Неокантианство

Толчком к складыванию неокантианства в Германии в 1850—60-е годы стал интерес к Канту со стороны представителей естественных наук или «физиологического неокантианства». Его представители рассматривали кантовский априоризм как «физическо-психическую организацию человека». Это проявилось, например, в работах физика Германа Гельмгольца "О человеческом зрении" (1855) и "Физиологическая оптика". Уже после этого представители философии истории как во Франции (Виктор Кузен, Жюль Лашелье, Шарль Ренувье, Леон Брюнсвик), так и в Германии (Куно Фишер, Г. Лотце, Фридрих Альберт Ланге) попытались преодолеть разрыв между естествознанием и гуманитарными науками.[51] Именно этот разрыв и стал основным фактором, определившим популярность неокантианства. Его сторонники появились в Англии (С. Ходсон, Р. Адамсон, Дж. Хикс), и в Италии (К. Кантони, Ф. Токко, Ф. Фиорентино, Дж. Барцеллотти, А. Банфи). В кантовском критицизме ученые видели образец единого научного метода, противопоставляемого как грубому механицизму физиков, нивелировавшему специфику «наук о духе», так и абсолютному идеализму, занимающемуся только метафизическими абстракциям. Символом складывания нового направления в 1865 г. стала книга Отто Либмана (1840—1914) "Кант и эпигоны". В этой работе 25-летнего ученика Фишера каждая из глав, посвященных представителям немецкой классической философии, заканчивалась фразой: "Итак, нужно снова вернуться к Канту!" К 1896 г. X. Файхингером были организованы «Кантианские студии», а в 1904 г. создано «Общество Канта».

Достаточно сложным изначально оказался вопрос о соотнесении чисто кантианских мотивов и их пересмотра представителями нового направления.[52] Именно различие в понимании ядра критической концепции Канта и привело к образованию двух главных школ неокантианства в Германии – баденской и марбургской.[53] Первая из них делает своей точкой отсчета «трансцендентальную аналитику» Канта с ее учением о дедукции чистых рассудочных понятий. Марбургская школа же делает акцент на «трансцендентальную диалектику». Целью в обоих случаях представляется систематизация и логическое обоснование единства научного знания, но понимаемое в противоположных направлениях.

Представители марбургской школы - Герман Коген (14.07.1842 - 4.04.1918), Пауль Наторп (1854—1924), Эрнст Кассирер (1874—1945), прежде всего пытались отказаться от кантовской «вещи в себе», а также разделения чувственного и рассудочного познания. За внешним разграничением естественных и гуманитарных наук для них стоит единый метод – «чистое мышление» или логика. «Мы начинаем с мышления. Мышление не может иметь никакого начала вне самого себя. Чистое мышление само по себе и только оно само должно порождать чистое познание» - писал Г. Коген. Именно вокруг этой его идеи, высказанной впервые в работе 1871 г. «Кантова теория опыта», и сформировалась научная школа в Марбурге, где Коген преподавал с 1976 по 1912 гг. Предполагалось, что «чистое мышление» должно выявить условия возможности науки, прежде всего, на материале математики.[54] Поэтому Коген обращается к кантовскому принципу о конструктивном характере знания. С его точки зрения, предмет конструируется познавательной активностью субъекта. Пространство и время рассматриваются уже в качестве форм интеллектуальной активности: пространство понимается как принцип связи и взаимного распо­ложения элементов, а время — как последова­тельность элементов конструкции. Выбор метода и в естественных, и в гуманитарных науках предпо­лагает одну лишь конкретизацию пространственных отношений (для первых) или временных (для вторых). Общим всегда является изначальный «порождающий акт», который определяет перво­элемент конструируемого предмета (например, понятие бесконечно малой величины в математике объединяет логическую единицу мышления и элементарный "атом" бытия). Каждый из этих актов, бу­дучи элементом целого, уже содержит в себе принцип порожде­ния структуры, поэтому развертыва­ние целого инициируется порождающим актом.[55]

Таким образом, главным принципом чистого мышления становилась связь, взаимное проникновение логических актов объединения и расчленения, синтеза и анализа, непрерывность переходов от одного акта к другому. Эта так называемая «связь-синтез» (или «первоначало») воспринималась как универсальный метод познания.

