны граж­дан, заранее не обещанное исполнителю, при преступле­ниях, недонесение о которых карается в уголовном по-

рядке, следует рассматривать как недонесение. Так, по­пустительство со стороны некоторых граждан соверше­нию отдельных государственных преступлений, хищений государственного или общественного имущества в круп­ных размерах, повторно или организованной группой (шайкой) и разбою должно рассматриваться как недо­носительство и преследоваться по статьям законов, пре­дусматривающих ответственность за недонесение об указанных преступлениях. Однако ответственность за такого рода недоносительство должна наступать только в том случае, если лицо имело возможность сообщить о совершаемом преступлении органам власти. Судебная коллегия Верховного Суда СССР, рассматривая указан­ное дело М., отвергла возможность ее обвинения в недо­носительстве о разбойном нападении, совершенном Д., Л. и С., так как в деле не было доказательств того, что она имела возможность немедленно сообщить о совершае­мом преступлении44.

В тех случаях, когда должностное лицо, на котором лежала специальная обязанность предупреждать совер­шение указанных преступлений, не приняло к этому не­обходимых мер по халатности, оно должно отвечать не за недонесение, а за бездействие власти или халатность (ст. 111 УК). Так же обстоит дело с ответственностью должностных лиц за попустительство совершению пре­ступлений, недонесение о которых в уголовном порядке не преследуется. Должностные лица, которые преступно-халатным отношением к своим служебным обязанностям создают благоприятную обстановку для совершения преступления, подлежат уголовной ответственности по ст. 111, УК, а в некоторых случаях в зависимости от об­стоятельств дела и по ст. 109 УК45.

Если по обстоятельствам дела будет установлено, что должностное лицо, на обязанности которого лежит пре­дупреждение совершения преступления, сознательно по­пустительствует преступникам, то такое бездействие не­обходимо рассматривать как соучастие в преступлении,

ибо в данном случае должностное лицо устраняет пре­пятствия на пути преступников и тем самым содействует наступлению преступного результата46. Так, заведомое невоспрепятствование начальником совершению рас­траты подчиненным следует квалифицировать как со­участие в растрате.

Авторы учебника Общей части советского уголовного права, касаясь ответственности за попустительство контрреволюционным преступлениям, писали: «Должно­стное лицо, в обязанности которого входит предупреж­дение контрреволюционного преступления, сознательно попустительствующее контрреволюционеру в осуществле­нии его планов, само является, по существу, исполните­лем контрреволюционного преступления»47.

Нам представляется, что такое утверждение не сов­сем правильно. Во-первых, должностное лицо, обязан­ное по долгу службы предотвращать конкретные контр­революционные преступления и сознательно попусти­тельствующее контрреволюционеру, нельзя рассматри­вать в качестве исполнителя. Такое лицо может быть лишь пособником в данном преступлении. Если же лицо, призванное вести борьбу с контрреволюционными пре­ступлениями, с контрреволюционной целью уклонялось от этой борьбы и тем самым попустительствовало контр­революционерам, оно должно рассматриваться в каче­стве исполнителя вредительства.

Уголовно-наказуемое попустительство с объективной стороны характеризуется бездействием субъекта. Винов­ный, будучи обязан по закону воспрепятствовать или предотвратить преступление, не выполняет этой обязан­ности. Последствием такого бездействия является совер­шение преступления третьими лицами. Для состава дан­ного преступления необходимо установить наличие связи между бездействием виновного и фактом совершения преступления третьими лицами. Поэтому не будет соста­ва уголовно-наказуемого попустительства в бездействии лица, которое по обстоятельствам дела не могло воспре­пятствовать или предотвратить совершение преступле­ния третьими лицами.

С субъективной стороны уголовно-наказуемое попу­стительство может быть совершено только умышленно. Попуститель сознает, что он не оказывает препятствия совершению преступления, хотя и имеет возможность лично или посредством других мер предотвратить или затруднить его совершение. Сознавая указанное обстоя­тельство, виновный либо желает совершения преступле­ния третьими лицами, либо сознательно допускает это.

Г Л А В А V I

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ СОУЧАСТИЯ

Дата добавления: 2015-07-11