О. Шпенглер

Освальд Шпенглер (1880-1936), видный немецкий пред­ставитель «философии жизни», акцентирует внимание на глубинном различии между миром природы и миром исто­рии, культуры. Суть истории, по Шпенглеру, составляет не­обходимость судьбы, логика времени, которая противопо­ложна характерной для природы логике пространства, необ­ходимости причин и следствий. История есть становление, ей свойственна направленность и необратимость, природа же есть ставшее, протяженное, исчислимое средствами ма­тематики. Природа есть то, что может быть познано наукой, подведено под закон. История, несущая в себе собственное направление и судьбу, не допускает единообразного фор­мального изображения или истолкования путем ссылки на жесткие причины или законы; вместе с тем она имеет некую изначальную внутреннюю достоверность, сообщаемую или выражаемую в художественной образной форме, реализу­ющей чувство жизни. При этом становление есть основа ставшего, а внутренне достоверное чувство жизни, судьбы лежит в основе познания причин и следствий.

Всякая реальная протяженность (пространство), по убеждению Шпенглера, связана с переживанием глубины, и в действительности существует лишь одно истинное изме­рение пространства - направление от себя в даль. Пережива­ние этой глубины растягивает ощущение, включая его в картину внешнего мира. Мы движемся вперед, покоряя пространство, и подчиняясь судьбе, продвигаемся навстре­чу будущему, к старости и смерти. «Если обозначить основ­ную форму понятого, каузальность, как застывшую судьбу, то глубину пространства можно будет назвать застывшим временем» ^[101] . Время рождает пространство, пространство же убивает время.

Очевидна связь этих рассуждений Шпенглера с заключе­ниями Канта о двух априорных формах чувственности, из которых именно время признается Кантом изначальной в ка­честве формы внутреннего переживания. Шпенглер утверж­дает, что пробуждение души - как в индивидуальном чело­веческом развитии, так и в становлении великих культур - связано с внезапным постижением дали и времени, с тем или иным способом познания природы как протяженности и с той или иной идеей судьбы, составляющей стержень пе­реживания истории. Каждая культура имеет свои специфи­ческие прасимволы пространства и времени, природы и ис­тории.

«Культура рождается в тот миг, когда из прадушевного состояния вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая душа, некий лик из пучины безлико­го, нечто ограниченное и преходящее из безграничного и пребывающего. Она расцветает на почве строго отмежеван­ного ландшафта, к которому она остается привязанной чис­то вегетативно. Культура умирает, когда эта душа осуще­ствила уже полную сумму своих возможностей в виде наро­дов, языков, вероучений, искусств, государств, наук и таким образом снова возвратилась в прадушевную стихию. Но ее исполненное жизни существование, целая череда великих эпох, в строгих контурах очерчивающих поступательное са­моосуществление, представляет собой сокровенную, страст­ную борьбу за утверждение идеи против сил хаоса, давящих извне, против бессознательного, распирающего изнутри, куда силы эти злобно стянулись. Не только художник борет­ся с сопротивлением материи и с уничтожением идеи в себе. Каждая культура обнаруживает глубоко символиче­скую и почти мистическую связь с протяженностью, с про­странством, в котором и через которое она ищет самоосу­ществления. Как только цель достигнута и идея, вся полно­та внутренних возможностей, завершена и осуществлена вовне, культура внезапно коченеет, отмирает, ее кровь свер­тывается, силы надламываются - она становится цивилиза­цией» ^[102] .

Культуры несоизмеримы, ибо их души глубоко различ­ны: «аполлоническая» душа античных греков разительно несхожа с «магической» душой человека арабской культуры или же фаустовской душой носителя западноевропейской культуры. В античности протяженность означает телес­ность, четкую ограниченность бытия предметов, и этому соответствует математика целых чисел и измеримых вели­чин, в физике - статика, в религии - политеизм и чувствен­но-наглядные культы, в восприятии истории - интерес лишь к ближайшим событиям без малейших притязаний на создание картины всемирной истории. Если для античной души идеальный тип протяженности - отдельное чувствен­но воспринимаемое тело, то прасимвол фаустовской (запад­ной) души - чистое безграничное пространство, которому соответствует математика переменных величин и функцио­нальных зависимостей. На место античного многобожия, отвечающего множественности отдельных тел, здесь встает единый Бог христиан. В истории фаустовский человек ви­дит напряженное развитие, ориентированное на некоторую цель. Все фаустовское мировоззрение деятельно, активно, пронизано волевым началом. Даже Бог здесь скорее есть во­ля, чем разум. Западного человека характеризует воля к гос­подству, в том числе и над природой, и этому соответствует активный поиск законов природы, знание которых позво­ляет подчинить ее человеческой воле. '

Формы душевного угасания культуры, по Шпенглеру, тоже несут на себе отпечаток коренных свойств каждой та­кой великой души. Для античной души это стоицизм, обра­щенный к поведению отдельного лица и предлагающий принимать мир таким, каков он есть. Для фаустовской ду­ши подобной формой выступает социализм с его стремле­нием подчинить всю массу людей единому плану и единой воле, с его неустанной заботой о прогрессе и нацеленностью на будущее. Впечатляет беспощадный анализ Шпенглером феномена цивилизации, понимаемой как стадия разложе­ния и умирания культуры, утраты смыслов и веры, как пе­риод внешней бездуховной активности.

Шпенглер попросту отбрасывает идею поступательности истории и прогрессирующей целостности общественной жизни. На место наглядного образа истории как дороги, ве­дущей вперед, к лучшему будущему, водружается картина конечных, замкнутых путей-судеб, разнородных по своей сути, но единообразных по форме.

Все культуры предлагается воспринимать как современ­ников, неизвестно почему начинающих свои вариации на неизвестно кем заданную тему, постепенно приближа­ющихся к наибольшему из возможного для каждого из них совершенству реализации своего исторического пред­назначения и спустя строго определенное время умолка­ющих, поскольку задание оказалось выполненным до кон­ца. Истоки такой фатальной предопределенности истори­ческих судеб цивилизаций остались у Шпенглера непро­ясненными.

Дата добавления: 2015-10-13