На один этаж ниже.

В комнате много людей, родственников и ближних друзей, все они рады появлению новой жизни. Дочку из роддома мама заносит в квартиру. В ней все готово: там есть комната, в ней находится кроватка, над ней висят ловцы снов, погремушки.

Комната… комната… комната…

Все гости рады, и вот маленькая девочка после фактически первого дня жизни засыпает в первый раз по-настоящему одна, совсем одна. После девяти месяцев чужого тепла и спокойного защищенного сна.

Это – ее комната, родители, их родители и их родители долго старались и жили, чтобы позволить себе отдельную комнату жизни для будущей дочки, внучки, правнучки. И теперь она здесь растет и играет в игрушки, в той же комнате, где ее мама так же когда-то росла и считала веснушки.

Ей уже пять, и она, рыженькая, летом считая веснушки, увидев балет на экране, забывает про все, сейчас видит только его, лишь балерину в белом платье, которое она не знает, как и назвать. Она крутит фуэте на пуантах, как живая юла, прыгает, летит и, улыбаясь, парит, парит… теперь девочка ночами не спит.

Она переводит все мамины ленты и хочет сделать платье, как у нее, она плохо умеет шить, но упорство ее… все пальцы исколоты иголкой с белую ниткой ребенка с мечтой не простой.

В обычные тапочки она пихает вату, на ней белая самодельная балетная пачка и белая домашняя майка. Она встает на пальцы, поднимая руки медленно вверх, представляя, как стоит на сцене в пуантах и прыгает на них, а на нее падает прожекторов свет.

Мама на кухне по телефону с подругой, и та предлагает отдать дочку в класс танцев. Но мама, уже решила, что ей нужно стать юристом, а не стоять на кончиках пальцев. Но только для вида, для облегчения внутренних грузов, она: «Хочешь балериною стать?» – спрашивает из прихожей, даже в комнату не зайдя. Она смотрит на нее из коридора, а та стоит в майке, самодельной пачке и тапочках для гостей. Ей бы еще понять, в ее пять, суть вопроса. Она смотрит, молчит, не зная, что сказать и почему-то отвечает: «Нет…»

Мама уже уходит и слушает снова только телефон, а ребенок продолжает ей вслед: «…пока не хочу спать». Девочка услышала незнакомый вопрос так же, как слышала в это позднее время другой сотню раз: «Хочешь доченька спать?» А она, испугавшись кровати: «Нет, пока не хочу спать».

Но какая разница, какой был бы ответ? Ведь за нее уже давно все решили.

И так все, все и решили. И скоро забыли.

Ей двенадцать, она приходит из школы, бросает уроки и включает музыку – ее придумали по ее мнению Боги. Она сегодня будет прогуливать курсы для детей, поступающих в вуз, мама считает, что с детства нужно готовиться к этому, в этом и есть юности суть. За все это время в ней накопилась масса энергии и нереализованного того, что хотело лететь и летать, а не с неба на землю упав, математику на контрольной решать.

Все проблемы трудных детей, несчастливых подростков, переходного возраста и их психологических травм – это, по сути, все другие проблемы, открою секрет я вам. Для облегчения своей жизни мир придумал это все сам. С детства детей мы ломаем, оставляя каждого калекой внутри, их заставляем делать то, что нужно другим, а не им. Кто-то хочет рисовать, но ему нужно, по нашему мнению, переводчиком стать. Или кто-то хочет стать боксером, пловцом, но мы их ломаем, делая их мечты только лишь сном. По мнению взрослых, они знают точно, как нужно и как суждено, и плевать им на то, кому-то что там дано.

Будешь юристом.

Будешь программистом.

Или каким-то Богом забытым магистром.

И мы детей с самого детства ломаем, оставляя осколки внутри мечты... А изнутри у них потом что-то давит, прорастает и пытается выйти на свет, смотри, оно уже не родится живым, только мертвым. Родится потом умертвленным, мечтой уже не живой. Она не понимает, что это так давит, и злится от этого на себя и других, не понимая: «За что?»

А родители не понимают, что с ней, считая, что: «Это просто переходный возраст такой», – отмахиваются от нее. Все очень легко, все проблемы назвать переходным возрастом или обозвать трудным ребенком. И люди вокруг не понимают, что это, и все вместе считают, что это нужно давить и душить и потом сразу забыть, чтобы родилось мертвым оно, «мечтой недоношенной и неживой»

…выкидыш, не мучайся, прошу, не дыши.

Ей не хочется ходить на курсы и решать уравнения и учить четвертый язык. Внутри – ростки бунта, сопротивления не дают этому быть. Она выпивает и курит с новыми друзьями, убивая время за гаражами. Так она доломает себя и заглушит то, что рвется наружу все меньше с годами.

