Глава четвертая. Еж – птица гордая, пока не пнешь – не полетит.

Еж – птица гордая, пока не пнешь – не полетит.

Народная мудрость.

Солнечный зайчик прыгал перед глазами, исполняя жизнерадостное танго на моей физиономии. Я приоткрыл глаза и, с удовлетворением отметив, что за ночь инфернальные силы зла в моем бреде так и не разгулялись, поднялся с тощего тюфячка…

…нет, все-таки разгулялись. Тот, кто когда-нибудь ложился спать на сквозняке, в полной мере оценит тот букет непередаваемых ощущений, которые достались мне. Шею невозможно было повернуть без того, чтобы не помянуть добрым словом предков герра Вайскопфа до десятого колена. Спина просто ныла, зато не переставая. И, кажется, там что-то полопалось...

Пока я пытался рассмотреть, что именно и в каких количествах, в коридоре начался скандал – громкий, но неразборчивый. Через пару секунд дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

– И даже не думай, что твой детский шантаж сработал. Мне просто не нужна бумажная канитель на полгода, – зло прошипел возникший на пороге герр Вайскопф и, дернув головой в мою сторону, бросил: – Этот?

– Может быть, – из-за его плеча выглянула молодая женщина, заинтересованно принюхиваясь. – Ну-ка, иди сюда. Не бойся, не съем.

«Хозяин» поморщился, как от зубной боли:

– Интересно, я доживу до того момента, когда тебя пристрелят?

– Ты можешь попробовать сам, – великодушно предложила она, протискиваясь в камеру. И издевательски ухмыльнулась: – Ах да, ты же пробовал. Фигово стреляешь, господин старший дознаватель. Где ты там подвизался – орден святой инквизиции? Какая, ирония, кстати… Попробуй запытать, опыт богатый.

– Аттаре, не испытывай мое терпение, – со спокойствием тикающей часовой бомбы процедил Вайскопф. – Это было триста лет назад. Можно подумать, ты всю жизнь цветочки на полянке собирала.

– Не поверишь, именно этим я и занимаюсь, – женщина ухватила меня за локоть. – Мой клиент. Беру.

– Не на рынке! – рявкнул он. На какую-то долю секунды воздух вокруг него будто вспыхнул – и тут же опал. – Бумаги, Аттаре, черт тебя дери! Кто, зачем и куда! У меня отчетности только за этот год четыре шкафа с тебя размером, и если что-то не сойдется, с меня снимут не только жетон, но и голову!

– Лично наточу топор, – с досадой отозвалась та. – Великие Создатели, Вайскопф, объясни мне, откуда в служителе церкви столько бюрократии?! Сказано: не сотвори себе кумира, а ты на эти бумажки только что не молишься.

– Нет, ну ты совсем дура? – «Хозяин» на секунду выпал из официального тона, выглядя откровенно обиженным. – Не прекратишь трепать мой сан… – он неожиданно замолчал, глядя на меня в упор и вдруг гадостно улыбнулся: – Весь сегодняшний Совет узнает, кто новый Хранитель. И заодно – насколько он беспомощен. Возможно, узнает даже просто так. Из моей любви к истине.

Аттаре прекратила тянуть меня к выходу. Обернулась:

– Если я скажу, что у тебя голодные галлюцинации, это поможет?

– Нет.

– Какая же ты дрянь, Вайскопф… – с отвращением сказала она. – Будут бумаги. Завтра.

– Сегодня. А вот что мне будет за то, что я тебе его вообще отдаю? Знаешь, главы скольких кланов будут просто счастливы получить мальчишку первыми?… Не говоря уже о том, что мне будет чрезвычайно сложно молчать, и чем дольше, тем сложней…

– Ах ты хренов шантажист! – процедила женщина сквозь зубы. – Тебе напомнить, кто заткнул одну маленькую, но весомую коалицию, которая не хотела видеть тебя ближе выстрела от Наломи? Тебе никто не мешал наводить здесь порядок, лишь бы ты его навел!

– Это был твой личный выбор, я тебя ни о чем не просил, – отрезал Вайскопф. – А даже если бы и да – ты что, посчитала это благодеянием?...

Она выругалась.

– Ладно, сам напросился. Не нравится руководить, будешь сидеть. Убийства членов Совета, как и покушения на оные, срока давности не имеют. Статья сорок вторая, параграф третий, пункт один, – вздох. – Арленн, четырнадцать лет назад. Я, быть может, и не имею особенно большого веса, но все вижу, Ян, и ничего не забываю.

Повисло тяжелое молчание.

– Видит бог, я тебя все-таки пристрелю.

– И, как всегда, галантно предупреждаешь об этом. Ценю, что не вызвал на дуэль прямо сейчас.

