Глава двадцать четвертая. Помни – ты Воин Света.

Помни – ты Воин Света.

Катарсис

Шаги, уверенные и четкие, гулом отдавались в каменных стенах. Ветер бросил в лицо горсть холодных капель. Вода потекла по открытым ранам, уже закрывшимся. Я не чувствовал боли. Я вообще ничего не чувствовал.

Люди оборачивались – чтобы не выдержать взгляда и отвести глаза. Чтобы вспомнить, как делали это раньше.

Я подошел к перилам. Кто-то крикнул:

– Куда, это ж мое мес…

Я повернул голову на голос.

И посмотрел. Говоривший замер. Отшатнулся и растворился в темноте. Что-то, лепившееся в глубине сознания бесконечно долго, наконец поднялось, сияющее, цельное, на поверхность. И теперь оно смотрело из моих глаз, сливаясь с тем, чем я когда-то был.

Я не проживу человеческую жизнь. Пусть. Это – не мое.

Теперь уже – да.

Главное – жизнь мне обещана. Хотя бы несколько лет.

Но обещана.

Руки впились в деревянные перила, дождь застучал дробным перестуком по плечам.

Огромная тень метнулась с неба вниз, распалась на три птичьих силуэта, и так же круто взмыла вверх. Следом камнем упала вниз все та же черная тварь, остановилась у самой земли, натужно замахала кожистыми крыльями и свечой взмыла вверх. Вильнула в сторону, так, что толстый черный хвост едва не разнес каменную опору балкона. А потом тварь завизжала…

Я зажал ладонями уши и пригнулся, прикрываясь щитом. Крик звенел над огромной долиной, накатывая волнами, множась и усиливаясь, переходя то на ультразвук, то на рев, от которого начинали дрожать и осыпаться скалы.

Тварь взлетела выше и начала облетать замок. Вопль затихал, удаляясь. Из внутреннего помещения выбежали люди, но так же быстро вернулись обратно. Что ж, им нужен был их план.

Мне было нужно другое.

Я развернулся и пошел к тому, кто давал команды на залп. Высокий маг со шрамами тряхнул черной гривой и рявкнул очередное «Огонь!».

– Здесь хватит магов, чтобы взять саму стихию под контроль? Мне нужно…

– Бурю или их?… – маг кивнул вниз. – Спроси у людей.

– Разве ты не должен этого знать?

Он поднял одну бровь – шрамы пришли в движение, еще больше перекосив лицо. И внимательно посмотрел на меня. Черными-черными глазами. Взглядом, жестким, как металл. Взглядом, который не спутаешь ни с чем, взглядом, который не раз я замечал в зеркале.

– Откуда ты здесь, Рейн? – я смотрел сквозь полуразрушенную балюстраду на чужие кошмары.

– Оттуда. Мы всегда будем с тобой, хочешь ты этого или нет.

– У тебя плохая маска. Слишком заметная.

– Это не маска, – он отвернулся, снова крикнув: «Огонь!». – Такой вот я родился. А вот такой, – он провел по щеке, – я стал много позже. Так что я уже видел гибель мира. Захватывает, но оставляет сувениры.

– Тебя должны были убить.

– Я проснулся вовремя… И едва нашел тебя – только когда ты бессознательно начал тянуть из меня силы, я нашел координаты, – он помолчал. – Мы никогда оставим тебя, что бы ты не делал. Поднимай людей, Хранитель. Теперь это единственное, что тебе остается.

– Прикрывай мне спину, Рейн. И никогда не забывай, что Хранителя в той войне ты потерял. С остальным я разберусь сам.

– Цена мира…

– Цена мира. Я знаю.

Знаю.

Взгляд вычленил из массы раненых у стены одного мужчину, тихо стонущего в углу, вокруг которого суетился лекарь, перевязывая раны вместо полотна полосами сорванного со стены гобелена. Потом – еще одного, у которого руки висели плетьми. Потом еще одного и еще…

На залпах стояли в три линии, только одна из которых действовала. Но даже в ней не все в свою очередь поднимали руки.

Никто не разговаривал, не делал лишних движений. Предельно сосредоточенные лица безо всякого выражения.

Справа послышался хрип. Я оглянулся. Стоящий рядом маг заметно покачивался, конвульсивно дергая руками. Через несколько секунд он рухнул на мраморный пол, закатив глаза. Подбежавший лекарь оттащил его к стене, где кучей лежали еще дюжина таких же. Люди дают больше, чем могут.

