Н.А. Бердяев

Еще один яркий образец экзистенциально ориентиро­ванных рассуждений о человеке и его бытии дают работы известного русского философа Николая Александровича Бердяева (1874-1948). В своей философской автобиогра­фии, названной им «Самопознание», он отмечал, что в его внутренней жизни, духовных поисках имелись два основ­ных двигателя: искание смысла и искание вечности, причем первое было важнее.

Понимание и познание бытия, по Бердяеву, возможно лишь в силу того, что человек — это микрокосм, в котором раскрывается универсум. Философское познание, даже если оно имеет религиозную направленность, всегда содержит экзистенциальные основания. «Главный признак, отлича­ющий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через че­ловека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека».

Подлинное философское познание в своих истоках не дискурсивно, не рассудочно, а интуитивно. Дискурсивное развитие мысли имеет социальную природу, обобщенную и обезличенную, претендующую на объективность, тогда как философское мышление личностно, экзистенциально. Да­же философские идеи других людей, как подчеркивает Бер­дяев, могут быть действительно осмыслены мною только тогда, когда они станут моими идеями. При этом решающее значение имеет их эмоциональное приятие или отвержение. «Самый крайний интеллектуализм и рационализм может быть страстной эмоцией. Интуиция всегда не только интел­лектуальна, но и эмоциональна. Мир не есть мысль, как ду­мают философы, посвятившие свою жизнь мысли. Мир есть страсть и страстная эмоция»².

Отвергая власть общего, общеобязательного, призна­ющего лишь инструментальную значимость индивидуаль­но-личностного начала, Бердяев утверждает, что субъектив­ное объективно, то есть существует реально, тогда как объ­ективное субъективно, ибо объект есть феномен. Реаль­ность отнюдь не тождественна бытию и объективности. Подлинной реальностью признается мир субъективный и персоналистический. Основную идею своей философии Бердяев видит в признании примата свободы над бытием, примата духа, который есть свобода, а не бытие.

Сущностью человека, его высшим предназначением и обязанностью, требованием Бога, адресованным человеку, по Бердяеву, является творчество. Оно понимается не просто как создание культурных ценностей, а как подъем всего человеческого существа, направленный к новой, выс­шей жизни, к новому бытию. Такое творчество носит инди­видуально-личностный характер, однако значимость его об­щечеловеческая, космическая и социальная. Конечно, твор­ческий акт человека нуждается в материи, но не она опреде­ляет новизну. Творчество, полагает он, не детерминировано извне миром, оно пронизано человеческой свободой, на­правлено на преображение мира. Правда, результаты твор­чества отчуждаются, объективируются, первоначальный за­мысел воплощен в них всегда неполно и неадекватно.

Философское мышление Бердяева изобилует парадокса­ми. Признавая этот факт и разъясняя его, он подчеркивает: «Противоречия, которые можно найти в моей мысли, - про­тиворечия духовной борьбы, противоречия в самом суще­ствовании, которые не могут быть прикрыты кажущимся логическим единством. Подлинное единство мысли, связан­ное с единством личности, есть единство экзистенциальное, а не логическое. Экзистенциальность же противоречива. Личность есть неизменное в изменениях»¹.

В самом себе Бердяев усматривает противоречие арис­тократического понимания личности, свободы и творче­ства, с одной стороны, и социалистического требования утверждения достоинства каждого человека, обеспечения его права на жизнь - с другой стороны. В ряду своих глубин­ных устремлений он усматривает неприятие всякой объек­тивности, мировой данности, порабощающей человека; противопоставление свободы духа насилию и конформиз­му, внешней необходимости; примат духа над природой, субъекта над объектом, личности над универсально-общим, творчества над эволюцией, дуализма над монизмом, любви над законом.