Изначально марбуржцы вовсе не предполагали ограничиться математикой. Напротив, они мыслили свою работу над логическим "первоначалом" как фундамент для этики, эстетики, учения о человеке, теории культуры, социальной педагогики и т.д. В известной степени такая сложная система и была позже построена в этических и эстетических сочинениях Когена,[56] Наторпа,[57] Кассирера. В «Философии символических форм» Кассирера на роль "первоначала" в науках о культуре выдвигается символ. А для многих сторонников Когена основой социальной этики становится «идея социализма».[58]

Марбургская школа фактически распалась сразу после окончания первой мировой войны. Это было связано со смертью представителей старшего поколения и переходом их учеников (Н. Гартман, Э. Кассирер) на другие методологические позиции.

Примерно в это же время прекратила свое существование и баденская (Фрайбургская, Гейдельбергская, Юго-западнонемецкая) школа неокантианства, с 1880-х гг. работавшая над обобщением методов наук о культуре. Ее основателем считается Вильгельм Виндельбанд (1848 — 1915), с 1877 г. ставший профессором университета во Фрайбурге, затем с 1882 по 1903 г. преподававший в Страсбурге, а после этого – в Гейдельберге. Но более детально концепция баденской школы была представлена в трудах ученика Виндельбанда – Генриха Риккерта (1863—1936), также работавшего во фрайбургском университете до 1916 г, после чего он наследовал кафедру своего учителя в Гейдельберге. Идеи Винедльбанда и Риккерта несколько различались, кроме того взгляды каждого из них эволюционировали.[59] Но во фрайбургский период в результате их сотрудничества сформировалась специфическая школа, которая заметно отличалась от марбургского неокантианства.

· Исходным пунктом ее построений стало провозглашенное Виндельбандом в его инаугурационной ректорской речи 1 мая 1894 «История и естествознание» разделение наук на «номотетические» (генерализирующие или отыскивающие общие законы) и «идиографические» (индивидуализирующие, фиксирующие специфическое и особенное). Это противопоставление воспринималось не по предмету (науки о природе и науки о духе), а именно по методу. «Существуют науки, цель которых не установление есте­ственных законов, ни даже образование общих понятий, и это суть исторические науки в самом широком смысле слова. Они не хотят производить «готовые платья», кото­рые годятся как Павлу, так и Петру, а это значит: они хотят излагать действительность, которая никогда не бывает об­щей, но всегда индивидуальна в ее индивидуальности; поэтому, едва лишь речь заходит об этой действитель­ности, как естественнонаучное понятие обнаруживает свою несостоятельность, ибо его значение основывается как раз на исключении им всего индивидуального как «несущественного»» - писал по этому поводу Генрих Риккерт. Впрочем, в исследованиях «Границы естественнонаучного образования понятий» (1892) и «Философия истории» (1904) Риккерт уточняет эту идею.[60] История использует преимущественно идиографический метод, а социология, например, - в основном номотетический. Но в каждой дисциплине в равной степени может применяться как индивидуализация, так и анализ закономерностей. Вопрос состоит лишь в их эффективности и значимости полученных результатов. Поскольку неисчерпаемое многообразие действительности не может полностью быть отражено в понятии, именно идиографизм более эффективен в историческом познании.

· Основой идиографизма становится для баденских неокантианцев метод «отнесения к ценности». Если естествоиспытателя интересуют факты как таковые, то внимание историка обращено на обнаруживающиеся в фактах ценностные отношения. Правда, если для Виндельбанда эти ценности носили трансцендентальный характер, то у Риккерта они рассматриваются как аксиологические или «ценности долженствования» (в чем сказывается влияние Фихте). Для Макса Вебера, которого тоже иногда относят к неокантианцам, эти ценности имели уже «общезначимый» характер, то есть формировались в рамках социума. Сами «ценности» не относились ни к области объектов, ни к сфере субъективного. По мнению Риккерта, «они образуют совершенно самостоятельное царство, лежащее по ту сторону субъекта и объекта».[61]

· Метод отнесения к ценности пред­полагал самостоятельность субъекта познания. Его взаимоотношения с объектом исследования становились, таким образом, несколько вариативны и историчны. Уже в этом проявлялось влияние на баденских неокантианцев, особенно Ласка и Зиммеля, а позже и Риккерта, философии жизни.