Я прикрыл глаза. Последний залп прозвучал едва слышно. Торопливая смена линии отбросила их назад.

Это предел. Дальше мы покатимся вниз.

Я рывком встал на покосившиеся перила, и заговорил, перекрывая и дождь, и ветер, и чужие выкрики:

– То, что мы делаем сейчас – прямой путь в могилу. Посмотрите правде в глаза. И спросите у себя, хотите вы этого или нет.

Я переводил взгляд с одного лица на другое. И то, что я говорил, ввинчивалось в каждый мозг, хотели меня слушать или нет.

– Мы не побежим!

– Да некуда уже…

– Это наш дом, мы не оставим его…

– А нужно? – спросил я ровно. – Вы боретесь не с причиной, а со следствием. Нужно, чтобы… – я говорил, говорил недолго, но смертным и не нужно многого….

Люди слушали. Люди верили – мне, только мне и никому больше. Слушали и верили даже те, кто в полузабытьи валялся у стен.

Они пойдут за мной, мной и светом, который горит за моей спиной.

Они видели не меня – тень, сплетенную из слов. И никакая сила уже не вырвет ее из их голов и сердец.

Я повернулся лицом к горизонту, коснувшись своих теней, своих Стражей, и потянул их силу к себе.

Для нескольких десятков людей мир замер на полушаге. Замер весь, вместе с призрачными порождениями бури. И люди бросились вперед, теперь уже не просто веря – зная.

Я ощущал спиной тяжелый взгляд черных глаз, но не чувствовал ничего. Не тебе выговаривать мне. Твое место – за моей спиной. Оставайся там.

А они… Пусть верят в своего мессию.

Скай

Внизу проплывает мутно-серый от непогоды мир.

В ушах – мерный, гулкий и очень, очень медленный стук. Это сердце.

Легкое напряжение в мышцах – и огромные, непомерно огромные крылья делают взмах.

Я облетала замок с юга.

По огромному двору бродили разрозненные кучки крошечных, почти неразличимых сверху огоньков.

Ледяной ветер обдувал крылья, крупные капли барабанили по толстой шкуре. А я летела вперед, глядя, как мелькают внизу скалы, как сливается в одну неровную, неряшливо-бурую полосу зубцы обоих периметров.

Впереди меня неслась ударная волна из крика. Парализующего, оглушающего крика – для начала.

Одно горло сменило частоту колебаний. Следом другое. Потом третье, четвертое… Звуковые волны вздыбились, вошли в диссонанс, и реальность стало крошить и корежить, как лист фольги. И первыми разметало в пыль выродков Паучихи. Я захлопнула пасть – каменные стены уже начинали дрожать.

Увы, это не панацея. Скоро то, во что переплавились души, совьет себе новое тело.

Восточная башня выросла на пути черным узким огрызком, безлюдным и разоренным. Здесь тоже бродили мелкие светящиеся точки, но разрушить их – значит разрушить замок. Я обогнула башню со стороны двора и полетела дальше.

Я возвращалась обратно, так и не найдя того, кого искала.

Рядом вспыхнула молния, яркая, ветвистая. Я шарахнулась в сторону. Мелькнула мысль, что в этом нет никакого смысла. Не здесь, не сейчас, не в этом обличье, в котором я даже не могу удержать дождь, льющий в глаза. Но инстинкт, вбитый за много веков в подкорку, искусственный до последней мыслишки инстинкт не просто требовал, он орал и визжал над ухом. Ты должна его найти. Просто должна. Найти, вытащить из погибшей уже груды камня, и отвести туда, где он, по крайней мере, останется жив.

Ох уж эти наши долги…

Я вскинула тяжелую голову и медленно снизилась. Бои идут в трех местах. И люди прячутся, прячутся за стенами, пропитанными магией больше, чем сама Меркала, и за этими щитами не распознать ничего.

Уставшие глаза вглядывались в мутные слабые вспышки, идущие то ли из пролома, то ли из слишком большой арки. А внизу колыхалось расцвеченное звездами месиво из… всего лишь из мелкой водяной пыли. Смешно? Нет. Все это существует, действует и убивает.

Я зашла на разворот и вдруг поняла, что слабею.

Силы утекали тонкой струйкой, почти незаметной, но утекали. Из меня их тянули.

