Глава 8 – Выхода нет

Я хочу заказать еду, не выходя из машины, но Том настаивает, чтобы мы вошли и поели за столиком. Я ничего себе не беру, и к моему удивлению Том на это никак не реагирует.

Он выбирает роял гамбургеры, и я стою рядом с ним, наблюдая за его общением с принимающей заказ девушкой. Она улыбается ему, и он улыбается ей в ответ. Я чувствую, как в душе поднимается волна ревности.

- Пойду сяду за столик, - говорю я.

Том оборачивается, и по его горящим глазам я понимаю, что он все еще раздражен.

- Подожди, - хватает он меня за руку.

От его резкого тона на глазах выступают слезы, и я вздыхаю, потому что мне хочется зажмуриться и оказаться в своей комнате, с ножом и сигаретой.

Том не выпускает моей руки, наоборот, крепко держит. Большим пальцем он дразняще поглаживает тыльную сторону моей ладони, и от стыда и смущения я опускаю голову. Том интимничает со мной перед совершенно незнакомым человеком. Другой рукой он убирает мои волосы за уши. Я пытаюсь уклониться, но это лишь приводит к тому, что Том придвигается ближе, вторгаясь в мое личное пространство. Я ужасно боюсь, что он может меня поцеловать, поэтому морщусь и отворачиваю от него лицо.

- Не надо, - шепчу я.

Я продолжаю стоять с опущенной головой, потому что чувствую, как девушка сверлит меня взглядом. Мне представляется, что все вокруг вдруг перестали заниматься своими делами и уставились на держащихся за руки геев.

Девушка говорит Тому, что заказ готов, поэтому он выпускает мою руку и берет поднос. Мой разум настолько сбит с толку и перегружен откровениями дня, что я совершенно пал духом и буквально разваливаюсь на части. Не могу точно сказать, что чувствую в эти короткие несколько секунд после того, как Том перестает держать мою руку – на мгновение я ощущаю лишь пустоту, нет даже мыслей. Не могу понять, что со мной, но, придя в чувство, решаю, что сейчас самый правильный выход – снять перемалывающее меня изнутри напряжение.

Я поднимаю на Тома глаза, когда он хватает меня за руку и говорит:

- Не уходи в себя.

Мне нужно сбежать от него – необходимость дать выход чувствам медленно растекается по венам, вызывая ощущение ползущих под кожей гадливых мелких тварей. Я должен что-то сделать.

- Я пойду в уборную, - говорю я Тому с полуулыбкой.

- Я с тобой.

- Нет, садись и поешь. Я быстро.

Он боится, что в уборной я что-нибудь сделаю с собой. Страх написан на его лице.

- Я не причиню себе боли. Обещаю. - Том мне не верит. - Это общественный туалет. Успокойся.

- Если не вернешься через пять минут, то я приду за тобой. - Он отпускает мою руку.

Я иду в уборную зная, что солгал ему. Я собираюсь сделать себе больно. Мне бы очень хотелось, чтобы это желание не возникало у меня в общественных местах, но не в силах этого избежать. Не знаю, что побуждает меня обернуться – может быть, я почувствовал его взгляд – но дойдя до туалета, я поворачиваюсь и обнаруживаю Тома всего в нескольких шагах от себя.

- Ты чего? - спрашиваю я.

- Просто хотел удостовериться, что ты нормально добрался до туалета.

- Спасибо. А теперь ты собираешься помочь мне им воспользоваться?

Моя шутка его не развеселила.

- Ладно, пойду за столик.

Теперь я чувствую себя виноватым за свой сарказм. Я вхожу в уборную, но тут все как-то не так, неправильно. Мне хочется быть в своей комнате. Здесь я не могу себя поранить, а мне необходимо освобождение от пожирающих меня чувств. Я выхожу из туалета и несусь мимо столика Тома на улицу. Я бегу через парковочную стоянку, когда меня сзади обхватывают руки, заставляя остановиться.

- Отпусти меня, - пытаюсь я оттолкнуть Тома.

