Часть третья – рок 3 страница

Она смахнула несуществующий пепел в пепельницу. — Я больше недели не разговаривала с Томом, — брови у Бишопа поползли вверх. Она опять нервно стряхнула пепел. — В любом случае, мы ни разу толком не говорили о тебе, Джереми. Лучше разделять личное и профессиональное.

Бишоп наклонился вперед и улыбнулся, сомкнув длинные, тонкие пальцы и положив на них подбородок. Заглянул ей глубоко в глаза. — Я все понимаю, Джимми, и я знаю, как тебе тяжело. Но что ты думаешь на самом деле?

Она поймала его взгляд и попыталась всем сердцем и душой представить этого мужчину таким, каким его видит Том Торн. И не смогла. — Джереми, я...

— Я вчера слышал историю про врача с зависимостью от морфинов. Он выписывал их пожилым пациентам, а потом устраивал посещения на дому и выкрадывал обратно. Старики шли к нему на прием, говорили, что потеряли... сама знаешь, списывали все на возраст. Он понимающе улыбался и выписывал им еще. И все по новой.

Не сказать, что Энн сильно удивилась. У многих врачей проблемы с наркотиками. Был даже реабилитационный центр исключительно для тех, кто работает в медицине. А Бишоп продолжил: — Парень, который мне это рассказал, знает того человека двадцать с лишним лет, так он и понятия не имел.

Она посмотрела на него. Почти не дыша. Он говорил уже почти шепотом.

— У всех людей есть секреты, Энн.

Энн опустила глаза и уставилась на сигарету, которую стала тушить в пепельнице. Тщательно и аккуратно убрала все следы горящих угольков. Какой ответ он от нее ожидает? Это просто частичка типично театральной и провокационной таинственности или...?

Она подняла голову и подала знак принести ей счет, потом с улыбкой посмотрела на него. — Раз уж пошла речь о тайнах, Джереми — ты с кем-то встречаешься?

Его настроение моментально изменилось. Она это заметила, хотела было отступить, но передумала. Ей захотелось ненадолго поменяться с ним ролями и насладиться его беспомощностью.

— Встречаешься ведь, правда? Что ты так скромничаешь? — она видела в его глазах подобие ответа. — Я ее знаю?

Он не отрывал взгляд от скатерти. — На самом деле, ничего серьезного и вряд ли надолго, по целому ряду причин, но если я тебе расскажу, получится, будто я ругаю ее. Приговариваю отношения к ранней кончине.

Она засмеялась. К чему вдруг такое суеверие? — Давай, мы же...

— Нет, — тон его голоса оборвал ее смех на самом взлете. Конец беседы.

— Это будет означать, что я желаю покончить с ней.

Торн вернулся домой нервным и возбужденным. Ему нужно много кому позвонить. Папе. Хендриксу. Конечно же, Энн. Но он чересчур взвинчен.

Кое-что произошло, когда он вышел на станции метро Кентиш Таун и озирался в поисках магазина, торгующего алкоголем навынос, чтобы по дороге домой чуть-чуть повысить им прибыль за сегодня. Позади себя он услышал разговор.

— "Важный вопрос"...

— Найди уже себе чертову работу!

— Это и есть моя работа, засранец!

На этом разговор закончился.

Через секунду посыпались первые удары кулаками и пинки. Вздрогнув от случайного удара по голове, он схватил знатока, которому так повезло с работой, за шею и потащил его в ближайший подъезд, чуть более свирепо, чем это требовалось. Продавец "Важного вопроса", собрав журналы, раскиданные в стычке, подошел к ним поближе и стал наблюдать. Торн бросил ему: — Отвали! — и снова переключился на того, который явно не был бездомным. Конечно, он пьяный, может быть, обкуренный. Как предположил Торн — студент, кровь из разбитой губы текла на его белую рубашку на пуговках.

