Г.В.Ф. Гегель. Анализируя пуританские воззрения, ставшие предпосылкой «духа капиталистического

Анализируя пуританские воззрения, ставшие предпосылкой «духа капиталистического предпринимательства», М. Вебер показывает, что про­тестантские учения «высказываются» в пользу достижения общего и собст­венного блага, ибо Бог предоставляет тому или иному своему избраннику шанс для извлечения прибыли. Поэтому вполне закономерным выступает желание заработать больше. Трудиться и богатеть следует не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога. Богатство порицается лишь постольку, поскольку оно таит в себе искушение предаться лени, бездеятельности и грешным мирским наслаждениям, а стремление к богатству — лишь в том случае, если оно вызвано надеждой на беззаботную и веселую жизнь. Но если богатство есть следствием профессионального долга, то оно не только оправдано, но даже предписано⁷¹. Провиденциальное стремление к наживе служит идеализацией делового человека, считает М. Вебер. Протестантизм стал носителем «этоса» рационального буржуазного предпринимательства и рациональной организации труда.

По мере преобразования традиционных норм жизни в «космос капита­листического хозяйствования» внешние мирские блага, концентриру­ющиеся в богатстве, все сильнее подчиняли себе людей и завоевали наконец такую власть, которой не знала вся предшествующая человеческая история. Что касается нравственных и духовных ценностей, то, если они субъек­тивно не ощущаются как непосредственное «экономическое принуждение», современный человек обычно просто не пытается вникнуть в суть этого понятия. Сегодня, по мнению М. Вебера, стремление к богатству, наживе, лишенное своего религиозно-этического, следовательно, морального со­держания, принимает там, где оно достигает наивысшей свободы (США), характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной⁷². Следова­тельно, стремление к богатству, его удержание и расширение — не просто разумное, а инстинктивное откровение человека. «Никакие религии и идео­логии, никакие культуры и политики, никакие иные ориентации не смогли одолеть инстинкта богатства»⁷³. Капитализм дает иное понимание богатства. Человек как бы отходит на второй план, уступая место выгоде. Культиви­рованная в общественном сознании выгода, а не польза, приобретает гос­подство над мирской нравственностью. Она начинает играть определяющую роль в создании современного хозяйственного устройства, связанного с техническими и экономическими предпосылками механического машин­ного, а сегодня — технологически-информационного производства. Выгода задает иные измерения ценностям жизни, смыслу деятельностых целепо-лаганий — место универсальности занимает нажива. Если богатство — «весь допустимый человеку мир» (Ю. Осипов), то выгода вытесняет и уничто­жает любые «розовые мечты» гуманистов и просветителей, их надежды на эпоху «разумного эгоизма».

Победивший и утвердившийся капитализм не нуждается в размыш­лениях о богатстве, его преимуществах и недостатках, о том, какие до­стоинства действительно облагораживают человека. Его интересует «дело»,

которое приведет к успеху, к имущественному положению, называемому богатством, измеряемому в деньгах. Происходит отречение от представ- orq лений о гармоническом, прекрасном человеке, а также прощание с эпохой, «домом бытия» (М. Бубер), в котором было уютно «духу» и «душе», а «сердце» выступало главным критерием проверки истины. Теперь — время рацио­нальности, и «мы должны быть таковыми» — рациональными (М. Вебер), но не обязательно «душевными» или «сердечными». Это остается идеалом прошлого, надеждой будущего, хотя такие люди есть и сегодня (а они дейст­вительно всегда были и остались). Однако победителями жизни, которую утвердил «дух капитализма» и «предпринимательства», стали те, кто до­стиг богатства, измеряемого в количественных показателях денежного эквивалента.

Меняется и философское отношение к богатству. Известно, что Сократ при осмотре распродававшихся предметов быта и роскоши воскликнул: «Как много, однако же, есть вещей, которые мне вовсе не нужны!». Но в условиях «духа капитализма» очень много нужно человеку, по­скольку дифференциация форм и способов профессиональной деятель­ности разнообразит и потребности. В силу этого богатство меняет свое пред­назначение, ведь меняется человек, создавший такое «громадное по объему искусственное богатство»'⁴. Так что впору говорить о превалировании непри­родного — хозяйственного богатства над природным.

Возникшая и существующая ситуация в экономическо-производст-венной, хозяйственно-бытовой сфере отношения и изучения богатства актуализировала антропологический аспект. Жизнь человека не есть «прос­тым актом «сгорания» или «уничтожения», это всегда «создание-воссоз­дание, развертывание жизни»⁷⁵, что означает сконцентрированность чело­века на «самом себе как проблеме» (Г. Марсель).

Решение этой проблемы берет начало в «философии жизни». Ее родо­начальник А. Шопенгауэр, создавая свое видение человека, считает, что для нашего счастья и наслаждения субъективная сторона несравненно важнее и существеннее объективной. Однако философ в данных размышлениях исходит из себя, из своего понимания преимущества образования «ума и духа», не учитывая, что мировидение большинства совсем иное. Напрасно он сожалеет, что безустанная работа с утра до вечера с «трудолюбием муравьев» о приумножении уже накопленного богатства делает недоступ­ными для них высшие духовные наслаждения, ибо их «кругозор узок, а дух пуст»⁷⁶. Дело в том, что у них другой «дух» — «предпринимательства». Для них подсчет денег, которые являются показателем «снова приобре­тенного и нажитого», такое же важное и смысложизненное занятие, как для А. Шопенгауэра размышление о «мировой воле» или для Ж. -П. Сартра о свободе.

