Читайте также:
|
Отец Тома - настоящее олицетворение того отца, о котором я так отчаянно мечтаю. Он говорит со мной как с равным и никогда не обращает внимания на мой внешний вид. Он знает об анорексии, но ведет себя со мной совершенно обычно, а не так, словно я могу сломаться. И он никогда не относился ко мне по-другому.
Пока мы смотрим игру, он спрашивает о том, что произошло в моей жизни со времени нашей последней встречи, и время от времени бросает на меня взгляды. Мне нравится, как он смотрит на меня, без растерянности и замешательства, которые я так часто вижу в глазах его сына, без осуждения, отражающегося в глазах моих одноклассников, и без грусти, мучающей моих родителей. Я знаю, что глядя на меня, родители задаются вопросом: почему же я так не похож на брата или сестру? Они всегда смотрят на меня с таким выражением в глазах. Клянусь, они презирают меня за то, что я такой. Как ребенок, я подвел их, так же как и они меня подвели.
- Как поживают твои родители? - спрашивает мистер Игер.
- У них все хорошо.
- Они начали общаться с тобой?
- Не сказал бы. По большей части у нас все по-прежнему. Они игнорируют меня, я игнорирую их.
- Жаль. Я наделся, что все изменится к лучшему.
- Я тоже, - вырывается у меня.
Сколько бы я не уговаривал себя, что рад и благодарен родителям за то, что мы почти не общаемся, у меня не получается не завидовать отношениям Тома с его родителями. Они так сильно любят друг друга, что это видно всем окружающими, начиная с того, как они говорят друг с другом и заканчивая улыбками на их лицах на фотографиях в семейном альбоме. Моя семья была бы такой же, если бы не было меня. Я ненавижу думать об этом, потому что тогда получается, что именно я виноват в том, что у меня ненормальная семья, и мое рождение испортило всем жизнь.
- Ну, ты всегда можешь поговорить со мной, - говорит отец Тома с улыбкой.
- Я знаю, мистер Игер. Вы всегда были рядом, даже когда я втягивал Тома в неприятности.
- Том делал только то, что сам хотел сделать.
Это правда, но проблема в том, что когда мы были помладше, единственное чего он хотел – защищать меня. Он большую часть времени отгораживал меня от нападок школьников и не позволял никому ранить мои чувства. Сам по себе он не был ни жестоким ни вспыльчивым, но не терпел хамства в отношении меня или его. Думаете, дети сообразили, что лезть ко мне не надо и оставили меня в покое? Ничего подобного. Они не могли отказать себе в удовольствии потретировать меня – это было слишком увлекательно для них. Обычно они цеплялись ко мне, когда Тома не было рядом. И с тех пор ничего не изменилось.
После игры, мы остаемся на трибуне, ожидая, когда Том примет душ и наденет чистую одежду. Том выходит из раздевалки и бежит к нам.
- Мы выиграли! - радостно кричит он, словно мы могли проворонить часть игры.
- Мы в курсе, - отвечаю я.
- Видел, как я показал тебе, что все супер? - спрашивает он.
- Видел. Но думал, что ты показал это отцу.
- Нет, тебе, - улыбается Том.
- Оу.
Я напоминаю себе, что не должен краснеть.
- Вы, парни, иногда такие милашки, - замечает отец Тома.
- Отец! - отчаянно краснеет Том.
- Я так понимаю, мне пора оставить вас одних. Увидимся завтра, ребята.
Он обнимает Тома, а затем меня.
- Береги себя.
- Мы пройдем с тобой до стоянки, - говорит Том.
Он на короткое мгновение хватает меня за руку, чтобы потянуть за собой. Мы провожаем его отца до гостевой парковки, а потом идем к студенческой, время от времени задевая друг друга руками. Мне хочется схватить его ладонь и сжать ее, но я не настолько глуп, чтобы сделать это. По дороге к машине Тому кричат со всех сторон, хваля за игру. Мы садимся в автомобиль, и меня охватывает чувство вины, что я опять его удерживаю рядом с собой. Мы уже отъехали от школы, когда Том спрашивает:
- Что случилось?
- Ты был бы таким популярным, если бы не дружил со мной.
Он припарковывается у обочины, хватает меня за подбородок и разворачивает к себе лицо, чтобы посмотреть в глаза.