Торн прижал его к двери, жестко надавив рукой на горло и мимоходом заехав коленом засранцу между ног, вытащил из кармана пиджака значок и ткнул им ему в лицо. — Угадай, какая работа у меня.

И позже, дома, открыв первую банку дешевого светлого пива, задумался, что было бы, не окажись он поблизости, со значком в кармане и нерастраченной злостью на душе.

Если б один из них взялся за нож.

Типичные убийства. Обычные, простые, банальные и понятные. Люди умирают из-за чьего-то гнева, разочарования или же просто от недостатка пространства. Умирают за великую идею или за глупый комментарий. Или за несколько монет.

Мужья и жены бросаются друг на друга с кулаками и молотками в руках, пьяницы тянутся к ножам, торговцы наркотой привычно, будто расческу, достают пистолеты.

Торн мог понять все эти смерти на городских улицах. Он знал, из-за чего они. У каждого из них был свой странный смысл.

Но не у этого. Это убийство — не побочный эффект. Трупы — продукт жизнедеятельности чьего-то гребаного безумия.

Он прикончил последнюю банку пива, натянул пиджак, и через сорок пять минут уже стоял на улице в Баттерси, глядя на фигуру в окне второго этажа.

Стоял он около часа, стараясь слиться с тенью каждый раз, как замечал движение занавески, реальное или воображаемое. В конце концов ему пришлось в скором порядке отступить в безликую темноту, когда Джереми Бишоп распахнул шторы и начал всматриваться в ночную улицу.

Он пристально смотрел на Торна, в то место, где стоял Торн, возможно, видя там фигуру, но точно не более того. Торн начал смотреть в ответ, и по его телу вдруг пробежала ледяная дрожь, когда выражение лица Бишопа внезапно изменилось.

С такого расстояния Торн не мог сказать с уверенностью. Это могла быть гримаса.

Могла быть улыбка.

Ну да, я и раньше шутила про систему здравоохранения и недостаток денег. Я чуть не обоссалась, когда мне в первый раз продемонстрировали доску — и это в сравнении с тем навороченным барахлом, которое в Америке.

Но вот такое?

Энн как-то рассказала мне, что собирается вместе с терапевтом попробовать соорудить для меня пару приспособлений, чтоб я могла читать и смотреть телевизор. Видимо, я слишком уж нуждалась в подобном, с тех пор, как мне вернули эту долбаную вентиляцию легких. Когда за тебя даже дышит машина, вся жизнь становится на-а-астолько скучной, милые мои. Но я и не рассчитывала, что они будут "сооружать" это в прямом смысле слова. Ну честно, плюнуть и растереть. Они вкрутили в потолок какую-то бандуру, повесили там телевизор, и теперь я могу пялиться на экран. Здорово. Будь я в больнице где-нибудь в Долбовилле, штат Иллинойс, или еще где, я бы могла при помощи движений век регулировать громкость, а самое главное — переключать каналы. Здесь же, в старом добром Лондоне, в старой доброй больнице Национальной Системы Здравоохранения, подобные незначительные детали всегда можно опустить. И мне приходится ждать медсестру и намигивать ей указания, куда же я хочу переключиться. Она все в точности выполняет и снова сваливает. Оставляя меня пялиться на викторину или какую-нибудь дебильную кулинарную передачу, пока через двадцать минут она не появится снова, и я не начну опять бешено ей намигивать — в попытках переключиться на футбол.

Я не хочу показаться неблагодарной, но по сравнению с устройством для чтения это вообще-то чистый рай.