Жив…

И оттого, как с души свалился не камень – целая гора, как захотелось облегченно вздохнуть, я поняла – для меня этот мальчик давно перестал быть долгом. И уже никогда не будет, сколько бы раз меня не корежила правда.

Осталось его найти.

Знакомое покалывание в висках. За замковым периметрам мелькают живые человеческие ауры, двигающиеся слишком быстро, как мелькающие на грани восприятия крылья стрекозы…

Да, Алекс где-то здесь – это его подпись. И он хочет что-то отбить в этой битве. Боги тебе в помощь, Хранитель – они-то знают, что рушится одна из немногих наших опор в будущей войне.

Это я понимаю как лиан. Но как Страж – хочу одного: крикнуть – «Уходи! Это не стоит твоей жизни!».

В небе кружили птицы с седоками, везущими нечто… Странное. Тревожащее.

Минута проходила за минутой, поток уходящей от меня силы все ширился, а движения людей замедлялись. Алекс устает, и очень быстро устает. Сила – моя, Рейна – это лишь костыли, дающие поддержку. Толчок он должен давать сам.

Это могло означать только одно – специально или нет, но поток он выпускает. Я парила над полем во внезапно наступившей тишине, глядя на людей внизу.

На остановившихся людей.

Мир застыл на стоп-кадре, когда два временных потока схлестнулись в один. Но уже через секунду он взорвался.

И я поняла, что он не успел.

Люди, застывшие посреди колышущегося марева сотен огоньков во дворе. И Алекс… Среди тех же огоньков, чуть в стороне от людей. Грязный, вымокший, и вроде бы даже в крови. Что же ты наделал, мальчик…

Ведь жизнь твоя сейчас дороже десятка таких замков.

И ведь не успею. Не успею…

Тело сложило крылья и бросилось вниз. И каждая секунда вдруг стала бездной времени. Но только для разума – тело двигалось во все том же обреченно-медленном темпе.

Вот вздрогнуло, выгнулось навстречу внезапно возникшим живым душам туманное марево. Засвистел ветер в ушах, зашелестело в горле долгим, невыносимо долгим хрипом вдыхаемого воздуха. Вот ты сам опомнился, очнулся после выхода из потока, и медленно поднял глаза. Вот вылепившаяся из общей массы клыкастая тварь снесла голову первому из твоих людей. Вот душа его, тонкое голубоватое сияние, почернела в отодравших ее от тела когтях и вдруг вспыхнула, распадаясь на две половинки. На две звезды.

Мои легкие расправляются, заполняя каждую полость тела. И длится, длится нескончаемый вдох, отдаваясь свистом в груди. Вот стоят твои люди, беззвучно исчезающие один за другим под накрывающей их с головой волной теней. И где-то там, в глубине, вспыхивают новым светом их души.

И никто не шевелится, не может очнуться, пока основной поток времени не нагонит их собственные ручейки.

Это – откат, разница между жизнью и смертью.

Почему ты не предвидел это?!

Или – предвидел, и все равно сделал?…

Тело падало вертикально вниз, пасть хватала последние граны воздуха. А ты все стоял и стоял на месте, безучастно глядя вперед.

Один взмах крыльев, одно слитное движение – и тело извернулось в пространстве параллельно земле. Горла дрогнули и выпустили крик, метнувшийся вперед, одним мощным, тяжелым накатом сметающий, размалывающий на молекулы призрачные тела.

Короткая вспышка – и наконец почувствовала посреди того, кого искала так же безуспешно, как и своего Хранителя. Рейн.

Он подхватил Алекса за ремень и исчез вместе с ним с поля.

С ним Рейн… Он убережет лучше, чем я и все маги Безымянной -телепорт вывезет даже со дна Бездны.

Я не могла с ним связаться – это было странно, но не так уж и важно. Главное, чтобы с ним мог связаться Алекс.

Я развернулась и звуковым накатом прошлась по начинающим свивать новые тела теням. Один раз, другой, третий… Люди зажимали руки ушами, но карабкались, карабкались вверх, к защищенной галерее. Я пошла на новый разворот, быстро оглядывая двор. Последний человек скрылся за бортиком балкона.

Вот и хорошо.

Совсем рядом грохнуло, молния оплавила зубец на северной башне. Дождь хлынул не каплями – струями, тяжелыми, частыми, ледяными. Крылья сделали один неловкий взмах. Я замотала головой, стряхивая воду.