При капитализме богатство — показатель силы воли, уровня развития ума, знания, умения разбираться в людях, ситуации и прочее. Те «духовные наслаждения», о которых сетует А. Шопенгауэр, для них в период успеха,

«экономического взлета», достижении своего «предпринимательского дела» кажутся «почти» главными. «Почти» означает, что в глубинах сознания остается все же знание о чем-то более важном, возвышенном, «нетленном» и другом. Этим объясняется, скорее всего, разнообразная благотворитель­ная деятельность, в особенности распространяемая на церковь, монастыри, культуру, духовность в целом. Или же начинается поиск способа занятий, могущего утвердить несбывшуюся мечту о всеобщем признании, которое имеют поэты, ученые, мудрецы и другие «бессмертные», но никогда не имели люди, поставившие перед собой единственную цель — обладание, дающее материальное богатство. Но здесь круг замыкается. Если результатом жизни, констатирует Шопенгауэр, являются груды золота и денег, умно­жать или расточать которые нужно уже предоставлять наследникам, то такая жизнь, «хотя бы она велась с важною и серьезною миною, так же безрассудна, как и всякая другая, имеющая своим символом дурацкий колпак»⁷'.

Богатство имущественное, определяемое счетом в банке или недвижи­мостью, представляет ту основную ценность, ради которой стоит предавать, быть конформистом, подлецом и тому подобное, ибо «деньги решают все». Этот момент «оправдания бесчестия» богатством отмечено в целом ряде литературных источников (Э. Золя, О. Бальзак, Ф. Достоевский, А. Ост­ровский, А. Чехов и множество других). Литература как «зеркало жизни» болезненно переживала трансформации человека в направлении морально-духовной деградации. Писатели в различных планах пытались если не осу­дить, то хотя бы объяснить это новое состояние бытия.

В качестве детерминирующего фактора новой жизни богатство с оценоч­ных констатации трансформируется в онтологическую плоскость. Оно ста­новится объектом анализа не только философии, но и экономической теории, превращается также в решающее условие политической жизни. Извечный вопрос, оправдывает ли цель средства, решился в пользу средств: они оправданы. Тот, кто осуществил свою цель, не выбирая средств, ста­новится заинтересованным, чтобы он, его богатство, деньги, собственность, власть и прочее не стали средством, как и он сам, для других, поскольку знает, что это означает. Отсюда появляется забота о праве, законности, укреплении государственной власти, получении уважения за счет фик­тивной образованности, написания кем-то книг под именем заказчика, присвоения ученых званий и множество другого. На таком этапе богатство становится «опасным» (Ф. Ницше).

Обладать имуществом и собственностью должен человек умный, поскольку в остальных руках они станут социальной опасностью. В борьбе со скукой богач, не умеющий распоряжаться свободным временем, доставляемым его состоянием, будет постоянно стремиться к увеличению своего богатства. Это стремление является его поддержкой в неумелых самоопределениях в своей свободе. Таким способом из умеренного состояния, вполне достаточного для духовно развитого человека, возникает огромное

богатство как прямой результат духовной несамостоятельности и нищеты. Но теперь богач представляется совершенно в ином виде, чем можно было предполагать, судя по его жалкому началу: «теперь он может маскиро­ваться образованностью и искусством и в состоянии купить себе эту маску»'⁸. Опасность такой покупки в том, что она возбуждает зависть тех, кто не в состоянии себе этого позволить, то есть необразованных и бедных, не умеющих отличить «маску» от «настоящего лица». Такую ситуацию Ф. Ницше называет «социальным переворотом», потому что «позолоченная грубость и показная надутость» в так называемых «наслаждениях куль­турой» внушают мысль, что «все дело в деньгах»⁷⁹. Не отрицая частичной зависимости культуры, образования от денег, философ настаивает на их зависимости в гораздо большей степени от ума. Впрочем, это всегда было известно. Главное в том, что обладание богатством (учитывая недостаток образованности) создает иллюзию вседозволенности. Однако то, что можно за деньги в мире вещей, в мире объектов, в мире унифицированной куль­туры, стереотипов мышления, прогнозированного поведения, предска­зуемых людей, получивших образование и воспитание по определенным стандартам, совсем непозволительно в мире подлинной науки, познания, искусства, творчества.

Максимальное народное богатство и преодоление нужды достигаются тогда, когда целое становится выше части, когда целью ставится не потребительское благо и удовлет­ворение людей, а благо и ценность государства, нации, культуры. Этим не исключается то, что интересами госу­дарства, нации, культуры могут лицемерно прикрываться интересы классов и отдельных людей. Но потребитель­ский социальный идеал ведет к нищете.

Дата добавления: 2015-08-21