Читалка собрана из музыкального пюпитра, и, кажется, там еще где-то застрял кусок от старой вешалки. Ладно, согласна, я преувеличиваю, но не намного. Меня приподнимают, и на груди крепится металлическая штуковина с маленькими зажимами внизу, которые удерживают выбранную мной книгу или журнал. Неплохо в теории. Но во-первых, я вряд ли в состоянии сделать полноценный запрос желаемого чтения. Я себе мозг сломала, пытаясь придумать, какую хочу прочесть книжку с коротким названием. С журналами то же самое, хотя там более-менее порядок, благодаря "OK!" и "Hello!". Не слишком большая нагрузка на веки. Хотя, проблема та же, что и с телеком. Первым Мозгом Британии меня не назовешь, но даже я способна прочитать страницу какой угодно книги за двадцать минут, пока медсестра не надумает снова зайти ко мне. Я и не ожидаю, что они будут прибегать ко мне каждые полторы минуты, чтобы перевернуть страницу, но кто-то что-то должен придумать. Я не могу ничего оплатить, и у меня нет семьи, которая оплатит за меня или попробует собрать для меня денег, но все же... Все эти чертовы полумеры.

Полумеры для получеловека.

Большую часть дня Торн и Энн Коберн провели совместно в постели. Он встал разок на полчаса. Только чтобы приготовить несколько тостов, включить "American Recordings" Джонни Кэша и сбегать за газетами. "Observer" для нее (он прочитал спортивный раздел). "Mirror" и "Screws" для него (она прочитала приложения). Он не планировал больше вставать до тех пор, пока не откроются пабы. Когда он несколько часов назад проснулся в одиночестве, перед глазами у него стояло лицо Джереми Бишопа, превращающееся в негатив, как только он смыкал ресницы, как будто бы он слишком долго смотрел на лампочку.

Глаз он больше не сомкнул и стал наверстывать упущенное. Телефон лежал на тумбочке возле кровати, а под голову он подсунул пару подушек. Чрезвычайно удобный рабочий кабинет. Звонок отцу оказался удивительно приятным. Джим Торн терпеть не мог воскресенья, и его едкие комментарии касательно всего, от садовых центров до церковных проповедей, несколько раз заставляли Торна смеяться в полный голос. Они договорились выбраться куда-нибудь на следующей неделе.

С Филом Хендриксом они договорились на послезавтра, но это была уже не настолько радужная перспектива. Голос патолога звучал издалека и раздраженно. Звонок длился меньше минуты. Торну было интересно, зачем Хендрикс хотел его видеть. Он был почти уверен, что к билетам на матч "Сперс"-"Арсенал" это отношения не имеет. Потом он позвонил Энн.

Она завтракала с Рэйчел. Обе планировали провести день совместно, и она пообещала перезвонить. Через пятнадцать минут она уже ехала к нему. Рэйчел, похоже, не сильно расстроили изменения в планах, и к тому времени, как она снова залезла в постель с мобильным телефоном в руках, ее мать уже залезала в постель к Тому Торну.

После того, как упущенное время было частично наверстано, они немного вздремнули, и вот теперь, в окружении распотрошенных газет, просто лежали в постели, усыпанной крошками и пропахшей сексом. И наконец-то начали разговаривать.

Это был разговор совсем другого типа, совсем не такой, который произошел почти месяц назад, в тот вечер, когда Торн заходил поужинать, после чего на него напали в собственном доме. Тогда, конечно, было очень много лжи. Отчасти неявной, скрытой в попытках флиртовать, отчасти в вопросах о Джереми Бишопе.

Он ей о стольком не стал тогда рассказывать. Осталось столько недомолвок.

А теперь их беседа шла легко и искренне. Два человека за сорок, у которых мало причин меряться достижениями или прикидываться кем-то. Они говорили про Дэвида и Рэйчел, про Джен и лектора. Разводы при детях против разводов без них. Про семь классов учебы игры на пианино, домашнюю работу и теннисные кубки, которые она успела выиграть, пока не поступила в университет. О том, что он терпеть не может зеленый чай и хлеб из непросеянной муки, и что он был довольно стоящим футболистом, пока не начал набирать вес.

О том, как часто она спасала жизни, и сколько раз он стрелял из пистолета.

Разговаривали о том, какие они невыносимые, смеялись и снова занимались любовью.

