Мистическое «озарение» в постижении денег

Можно ли ставить вопрос о мистичности денег? С точки зрения эко­номической теории, наверное, нельзя. Ну какая мистика в деньгах, если они — всегда реальны — спрос, предложение, цена, потребительская и мено­вая стоимость, товар, счет, практика расчетов, цифры и т. д. Но деньги — тайна! Ведь неясно, откуда же берутся дополнительные деньги, точнее, что позволяет осуществить приращивание денег? Ведь на одной пере-

продаже далеко не уедешь — дополнительные деньги должны иметь какое-то обоснование. Все экономические агенты перепродавать товары друг другу с денежным приростом не могут, если нет этого денежного прироста неза­висимо от самих купле-продажных акций. Агенты участвуют в купле-про-дажных сделках, одновременно участвуя и в присвоении каких-то (откуда-то взявшихся) дополнительных денег. Тогда каких денег и откуда? Тайну прироста денег не выявить из единичных актов купли-продажи — их не надо рассматривать ни из всеобщего обменно-оценочного процесса, который можно было бы и рассматривать, но то же бесполезно. Тайну прироста денег из обмена не вывести, как не вывести ее и из обменных оценок³⁶.

Уже вышесказанного достаточно, чтобы все же не пренебрегать поня­тием «мистического» по отношению к деньгам. Мистичны не деньги, а сам способ познавательного отношения к ним. Их «тайна» вызывает особое внутренне-душевное состояние, которое всегда бывает перед ожидаемой, и вместе с тем всегда неожиданной неизвестностью. Такой же, как «лич­ностный универсум» который, существуя везде, нигде не задан заранее. Внутренние ресурсы личности ничем не опредмечены: то, что она представ­ляет, ее не исчерпывает; так же не угнетает и то, что ее обусловливает. Размыш­ления о глубинных смыслах человеческого существования возвращают к необходимости выяснения роли и значения мистического относительного денег (которые не раскрывают смысл ценностного бытия, а более направ­лены на реализацию интересов). Что и позволит в значительной степени проникнуть в сущность денег как истока, начала экономики, хозяйства, и следовательно, жизни человека.

Задача рационально ориентированной экономической теории — убедить, довести свои представления о деньгах, передать свои мысли о них и вызвать согласие с их адекватностью реальности. Тем самым устраняется внутренний катарсис, интеллектуальное «озарение». Отличие мыслителя-иррационалиста, ориентированного на мистический опыт, от исследователя-рационалиста (и эмпирика) обусловлено двумя важными факторами — «чистым» созер­цанием и «небывалой силы и глубины интуицией» (А. Шопенгауэр). Как рассудок на основании эмпирических взглядов выстраивает объективное знание о мире явлений, так интеллектуальное «озарение» на основании чистого созерцания и интуиции — благодаря размышлению и рефлексии — выстраивает проникновенно-мистическое знание о ноуменальном мире. Поэтому философию нужно сравнить с «непосредственным солнечным светом», а познание феноменального мира — с «отражением луны» (А. Шопен­гауэр). В таинственные глубины мира, до конца никогда не постижимого и не познанного, проникнуть иначе, чем с помощью чистого созерцаемого, интуиции мистического опыта, невозможно.

Деньги, конечно, не тождественны, например, феномену творчества, которое не столько сообщает нам новые мысли и знания, сколько изменяет наше сознание, открывает многомерный континуум, в котором размещаются масштабы духовно-мыслительных миров. Деньги же, в первую очередь,

товар, один из товаров, всеобщий ценностный эквивалент и т. д. Это значит, что «перед лицом всех товаров вообще есть товар, который в силу своей особой роли но отношению ко всем товарам способен непосредственно представлять собою стоимость, необходимую для выявления стоимости всех товаров одновременно и сразу»³⁷. Цены и стоимости всех товаров, то есть их величины, обозначаются и измеряются деньгами.