На балконе завели мерным речитативом мантру заклинания в несколько десятков голосов. Крылья стремительно тяжелели, уставая. Мантра стала громче, перекрывая дождь.

Резкий порыв ветра встопорщил гребни на спине, а падающее под тяжестью дождевых струй крыло подломилось и вывернулось под неестественным углом. Я перевернулась в воздухе и рухнула на остатки стены. Острые кромки камня чувствительно врезались в шкуру, оставляя на чешуе глубокие борозды. Крылья силились сделать взмах, но не могли – льющая сверху лавина воды давила их к земле. Перепонки по краю покрылись мелкими разрывами. Тонкие кости гнулись под натиском ветра, грозя сломаться. Я поймала момент между двумя порывами и спланировала вниз, под защиту крепостных стен.

Перекинуться. И срочно – только сейчас я поняла, сколько сил я отдала, как слаба стала.

В глазах мутнело, но до галереи с остатками людей нужно было долететь.

Боль, взрывная, резкая, вцепилась в ноги. Я задохнулась, хватая ртом воздух, и не могла вдохнуть. Дура, дура, дура!… Ты спустилась слишком низко, и тебя достали. И теперь не отпустят.

Я рванулась вверх, заколотила крыльями, но меня тащили, тащили вниз, к земле. Медленно, будто играясь, всаживали когти в бока, в хвост, в крылья, и тянули вниз, нет, не весом, которого не было, а вспышками дикой боли, полосовавшими тело. Инстинкт еще пытался что-то сделать, а сознание уже мутнело. От нехватки воздуха, от горла, перекрытого спазмом, от ломающихся в попытке вырваться костей, от первобытного, древнейшего, перекрывающего всякий разум чувства – боли, прожигающей тело насквозь. Тело забилось в бессмысленных, беспорядочных движениях, пытаясь еще что-то сделать.

Пытаясь жить.

Я наконец смогла вдохнуть – и завизжала во всю ту силу, которую могло себе позволить искромсанное тело. Врезающиеся в шкуру когти мгновенно распались, и крылья, с бешеной скоростью разбивающие ветер и ливень, понесли вверх. Я рванулась за стены.

Одна секунда, десяток, дюжина… На рывок ушло последнее. С каждой каплей крови, которая теперь хлестала на землю вместе с дождем, я из меня вытекала сила. Голова кружилась.

И когда мысли снова начали мутнеть и расплываться, я поняла – не дотяну. Стиснула, сжала в кулак то, что осталось от силы, запоздало, как-то пьяно изумившись тому, как невероятно ее мало, и как быстро она убывает, а потом натужно, рывками погнала полумертвое тело к единственной доступной мне башне. Самой низкой.

Да, я была пьяна.

Пьяна от истощения, заставляющего даже мысли пьяно шататься ему в такт. Я была пьяна, когда рухнула на крышу башни всем телом, с завернувшимся за спину крылом. Я была пьяна, когда валялась под дождем кверху брюхом и глотала свои жалкие пьяненькие слезы. Я была пьяна, когда уже мои, родные, так похожие на человеческие, колени оперлись на мокрый ледяной камень. Я была чертовски пьяна, когда поняла, что силу из меня продолжают качать.

И протрезвела – будто только что ощутила поток ледяной воды, падающий на голову.

Она затекала за шиворот и выплескивалась грязно-розовой. А где-то, где-то высоко вверху, там, откуда эхо доносило ровный, однообразный речитатив заклинания, раздался крик. Не боли – предупреждения.

В ушах шумело, голова налилась свинцом. Я стала на четвереньки и поползла. Медленно, оставляя за собой буро-красный след, но ползла.

Я должна увидеть. Должна.

Волна теней наползала на стену, как десятки, сотни раз до этого, грозя скоро перехлестнуть через балкон. Я вгляделась в сумрак балюстрады – и испугалась.

У перил стояло всего пять человек.

Остальные, взявшись за руки, плели Круг Силы. И мальчик, мой Хранитель, стоял во главе, и тянул, тянул из меня силу, чтобы нечто, ревущее внутри живого кольца, не разорвало Круг из слабых, неопытных, израненных магов.

Рейн, как ты допустил?! Как?!… Ты же мог…

Ставшее вдруг ясным сознание осознало – не мог. Теперь приказывает он. Он, уже Высший, стоящий на ступень выше нас, уже перешагнувший что-то, что делало нас равными. Теперь – да.