В этот влажный воскресный полдень в последние дни дотлевающего сентября на несколько часов ушло в небытие расследование, которое так изменило их жизни — которое могло бы скрутить и искалечить их жизни, и жизни еще многих, даже пока не приблизившись к завершению.

А потом женщина в Эдинбурге сняла трубку телефона, и все изменилось.

В прошлом ему нравились воскресенья. Они были жизненно важной частью процесса. В эти дни он выбрал нескольких ранних жертв. Он наблюдал в воскресенье за Кристиной — она была окружена друзьями. А Сьюзен — одна дома, перед экраном, на котором шел старый фильм. Даже когда он перестал работать в чужих квартирах, по воскресеньям все еще можно было подвести итоги. Спланировать. На сегодняшний день его не устраивало то, что он видит. Все шло насмарку. Он чувствовал себя на самом краю депрессии, и он знал, что это чувство парализует его, стоит только поддаться. Несколько дней после Хелен были тяжелыми, но он все же видел свет в конце тоннеля. Знал, что успех возможен. Что у него была способность добиться этого успеха. И еще — после Элисон. Счастье, которого он не знал раньше.

Сегодня же он не видел впереди света. Сомнения завладевали каждой его частичкой и начинали выжимать из него радость и надежду.

Конечно, это больше, чем просто его личный промах. Торн тоже потерпел неудачу, по крайней мере, ему не разрешено бороться за успех.

Без Торна, на самом деле, никакого смысла нет.

Все его каналы информации безмолвствовали. Новости, слухи, известия. Ничего стоящего. Он так старался облегчить им работу, а они все запороли. Пропустили каждый намек, который он оставил им на пути. Он сел, уставившись на безупречно белую стену. Но что бы там ни случилось, у него всегда будет Элисон. Она навечно станет свидетельством его работы. Другая часть, другая половина дела может и не произойти, как он планировал, но это не его вина. Это результат вмешательства других. Похожего конца можно достичь только своими силами.

Наказание не будет соответствовать преступлению, но он, по крайней мере, будет видеть, что оно назначено.

Игра не закончена, пока еще нет, но он уже начал чувствовать усталость. Двенадцать дней назад, когда труп Маргарет Бирн еще не успел остыть, а его машина без особых усилий уже преследовала ночной автобус, везущий Леони Холден, он чувствовал себя живым и непобедимым. Сегодня же он не был уверен, что сможет вытолкать себя за дверь.

Даже если, чуть позже, ему придется.

Они посмеялись над его музыкальными вкусами. Над песней "Уход Делии", в которой Джонни Кэш привязывает к стулу свою подружку и пару раз стреляет в нее, в основном, потому, что она "дьяволица". Торн проблемы в этом не видел.

Потом зазвонил телефон. — Том? Это Салли Бирн.

Торн засмеялся. — Привет, Салли. Элвис в порядке. Разрушает мой дом, но сама в полном порядке.

Энн, которая еще не видела кошку, бросила на него с другой стороны кровати непонимающий взгляд. Он усмехнулся ей через плечо и покачал головой. Не стоит волноваться. Она подобрала газету и свернулась калачиком, чтобы начать читать.

— Вообще-то я не из-за кошки, Том.

Торн медленно приподнялся. Почувствовал то незаметное ощущение, покалывание, жжение, волнение, напряжение между лопатками. — Слушаю, Салли.

— Просто немного странно, наверное, мне стоило рассказать тому ирландскому офицеру... Как там его зовут?

— Тьюэн. — Ну же...

— В общем, я копалась в мамины вещах, ну, знаешь, перебирала их, чтобы отдать в благотворительный магазин или еще куда-нибудь, и среди ее украшений нашла мужское кольцо.

Торн уже выскочил из постели и разгуливал по гостиной, пытаясь натянуть халат.

— Том?

— Извини. О каких украшениях идет речь?