Она сама доломает то, что не доломали все мы.

И вот ей пятнадцать, она снова в комнате на разложенном синем диване, он ее лишит девственности, они расстанутся, и будет теперь разбито и сердце. А все от того, что не было пристроено сердце, захлопнется дверца.

А сердце носилось и искало ответ, где же ответ: «Почему я есть, но как бы и нет?»

И общество давит, объясняя, что ей нужно делать, и что нужно есть, и куда и как правильно на рабочее место ей будет нужно сесть. И мама ей тоже это объясняет, а в ребенке просто что-то бунтует и не желает становиться таким. Она чувствует: «Все должно быть другим». И у нее поэтому чувство, что ее не понимают, но она его глушит, ломает, смиренно меняет себя для других.

Кого-то легко мы ломаем, и он быстро смиренно становится таким, как всем надо, а кто-то упирается, ломается не спеша, и он бунтует, упираясь и не сдаваясь, но мы отмахнемся и скажем «переходный возраст», «проблемный ребенок», «пьяница» и «хулиган», у каждого разная воля, воля своя, но сломается надломленное само все внутри там.

Главное ветку надломить и сломать. Изуродованное не может жить, само отомрет и засохнет от времени, правда же, мам?

И весь переходный возраст трудных подростков – это просто то, что мы не доломали внутри.

Спустя несколько лет в той же комнате слышно:

…«Слава Богу, кончился переходный возраст!», «Наконец-то перебесилась», «Молодец, успокоилась и взялась за голову», «Умничка, мы всегда знали, что у тебя все получится». Похороны души, на столе стоит торт. А вы как думаете, на ваших поминках будет праздничный торт?

И вот она сейчас в той же комнате, поступившая в вуз, все ее хвалят, она сломлена внутри до конца, убила все там, но каждый, кто ее за это тут хвалит, считает: «В ней появился тот самый стержень, что она смогла побороть себя и справиться, задушить все, что было внутри и поступить так, как, по их мнению, надо, как уже поступали они».

Но только кому это надо? Это не стержень, а кол, вбитый сквозь тело с согласия всех их.

Ей двадцать два, она закончила вуз и стала юристом. В комнате появился диплом. Ей все объяснили, что нужно жениться «на вон том», не плохом. И все с ним как бы нормально: и не урод, работает и не пьет.

Три года брака, она делает ему минет в той же комнате не потому, что его хочет, не потому, что возбуждена и не контролирует себя, не потому, что сгорает от страсти. А потому что «ему будет приятно».

Она ложится с ним в постель потому, что так надо или потому, что «давно у него этого не было, ходит, бедненький, злой», и ей его жалко. ЧТО? Вы только представьте все это с другой стороны, с вами ложатся в постель не потому, что вы сексуальны, не потому, что в вас влюблены, не потому, что вас хотят до безумия и сгорают от страсти, а просто потому, что «вам будет приятно». Вот так просто, вас жалко, вы – жалкий, и вам она хочет сделать приятно, чтобы вы не грустили.

Но вот ей уже и тридцать, у нее родился ребенок, и она его приносит в ту же комнату, где когда-то маленькая жила сама, а до нее – ее мама.

Она в ней ее нянчит, кормит грудью и нечаянно натыкается и смотрит балет.

И будто сквозь поколения вспоминает тогда забытый еще в детстве разговор и вспоминает балетную пачку: «Почему же я тогда ответила ”Нет”?» И будто снова колит пальцы от иголок, которыми она ее шила, и тут она понимает, как в ее жизни все стало фальшиво.

Она ненавидит свою же жизнь и работу, она злится, что так все сложилось.

И в той же комнате, клетке, спустя каких-то пять лет.

Она проходит злая в халате в прихожей, мимо отрытой комнатной дверки…

…ее дочка прыгает вверх, раз за разом…

Она остановилась, видя все это.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь взлететь!

– Перестань, люди не летают…

И сама уже сломанная внутри, она ломает ей крылья, ее сбивая с пути.

В клетке птицей без крыльев сиди.

А птица будет просить неба, но ей объяснят родители и все люди вокруг, что летать и не надо, и что красота неба – лишь белая вата. И в жизни у тебя совсем другая задача. Внутри все еще она умеет летать, но заглушит и сломает все до конца она же сама.

Птица без крыльев в клетке одна.

Посмотри ты на небо и снова. «Чувствуешь, правда?» Попросит душа. Что ты чувствуешь?

Искалеченная птица, та, что ненадолго без неба жива.

Жаль… все, уже умерла.

Дата добавления: 2015-10-21