· Стержнем деятельности субъекта познания становилось заимствованное также в философии жизни (в первую очередь у В. Дильтея) разграничение объяснения и понимания. Объяснению посредством понятий в номотетических науках противопоставлялось понимание, опирающееся на интуицию и не сводимое к рациональным данным. Основой понимания должно было стать единство человеческой природы, которое проявлялось и через социальные действия, и в универсальности исторического познания.

· Но при этом история для последователей Виндельбанда представляет собой именно объективное познание действительности. Основным условием этой объективности становится разделение метода отнесения к ценности и субъективной оценки. Последняя оперирует соотнесением факта с «благами», под которыми понимались материальные и прагматические выгоды.

Таким образом, общей как для марбургской, так и для баденской школы неокантианства стала попытка преодоления разрыва между естественными и гуманитарными науками. Но если сторонники Когена считали приоритетным поиск общих «праначал» и логики науки, то последователи Виндельбанда делали акцент на взаимной дополнительности генерализирующего и идиографического методов. Кризис неокантианства на рубеже 1910-20-х гг. оказался связан не столько со смертью его лидеров именно в это время, сколько с многочисленными попытками выхода за рамки классического неокантианства. Наиболее авторитетными исследователями, осуществившими это преобразование, стали еще в 1910-е гг. Макс Вебер и Георг Зиммель.

Макс Вебер(21.04.1864 – 14.06.1920).

В интеллектуальном духовном формировании Вебера большую роль сыграло влияние домашней среды = протестантская семья. Среди его предков были промышленники и купцы, а отец стал профессиональным политиком, избирался в рейхстаг от национал-либеральной партии. Дом Веберов в конце XIX века стал своего рода политическим салоном. В 1882—86 гг. Макс Вебер изучал право в Гейдельбергском университете. Благодаря как влиятельным связям семьи, так и личному упорству он уже в 1889 и 1891 гг. защитил две диссертации по античному и средневековому хозяйственному праву. С 1892 г. Вебер становится профессором в берлинском университете, 2 года преподает национальную экономию во Фрайбурге, а с 1897 г. возглавляет кафедру политической экономии в Гейдельберге. Однако в 1898 г. тяжелое душевное расстройство заставило его отказаться от преподавания (вернулся к нему Вебер лишь 1919 г в Мюнхенском университете). В 1904 г. он вместе с В. Зомбартом основывает журнал «Архив социальной науки и социальной политики», а с 1909 г. возглавляет немецкое социологическое общество.

Особенностью исследований Вебера стал их пограничный характер – практически все его работы находятся на стыке истории, философии, социологии, экономики, изучения религий. При этом всю жизнь ученого привлекала и полити­ческая деятельность. В частности, Вебер был советником германской делегации на переговорах в Версале, а также членом ко­миссии, готовившей один из проектов Веймарской конституции. В том числе и по этой причине в отечественной историографии получила распространение точка зрения А.И. Патрушева об отсутствии у Вебера цельного наукоучения. Скорее всего, объяснить это можно существенной эволюцией его взглядов, в которой выделяются 3 периода:

Первый охватывает 1890-е гг., когда взгляды Вебера еще только формировались. До 1898 г. исследователь занимается в основном классической историей хозяйства и права («Римская аграрная история и ее значение для государ­ственного и частного права» 1891, «К истории торговых обществ в средние века» 1889). Научная деятельность воспринималась им в это время в позитивистском ключе и определялась анализом «объективных фактов». Научное знание и знание о ценностях для Вебера в это время существенно отличаются друг от друга. Первое из них должно изучать то, что есть, оно обращается к фактам, поэтому должно быть свободно от ценностей. Ценности же имеют характер долженствования, поэтому варьируются в восприятии отдельных людей. Уже в рамках данного периода в девятисотстраничной работе «Отношения сельскохозяйственных рабочих на германских территориях к востоку от Эльбы» (1892) Вебер впервые пытается связать идиографическое описание экономических явлений и социальную психологию батраков.