- Перестань говорить эту чушь. Сколько раз я должен повторять тебе, что мне не нужна популярность?! Ты мой лучший друг, и я ни на кого и ни на что тебя не променяю. - Он открывает бардачок и достает из него коробочку. - Это должен был быть сюрприз для нашего особенного вечера, но ладно, открывай ее здесь!
Я не двигаюсь.
- Я говорю, открывай!
Он кидает коробочку мне на колени, и я беру ее в руки. Открыв ее, я вижу два серебряных кольца и достаю одно, чтобы рассмотреть.
- Прочитай, что на нем, - говорит Том.
На внешней стороне кольца написано: «Лучшие друзья навсегда».
- Там еще есть надпись.
Я смотрю на внутреннюю сторону и вижу: «Том и Сэм навсегда».
- На другом кольце то же самое. Я подумал, что мы могли бы носить одинаковые кольца. Это должен был быть сюрприз на нашу годовщину, но…
- Нашу что?
- Сегодня ровно пять лет как мы встретились.
- Как ты мог это запомнить?
- До этого дня это был самый важный момент в моей жизни, - отвечает Том. На секунду он грустнеет, а потом улыбается. - Я распланировал весь вечер, с ужином, кино и ночевкой в палатке. Собирался подарить тебе кольцо у костра, за разговором.
- Мы никогда не отмечали этот день раньше.
- Ты или болел или находился в клинике, но сейчас ведь дела налаживаются, да?
- Полагаю, что так.
Он протягивает руку.
- Дай мне кольца.
Я кладу кольцо обратно в коробочку и отдаю ему. Он берет ее и достает одно из колец.
- Дай мне руку, - нежно шепчет он.
Я протягиваю ему ладонь, и он надевает кольцо мне на палец.
- Мы сейчас похожи на геев, - смеюсь я, но он не смеется в ответ.
Том бросает взгляд на мои часы, затем убирает коробочку в бардачок и возвращает руки на руль.
- Мы опаздываем.
Мы подъезжаем к местной пиццерии, куда вряд ли могли бы опоздать, но я держу рот закрытым. Когда мы садимся за стол, Том спрашивает:
- Ты помнишь это место?
- Немного. Знаю, что мы здесь уже были.
- А помнишь, когда?
- Нет. Но это было давно.
- Мы были в шестом классе. Я упросил отца высадить нас здесь, когда он поехал за прописанным маме лекарством. - По его лицу я вижу, что это яркое воспоминание для него. - Мы впервые ели в ресторане. Ты откусывал свою пиццу маленькими кусочками, словно боялся съесть ее, а я уговорил всю свою пиццу целиком. Мы тогда в первый раз поссорились, потому что ты даже не доел свой кусок, а я знал, что ты голоден. Кто ж знал, что пять лет спустя мы все еще будем ругаться по поводу того, что ты ешь.
- Точно не я.
- И не я.
К нашему столу подходит официантка с огромной пиццей «Пепперони» и пивом.
- Спасибо, Сара.
- Все что угодно для тебя, Малыш. - Она переводит взгляд на меня. - Так это он?
- Ага. Сэм – это Сара. Сара – это Сэм.
Она протягивает мне руку.
- Приятно познакомиться с тобой, Сэм. Я о тебе так много слышала.
Я жму ее руку.
- И мне приятно.
Мне хочется сказать ей, что я о ней вообще никогда не слышал, но слова не идут из горла.
- В общем, если вам что-нибудь будет нужно – зовите меня.
Она проводит пальцами по волосам Тома, и у меня возникает желание откусить ей руку.
- Кто это? - спрашиваю я, как только она отходит от нашего столика.
- Она из команды болельщиц.
- Ты никогда о ней не говорил.
- На это есть причина, но я тебе расскажу об этом позже, хорошо?
- Хорошо.
- А теперь, сколько кусков пиццы ты съешь?
- Один.
- Сегодня особенный день. Давай договоримся, что ты съешь два куска.
- Два? Да она все пропитана жиром!
- Сделай это ради меня. Пожалуйста.
- Мне казалось, у нас был уговор, что ты неделю не будешь приставать ко мне с этим.