- Да что с тобой? Куда ты бежал?

- Мне нужно было на воздух.

- А мне ты об этом сказать не мог?

Я начинаю бороться с ним.

- У меня есть много всего, о чем я не могу тебе рассказать, так же как и у тебя! А теперь отпусти меня!

Том превосходит меня физической силой. Он приподнимает меня, обхватив за талию, и несет к машине, в то время как я извиваюсь в его руках. Он опускает меня рядом с пассажирской дверью и кричит:

- Садись!

Так наверное взрослые кричат на непослушных детей. Я открываю дверь, залезаю в машину и жду, когда он тоже сядет. Я чувствую себя загнанным в ловушку.

- Выпусти меня! - кричу я.

Я знаю, что Том не будет удерживать меня в машине силой. По правде говоря, все, что мне нужно сделать – открыть дверь и выйти, но я этого не хочу. Я хочу, чтобы Том остановил меня и снова стал моим героем. Если он остановит меня, то значит, хоть немного любит.

Он мягко поворачивает мое лицо к себе, заставляя посмотреть в глаза и спокойно спрашивает:

- Что случилось?

- Что случилось? Что, мать твою, ты имеешь в виду? Ты случился! И я ненавижу тебя! Зачем ты трогал меня так?

- Как?

- Ты держал меня за руку! Прилюдно!

- И? Я и раньше это делал.

- Но никогда – так! Наверное, при одном взгляде на нас все тут же понимали, что мы… что ты… что мы… - от злости я не могу подобрать слов. - Зачем ты это сделал?

- Я не думал об этом. Я взял тебя за руку, потому что хотел уверить, что все хорошо. Я видел, что ты думаешь, будто я недоволен тобой, но это совсем не так.

- Да, это так! - взрываюсь я. - Но ты не имеешь на это никакого права! - Я слышу стук собственного сердца, грудь сжимает словно тисками, мне тяжело дышать, но я продолжаю говорить: - Ты держал Брайана в секрете! Ты держал Исаака в секрете! Какие еще у тебя есть от меня секреты? И почему у меня их не может быть? Ты хочешь все знать обо мне! Ты хочешь быть частью моей жизни и участвовать во всем, что я делаю! Это нечестно. Я хочу встретиться с доктором Конли наедине. Хочу поговорить с ним о моих проблемах, и не хочу, чтобы ты сидел рядом, слышал все и понимал, какой я на самом деле чокнутый. Я пообещал тебе, что расскажу ему обо всем, и не солгал, по крайней мере, не в этом вопросе!

Я перестаю говорить, потому что не могу замедлить дыхания. Сердце пронзает острой болью и, схватившись за грудь, я стону. Том сжимает мое плечо.

- Ты в порядке? - спрашивает он.

Я смотрю на него, но тут же вынужден закрыть глаза – в груди так тесно, что от попыток сконцентрировать внимание на Томе мне становится только хуже. Когда я открываю глаза, то понимаю, что мы мчимся по дороге.

- Не гони, - тихо говорю я Тому и снова прикрываю ресницы, потому что так мне не приходится напрягаться. Машина останавливается, и, приоткрыв правый глаз, я вижу, что мы подъехали к отделению неотложной скорой помощи. Я в шоке распахиваю глаза. Том привез меня в больницу.

Том выходит из машины, обходит ее и берет меня на руки.

- Со мной все в порядке, - говорю я.

- Ничего подобного. Ты потерял сознание.

- Нет! Я просто полежал с закрытыми глазами. Вот и все.

Он бережно обнимает меня и несет в больницу. Я утыкаюсь лицом в его плечо – не хочу, чтобы меня видели. Том говорит кому-то, что у меня был оборок, ему задают несколько вопросов, но я в них не вслушиваюсь. Он начинает кричать, раздается резкий звонок и Том ведет меня за угол в какой-то кабинет.

- Том, со мной все хорошо, - шепчу я. - Просто отвези меня домой.

- Ты теряешь сознание уже не в первый раз.