– Когда в двух километрах как минимум сто пятьдесят кубометров воды? Я подожду, пока ты не забредешь в пустыню.

– Целься в голову, у меня бронежилет, – меня подергали за руку. – А ты – пошли, что глазами хлопаешь?

– Куда? И кто вы такая?

Вайскопф скрестил руки на груди и насмешливо смотрел на нее, видимо, тоже желая послушать.

– К светлому будущему, куда… – Аттаре фыркнула ему едва ли не в лицо и выволокла меня в коридор, распугивая охранников. – Как там тебя… – она глянула куда-то в район запястья. – Алекс. Ты что, не насиделся в этой уютной камере? Я Скайлин Аттаре, можно просто Скай. Остальное объясню, как выйдем, – она вздохнула. – Если Вайскопф какой-нибудь пакости напоследок не устроит. Это он любит.

– Весела и жизнерадостна, вот как… Легко же ты своего любовничка забыла, Wölfin^[1], и дня не прорыдала, – донеслось из-за приоткрытой двери.

У нее застыло лицо.

– Да, точно. Любит.

Больше она не сказала ни слова, шагая по извилистым тюремным коридорам все с тем же застывшим, неживым лицом.

Здесь горел яркий свет – не то что в полутемной камере, и я наконец как следует рассмотрел свою, так сказать, новую владелицу. После юриста, смахивающего лешего и трехсотлетнего инквизитора я был морально готов ко всему – и камышовая кошка, которую непонятно зачем подрастили до размеров человека и постарались сделать на него похожей (не особенно, впрочем, успешно), не впечатлила.

Желтые, чисто кошачьи, глаза на пол-лица, впалые щеки, о скулы можно порезаться. Нос, правда, был на кошачий совсем не похож – и придавал лицу в сочетании со смуглой кожей что-то арабское. Пышная коса до пояса, украшенная резными браслетами и перевитая цепочкой, как лентой, издали казалась серой. Но на самом деле это был все тот же маскировочный окрас камышового кота – пестрые пряди всех оттенков коричневого, серого, рыжего и желтого.

И, как у любой кошки, определить ее возраст навскидку было нереально. То ли семнадцать, то ли двадцать, то ли тридцать пять…

Будто подслушав мысли, она бросила на меня косой взгляд и слабо усмехнулась. Зубы у нее были белые, крепкие.

И по-звериному острые.

Скай

Какая же ты дрянь, Вайскопф…

Мстительная, упрямая и обидчивая дрянь! Гордая.

Гордыня – она вообще-то смертный грех, вам ли не знать, святой отец, хоть и лишили вас сана… И снайперскую винтовку вы никогда не возьмете в руки из той же гордыни. Вызовите по старой привычке на дуэль – а дуэли далеко не всегда идут на оружии.

Весела и жизнерадостна, значит…

Хороший был удар. Болезненный.

Ну и Бездна с тобой, Ян. Не твое это дело – не твое, и не кланов, которые злословят вдесятеро сильней. Это не ваше дело.

И правды не знает никто из вас.

Я взбежала по лестнице к главному входу, мимоходом прислушавшись к мальчишке. Улыбнулась. Надо будет узнать, не зоолог ли он – удивительная тяга к животным ассоциациям.

Впрочем, он не так уж неправ: предки солов куда ближе к древним земным кошачьим, чем предполагает статистика. Хотя бы даже и по фенотипу[2] – сходные условия обитания, как ни странно, формируют сходный же внешний вид.

Охранник на пропускном пункте вяло взял под козырек и зазвенел ключами. Двери в Наломи добротные, железные, но без малейших признаков электроники – все, что не приводится в движение мышечной силой, может просто замкнуть в здешних условиях.

В этом плане Приграничье – место паршивое. Техника еще работает, но плохо. Колдовать тоже еще можно, но непонятно, чем это аукнется.

Дверь приоткрылась на нелояльные полметра и тут же захлопнулась за нашими спинами. Это здание меня вообще не любит, как и его хозяин.

В тусклом, вечно затянутом облаками небе парят черные точки – амфептерии на патруле. Полураздетый мальчишка ежится под мелким моросящим дождем.

Здесь не бывает иначе. Вечная осень, хмурая и серая, как пепел приграничной полосы. Поэзия смерти… мы, к сожалению, еще живы.

Хлопнула закрытая книга, и с кособокой лавки у входа поднялся Хан.

– Ты знаешь, мне почему-то показалось, что ты говорила о срочном деле.

– Скажи это Вайскопфу.

– Этот? – Хан перешел на соланский, мудро полагая, что универсала мальчишка мог уже наслушаться достаточно, и, соответственно – понять.