— Говорю же, о тех вещах, которые вы забрали. Тех, с места преступления. Мне все вернули после похорон, сказали, больше не нужно. Я не знаю, где они нашли это кольцо, наверное, на полу с остальными украшениями, скорее всего, решили, что оно тоже принадлежало моей маме, но это не так.

— Оно точно мужское?

— Однозначно. Чистое золото. Кажется, обручальное.

— Это не твоего папы?

— Шутишь? Этот мерзавец никогда не носил обручальных колец. Это испортило бы все шансы на интрижку.

Торн уже начал упускать, что говорила Салли Бирн. В его мозгах лилась мелодия, заполняющая собой каждый уголок. Классическая мелодия. Скорбная и навязчивая. Никак не вспомнить, как она называется. Что-то немецкое. Но он помнил, где слышал ее. И помнил ее темп, ритм, отбиваемый стуком обручального кольца по рычагу переключения передач.

— Уверена, что это не важно, Том, но...

Когда Торн через несколько минут вернулся в спальню, Энн моментально поняла, что что-то изменилось. Он попытался говорить спокойно. Спросил, не хочет ли она чаю.

Она поднялась и начала одеваться.

Что бы там ни произошло, это неважно. Она знала, что дух убийства и подозрений останется с ними в комнате, а значит, ей нужно уйти. Теперь они двигались стыдливо и неловко, застыли на полсекунды, увидев отражения в высоком зеркале на двери шкафа.

Торн видел что-то вроде обвинения и тихо ненавидел себя за то, что ждет, когда она уйдет и можно будет позвонить Дэйву Холланду.

Энн видела волнение, пронзающее Торна, как электричество.

Видела голод.

И вспомнила лицо Джереми Бишопа с залегшей вокруг глаз печальной тенью, который прошептал ей: — У всех людей есть тайны, Энн.

Они сидели за столом в задней части зала, не в полной темноте, но близко к этому. Казалось, ему хочется именно такого. Он привел ее к этому столу, избегая незанятых мест возле сцены. Пожалуй, хорошая идея, учитывая, что он бы не хотел, чтобы к нему цеплялись, а она — несовершеннолетняя.

Рэйчел огляделась. Она была не одна. Да и вообще никаких проблем быть не должно. Клуб был тускло освещен, а женщина у входа едва оторвала глаза от кассы, когда они пришли. Она потратила кучу времени на то, чтобы привести себя в порядок. Теперь же, стоя под лампами в баре и покупая выпивку, она разглядывала себя в зеркале, тянущемся по всей длине стены. Едва ли она выглядит на восемнадцать. Скорее, на двадцать.

Этот комедийный клуб при пабе в Крауч Энд был, как он сказал ей, одним из его самых любимых мест. Сборная солянка. Никого не волнует, как ты выглядишь и сколько тебе лет. Тут не совсем театр комедии, но можно увидеть тех же комиков, которых встретишь в больших клубах Уэст Энда, только без толчеи.

Рэйчел понравилось это описание, и она попросила как-нибудь взять ее с собой. Он рассказал и о других вечерах в этом же клубе, когда они устраивают прослушивания или открытые номера. Он ходит к ним часто, если только не работает. Около дюжины претендентов поднялись, чтобы выступить по паре минут. Никто из них особо не блистал. Понятно, что для большинства из них это своего рода терапия, но наблюдать было захватывающе. Как за автомобильной катастрофой. Как он заверил ее, смотреть, как они борются и "умирают" — потрясающий опыт. Комик на крошечной сцене, насмешливый рыжеволосый шотландец в кричащем костюме, много орал и много матерился. Он говорил о сексе в таких графических деталях, что Рэйчел покраснела в темноте. Она уголком глаза следила за мужчиной, который сидел рядом с ней, чтобы смеяться одновременно с ним. Ей не хотелось выглядеть молоденькой, глупой или неискушенной.