Спорить с ним бесполезно. Он хочет знать, что со мной происходит. Том все решил, и мне остается только подчиняться. Я не горю желанием узнать, почему иногда как бы выпадаю из реальности, и мне в общем-то наплевать на учащенный пульс, грохочущее в груди сердце и то, что я теряю сознание. На самом деле я в какой-то степени даже благодарен за эти временные провалы, потому что, похоже, они случаются со мной, только когда мне невыносима какая-то ситуация, словно наоборот защищают меня от жизни. После стольких лет ощущения себя в ней чужаком приятно осознавать, что кто-то или что-то полностью на моей стороне и не пытается при этом осудить меня или изменить. Иногда я сам себе худший враг, но временами – когда теряю сознание – я сам себе лучший друг. Мои «отключки» – идеальный побег от действительности, потому что каждая из них приходит с неконтролируемыми спазмами боли и заканчивается абсолютным покоем и легкой внутренней дрожью, когда все нервы в теле успокаиваются.

- Можешь положить его там, - говорит кто-то.

Том опускает меня на кушетку и улыбается. Я начинаю истерично смеяться, и Том смотрит на меня так, словно я рехнулся.

- Что тут такого смешного? - спрашивает он.

Я перестаю хохотать, потому что понимаю – все это действительно совсем не смешно. Я нервно улыбаюсь ему и признаюсь:

- Кажется, я схожу с ума. - Только сумасшедший может так логично рассуждать о нервных срывах и быть за них благодарным. Я точно свихнулся.

- Ты не сумасшедший, - уверяет меня Том.

- Как ты можешь быть в этом уверен?

- Потому что я знаю тебя.

Я почти шепотом выдаю ему свой секрет, хотя еще не был готов рассказать ему о нем:

- Бывают такие дни, когда я почти балансирую на краю безумия и думаю: что произойдет, когда я не смогу отступить назад.

- Я буду рядом, - отвечает он. - Когда наступит такой день, я будут рядом с тобой и поймаю тебя, или вытащу тебя или пожертвую собой – сделаю все, что угодно, но спасу. - Он робко улыбается. - Так что видишь, ты не можешь сойти с ума. По крайней мере, пока я рядом, потому что я тебе этого не позволю.

- Ты не можешь остановить чье-то безумие, - сообщаю я ему.

- А кто тебе это сказал? - шутит Том.

Я смеюсь.

- Ты думаешь, что все можешь, да?

- Да, - усмехается он.

- Окей, тогда сделай так, чтобы этот кабинет исчез.

Усмешка сходит с его лица, и он выглядит грустным и побежденным. Я знаю, если бы он мог это сделать, то сделал.

- Ну хорошо, может и не все, - признает он.

- Ты и так достаточно делаешь, - говорю я.

- Видимо нет, раз мы сейчас тут.

Входит медсестра, и Том садится в изножье кровати. Женщина измеряет мне температуру и частоту пульса. У меня высокое давление и немного учащенный пульс, но температура нормальная. Медсестра задает мне кучу вопросов, а Том внимательно слушает мои ответы, поправляя, если я что-то говорю не так, и добавляя от себя то, чего я не могу заставить себя сказать – о моей анорексии и причинении себе физической боли. Не помню, из-за чего мы вообще заговорили о моих порезах. Наверное, медсестра спросила о моих синяках и ранках. Я замолчал, а Том ответил за меня. Я бывал уже в больницах раньше, но не помню, чтобы мне задавали столько вопросов о моей жизни. Затем я вспоминаю, что со мной всегда при этом находился кто-то из взрослых – вот они то и говорили, я же отвечал на самые просты вопросы, такие как: какое сегодня число? Но когда рядом со мной только Том, мне приходится отвечать и на непростые вопросы тоже, включая те, которые касаются истории моей болезни и любых имевшихся у меня заболеваниях.

Достаточно порывшись в истории моей болезни и душевных изъянах, медсестра повторно задает один из первых вопросов:

- Ты принимаешь сейчас какие-нибудь лекарства?