Этим определяются и философские пристрастия Бердяе­ва, который высказывает симпатии к учению Канта, разли­чавшего царство свободы и царство природы, а также к уче­нию Шопенгауэра об объективации воли в предметном ми­ре, отмечая при этом отсутствие у Канта категории духа и шопенгауэровский антиперсонализм. Вместе с тем Бердяев не приемлет монизм, эволюционизм и оптимизм Фихте, Шеллинга и Гегеля, их понимание объективации универ­сального разума в природном и историческом развитии. В целом критично отношение Бердяева и к философии Ницше, которого он рассматривает как величайшего пред­ставителя «философии жизни», отмечая при этом, что жизнь не может быть критерием высшего блага вследствие своей всеобщности, многозначности и возможности биологизаторских истолкований.

Человека как личность Бердяев признает величайшей за­гадкой в мире. Человек как природное и социальное суще­ство есть подобие мира и происходящих в мире процессов. Но личность человека есть свидетельство того, что мир де самодостаточен, и он может быть превзойден. ЛичноСть есть своеобразный разрыв в мире, прорыв к новизне. Она не принадлежит к природе как ее часть и вообще не является частью чего бы то ни было. «Личность есть универсум в ин­дивидуально неповторимой форме»¹, неизменное в измене­ниях, единство в многообразии. Личность самосозидается, и основной парадокс существования личности состоит в том, что для созидания себя, для наполнения себя универсаль­ным содержанием личность должна уже быть. Личность - это не субстанция, а творческий акт, усилие и борьба, овла­дение собой и миром.

Личность есть существо разумное, но она не определяет­ся разумом, который имеет, сам по себе, единообразный, безличный характер. Личность же не только разумна, но и свободна. Обладая разумом и волей, личность имеет сти­хийно-бессознательную основу. Поверхностное «Я» социа­лизировано, рационализировано, цивилизовано, но все это может прикрывать или подавлять глубинное личностное начало в человеке. Личность есть субъект, а общество есть объект. «С экзистенциальной точки зрения общество есть часть личности, ее социальная сторона, как и космос есть часть личности, ее космическая сторона».

Личность - это экзистенциальный центр; она и только она чувствует, радуется и страдает. Ни нация, ни общество, ни государство сами по себе не являются экзистенциальны­ми центрами. Индивидуум, в отличие от личности, есть ка­тегория биологическая и социологическая. Он есть часть мирового целого, тогда как существование личности, по Бердяеву, предполагает существование сверхличных и сверхмировых ценностей. Эти ценности не имеют, однако, какого-то самостоятельного, внеличностного существова­ния, они принадлежат к миру субъективного, творятся лич­ностью и действуют в ней. Личность есть ценность, стоящая выше государства, нации, природы и человеческого рода.

Личность не есть душа, отличная от тела; она есть целост­ный образ человека, в котором духовное начало овладевает всеми душевными и телесными силами человека. Не слу­чайно самые возмутительные посягательства на личность связаны с телесным воздействием; дух сам по себе, минуя тело, нельзя ни ударить, ни убить. Ошибка гуманизма ви­дится Бердяеву не в том, что здесь человека толкают на путь самообожествления, а в том, что гуманизм не до конца утверж­дает независимость человека как личности от мира, ибо предлагает утвердить ее достоинство неким внешним обра­зом. Вместе с тем личность социальна и исторична, и на пу­тях своей самореализации человека подстерегает рабство. Источники этого рабства - экстериоризация, отчуждение, выброшенность вовне человеческой природы.

Рабство через объективацию возможно во всем - в по­знании, морали, религии, искусстве, в политической и соци­альной жизни. Психологическое насилие над человеком осуществляется: через социальное внушение и систему вос­питания, лишающие мышление человека свободы сужде­ний; через закостеневшие обычаи и нравы, общественное мнение; через власть денег; через ненависть или даже лю­бовь. Рабство подстерегает человека со всех сторон. Даже свобода, ставшая повседневной реальностью, может перей­ти в незаметное порабощение, стать объективированной, тогда как подлинная свобода субъективна и требует усилий. Рабство есть пассивность; победа над рабством есть творче­ская активность. Возможно рабство человека перед Богом. Антропоморф­ный Бог есть высочайшая и абсолютизированная сила при­родной детерминации, господства. В этом смысле высокий атеизм способствовал очищению идеи Бога от человеческой бесчеловечности. Главная причина атеизма связана с невоз­можностью оправдать зло ссылкой на Бога-вседержителя, допустившего, однако, отпадение твари от творца. По этому поводу Бердяев разворачивает собственную теологическую концепцию, которая утверждает, что Бог не является твор­цом и управителем мироздания; не есть он и всеединство, как у Соловьева.