Он хмурит брови. Я смотрю на пиццу, потом на пиво и подсчитываю калории, которые мне потом придется сжигать.
- Окей, я съем два куска, но не буду пить пиво.
- Ну хотя бы полбутылки?
- Только несколько глотков и точка.
- Окей.
Желудок начинает крутить от одной только мысли о том, что я собираюсь запихнуть в себя столько калорий в такой поздний час. Но для Тома это очень много значит, а он единственный человек в моей жизни, которому я хочу угодить.
Ужин проходит замечательно. Мы вспоминаем только хорошее и претворяемся, что плохого не было вообще. Сара подходит несколько раз к нашему столику, но я успешно игнорирую ее.
Мы продолжаем предаваться воспоминаниям, когда уходим из пиццерии, и я замечаю, что мы едем все дальше от города.
- Мы что, не пойдем в тот кинотеатр, куда впервые ходили вместе? - смеюсь я своей собственной шутке.
- Видишь? Я тут пытаюсь быть внимательным и заботливым, а ты прикалываешься.
- Хорошо, я больше не буду. Куда мы едем?
- Смотреть твой любимый фильм.
- Но он же старый.
- В Гринфилде есть кинотеатр, в котором устроили показ старых фильмов. Угадай, что есть в списке?
- Не может быть!
- Знаю. Это почти невероятно. Я прочитал об этом в газете неделю назад и решил, что это просто идеально.
Я сижу и думаю о том, как сильно он меня любит, если потратил столько времени на планирование идеального вечера. Я задумчиво перевожу взгляд на дорогу и замечаю, что Том включил фары. Мое внимание занимают линии света на шоссе, отвлекая от голосов в голове.
В кино было здорово. И для меня не имело никакого значения, что там было полно пожилых пар, потому что рядом со мной был Том. Я даже разошелся и решил поесть попкорн.
После фильма мы возвращаемся в дом Тома, чтобы переночевать в палатке у него на заднем дворе, который на самом деле является частью местного парка, но мы все равно называем его задним двором Тома и относимся к нему соответственно.
Том разжигает костер, и мы садимся рядом друг с другом на огромный камень.
- Это был идеальный вечер, - говорит Том.
- Даже несмотря на то, что ты вынужден был провести его со мной?
- Не делай этого.
- Чего?
- Не принижай себя. Меня никто не заставляет проводить с тобой время. Я сам хочу быть с тобой. Почему ты не можешь этого принять?
- Потому что в этом нет никакого смысла. Как может кто-то хотеть быть моим другом? Я же такой неудачник, - говорю я вслух свои мысли.
- Как ты можешь думать так, после сегодняшнего вечера? Я, черт возьми, месяц планировал его, чтобы все было идеально, и…
В том-то и дело. Сегодня – это слишком для меня. Я не заслуживаю того, чтобы ко мне так чудесно относились.
- Проблема во мне, а не в тебе.
- Я знаю, что проблема в тебе, и я устал пытаться разрешить ее. Ты как Исаак! Как бы сильно я тебя не любил, этого все равно недостаточно, чтобы ты полюбил себя сам. Меня недостаточно.
- Прости, - говорю я. - Я не хотел тебя расстроить.
Я бы спросил, кто такой Исаак, потому что однажды этим именем меня назвал отец Тома, но не уверен, что заслуживаю это знать.
- Хочешь узнать, почему на самом деле мы переехали сюда?
- Уху.
- Из-за Исаака. Моего старшего брата. Он был моим кумиром. - Том вытирает глаза и собирается с силами, чтобы продолжить. - Он проводил со мной очень много времени, и я никогда не задавался вопросом, почему у него не было друзей ровесников. Я не знал, что над ним издевались в школе. Он не был самым маленьким или хилым, не был толстым или некрасивым, но дети всегда находили за что его подразнить. Все стало еще хуже, когда он пошел в старшие классы. Исаак был добрым и милым, а они постоянно цеплялись к нему. Они были злобными и безжалостными в своих нападках, и он начал отдаляться от всех, даже от меня. Перестал играть со мной, а потом и разговаривать. Закрывался в своей комнате и не пускал меня к себе. И так продолжалось изо дня в день. Исаак умолял родителей позволить ему переехать в другой район, но они отвечали, что хулиганы есть везде. Он выкрасил волосы в синий цвет, и отец начал говорить, что Исаак сам дает повод дразнить его. Вскоре, его лучшим другом стала еда. Он набрал большой вес, но я не стал любить его из-за этого меньше, потому что что бы он не сделал – я бы никогда его не разлюбил. Но родители были очень черствыми. Они кричали, чтобы он перестал есть и сел на диету, и доводили его до слез. Отец заставил его посещать занятия по самообороне, но он не понимал, что Исаак не боец.