- Нет. Разве вы меня не спрашивали уже об этом?

- Спрашивала, но не думаю, что ты понял вопрос. Антидепрессанты – тоже лекарство.

Я совершенно ясно слышу скрытый за этими словами подтекст.

- Да, я прекрасно понял вопрос и ответ остается таким же – нет, я не принимаю никаких лекарств, включая антидепрессанты. Я даже не пью адвил, когда у меня болит голова.

- Есть ли какая-то причина, по которой тебя так пугают лекарства? Может быть, ты забыл упомянуть о какого-нибудь рода зависимости?

- Меня не пугают лекарства. И у меня никогда не было к ним привыкания. Я не собираюсь менять свой ответ, так что поехали дальше.

Она смотрит на Тома, а потом переводит взгляд на меня.

- Может, ты будешь чувствовать себя более раскованно, если он подождет за дверью?

- Нет, пусть сидит где сидит, но раз уж вы заговорили об этом, то я буду чувствовать себя более раскованно, если за дверью подождете вы.

Том кладет ладонь мне на ногу.

- Успокойся, Сэм. Она просто выполняет свою работу.

- Да она изводит меня, вот что она делает!

На самом деле я злюсь не на нее, а на ситуацию в целом. Ненавижу больницы. Доктор Конли сказал бы, что я просто переношу свою ярость на медсестру, но она играет на моих нервах и уже достала меня.

- Я не извожу тебя. Я просто хочу быть уверенной, что знаю всю историю твоей болезни. Есть очень важные вещи. Мне важно знать не только, что привело тебя сюда, но и то, какие таблетки ты сейчас принимаешь и то, нет ли у тебя аллергии на какое-нибудь лекарство. - Она пытается удержать на лице улыбку и говорить ровным тоном.

- Окей, я все вам рассказал! Да я вообще не должен здесь быть. Он просто испугался и привез меня сюда. Но со мной все в порядке!

- Твой друг правильно сделал, что привез тебя в больницу.

- Это вы так считаете.

Ей уже трудно сохранять натянутую улыбку.

- Доктор придет через несколько минут, - говорит она.

Том пересаживается ко мне поближе, как только медсестра выходит за дверь.

- Она просто хочет помочь тебе.

- Она считает, что мне нужно пить лекарства.

Он молчит.

- Том?

Он медленно поднимает на меня глаза, и я вижу в них ответ.

- Ты тоже так считаешь, да? Ты думаешь, что я сумасшедший.

- Пить таблетки – не значит быть сумасшедшим. А если это так, тогда мой отец тоже психически болен, потому что каждый день глотает их горстями.

- Зачем?

- Он не говорит об Исааке, но это не значит, что он никогда не думает о нем.

Мне совершенно нечего на это сказать. Если я буду продолжать настаивать на том, что приемом антидепрессантов признаю себя сумасшедшим, то получится, что я назову его отца ненормальным, а это абсолютно точно не так.

- Что он принимает?

- Антидепрессанты, еще какие-то корректоры настроения, не знаю, как они там действуют, но одни помогают регулировать настроение в течение дня, ну или как-то так, а другие он пьет, чтобы нормально спать.

- Ничего себе. Немало.

- Да уж. Но разве ты считаешь его сумасшедшим?

- Это другой случай.

- Почему?

- Доктор Конли сказал бы, что в жизни твоего отца произошло трагическое событие, сказавшееся на его способности адекватно выражать свои эмоции, в моей же жизни ничего подобного не было. Чувства твоего отца были травмированы, а мои были такими с самого начала.

- Доктор Конли не считает тебя сумасшедшим.

- Ему платят за то, чтобы он говорил, что я не безнадежен.

- Нет, ему платят за то, чтобы он решал, справишься ты со своими проблемами сам или тебе нужно принудительное лечение. И раз ты сейчас со мной рядом, то можно сделать вывод, что он считает тебя нормальным.

- Он меня уже засовывал в клинику, - напоминаю я.

- Она не была психиотрической лечебницей, это разные вещи.