И мы будем стоять за его спиной. Молча. Потому что он будет прав.

Я надеюсь.

Я отчаянно верю и надеюсь, ибо так должно быть. Пусть вера, отчаянная вера в тебя людей сделает невозможное. У тебя ведь тоже появились долги, Высший. Помни об этом. Помни… Вся наша сила – в долг. Вся наша жизнь – в долг. Нас подбирают, как барахтающихся в море щенков, выдирают у смерти. Я не знаю, у которой из смертей вырвали тебя. Знаю только – тебя бы убили в ту ночь. И жизнь, вся жизнь, что теперь есть у тебя – служение.

Волна внизу заволновалась, вздыбилась и пошла на приступ. Первый из пятерых защитников упал. Что-то важное происходит – и они это чувствуют.

Я оперлась на дрожащие руки. Два пальца отозвались резкой болью – сломаны. Ноги не хотели держать – от потери крови шатало.

Я всегда буду заслонять тебя собой. До тех пор, пока жива. И пусть жива сейчас от силы наполовину, я еще многое смогу до того, как над головой сомкнется тьма.

Я осела на колени, закрыла глаза, застывая, входя в глубокий, отрешающий от всего транс. От звуков. От боли. От мыслей. От существования. Потянулась к своему, родному, сущному, тому, чем я живу – воде. И к тучам, громадным чернильно-багровым массивам густого, почти осязаемого водяного пара. И к тяжелым, полновесным водяным струям, хлещущим с небес. И к тонким испарениям внутри стен. Громадное подземное озеро, холодные капли пещерного конденсата, мелкие водные пылинки, носящиеся в воздухе, лужи под ногами – все смешалось, перетерлось, переплавилось, слилось – и дало власть. Власть над тем, что не могло противиться зову исходной стихии. Полновесные, искусственно связанные и втиснутые в нужные рамки молекулы воды, составляющие основу призрачных тел. И я дернула их на себя. Заставила атакующую волну застыть.

В сердце медленно вползал страх – но не за себя. Я остановила зверя в прыжке, и стоит лишь ослабить хватку, и он рухнет на людей. И Рейн ничего не сможет сделать – разорванный посреди обряда такой мощности круг убьет людей, его образующих. Что же ты делаешь, Высший…

Быть может, есть правда, которой я не знаю. Наверное, так. Но я, пожалуй, лучше всех знаю другую правду... О которой он тоже думал.

Высший действует, исходя из всех фигур. Наверное, это правильно. Ведь даже зная, что меня намеренно убивают, выжимают досуха, меня, раскрытую фигуру, слишком опасную одним этим, чтобы дальше оставаться в игре, я все так же буду стоять на страже. И он знает это.

Я ткнулась лбом в холодный камень и бездумно уставилась вперед, где, нависшее над балконом, колыхалось ощерившееся когтями месиво. Стоит лишь ослабить контроль… Ноя не буду этого делать. Каким бы он ни был, это мой волчонок, и я буду за него до конца. Ведь есть еще мой народ – то, за чье существование я билась всю жизнь. И для Заката это чудовище – шанс выжить.

Значит – он выживет. А я… Я устала.

Я сгорбилась под лупящим по скрюченной спине дождем, и чувствовала, что даже сейчас жалкие огрызки сил моих утекали к Хранителю.

Кровь струилась по бокам, ногам, пальцам. Сил остановить кровь не было. Сил отсечь боль не было. Они все уходили на галерею.

Сознание подернулось липкой паутиной горячки.

Отчего больно? До пустоты, до безразличия, до того, что от жизни остается одно – усталость?…

В ушах зашумело, а потом вдруг наступила тишина. И каменные плиты стремительно понеслись навстречу.

Я лежала на холодных камнях, бездумно глядя в бездонные небеса. А потом вдруг поняла, что темное облако перед глазами – не облако, а человек.

До звериного рыка знакомый человек со злыми зелеными глазами.

Стоящий рядом уже бог знает сколько.

Вайскопф наклонился надо мной, окинул быстрым взглядом и сунул руку за пазуху. Он там кинжал носит – вместо пистолета – в наплечной кобуре.

Хотелось смеяться – и ведь знаем друг друга как облупленных…

Ведь знала же, что не умереть по-дурацки просто не смогу… Одно жаль – обряд не завершен. Я могу держать стихию, даже умирая. Но мертвой – уже не смогу. И все по-дурацки умрут вместе со мной.