Странным находит Бердяев то обстоятельство, что хрис­тианская вера подчеркивает греховность самодовольства и гордыни, но именно эти особенности приписывает Богу, требующему от людей подчинения и поклонения. Возмож­но ли в таком случае следовать евангельскому завету об упо­доблении божьим совершенствам? Бог как субъект, по мне­нию Бердяева, есть любовь и свобода, а не детерминация и господство; к Богу неприменимо понятие бытия, и мыслить о нем можно лишь символически. Бог есть смысл челове­ческого существования, а не устроитель и администратор мирового целого.

Возможна также рабская зависимость человека от приро­ды, понимаемой Бердяевым как мир объективации, отчуж­денности и детерминированности.

Человек стремится освоить природную необходимость путем ее познания, и здесь оправдано рассмотрение свобо­ды как познанной необходимости. Но, покоряя стихийные силы природы посредством создаваемой им техники, чело­век может попасть в унизительную зависимость от этой ис­кусственно созданной природы, стать простым придатком к машине.

Человеку угрожает и абсолютизация мировой гармонии - в формах эротико-сексуального (В.В. Розанов и др.), нацио­нально-народного (мистика народничества) и теллургиче- ского прельщения земли, крови, расы, родовой жизни (на­цизм и расизм), прельщения коллективно-социального (мистика коллективизма, коммунизм). Периодически во­зобновляющиеся романтические призывы возврата к при­роде и освобождения от власти разума, от оков цивилиза­ции хотя и имеют под собой серьезную основу, однако за­ключают в себе немалые опасности. Слияние с природной, космической жизнью не освобождает личность, а растворя­ет и уничтожает ее.

Из всех форм человеческого рабства наибольшее значе­ние имеет, по Бердяеву, социальная зависимость. Человек социализирован, и социологические концепции убеждают нас в том, что сущность человека социальна. Реально обще­ство не является какой-то особой личностью, «Я», а всего лишь «Мы», и оно способно обезличивать индивидов. Це­лостен человек, а общество есть лишь кооперация.

В основании общества лежат социальные мифы и симво­лы. Когда они разлагаются и умирают, начинает разлагаться и умирать и данное общество. Происходит революция, вы­двигающая новые символы и мифы, например миф о суве­ренитете народа и его безгрешной общей воле (Руссо), о пролетариате и его миссии освобождения человечества (Маркс), а также мифы о государстве, нации, расе и т.д.

Специальное внимание Бердяев уделяет рабству револю­ции и рабству коллективизма. Ответственность за ужасы и зло революции, полагает он, несет прежде всего дореволю­ционная жизнь и ее защитники. В частности, ответствен­ность за духоборческий, враждебный духовной культуре ха­рактер русской революции лежит на деятелях русской куль­туры начала XX в. Русский культурный ренессанс был, по мнению Бердяева, асоциальным, аристократически замкну­тым. При этом революция враждебна свободе, ибо послед­няя аристократична, а не демократична. Деятели революции рассматривают настоящее как средство, а будущее как цель, наполняя настоящее насилием. Но средство здесь важнее цели. Именно средство, путь свидетельствует о духе, кото­рым проникнуты люди. Насилие не может привести к сво­боде, ненависть к братству, отрицание человеческого досто­инства некоторых общественных групп — к всеобщему утве­рждению человеческого достоинства.