- Ты о психушке?

- Не называй ее так.

- Почему нет? Она станет моим домом, когда доктор Конли узнает о порезах на моих ногах.

- Он поймет. Я нашел в школьной библиотеке информацию о членовредительстве. Ты не одинок. И не сумасшедший. Твои действия лишь говорят о том, что ты пока еще не нашел более разумный и безопасный способ выражения своих чувств. Но я знаю, ты найдешь его, и с тобой все будет хорошо. И я уверен, доктор Конли не отправит тебя в псих-больницу только из-за того, что ты изредка режешь себя.

- Нельзя быть в этом уверенным.

- Не отправит, особенно после того, как увидит нас вместе, и после того, когда я скажу ему, что ты больше не будешь причинять себе вред.

Том игнорирует очевидные вещи, и я поднимаю палец и показываю на свою пораненную щеку.

- А что ты скажешь ему, если он спросит об этом?

- Что ты упал.

- Но я не просто упал. Я специально упал.

- Ну... - Том делает глубокий вдох -... мы расскажем ему о том, что ты сделал, и о твоих мыслях, которые это спровоцировали. Психотерапевты ведь любят все это дерьмо, да?

Я закатываю глаза.

- Да, они это любят.

- Ну вот и дай доктору Конли то, что ему нужно.

Том убеждает меня в своей правоте. Доктор Конли действительно любит повторять, что ждет от меня честности и что никогда меня не осудит. Значит, если я расскажу ему о своем секрете, а он отправит меня в психушку, то таким образом осудит меня, наказав за искренность. Поразмышляв над этим еще немного, я соглашаюсь с Томом:

- Я поговорю с ним, правда, благодаря тебе – не сегодня.

- Знаю, но ты расскажешь ему обо всем при вашей следующей встрече.

- Кстати о докторах, где, черт возьми, врач?

- Уверен, он сейчас придет. Твой осмотр явно не является его приоритетной задачей.

- Отличный способ повысить мне самооценку.

Том хлопает меня по ноге, и как по сигналу заходит доктор.

- Постарайтесь вести себя не так грубо с моим пациентом, - шутит он.

Он представляется доктором Каннингемом, задает мне несколько вопросов и прослушивает дыхание. Потом он уходит, и медсестра приносит мне больничную рубашку и просит переодеться. Том задергивает шторку и предлагает мне с этим помочь, но я не позволяю ему. Хотя, наверное, все же стоило ему разрешить меня раздеть, потому что он не отрывает от меня похотливого взгляда. Я улыбаюсь, и он спрашивает:

- Чему ты улыбаешься?

- Тому, что ты у тебя почти текут слюни, хотя мы оба знаем, что у меня не на что смотреть.

На секунду его лицо каменеет, потом он расслабляется и говорит:

- Давай ты сядешь ко мне на колени, и я расскажу тебе историю.

- Э?

- Я говорю, садись ко мне на колени, и я тебе кое-что расскажу.

- О, так ты стал старым развратником?

Он усмехается.

- Иди ко мне.

- Что если кто-то войдет?

- Я быстро, обещаю.

- Девушке ты бы тоже такое сказал?

Он не сразу понимает шутку, а когда до него доходит – хохочет.

- При твоем самочувствии ты все еще в состоянии острить?

- Я тебе уже сказал, что со мной все в порядке.

- Окей, иди ко мне.

Я сажусь Тому на колени, лицом к нему, и закидываю ноги на кушетку. Том убирает волосы с моего лица, заправляя их за уши. Он целует меня сначала в висок, потом в ухо и шепчет:

- Я тебя люблю.

Мы сидим так несколько минут.

- Ладно, вставай, - наконец, говорит Том, - пока я не начал тебя лапать.

- Фу. - Я сползаю с его коленей и ложусь на кушетку.

- Признайся, ты этого хочешь.

- Конечно, меня же так заводит мысль о том, чтобы быть облапанным в больнице.

- Спасибо за сарказм, - подмигивает мне Том. - А некоторых это, и правда, заводит.