Том соскальзывает с камня и садится на землю. Кладет голову на мои колени и продолжает рассказывать срывающимся голосом:
- Я никогда не забуду тот день. Исаак вернулся домой с обрезанными волосами и в разорванной одежде. Почти в истерике. Он умолял родителей забрать его из этой школы, но отец ответил, что он должен наконец повзрослеть. Они кричали и кричали, пока я не выдержал и не прервал их, умоляя не заставлять Исаака ходить в эту школу. Родители проигнорировали нас обоих, и Исаак убежал в свою комнату, хлопнув дверью. На ужин он не спустился. Помню, я сидел за столом и ковырялся вилкой в тарелке, потому что мне кусок в горло не лез. Мы все пошли спать не сказав друг другу ни слова, а ночью меня разбудил крик матери. Я выпрыгнул из кровати и добежал до кухни одновременно с отцом. Мама стояла, уставившись в окно, поэтому я тоже туда посмотрел – он был там – болтался на дереве, повесившись на нашем заднем дворе. Отец схватил нож и побежал перерезать веревку. Я тоже хотел выскочить за ним, но мама меня удержала. Самое ужасно было – смотреть, как они его уносили. Наутро мы нашли на его кровати предсмертную записку. Мы пытались продолжать жить в этом доме, но без него все было не так, нам всем нужны были перемены, поэтому мы собрались и переехали. Родители совсем о нем не говорят, словно его никогда и не было.
Я слышу, что Том плачет.
- Почему ты не рассказывал мне о нем раньше?
- Они сказали, что мы оставим все в прошлом.
Я сажусь на землю рядом с ним и обвиваю его рукой. Он смотрит прямо мне в глаза, и в свете костра в них блестят слезы.
- Ты напомнил мне о нем. Поэтому я и заступился за тебя в первый же день. Я подумал, что ты можешь быть им, и у меня появился еще один шанс защитить его, но потом я осознал, что ты не он, и что я люблю тебя, потому что ты – это ты. Слышишь меня? Я люблю тебя такого, какой ты есть. Мне плевать на то, что с тобой что-то не так, или на то, что ты думаешь, что с тобой что-то не так. Это не имеет никакого значения. Но ты должен перестать ненавидеть себя, потому что убиваешь меня этим. Я чувствую себя так, словно снова теряю Исаака, только сейчас все еще хуже, потому что я люблю тебя. Люблю тебя очень сильно.
Он удивляет меня, целуя прямо в губы. Том принимает мое замешательство за приглашение и разрешение продолжать и снова наклоняется, чтобы прижаться к моим губам. Я в шоке пытаюсь осознать происходящее. Наступил момент, о котором я так давно в тайне мечтал, а я слишком потрясен признанием Тома, чтобы наслаждаться им. Я отталкиваю Тома и встаю.
- Прости, - говорит он.
- Ничего. Давай… эм… немного отдохнем.
- Ты не злишься?
- Нет, я удивлен, но не злюсь.
- Даже из-за истории с Исааком?
- А почему я должен злиться из-за этого?
- Прошло пять лет. Ты мой лучший друг, я должен был рассказать тебе о нем раньше.
- Я провел достаточно много времени с доктором Конли, чтобы понять, что люди не говорят о подобных вещах, пока не готовы к этому.
- Может, в чем-то ты и прав. Но дело еще и в другом. Я не люблю вспоминать о случившемся. Больно осознавать, что мир может быть настолько холодным и жестоким, что раздавливает человеческую душу, а потом продолжает существовать дальше, как будто ничего не произошло. Мы продолжаем жить дальше.
Я не привык быть в отношениях сильной стороной, но понимаю, что должен вести себя так, будто знаю, что в таких случаях делать. Я хватаю Тома за руку.
