Социально-историческая почва трагедии заблуждения

Основа заблуждения – социальная неустойчивость крестьянства как мелкобуржуазного слоя, вызывающая его колебания между буржуазией и пролетариатом.

При обосновании этой посылки авторы концепции "исторического заблуждения" опираются на В.И.Ленина, причем на те же самые ленинские суждения о двойственной природе крестьянина, на которых основывалась и концепция «отщепенства». Как писал Ленин, «о решении наперед со стороны мелкобуржуазной массы вопроса: быть вместе с рабочим классом или с буржуазией – нечего и думать. Неизбежны колебания. Ибо крестьянин – одновременно труженик и собственник. В конечном счете именно исход этих колебаний решит судьбу Советской власти и судьбу Колчака и Деникина»[77]. Так оно и было. Это особенно очевидно в отношении Колчака, чью армию сибирские мужики-партизаны "сожрали" за несколько месяцев почти без всякого участия Красной Армии.

Но при этом толкование ленинских положений применительно к роману сторонниками разных подходов дается прямо противоположное.

КОНЦЕПЦИЯ «ОТЩЕПЕНСТВА»: социальная неустойчивость, колебания – это то, что отрывает Григория от народа, делает его отщепенцем.

КОНЦЕПЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ЗАБЛУЖДЕНИЯ: социальная неустойчивость, колебания – это то, что не «отщепляет» Григория Мелехова от массы, а, наоборот, является общим у него с ней, – то, что его с этой массой объединяет. Григорий колеблется, как и все казаки, как все крестьяне.

4. Суть трагической коллизии «Тихого Дона»

В чем же заключается само «историческое заблуждение» и почему оно является трагическим? Опорой в решении этого вопроса для концепции А.Бритикова и его сторонников становится марксистская теория трагического, эстетические идеи Маркса и Энгельса.

В свое время Карл Маркс в предисловии к «Критике гегелевской философии права» высказал идею глубокую и чрезвычайно важную для теории трагического: «Трагической была история старого порядка, пока он был существующей испокон веку властью мира, свобода же, напротив, была идеей, осенявшей отдельных лиц,– другими словами, пока старый миропорядок сам верил, и должен был верить, в свою правомерность.

Покуда старый миропорядок, как существующий миропорядок, боролся с миром, еще только нарождающимся, на стороне этого ancien regime стояло не личное, а всемирно-историческое заблуждение. Поэтому гибель его была трагической»[78].

Таким образом, трагическое возникает на изломе эпох, при смене одного миропорядка другим. С этой (т.е. марксистской) точки зрения три великих взлета трагического искусства в истории мировой культуры связаны с проявлением подобного рода закономерностей.

Так, анализируя содержание эсхиловской «Орестеи», Ф.Энгельс показывал, что трагический пафос древнегреческой драмы был связан с эпохой заката родового строя и возникновением классового общества и государства.

Расцвет трагедии в Англии шекспировской эпохи, с марксистской точки зрения, связан с трагическим моментом столкновения двух «формаций» – феодальной и буржуазной, с моментом исторического кризиса, рождением нового миропорядка.

Наконец, во Франции ХVII века расцвет классицистической трагедии связан с трагической эпохой в истории абсолютистского, аристократического старого порядка, который верил в себя, боролся с рождающимся миром буржуазных отношений.

Формула Маркса имеет очень глубокое историческое, философское и эстетическое содержание. Но как соотнести ее с «Тихим Доном» и трагедией восставших против Советской власти крестьян? Авторы концепции "исторического заблуждения" делают это следующим образом.

Крестьянство как класс (в том числе казаки), по их мнению, есть продукт эпохи капитализма (даже еще более ранней – феодальной). Как класс собственников, оно является и представителем этого старого миропорядка, и – соответственно – носителем определенного типа мелкобуржуазного сознания, для которого характерны свои иллюзии и идеалы, не совпадающие с целями и идеалами пролетариата.

Поэтому в эпоху исторических катаклизмов, в период социалистической революции, крестьянство может выступить против нового, рождающегося в революции миропорядка.

И это будет не личным «заблуждением» отдельных индивидов, а всемирно-историческим заблуждением, которому в большей или меньшей степени подвержен целый социальный слой, причем – в условиях России – самый многочисленный.

Как писал в статье 1940 года Б.Емельянов, "огромный трагизм заключен в том именно обстоятельстве, что как раз в величайший момент мировой истории, когда она перестает быть стихией рока и судьбы, становясь (по марксистской доктрине – С.С.) управляемой, – «отсталая» часть народных масс все еще, в силу ряда социально-экономических предпосылок, продолжает какое-то время придерживаться старых взглядов"[79] и вступает в конфликт с временем, с историей. Поэтому выступление массы казаков против нового миропорядка, против Советской власти, поиски ими своего, особого, третьего пути, и рассматривается с марксистских позиций как всемирно-историческое заблуждение.

На почве его и возникает трагедия казачества, трагедия Григория Мелехова.

Субъективно казаки ищут третий путь, не совпадающий ни с путем Советской власти, ни с путем «генералов». А объективно поддерживают генералов и выступают против той части народа, которая идет за большевиками.

Как неоднократно подчеркивал Ленин, мелкобуржуазные слои народа только на собственном опыте убеждаются, что их путь – вместе с пролетариатом, какие бы временные противоречия их ни разделяли. Тяжесть, трагичность, высокая цена этого опыта, с точки зрения Б.Емельянова, А.Бритикова и их сторонников, и сконцентрирована в метаниях Григория Мелехова. Следовательно, в «Тихом Доне» историческое заблуждение – это не просто один из мотивов, это вытекающее из всего хода романного действия, из всей сложной системы его мотивировок огромной емкости обобщение (включающее в себя представление и о социальной природе, и об историческом пути значительной части народа, и о многих других чертах и особенностях того революционного времени).

Концепция "исторического заблуждения" рассматривает казачье восстание, "выступление против своих освободителей как самое страшное, подлинно трагическое, что только может произойти во время гражданской войны"[80]. И оно действительно становится источником мучительных переживаний Григория Мелехова. Вспомните его раздумья на степной дороге: «А главное – против кого веду? Против народа».

Вспомните драматическую сцену отступления казаков-повстанцев вместе с деникинской армией к Черному морю. Григорий с Прохором Зыковым едут в повозке. Григорий – в тифу, в беспамятстве. "Беспросветной темной ночью очнулся он от пронизывающего насквозь холода… и услышал издавна знакомый, согласный, ритмический перезвяк подогнанного казачьего снаряжения, глухое и тоже согласное чмоканье по грязи множества конских копыт". По обочине дороги идет казачий полк, и "вдруг впереди, над притихшей степью, как птица, взлетел мужественный грубоватый голос запевалы… И многие сотни голосов мощно подняли старинную казачью песню, и выше всех всплеснулся изумительной силы и красоты тенор подголоска. Покрывая еще стихающие басы, еще трепетал где-то в темноте звенящий, хватающий за сердце тенор, а запевала уже выводил:

Там жили-поживали казаки – люди вольные,

Все донские, гребенские да яицкие…

Словно что-то оборвалось в душе Григория. Внезапно нахлынувшие рыдания потрясли его тело, спазма перехватила горло. А вместе с ним в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа».

Дата добавления: 2015-08-18