Он наслаждался. Кажется, он был слегка в напряжении, когда подбирал ее около магазина, но сейчас выглядел вполне расслабленно. За ним она наблюдала куда больше, чем за тем, что происходит на сцене. Он же безотрывно смотрел на комика и на публику в зале. Беспощадный зритель, критичный и настойчивый. Она обожала эти его черты. Ей нравилось, как он каждую секунду живет на полную катушку, поглощая и смакуя все происходящее. Она любила его энергию, отказ пойти на компромисс. Комик что-то шутил о родителях, и Рэйчел подумала о маме. У Энн было странное настроение, когда он вернулась домой — как догадалась Рэйчел, от полицейского. Это определенно он позвонил утром. Наверное, занимались этим весь день.

Она довольно много размышляла о том, что Торн трахает ее мать.

Довольно много думала про секс.

Обстановка чуть накалилась, когда она объявила, что собирается уйти гулять, но вряд ли мать была в состоянии сказать ей что-то, после того, как утром сама поменяла все планы.

Люди вокруг начали аплодировать, она присоединилась к ним. Ведущий снова поднялся, чтобы представить следующего выступающего. Сказал, что после этого будет перерыв. Ей было интересно, пойдут ли они поесть после окончания представления, вокруг в минутах ходьбы было полно хороших ресторанов. Потом они могут какое-то время посидеть у него в машине, прежде чем он повезет ее домой.

Следующим комедиантом была женщина. Она была повежливее и для начала спела действительно смешную песню о мужчинах, которые в постели полное дерьмо.

Рэйчел отхлебнула от своей полупинты пива и улыбнулась ему, чувствуя легкое головокружение. Он улыбнулся ей в ответ и пожал руку. Когда он отпустил ее, она просунула ладонь между его спиной и креслом.

Ее окатило приступом такого счастья, какого она и припомнить не могла. Положила руку ему на талию... зрители засмеялись... на нем действительно классная льняная рубашка, которую он носит навыпуск... публика застонала от избитой фразы... на нем всегда такая великолепная одежда... женщина на сцене начала следующую песню... Рэйчел хотелось коснуться его кожи... пьяный в другом конце зала начал реветь и хлопать... она просунула ладонь ему под рубашку и провела пальцами по животу... Тогда он закричал.

В ту же долю секунды все развалилось, он вскочил, пролив напиток ей на колени, а женщина на сцене стала показывать на них пальцем. Господи, как он заорал. Он завопил. Будто его ошпарили…

Его лицо было как маска, она потянулась, чтобы схватить его за руку, но он назвал ее тупой маленькой сучкой, схватил пальто и начал проталкиваться через зал, двигая столы и раскидывая пустые стулья. Женщина на сцене стала смеяться и что-то сказала ему вслед, он повернулся и обругал ее матом, и зрители в зале загудели. Казалось, он готов был их убить.

Он вылетел за дверь, она же ощутила, что пиво промочило ее тоненькую юбочку, а глаза всех, сидящих в зале, буравят ее. Дверь с грохотом захлопнулась, и женщина на сцене наклонилась к микрофону и заслонилась рукой, чтобы вглядеться в неосвещенный угол, где сидела Рэйчел, которой хотелось тут же умереть на месте.

— Семейная ссора, милая?

Некоторые из зрителей захохотали. А Рэйчел начала плакать.

Холланд уже в третий раз слушал спортивное обозрение на Радио 5, когда в зеркале заднего вида отразились включенные фары, и он обернулся, чтобы увидеть, как Джереми Бишоп паркуется у своего дома.

Торн позвонил около шести, и Софи не была в восторге. Она тут же поняла, что это Торн. Она все понимала незамедлительно. Она на него злилась за то, что он готов идти за Торном куда угодно, равно как и беспокоилась, представляя его безнадежное будущее в полиции. Будущее, которого он должен избегать любой ценой. Будущее без повышений, без стабильности, без уверенности. Предположительно, и без нее тоже.