Кажется, здесь не может быть ничего мистического. Однако научно-объективный анализ проблемы денег оставляет помимо внимания сферу мистического (сверхчувственного, иррационального) в их познании. Рацио­налистическая традиция познания сводит понятие «мистика» к одномерно-обыденному его пониманию (фантасмагория, паранаука, потустороннее и т. д.). Но мистическое — это реальное ощущение «присутствия» в глубине сознания определенной таинственной, особенной силы. Эта сила есть «светом» истины, которая не требует и не допускает доказательств. Ориентирован­ный на глубинное познание мыслитель понимает, что высказанная мысль есть «неправда», есть только несовершенным отражением «вечного» света» и нужно постоянно проверять, насколько этот «блик» отражает свет, а на­сколько — искажает его. В силу этого определяется достоверный анализ всего, что стало словом, что вылилось в отдельную форму, но отрицает науку как путь к истине «нераздельного» бытия.

Путь к целостному бытию как знаку истины — не размышление, не научный метод, а созерцание. Внутреннее созерцание как акт мистического опыта — это разновидность «духовного видения», к которому стремится и разум, и знание по самой своей сущности (они без него безсодержательны). Мистическое созерцание открывает «знание по ту сторону знания и незна­ния» (Т. Мертон). Главное в том, что мистическому созерцанию невозможно научить, как и невозможно учиться.

Процесс расширения размышления о глубинных смыслах бытия пока­зывает ограниченность просто знаний о нем, которые «не проясняют экзис­тенции» (К. Ясперс). Бытие в его внутреннем содержании значительно богаче предметного мира, и человек, в противовес научным аргументам, начинает ощущать, что существует мир сверхпредметный, являющийся тайной. А разве с деньгами не так? В них — стоимость, которая «по сути, тайна. Если оценка — тайна, то что говорить о стоимости? Нам ничего не остается, как объявить стоимость феноменом трансцендентным, хотя это и не значит, что мы его считаем совсем уж потусторонним. Нет, он наш — этого мира, но он настолько сам по себе, настолько там, в плохо проглядываемой глубине, настолько недоступен для нашего обозрения, что мы вправе назвать его именно трансцендентальным. Признав это, мы сразу признаем очень многое — все смысловое и функциональное богатство стоимости, все ее значения, всю ее роль»³⁸. Как здесь не обойтись без мистического опыта, который осуществляет выход за пределы физических и видимых явлений земного каждодневного существования, позволяя таким образом раскрыть

тайну жизни, «расшифровать» ее смысл и значение. И вместе с ней — «тайну» жизни.

Тем самым осуществляется постановка проблемы трансцендентного (транс — выход за пределы известного в неизвестное). Соединенность с миром есть не только (и не столько) результатом познания, но актом самосоз­нания. Ведущая роль в нем принадлежит не рассудку, а субъективной интерпретации символов сверхприродного мира — интуиции, что в своей целостности в сфере духовного бытия утверждает специфическую, уникальную сферу — иррационального. К ней принадлежит «мир души» — основы мистического познания. Оно необходимо, если учитывать одно очень существенное свойство человеческого хозяйствования, и, следовательно, хозяйства в целом — его принципиальную неприродность, то есть, конечно, природную (куда от природы деться), но одновременно и неприродность, причем более важную для понимания сути человеческого хозяйства, чем природность. От природы не уйти, но при этом есть еще и неприрода, то есть то, что исходит от человека как бы и вопреки природе. Следовательно, человек, хозяйствуя, участвуя в производстве стоимости денег, выступает в роли некоего творца — творца уже неприроды, т. е. того, что природа сама не дает и дать не может (может, и не хочет). Разумеется, многое в хо­зяйствовании человека непосредственно сопряжено с природой, но многое уже является и чем-то «не-совсем-природным, внеприродным, даже и над-природным» (Ю. Осипов). Как здесь обойтись без иррационально-мисти­ческого, способного проникнуть во «внутренне-чувственную» непосредствен­ность бытия, в том числе и хозяйственно-экономического.

Мистицизм всегда стремился раскрыть глубинную сущность. Поэтому делает акцент на озарении, которое раскрывается «внутренним видением». Великая тайна, «спрятанная» в реальности, не подвластна науке, философии, логике. Она раскрывается, когда «гордый и ничтожный» человек приоста­навливает свои разумные усилия и начинает учиться ждать откровения озарения уникальной реальности. «Будьте тихими и спокойными, и вы по­знаете», — говорит мистик нетерпеливым искателям знания и истины³⁹. А что может быть более уникальнее для человека в его реальной жизни, чем деньги? Во всех отношениях они представляют внутреннюю страсть — и в отрицательном (незнание их), и в положительном (обожание и прекло­нение) смыслах.