- Давай потушим костер и ляжем спать.
Погасив огонь, мы забираемся в палатку.
Я пытаюсь вести себя обычно, когда мы просыпаемся утром, но всего боюсь. В душе я безумно напуган, а губы растянуты в нервную улыбку.
- Ты напуган, да?
- Немного.
- Из-за чего? Если из-за меня, то я попросил прощения. Я больше никогда тебя не поцелую. Не знаю, что на меня нашло.
Я мог бы воспользоваться моментом и сказать, что люблю его, но я знаю, что недостоин его любви. Я сейчас отказываюсь от того, чего хотел больше всего на свете и не понимаю, что со мной такое. Я должен быть счастлив, но вместо этого расстроен.
- Мне нужно идти.
- Пожалуйста, не уходи. Давай поговорим об этом. Я хочу остаться с тобой друзьями. Прости меня.
- Не извиняйся. Мы и останемся друзьями, просто мне надо уйти, чтобы подумать. - Я почти вылезаю из палатки, когда понимаю, что веду себя очень некрасиво. - Спасибо за вечер и за кольцо. Это было самое лучшее, что кто-либо делал для меня. - Мне мучительно хочется добавить, что я этого не заслуживаю, но я не хочу его расстраивать еще больше.
- Не за что, - улыбается Том. - Позвони, как придешь домой.
- Окей.
Мысли путаются в голове, когда я иду к автобусной остановке. Том дарит мне возможность исполнения моей мечты, а я швыряю ему ее в лицо, словно мне это не нужно. Всю дорогу домой я ругаю себя.
Когда я вхожу в свою спальню, до меня наконец доходит: я не могу быть с Томом, потому что он не сможет любить меня вечно, а я не переживу, если он бросит меня, потому что слишком сильно в нем нуждаюсь. По венам медленно разливается желание физической боли, я пытаюсь бороться с ним, но оно переполняет меня. Испытываемая сейчас душевная боль – особенная, и облегчить ее можно только особенным способом. Я достаю из ящика нож и иду в ванную, чтобы его помыть. Закрываю дверь и ложусь в кровать, готовый помочь себе хоть немного. Сняв одежду, я опускаю нож к бедру. Я думаю о поцелуе Тома, когда провожу лезвием по коже и вижу появившуюся кровь.
Том сказал, что любит меня, но я знаю, что это не так. Он не может любить меня, никто не может. Я делаю еще один надрез, думая об этом. Боль приносит наслаждение и удовлетворение, временно замещая растерянность и замешательство блаженством. Я очищаю ранки и нож от крови и снова одеваюсь. Убрав нож, я избавляюсь от окровавленной тряпки, словно только что совершил преступление. Я беру телефон и звоню Тому.
- Алло, - отвечает он.
- Ты не можешь любить меня, - говорю я.
- Прости, но могу.
- Почему?
- Просто потому, что люблю.
- Не надо.
- Я не могу изменить своих чувств, но обещаю, что больше никогда тебя не поцелую.
- Значит, между нами все будет как прежде?
- Да.
- Хорошо.
Я знаю, что ничего уже не будет как прежде, но эти слова успокаивают нас обоих.
Мы говорим о следующей игре, о том, как Том ждет этого и волнуется. Он открывается и делится со мной воспоминаниями об Исааке. Не могу поверить, что произошедшее пять лет назад все еще приносит ему такую боль, что ему трудно об этом говорить. Мне приходят на память некоторые события из моей жизни, но даже самые худшие воспоминания не причиняют боли, потому что я их уже пережил. Интересно, если бы меня не стало, скучали ли бы по мне мои брат или сестра хотя бы вполовину так сильно, как Том скучает по брату?
Поговорив с ним минут десять, я вдруг понимаю, что совершенно забыл поупражняться. Я решаю, что до конца дня больше ни крошки не съем и встаю, чтобы начать избавляться от калорий. Перед глазами стоит лицо Тома, я будто снова слышу, как он говорит, что любит меня. Не знаю, зачем он это сказал. Мне не нужна его любовь, она меня слишком сильно пугает. Я внезапно осознаю, что жду встречи с доктором Конли, но еще не уверен, расскажу ли ему о поцелуе.
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 79 | Нарушение авторских прав