Он не мог с ней спорить. Все, что она говорила, было абсолютно справедливо. Эти слова, доносящиеся из могилы. Слова его отца. Но Софи изрекала мысли человека, которого он любил, но никогда не восхищался им. А вот Томом Торном сложно не восхищаться.

Он не мог спорить с Софи, поэтому и не волновался. Покинул дом в молчании и мысленно спорил с ней у себя в голове, пока ехал в Баттерси и ждал там. Если быть честным, он также спорил и с самим собой. Торн хватается за соломинку, понятное дело. Джереми Бишоп, который, как точно знал Холланд, был на работе в Королевском Лондонском госпитале, уронил кольцо в спальне Мэгги Бирн, когда убивал ее.

Ну ладно. Если смотреть рационально, просто бред человека, который, как считают многие их коллеги, давно свихнулся. Но что-то такое было в голосе Торна. Ну да, возможно, отчаяние, но не только. Волнение, пылкость, страсть — то, что заставило Холланда потянуться за пальто, подыскивая, что сказать Софи, когда он будет вынужден положить трубку.

Холланд вышел из машины и пересек дорогу. Бишоп, только что заперший "Вольво" и собирающийся двинуться к двери, увидел его приближение. Он театрально вздохнул и прислонился к машине, засунув руки глубоко в карманы брюк. Холланд был готов виновато пожать плечами и произнести соответствующие фразы. Всего несколько вопросов. Новая линия в расследовании. Благодарим за вашу помощь и содействие. Приблизившись, он понял, что Бишоп узнал его. Его это не волновало. В правой руке у него был значок, другую он просто дружелюбно протягивал. — Констебль Холланд, сэр.

Бишоп оттеснил его от машины и шагнул вперед. — Да, знаю. Как там у вашей девушки с рукой? — нетерпеливый тон, улыбка, говорящая, что он понимает, какой это бред.

Холланд смутился, но лишь на секунду. — Прекрасно.

— Как много времени это займет?

Это займет совсем немного времени. Бишоп, начав говорить, тоже протянул левую ладонь Холланду. Они пожали руки, и бросив мимолетный взгляд, Холланд сразу получил то, за чем пришел. За чем и послал его Торн.

Нет обручального кольца.

Я много читаю. Как правило, одну и ту же страницу, снова и снова, черт возьми. Сначала были какие-то попытки найти мне интересное чтиво, но пока все пробовали разобраться с новомодным приспособлением, терапевт притащил почитать какую-то официальную больничную литературу.

Скучища...

Ну, я так думала, пока не начала читать. Захватывающее чтение. Вот вам цитата, и я так точно ее запомнила, поскольку пялилась на нее двадцать минут: "Национальный Госпиталь Неврологи и Нейрохирургии, включающий в себя Институт неврологии, является уникальным образовательным ресурсом для обучения, подготовки и исследований в неврологии и прочих неврологических науках. Работа преподавательского состава и их исследования тесно связаны с уходом за пациентами госпиталя". Ну, для меня все просто прозрачно. "Уход" упоминается в самом конце, как запоздалая мысль, будто кто-то вдруг вспомнил, чем вообще-то полагается заниматься в больницах. А остальное повествует о разработках и исследованиях, и, откровенно говоря, пошло оно все в задницу.

Я пациент. Поверьте, я была бы очень рада вообще здесь не оказаться, но если уж пришлось, то пусть я так и останусь пациентом. Я не хочу быть ничьим экспонатом. Ничьим чертовым учебным пособием.

— Взгляните на эту бедную девушку, совершенно раздолбанную, благодаря черепно-мозговой травме. Можешь постараться и подмигнуть нам, милая?

Нет, спасибо.

Ну ладно, я слегка перегибаю палку, но стоило мне это прочитать, и я расстроилась. Я не могла уснуть всю ночь, все думала, старается ли кто-нибудь здесь облегчить мою участь. И до сих пор об этом думаю.