В своем аутентичном содержании мистика совсем не тождественна обы­денным представлениям, которые сводят ее к примитивным ужасам. Мисти­ческое — то в природе человека, которое не подчиняется «закону плоти». Закон есть рациональным правилом, которое обращается к разуму, к со­знательной воле, инстинктам и влечениям. Большинство людей живет согласно этому закону. Сознательный закон, который находит выражение в форме запрета, и обращенный к воле, «вызывает обратное действие в силу противодействия миру бессознательного. И это противодействие тем сильнее, чем больше усилия воли, которая хочет выполнить повеление»⁴⁰.

Мистическое — то, что выше сознания. Оно есть сферой, в глубине которой (из сердца, подсознания) возникают образы, звучат голоса, которые человек переживает как «навеивание свыше». Все пророчества и предвидения возни­кают, как правило, под влиянием этого «навеивания» «изнутри», тем самым как бы отстраняя от себя сознательную волю, превращаясь в «посредника», в медиума того, что пребывает над ней. Каждый человек ощущает внутри себя наличие некой «таинственной воли», «духа», того, что хочет господст­вовать внутри его. Даже самый «приземленный материалист и атеист, отрицающий мистику («человек — это только набор атомов»), все равно ощущает, что он — не листок, который гонит ветер, не игра бессмыслия; что у человека есть какая-то свобода, хотя бы и в мыслях; что в существовании есть смысл, есть цель, пусть и неизвестная, но направленная к чему-то иному, чем просто расти, жить и размножаться»⁴¹. Это мистическое ощуще­ние может быть непостоянным, изменчивым, внеземным или таким, что совсем исчезает под давлением каждодневной жизни в материальном мире; но ощущение это настолько ценное, настолько важное для человека, что сохранение его всегда было (и есть) существенной частью человеческой культуры.

«Цветок не упал прямо, но долго казался огненным шариком посреди мрака и, словно лодка, плавал по воздуху; наконец, потихоньку начал спускаться ниже и упал так далеко, что едва приметна была звездочка, не больше макового зерна. «Здесь!» — глухо прохрипела старуха; а Басаврюк, подавая ему заступ, примолвил: «Копай здесь, Петро. Тут увидишь ты столько золота, сколько ни тебе, ни Коржу не снилось». — Петро, поплевав в руки, схватил заступ, надавил ногою и вы­воротил землю, в другой, в третий, еще раз... что-то твердое!... Заступ звенит и не идет далее. Тут глаза его ясно начали различать небольшой, окованный железом, сундук. Уже хотел он достать его рукою, но сундук стал уходить в землю, и всё, чем далее, глубже, глубже; а позади его слышался хохот, более схожий с змеиным шипением».

Н.В. Гоголь («Вечер накануне Ивана Купала»)

Ценность мистического в отношении к деньгам проявляется в ощущении их притяжения, их силы, в чувствовании их «тайны», которая раскрывается в акте их приобретения, получения, «изобретения» и пр. Это мистическое ощущение денег прослеживается в игре, неважно, в казино или на бирже. Внутренний голос как бы подсказывает игроку, на какую цифру ставить, какую сделку выбрать. Характеризуя свойства игры как способа мистичес­кого проникновения в сплетение удачи, судьбы, расчета, И. Хейзинга под­нимает сложный метафизический вопрос о соотношении условной и безус­ловной реальности, о той зыбкой грани, разделяющей «объективное» сущест-

вование человека и иррациональную реальность. Не будучи «обыденной» жизнью, игра лежит за рамками процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей⁴². Главный критерий игры как мистического ожидания выигрыша — духовный. Как и искусство, игра имеет смысл внутри себя самой. Игра существует ради самой игры. Даже в азартных играх выигрышимеет второстепенное, символическое значение. Игра ради денег вырож­дается в ремесло, в «обыденность». «Вознаграждение полностью лежит вне jg игровой сферы... Ради вознаграждения не играют, ради нее трудятся. Чистое стяжательство не рискует и не играет»⁴³. Игра — это способ приобщиться к «тайне» денег, попытаться войти в мистический, непосредственный контакт с ними, получить как бы от них только для себя предназначенную инфор­мацию, позволяющую выиграть, то есть приблизиться к сокровенному. Этот момент — сокровенного, в игровой ситуации, соединяет невидимой связью человека и деньги.

