М. Полани

Важную роль в конструктивном преодолении позитивист­ского толкования науки сыграла разработанная английским философом и химиком Михаэлом Полани (1891-1976) кон­цепция личностного знания. Принято считать, что подлин­ное знание является безличным, т.е. объективным и Всеоб­щим по своей значимости. На деле познание есть активная деятельность, требующая от своего субъекта особого лично­го мастерства. Искусное действие, как известно, достигается путем следования некоторым нормам или правилам, кото­рые часто бывает невозможно исчерпывающе объяснить или же выразить в четких высказываниях. Искусство, про­цедуры которого остаются скрытыми, нельзя передать с по­мощью предписаний, ибо таковых не существует. Оно мо­жет передаваться только посредством личного примера, от учителя к ученику². Если в науке или в сфере технической деятельности обращаются за помощью к знатокам или к экспертам, то это означает, что их особую компетентность невозможно заменить стандартизированными измерения­ми некоторых величин.

Используя какие-либо инструменты, в том числе и ин­теллектуальные (системы понятий, идей), мы, как отмечает Полани, отчасти «сливаемся» с ними, отождествляя себя с принятыми предпосылками. Далее, наше восприятие ситу­ации всегда связано с фокусированием внимания на опреде­ленных ее сторонах, о которых мы можем составить четкие высказывания, а также с наличием периферийного внима­ния, относящегося к контексту данной ситуации и направ­ленного на предметы, которые могут и не осознаваться. Че­ловечество в процессе своего исторического развития выра­ботало не только отчетливые знания о предметах нашего опыта, но и обычаи, правила, разнообразные приемы, кото­рыми надо уметь пользоваться или которым надо следовать даже в том случае, если мы слабо осведомлены об их проис­хождении и понятийно-логической структуре. Поэтому на­ши реальные действия оказываются логически недетализи- руемыми, а попытка переключить внимание с ситуации в целом на некоторые, может быть, даже довольно важные ее части ведет к дезорганизации деятельности, ибо обособле­ние отдельных элементов от значимого целого лишает их смысла. Именно таков «деструктивный анализ личностного знания, основанный на редукции его к относительно объек­тивному знанию»¹.

Известно, что язык наиболее ярко выражает интеллекту­альное преимущество человека перед животными. Вместе с тем языковая артикуляция всегда является неполной и не охватывает целостных интеллектуальных актов. В языке должно быть не слишком много слов, и правила их упот­ребления должны быть устойчивыми. Всякое слово обоб­щает, давая наименование целому классу явлений, в кото­рых мы выделяем закрепляемые этим словом существенные черты. Язык классифицирует объекты, т.е. как бы содержит некоторую концепцию универсума. Говорить о вещах озна­чает применять подразумеваемую языком теорию мирозда­ния к частным предметам, о которых идет речь.

Символизация опыта, осуществляемая языком, позволя­ет человеку реорганизовать воспоминания о прошлом опы­те, сделать его упорядоченным и обозримым; она также отк­рывает возможность выхода за пределы наличного опыта и получения новых результатов с помощью рассуждений и доказательств. Наряду с описательными науками, существу­ют также и дедуктивные науки, суждения в которых отлича­ются строгостью, а выводы - обезличенностью и обеднен- ностью содержанием, почерпнутым из непосредственного опыта. Полное описание опыта, подчеркивает Полани, тре­бует использования менее точного языка и предполагает способность к использованию скрытой, неявной оценки.

Всякая схема упрощает и в чем-то искажает реальную си­туацию. Понимание связи этой схемы с жизненной целост­ностью происходит как личностное озарение («открытие»), не поддающееся детализации. Приобретая моторный или интеллектуальный навык, мы достигаем молчаливого пони­мания, родственного тому внеязыковому пониманию, кото­рое есть и у животных. Это молчаливое знание невозможно адекватно выразить в словах, хотя нам надо, конечно, стре­миться развивать нашу способность выражать свои мысли и характеризовать совершаемые действия. Ум, искусно вла­деющий навыками оперирования символами, получает в свое распоряжение мощное орудие. Однако его использова­ние создает столь же значительные опасности, связанные с образованием сомнительных умозаключений, расходящих­ся со здравым смыслом. Образование, как указывает Полани, дает человеку не только явно выраженное, но и латентное, скрытое знание, позволяющее осуществлять предвидение, приспосабливать наши знания к новым ситуациям. Образо­ванный ум способен развивать и обогащать свой концепту­альный строй, усваивая новый опыт. Содержание наших мыслей глубже, чем мы это осознаем, и основной их смысл может раскрыться позже. В процессе образования мы не только подводим постигаемые явления под уже установлен­ные понятия, но и, случается, изменяем сами эти понятия и образуем новые, стремясь улучшить контакт с реальностью. Всякая модификация схем предвидения, понимания или действия есть необратимый эвристический акт, который из­меняет наш образ мыслей «в надежде приблизить наше по­нимание, восприятие или потребности к тому, что истинно и справедливо»^[87].