Революция злопамятна, но вместе с тем беспамятна в своих попытках уничтожить прошлое без остатка. Она де­монстрирует нереальность того, что выдавалось за проч­ную, монолитную реальность, но создает новые фикции. Всякая революция претендует на создание нового человека, но он не появляется, ибо меняются лишь формы рабства. Действительная, глубинная революция есть изменение в сфере сознания, и поскольку исторические революции это­го не делают, все они плохо кончаются. «Революции делают­ся средним человеком и для среднего человека, который совсем не хочет изменения структуры сознания, не хочет нового духа, не хочет стать новым человеком, не хочет ре­альной победы над рабством. Страшные жертвы нужны для достижения очень маленьких результатов»¹.

При этом Бердяев отнюдь не отрицает идею бесклассово­го общества, полагая даже, что оно есть неотвратимая перс­пектива. Означает она гуманизацию общества, достижимую не на основе экономической, социальной или политической идеи, а на основе духовной идеи целостного человека, на ос­нове примата духа над экономикой и политикой.

Величайшим соблазном человеческой истории Бердяев считает соблазн царства. «Никто не мог никогда толком объяснить и оправдать, почему несомненные пороки и гре­хи для личности - гордость, самомнение, эгоизм, корысто­любие, ненависть, кровожадность и насильничество, ложь и коварство - оказываются добродетелями и доблестью для государства и наций»¹.

Резкое осуждение у Бердяева вызывает и рабство нацио­нализма, которому, по его словам, человек легче всего под­чиняет себя. Признание значимости нации в осуществлении связи времен, достижении культурной преемственности в жизни людей не должно скрывать тот факт, что националь­ный принцип обычно выгоден лишь некоторым социаль­ным группам. Национальная идеология обычно оказывает­ся идеологией классовой. Народная реальность более чело­вечна, чем нация. Народ есть люди, достигшие единства и оформленности, нация же - это не люди, а правящая идея. Народ выражает себя в культуре, нация же стремится выра­зить себя в государственном могуществе. Но и народниче­ство может принять мистическую форму и сделаться источ­ником человеческого порабощения. В мифах нации и наро­да ищут наполнения своей духовной пустоты безликие, не­развитые люди.

Цивилизация создана человеком для того, чтобы преодо­леть зависимость от власти стихийных сил природы. Но свойства технической цивилизации таковы, что ее плодами может воспользоваться как человек высокой культуры, так и варвар. В наше время, как отмечает Бердяев, происходит вторжение огромных масс в культуру, которая прежде была аристократической. Признаки принадлежности к массе - это невыраженность личности, склонность к подражанию, неоригинальность. Прежде народные массы имели свою культуру, основанную на религиозной вере. Массы нынеш­него, переходного периода лишены всякой духовной куль­туры и дорожат только мифами и символами, которые им внушили. Цивилизация, по Бердяеву в большей степени есть соци- ально-коллективный процесс, тогда как культура характе­ризует скорее глубинные, внутренние устремления. И хотя в культуре могут реализоваться гениальные идеи, культурная среда и культурная традиция в целом так же основана на подражании, как и цивилизация. Занимая промежуточную зону между природой и техникой, культура испытывает на себе давление государства и общества. Свободу творчества легче защитить там, где общественная жизнь менее унифи­цирована.

Главные ориентиры культурного творчества - истина, красота, правда, любовь - имеют качественный, а не количе­ственный характер. Однако неизбежно, как утверждает Бер­дяев, происходит процесс демократизации культуры, угро­жающий именно качеству. Трагедия культуры состоит в том, что высокая культура не может развиваться бесконеч­но; рано или поздно наступает ее упадок, высокая культура вырождается в традицию, а ее закрепление ослабляет твор­чество.

Обширность приведенных выписок из работ Бердяева объясняется тем, что этот автор, придерживавшийся экзис­тенциальной, или, как он сам определял, персоналистиче- ской ориентации, соединил в своем творчестве многие важ­ные идеи русской и западноевропейской философии. Огромная философская эрудиция Бердяева и особенная ясность его стиля позволяют на примере его работ соста­вить довольно полное представление о том круге идей, ко­торыми наполнялась современная философия человека вплоть до середины XX в.

Дата добавления: 2015-10-13