Игра на деньги — в казино, на бирже, вершится, главным образом, ради самой игры и лишь во второю очередь — ради выигрыша, который всегда находится в подчиненном положении. Для игрока — в рулетку, на бирже, ипподроме игра есть не что иное, как выход из «обыденной» реальности в реальность условную. Здесь деньги — стимул для игры, то есть они есть условием создания особого мистически-иррационального состояния. Героиня повести Ю. Полякова «Замыслил я побег...» Верта, дочь олигарха, рассказывает: «Для начала я купила 10 миллионов долларов. Но это же как бы ненастоящие деньги. Они для банка. Если бы курс поднялся даже на один пфенниг, я бы выиграла тысяч сто... Но курс вдруг упал на пять фигур. И я снова взяла десятку, потому что не могла проиграть, я была уверена, что курс обязательно подскочит. Но он упал еще на три фигуры. Тогда я открыла новую позицию и продала двадцать миллионов. Если курс продолжал падать, я бы покрыла убыток. Но он вдруг подскочил на четыре фигуры... Я так растерялась, что уже ничего не соображала. Все было как во сне. Знаете, бывают такие сны: ты делаешь что-то страшное, непопра­вимое, постыдное, но при этом помнишь — стоит проснуться, и все встанет на свои места. И я снова открыла новую позицию — купила сто миллионов... Да, сто. Конечно, так нельзя... И я бы никогда так не сделала... Но это была уже не я...»⁴¹. Следовательно, для финансовой, предпринимательской деятель­ности сама деятельность — «ожидание неожиданного», проверка своих «внутренних» возможностей сообщаться с тайной денег и больших капиталов. В этом плане мистическое озарение в предчувствии денег выступает как творческий процесс. Вообще мистическое неотделимо от творчества, которое происходит, осуществляется на границе сознательного и бессознательного, требуя колоссального напряжения как высших духовных, так и «душев­ных» оснований психики. Культура и язык, обусловливающие возможность господства человека над миром благодаря сформированным категориям, для осуществления этого господства требуют взаимосвязи концепций мышления (понятий) с внутренними бессознательными (иррациональными)

потребностями. «Творчество — это процесс, в котором «содержание априор­ных помимосознательных архетипов развивается и переходит в сознание»⁴⁵. »г» Если сознательные понятия культуры отрываются от неосознанных по­требностей — жизненные тенденции исчезают, не найдя выражения в концеп­циях, и творческий потенциал теряется. Так и в стремлении к деньгам — отрыв «внутреннего» мистического чувствования ведет к потере правильной ориентации в мире хозяйства, а следовательно к проигрышу — в прямом и переносном смысле.

Самая большая наука и наиболее «критическая» философия приводят нас к определенному неизвестному, которое существует в основании зна­комых нам явлений; причем это неизвестное содержит в себе самое главное — разгадку, сущность и последнее основание явлений. Эти «неизвестные» не стоят рядом, индифферентны одно к одному, но «связаны» в единую систему неизвестных, которые имеют единое, последнее, иррациональное основание. В определенном смысле деньги — это система проблем, система неизвестных, «система чудес» (Н. Гартман), в которых пребывает «волшеб­ная» возможность преобразования жизни. Старый барон в «Скупом рыцаре» А. Пушкина рассуждает:

«Лишь захочу — воздвигнуться чертоги; В великолепные мои сады Сбегутся нимфы резвою толпою; И музы дань свою мне принесут И вольный гений мне поработится, И добродетель и бессонный труд Смиренно будут ждать мои награды».

И эта великая тайна денег есть самой большой достоверностью знания о неизвестном, достоверностью неизвестного.