- Что ж, я не вхожу в их число.

- Сначала попробуй, а потом говори, - усмехается он.

- Оу, так ты уже пробовал?

- Ну... - его ладонь начинает медленно скользить вверх по моей обнаженной ноге. Когда он достигает края рубашки, я лягаю его. - Оу. Я не собирался трогать тебя там.

Шторка отодвигается и ко мне бросается мама.

- Милый, как ты? Что случилось в этот раз? Ты в порядке?

- Со мной все хорошо, мам. Тебе не надо было приезжать.

- Не глупи, ты в отделении неотложки, конечно, я должна была приехать. Медсестра сказала, им нужно разрешение на то, чтобы провести медицинские тесты.

Вот она – правда: им просто нужно ее разрешение. Маму вынудили приехать. Мне становится жаль ее.

- Прости, что испортил твой день.

- Ничего ты не испортил. - Ее ответ неубедителен для меня, потому что я точно знаю, что все время все порчу. - Так что произошло? Ты потерял сознание и упал, ударившись лицом?

- Нет.

- Тогда что у тебя с лицом? Ты опять упал с лестницы?

- Нет.

- Он упал на пробежке, а потерял сознание у меня в машине, - говорит Том.

- О, слава богу, ты был с ним.

Я закатываю глаза на то, как искренно звучат ее слова. На секунду я даже поверил, что небезразличен ей. В больнице, похоже, раскрываются ее самые лучшие стороны. Она становится какой-то заботливой.

Мама садится на кушетку и берет меня за руку. Я знаю, что это все чистая показуха, но все равно сжимаю ее ладонь.

В кабинет заходит доктор Каннингем. Он говорит маме, что судя по истории моей болезни и описанию случившегося, у меня был приступ паники, но так как он сопровождался обмороком, необходимо сделать дополнительные анализы.

Первым делом нужно взять кровь. Этим я наслаждаюсь, потому что имею возможность наблюдать, как шприц заполняется моей кровью. Мне бы хотелось чувствовать боль, но я почти ничего не ощущаю. В конце концов, это довольно быстрое действие. Дальнейшее обследование отличается от того осмотра, который мне делала мама Тома, и намного хуже его. Я дохожу до того, что жажду снова отключиться, чтобы мне не нужно было терпеть все это. Врач говорит, что оставит меня в больнице, чтобы утром провести другие тесты. Мама вскоре уходит, но Том остается со мной до перевода в палату.

Он просит и умоляет, чтобы ему разрешили остаться на ночь, но они все равно отправляют его домой. Том обещает вернуться утром, как только станут пускать посетителей. Я поражен тем, насколько по-разному ведут себя Том и моя мама. Том готов пропустить тренировку и часть игры, чтобы побыть со мной, а моя собственная мама не хочет взять один дурацкий выходной, обещая зайти после работы.

Я дохожу до палаты совершенно обессилевший, но все равно продолжаю думать о Томе. Какое-то время я привыкаю к ритмичному похрапыванию соседа по палате и вспоминаю события дня. Мысль о Брайане и Томе злит меня, но потом я вспоминаю, каким заботливым и любящим Том был после Макдональдса. Я сказал ему, что ненавижу его, и сказал это на полном серьезе, но я не могу испытывать к нему ненависть долго, потому что он всегда рядом, когда так мне нужен – так было всегда.

Мне трудно разобраться в своих чувствах, и я осторожно подцепляю пластырь, прикрепляющий к пораненной щеке марлевую прокладку. Я расковыриваю рану, пока пальцы не увлажняются кровью, а потом прижимаю к щеке ладонь так крепко, что чувствую под кожей жесткость зубов. Щека горит от сильной боли, и мне становится легче. Я снова закрываю рану марлей и вытираю волосами окровавленную руку.

Когда щеку перестает жечь, я начинаю тихо всхлипывать, потому что знаю – Том будет разочарован мной. Он верит в то, что мне можно помочь, но я то знаю – надежды на мое излечение нет.

Дата добавления: 2015-07-11