Я пошевелила одеревеневшими губами и прохрипела:

– Полчаса не подождешь?...

Он вскинулся, будто не ожидал, что труп умеет говорить. Сама все и испортила, дура…

Видимо, так все и было… Чужие губы скривились – оскалился, бросил:

– Дура!

Меня схватили горячие, ослепительно горячие для моего заледеневшего тела руки, сгребли в охапку и… притянули к другому телу, прижали так, что я забыла, что надо дышать. И чувствовать, и думать, и понимать…

– Ты вообще соображаешь, что я тебя уже похоронил?!...

Дождь, дождь, дождь… И ладонь, зарывшаяся мне в волосы.

Я видела нас со стороны – говорят, так бывает в самом конце. Ян сидел на жестком камне под башенным зубцом, я свернулась у него на коленях, и голова моя прижата к его груди, где бешено, испугано колотится сердце…

В меня потоком хлынуло тепло. Я зарылась в него пальцами, лицом, всем телом. Чьи-то пальцы что-то рвали, пытались что-то убрать, и я отбрасывала их, эти мешающие мне пальцы. И впитывала, впитывала жар, накрывший меня горячим одеялом. А потом вместе с теплом ко мне потекла сила. Инстинкт рванулся к ней, потянул на себя, заполняя резервы.

Разум проснулся последним.

Куртка, укутывающая теплым коконом. Разорванная рубашка и мои руки, пробравшиеся под воротник к живительно теплой коже. Весьма далеко пробравшиеся. Хм…

– Почему?… – один короткий вопрос. Один быстрый выдох. Но в нем было все.

– Ты как думаешь, Волчица? – один короткий, быстрый, злой ответ. И в нем тоже было все.

– Ответь…

Как же ты нерасчетливо, нерационально, мое смертное сердце…

– А что ответил бы твой Кайл?! Что ответил бы твой Вожак, великий, могучий Серебряный Волк, который таскался за тобой, как собачонка?! Таскался по пятам, прыгал у твоих ног и вилял хвостом, высунув язык от восторга, если удавалось ткнуться носом в твою руку. Как же я его ненавижу!... – он отвернулся. – За то, что ты была – его.

Он говорил, тихо, горько, а руки его, словно и не замечая слов, обнимали все сильнее, прижимали к груди, судорожно, резко, будто боялись, что сейчас я исчезну. А я лежала в кольце этих рук и чувствовала, как исчезает звенящая пустота в душе. Как уходит куда-то боль. Как комок из горечи и глухой тоски распадается, растворяется, исчезает.

И губы, горячо, торопливо, почти украдкой, но нежно-горько целующие. В мокрые от дождя щеки, нос, губы, веки… И мои губы, открывающиеся навстречу, и целующие точно также торопливо, нежно, украдкой от богов. Пальцы, скользящие по шее, гладким щекам, зарывающиеся в волосы.

– Какой же ты болван. Еще и ревнивый…

И слова вдруг перестали быть нужными. Из его глаз ушла копившаяся месяцами боль, а из поцелуев – осенне-горький привкус. И мне вдруг – вдруг захотелось жить. И все потому, что мы – быть может за все века, что знакомы – рассмотрели друг друга и себя самих до конца. И поверили тому, что увидели.

Тому, что любовь Кайла, проходила мимо меня, не задевая. Звенящей пустоте в душе, которая все это время вопила – ты мне нужен. Тому, что камнем лежало у тебя на душе, саднило и рвало сердце на части. Вера и… любовь, страстная, такая земная любовь, присыпанная ревностью, жгучей, едкой, заставляющей терять всякий разум… Твое желание оградить меня, дать в руки ключ, за который рано или поздно придется платить тебе самому… попытки что-то говорить, врать, оправдываться, когда забываешь слова только от возможности коснуться руки, безумного желания прижать к себе и целовать, целовать, целовать… Тому, как ходил за мной следом, следил, прикрывая спину, потому что просто не мог иначе. И тому… как час назад стоял на коленях перед четверокрылым ястребком, умоляя вмешаться, открыть портал сюда, потому что знал, что я умираю…

Я ткнулась ему в шею, как слепой котенок. Потерлась щекой, коснулась губами еще не до конца зажившего шрама от моей же глупой руки и тихо шепнула:

– Прости… – и за рану эту, и просто за то, что я такая… какая есть. Слепая.