Или я больше подхожу им в этом состоянии?

Кибл и Тьюэн были готовы задавать вопросы, а у Торна было множество ответов. Во-первых, ерундовое замечание о жалобах Джереми Бишопа.

— Он утверждает, что в субботу вечером кто-то следил за его домом, — Кибл посмотрел на Торна. Торн пожал плечами и с невинным видом повернулся к Холланду.

— Он тебе говорил прошлым вечером о чем-то подобном?

Тьюэн заговорил прежде, чем Холланд успел ответить.

— Ты идешь по тонкому льду, Торн.

Торн улыбнулся. Настроение было приподнятым, и никакое количество подколок со стороны Ника Тьюэна не могло его изменить. Однажды, уже совсем скоро, все выплывет. На данный же момент лучше не обращать внимания.

Тьюэн сидел на стуле возле стены, под календарем, а Холланд стоял спиной к двери. Кабинет был переполнен. Торн положил руки Киблу на стол и наклонился. — Ну и что мы собираемся делать, Фрэнк?

Кибл отодвинулся от стола, уступая. Вскинул руку. — Во-первых, нам нужно подумать о том, что у нас есть в действительности. Как, черт возьми, она может быть уверена, что кольцо не ее матери?

— Она уверена.

Тьюэн хмыкнул. — Она живет в Эдинбурге, никогда не виделась с матерью, да черт побери... Кольцо может быть чьим угодно. Кто знает, сколько мужчин вилось вокруг нее.

Холланд негромко подал голос. — Не думаю, что у Маргарет Бирн были мужчины. Сэр.

Тьюэн недовольно обернулся. Холланд не стал отводить взгляд.

— Криминалисты не нашли на теле отпечатков...

Торн хлопнул рукой по столу. — Если бы криминалисты не облажались и не определили чрезвычайно важную улику как собственность жертвы, мы бы здесь даже не собрались. И все уже закончилось бы.

— На теле нет отпечатков, Том. Убийца был в перчатках, так какого же черта он мог потерять кольцо?

Торн сделал глубокий вдох. Ответь на вопрос. Спокойно и доброжелательно. — Я думаю, что он надел перчатки, когда она уже была без сознания. Хирургические перчатки. Он их надел, когда взялся за скальпель. Чтобы сделать надрез. Кольцо могло свалиться в любое время раньше. Очевидно, была какая-то драка.

Кибл взглянул на Тьюэна, который покачивал головой.

— Что говорит Бишоп?

Холланд шагнул вперед и положил руку на спинку стула Тьюэна. Стал говорить поверх его головы. — Утверждает, что потерял его несколько недель назад.

Тьюэн все еще мотал головой. Не может принять ничего подобного.

— Как можно "потерять" обручальное кольцо? — он все гнул свою линию. — Мне не избавиться от этой херни, даже если я захочу.

У Холланда уже были ответы, как и у Торна. — Он мне сказал, оно довольно легко снимается. Он потерял его на работе. Потерял все свои вещи. Утверждает, что кто-то взял их из шкафчика.

Кибл, кажется, заинтересовался. — А что еще забрали?

— Бумажник и часы. "Тэг Хойер".

— Он заявлял об этом?

— Смысла нет. Говорит, из шкафчиков все время пропадают вещи.

Глаза у Торна метались от одного лица к другому. Холланд отлично держится. Кибл не решится на такое без фактов. Ему в поддержку нужны весомые факты, а Холланд его ими обеспечивает.

— Когда это было?

— Примерно три недели назад. Одиннадцатого.

Кибл кивнул. — За день до того, как убили Маргарет Бирн.

Торн не стал ничего говорить. Тот день, когда он обманным путем напросился, чтобы его подкинули до города. Тогда у Бишопа еще было на пальце кольцо. Пусть Кибл принимает решение. Важно дать ему понять, что это решение — его собственное. Он все еще качал головой.

Дата добавления: 2015-10-13