Многие вопросы, возникающие в процессе познания, снимаются путем уточнения значения используемых тер­минов. Вместе с тем каждый новый случай применения то­го или иного понятия, отличаясь от прежних, изменяет его значение. Адаптация понятий и их словесного выражения к новым вещам и обстоятельствам обычно происходит на пе­риферийном уровне нашего сознания, поскольку внимание здесь фокусируется на осмыслении ситуации в целом, и мы думаем именно о ней, а не об используемых словах. Правда, при этом мы как бы нащупываем нужные слова, и в ходе данного поиска их значения обогащаются множеством не- специфицируемых коннотаций (дополнительных оттен­ков). Мы имеем основание доверять тем значениям исполь­зуемых нами слов, которые мы усвоили в процессе личност­ного становления, приобщения к культуре. Вся интеллекту­альная жизнь человека, по словам Полани, обесценилась бы, если бы заключенная в языке схема интерпретации ми­роздания оказалась полностью ложной. «Человек рациона­лен только в той мере, в какой истинны концепции, к кото­рым он привязан»^[88]. Слова большого человеческого значе­ния аккумулировали в течение веков бесценное богатство периферического знания коннотаций, которое мы, в прин­ципе, можем подвергнуть критическому осмыслению, ана­лизируя практику употребления соответствующих слов. Отчетливое осознание периферических элементов понима­ния, как отмечается здесь же, есть новый опыт, сопряжен­ный, правда, с опасностью впасть в заблуждение.

Подлинное открытие не является строго логическим актом. Препятствия, которые приходится преодолевать, совершая открытие, Полани называет логическими разры­вами. Об их величине можно судить по степени изобрета­тельности, которая требуется для успешного решения воз­никшей проблемы. Используемый нами символический формализм есть результат обобщения ранее совершавших­ся творческих и поэтому неформализуемых действий. Лич­ностное знание обязательно включает в себя момент убеж­денности в его правильности и действенности. Наличие в науке нравственной, а также эмоциональной составляю­щей, проявляющейся, в частности, в стремлении достичь эстетического совершенства научных результатов, сближает науку с искусством и другими ценностными формами соз­нания. Случается, что научные данные, даже будучи безуп­речными с точки зрения их достоверности и точности, бо­лее или менее долго не привлекают внимание членов науч­ного сообщества, поскольку они не согласуются с ранее утвердившимися представлениями, и это рождает у ученых смутное ощущение, что такие данные либо несущественны, либо в чем-то несостоятельны и со временем будут опровер­гнуты. Все это побуждает Полани высказать резкое несо­гласие с механистическим, как он его аттестует, идеалом абсолютно беспристрастного и точного знания, ибо даже ес­ли бы оно было достигнуто, то оно оказалось бы пустым, ничего не означающим для нас, живых людей.

Опасность механистического мировоззрения он усмат­ривает в том, что оно дискредитирует науку, а в практиче­ской жизни, прежде всего в политике, оно признает лишь силу, власть и богатство! Стремление достичь абсолютно безличного знания, по его мнению, перечеркивает науку, ибо в этом случае некому было бы создавать и поддержи­вать ее. Если в процессе научного познания вырабатывается новое понимание действительности, то для его признания людьми, мыслящими по-старому, нужны не только доказа­тельства, но и внушения, страстные проповеди, убеждаю­щие в правомерности и ценности предлагаемых нововведе­ний. Не случайно вопросы, имеющие для науки фундамен­тальное значение, вызывают в ней столь жаркие дискуссии. Наука вообще не исчерпывается одними лишь достоверны­ми и общепризнанными суждениями, а ее предпосылки не обязательно являются всецело истинными, иначе как воз­можны были бы, с одной стороны, научные заблуждения, а с другой стороны - фундаментальные научные открытия?

Известно немало определений науки, образованных пу­тем перечисления таких ее признаков, которые имеют, как обнаруживается, весьма условное и ограниченное значение. В применении таких «вопиюще непригодных определений науки» Полани усматривает удивительную склонность уче­ного принимать «самую неадекватную и обманчивую фор­мулировку своих собственных научных принципов, потому что он автоматически дополняет эту формулировку неяв­ным знанием того, что в действительности представляет со­бой наука»¹. Логические правила, по его словам, дают лишь худосочные резюме научного взгляда на вещи. Система на­учных убеждений не доказывается ни опытом, ни внеопыт- ными доводами, почерпнутыми из чистого разума. Наука есть особая, самобытная часть нашей общей духовной жиз­ни. Наш разум своей артикулированной деятельностью обо­гащает жизнь Вселенной; но создаваемые им символические формы способны сковывать его, что и характерно для совре­менного сциентизма, который «не оставляет места нашим важнейшим внутренним убеждениям, и принуждает нас скрывать их под маской нелепых, неадекватных терминов»².

Показательно, что это страстное обличение сциентизма и иссушающего человеческие мысли и чувства объективиз­ма исходит от крупного естествоиспытателя, философским исследованиям которого предшествовала длительная и пло­дотворная деятельность в области физической химии.

Дата добавления: 2015-10-13