– Этот, – я опустилась на лавку. – Проведешь курс молодого бойца?

– Даже и не пытайся. Это ваши с Рейном дела…

– … Еще скажи, что просто мимо проходил. Хан, у меня же Совет, имей совесть!

– Что, прости? – он прищурил один глаз и наклонил голову к плечу, даже больше, чем обычно, похожий на черную взъерошенную тахху. – Сходи к своему идеологическому противнику, он тебе объяснит, что такое совесть, и почему ее не может быть у темных, а тем более у призраков темных.

– Во-первых, ты не призрак…

– … я посмертная сущность, что суть есть то же самое. И нет, я не буду брать на себя ответственность, если твой подопечный внезапно решит, что бренная жизнь внезапно стала для него слишком тяжела, будь ты три раза моя сестра.

Да, вот именно так выглядит признание темного, что в последний раз, когда на него свалился свежепойманный Хранитель, он слишком перепугался, вытаскивая того из петли.

Я проинспектировала подопечного. Способность к адаптации впечатляет, но нужно все-таки как-то потактичнее объяснить ему, что горячечный бред не имеет к происходящему отношения.

– Ну хотя бы просто покараулить его ты можешь? После Совета Рейн подтянется… по крайней мере я так думаю. У него на работе какой-то аврал.

– Какая же ты достача, – он закатил глаза и сел рядом, пропуская мою косу сквозь пальцы. – Мелкая, доставучая ябеда.

– Наглый поклеп. И вообще, как говорит Вайскопф, это было давно, – я притулилась к его боку и запустила замерзшие руки в карман чужой куртки.

Да, он теплый, да, он дышит и разговаривает… да, он мой брат – сводный по отцу, не последней персоне Темного Двора. Его мать была смертной, моя – из двора Светлого, классический сюжет любовных драм… Став взрослой, я начала балансировать на тонкой грани принимающего всех Заката, а Хан остался у отца… Пока был жив.

Он отдал жизнь за меня, свою глупую младшую сестру, взявшую на себя больше, чем было по силам самоуверенной девчонке. Я отдала большую часть полученных от родителей сил, что сделать его посмертие похожим на жизнь, и привела за собой в Закат.

И никто, ни одна высокопоставленная сволочь обоих Дворов никогда не сможет сказать мне в лицо, что мы не любили друг друга.

– Ладно, – с показной неохотой протянул Хан. – Куда его?

– Домой, куда… Ладно, не дуйся, проведи через триста восемнадцатый портал, тут идти всего ничего.

– О боги, за что мне все это…

В этот момент подопечный, видимо, решил, что мы достаточно отвлеклись. И начал ненавязчиво просачиваться в ближайшие кусты.

– Отставить побег, – рявкнул Хан отработанным тоном эста гвардии на универсале. – Сюда шагом марш, а то хуже будет.

Мальчишка застыл в напряженной позе, настороженно зыркая на нас из-под бровей. Я прикинула, сколько у меня осталось времени до Совета, и вздохнула.

– Проясним ситуацию, – брат сунул мне книгу и поднялся во весь свой немаленький рост. – Лично мне ты вообще никаким боком не сдался. Но вот ей, – в меня неуважительно ткнули пальцем, – нужно, чтобы ты был по возможности живым и здоровым столько времени, сколько получится. Так что сейчас делаем разворот на сто восемьдесят градусов и строевым шагом идем домой.

– К кому? – парень выглядел несколько сбитым с толку. Ну да я его не виню.

– К тебе.

– Но зачем я вам нужен?

– Мне, как я уже говорил, ты вообще не нужен, – Хан подцепил его за плечо и подпихнул в нужном направлении. – Вперед, шагом марш. Прибежит эта красавица со своих политических разборок высокого полета – объяснит, какой интерес у нее.

– Буквально пару часов, – фальшиво заверила я.

Я не стала добавлять, что за эти пару часов к нему вполне может нагрянуть убийца – как-то не верится мне, что Хранитель совершенно случайно угодил в портал, ведущий на самое гиблое место Безымянной. От патрульных амфептериев редко уходят живыми.

Значит, кто-то уже знает…

Не без внутреннего сопротивления, но я перечеркнула кандидатуру Вайскопфа жирным крестом. Лет двадцать назад, когда мне весьма прозрачно намекнули, что род моих занятий уже не тайна, я мысленно написала завещание и приготовилась к круговой обороне, но… Молчит до сих пор, и кто бы знал, почему… Особенно учитывая его упорное стремление нагадить мне при любой возможности – как мерзкому порождению зла, без сомнения.

Быть может, считает, что равновесие мира важнее.

Дата добавления: 2015-08-21