– Прощаю. Все… – он грустно улыбнулся и поцеловал меня в макушку. Светлая-светлая, счастливая-счастливая грусть. Грусть. Грусть… Не бывает столько счастья. Боги завидуют тем, у кого его с избытком и отбирают все. И я чувствовала, как из глаз катятся слезы.

Что же ты сделал?… Что обещал за то, чтобы я жила?...

Дождь прекратился – снаружи что-то происходило. Я вдруг почувствовала напряжение, гигантское напряжение, которое не замечала раньше только потому, что в душе мой носились бури. И настойчивое желание кого-то ко мне прорваться, и невероятное по силе возмущение энергетического поля, все нарастающее и нарастающее.

Я вытянула шею и заглянула за зубцы, туда, где застыла на полушаге скованная стихия. Я видела ее глазами – видела все. И съежившегося последнего защитника Круга, и огромный столб пульсирующего воздуха, и о боги, Рейн… которого тоже втянули в Круг.

А потом в голову ворвался четкий, ровный, уверенный голос. Знакомый до боли.

Ты все еще служишь Закату?

Я никогда не перестану ему служить.

Ты клялась защищать Хранителя, любой ценой? Ты ее сдержишь?

Я не имею права ее не сдержать. Зачем эти вопросы, Хронос? Что вы хотите от меня?

Молчание.

Ян сжал мою руку, наши пальцы переплелись. Я чувствовала – что бы сейчас не бродило внутри Круга, дело идет к завершению. Слишком близко к своему пику подошло напряжение. Поэтому я прикрыла глаза и сосредоточилась на контроле стихии. Главное – удержать. Совсем немного осталось. Потерпи немного, пока все не завершиться, и не разомкнется Круг… Совсем чуть-чуть…

Воздух пропитало не просто напряжение – раскаленная, взрывоопасная смесь, от которого волнами исходило дрожащее марево. Время потекло будто сквозь патоку, переходя не на минуты, а на удары сердца.

Удар…Удар… Медленные, глухие, растянутые толчки будто останавливающегося сердца. Один. Два. И тишина…

Мертвая, тяжелым занавесом рухнувшая тишина.

Я вцепилась в тонкие нити стихий.

И должна была – и я держала. Держала один миг удушающей, дрожащей от напряжения тишины. Держала, глядя, как выпрямляется столб пульсирующего воздуха, взрываясь тысячью мерцающих осколков. Держала, когда над Кругом завертелся в сумасшедшей пляске гигантский вихрь. Держала, когда струйки зеленого пламени перекрестили воронку и слились в центре в широкое кольцо. Кольцо светлело, ширилось, теряло зеленый цвет, становясь молочным туманом и наплывало на края воронки. Я держала, когда воронка начала затягивать в себя первых теней.

Нашли выход. Действительно нашли!

Я держала… а стихия начала схлопываться вокруг меня.

Тихо, без звука. Ее всю, без остатка, затягивало в вихрь. Я рванулась прочь, слишком поздно поняв, что это. Рванулась, выдираясь из сети, которую сама же сплела. И которая теперь поймала меня саму.

Я рвалась прочь от смерти, первый раз поняв, что хочу жить. Жить. Не ради долга, а просто – жить.

Жить…

А меня тянуло в смерть всей силой древней магии, которая была неизмеримо сильнее меня. Вместе со стихией, с которой я слилась. Ради контроля. Ради твоей жизни, Хранитель!

Ты бросишь меня?!… Алекс…

И легкое, легчайшее касание – да …

На глазах закипают слезы. Горячие, злые. На завистливых богов, на бездушную правду.

На себя, поверившую, что все еще может быть.

Видимо, жить мне захотелось слишком поздно…

Я стиснула чужую руку, этот якорь, еще удерживающий в теле. Вздохнула, глубоко, ровно. Без слез. И почувствовала, как накатывает, прошивает тело и разум жгучая, пылающая древней магией волна, бешеным, яростным огнем выпущенного на волю Молоха сжигая душу.

И в последний миг, за криком, за дикой болью, прошивающей тело, в последний миг перед тем, как душа почернела и рассыпалась, я поняла – я переиграла богов.

Я была счастлива.

Один раз в жизни, но я была счастлива так, как не сможете никогда вы, Высшие.

Я, Скайлин Аттаре.

Сердце океана.

Дата добавления: 2015-08-21