Деньги — результат опыта и практического пользования в сложной хозяйственной жизни. Но опытное знание является островом, говорил И. Кант, известным для нас, однако окруженным «океаном неизвестного». Этот океан достоверный и очевидный нисколько не меньше, чем любой феномен на острове познания. Хотя извечный страх перед неизвестным не позволяет направить на него гносеологические усилия. Мистическое, акцентируя внимание на «озарении», раскрывает «внутреннее видение», реализует «сокровенный» личностный опыт», который невозможно пере­дать другому. А что может быть более индивидуальнее, более сокровеннее, чем деньги! Последовательное развитие и смена символов экономического (сегодня «монетарного») мировоззрения, усовершенствуя и умножая «внут­ренние» модели мышления, обусловливают исторический процесс, реали­зованный сегодня, в «денежном строе» (А, Неклесса).

Увеличение роли рационального не приводит к устранению значимости бессознательного (мистического, интуитивного) как в жизни и науке, так и в экономической деятельности. «Экономика по отношению к субъекту

не такая уж рациональная, скорее, наоборот, она очень даже иррациональная. Опять же упускается из виду, что экономический субъект не может все и вся рационально рассчитать, у него нет для этого никаких возможностей. Выходит, что субъект вынужден буквально бросаться в пучину экономи­ческой жизни, — какая уж тут рациональность? Экономический субъект действует в достаточно иррациональной среде и достаточно иррационально... Экономический человек — это тот самый хозяйственный агент, который ведет себя (или вынужден себя вести) довольно-таки иррационально, что, быть может, и спасает его в водовороте экономики»⁴⁶. Познание денег — полилектично, поэтому в «иррациональном поведении» по достижению цели — денег, мистическое «озарение» — это предчувствие их как силы, восполняющей возможности человека. Ведь давно известно, что никакая сложная система (социальная, экономическая, культурная и т. д.) не может основываться только на совершенно четких алгоритмах и правилах раз­мышлений.

В противовес рационально-научному познанию, которое нетерпимо к своим оппонентам, мистически-иррациональное (отдавая перевес внутренне-интуитивному) не игнорирует и достижений ratio, признавая за ним необ­ходимую и полезную информацию. Творческий процесс начинается с «внут­реннего» зова, истина которого критически проверяется рациональным знанием и опять возвращается в сферу «внутреннего опыта» — непосредст­венного контакта с миром, в котором мы живем. А это мир хозяйства, вклю­чающий в себя мир денег.

Однако в силу такой собственной специфики мистическое имеет один достаточно существенный недостаток: у него нет способов передать свой уникальный опыт, другому. Посредством мистического невозможно сообщить ничего, кроме собственных ощущений и предчувствий, невозможно убедить; это познание не сообщается. Очевидно, только этим можно объяснить загадку (ДЛЯ МНОГИХ) СКазОЧНОГО обогащения, которое приходит к некоторым субъек­там экономическо-финанеовий деятельности. Находясь примерно в одина­ковой ситуации со всеми, они, тем не менее, угадывают, веря своим мисти­ческим предчувствиям, что именно здесь, именно в этом направлении только и возможен успех, удача. Дж. Сорос называет это «рефлексивностью», выполняющую «двустороннюю» связь. «...Часто я делал вложения, не имея стоящей гипотезы, и моя деятельность не сильно отличалась от того, что называют «случайным блужданием». Но я был настроен на рефлексивные процессы на финансовых рынках, и мои основные успехи возникли в ре­зультате использования тех возможностей, которые они представляли. Мой подход к рынку был не столь абстрактным, как кажется. Он принял высоко личную, эмоциональную форму: тестирование ассоциировалось с болью, а успех — избавлением от нее. Когда я утверждаю, что «рынок всегда основывается на предпочтениях», я выражаю свое глубоко про­чувствованное отношение: я слишком мало верю в прозорливость профес­сиональных инвесторов; чем крупнее пост, который они занимают, тем

менее я считаю их способными принимать правильные решения»⁴⁷. Следовательно, прочувствование, «озарение», позволяющее угадать пра­вильность «финансовой рефлексии» — вот основа успеха.

«По правде сказать, всякое общество старинной «постройки», которое открывает двери деньгам, рано или поздно утрачи­вает достигнутое равновесие и высвобождает силы, которые с этого момента слабо поддаются контролю. Новая игра смешивает карты, дает преимущество немногим, а осталь­ных отбрасывает в неудачники. Под таким воздействием любое общество должно было обрести новый облик».

---

Дата добавления: 2015-08-21