При этом источником его построений стали идеи исторической школы Густава Шоммера в немецкой национал-экономии. Ученики последнего попытались объединить идиографизм построений своего учителя и генерализирующие методы социологии (в том числе и политэкономию марксизма). Лидером данного направления стал Вернер Зомбарт (1863-1941), написавший в 1902 г. работу «Современный капитализм». Зомбарт не считает сбор фактов, накопление материала самодостаточным занятием: эмпирический материал должен быть подчинен определенному принципу объяснения. Ученый считает главным изучение «мотиваций живых людей» и отдельные единичные формы хозяйственной деятельности, но в каждую историческую эпоху господствует лишь один определенный мотив. В эпоху капитализма, например, это стремление к наживе. Задача социального теоретика состоит в том, чтобы открыть мотивационный ряд, господствующий в ту или другую эпоху, который в первую очередь обусловливает хозяйственную систему. А затем на основе превалирующих рядов выделить типичный образ хозяйственной жизни. В соответствии с этими построениями Зомбарт начинает «Современный капитализм» введением таких понятий как производство, форма производства, хозяйственная форма, хозяйственная система. При этом «хозяйственная система» понимается им как чисто логическая конструкция, логическая категория, не имеющая простого соответствия с историей, что почти совпадет в последствии с понятием «идеального типа» Вебера.

Второй период связан с тем, что после четырехлетнего перерыва, вызванного тяжелой нервной болезнью в 1898-1902 гг., Вебер, получив крупное наследство, оставляет преподавание в университете и в 1900-е гг. переключается на проблемы методологии социальных наук. Именно на этом этапе под воздействием неокантианства формируется его концепция идеальных типов. Кроме того, ученый подчеркивает различие объяснения и понимания в истории. Свое проявление эти идеи нашли в работах «Объективность социально-научного и социально-политического познания» (1904), «Критические исследования в области логики наук о культуре» (1906), «Протестантская этика и дух капитализма» (1905).[62]

Сравнивая предпринимательские способности католиков и протестантов, Вебер на основе статистических данных пытается понять преобладание последних среди бизнесменов и квалифицированных рабочих, инженеров и даже политиков. Объективными моментами объяснения этого феномена могут служить, по его мнению, исторически сложившиеся распределение капитала, акцент на техническое образование (тогда как католики преобладали среди гуманитариев) и другие причины. Но основным моментом, требующим именно понимания, становится различие в психологическом складе личности или «протестантской этике». Именно под ее воздействием складывается сам капитализм как «идеальный тип»[63] общественной организации. При этом он основывается на комплексе связей, существующих в действительности. Его типичным представителем выглядит Бенджамин Франклин - пропагандист скупости, рассматривавший «приумножение капитала как самоцель» и утверждавший, что «честность полезна только потому, что дает кредит». При этом протестантизм как «дух капитализма» предполагал полный отказ от мотива наслаждения, бережливость, расчетливость, самоконтроль, доверие к собственной личности, строгое соблюдение прав и обязанностей человека. Именно эволюция протестантской этики служит для Вебера основанием для внутреннего разделения капитализма на традиционный (для которого характерно простое производство и преобладание торговли, а работа воспринималась лишь как средство существования) и современный (труд рассматривался как самоцель, расширенное производство стало преобладать над торговлей). Борьба между ними, долгое время ведущаяся на уровне этики и социальной психологии и почти закончившаяся к ХХ веку, и составляет основу исторического развития в новое время, тогда как политические и экономические тенденции становятся лишь ее поверхностными отражениями.

Ключевое значение при этом приобретает понятие "действия", рассматриваемое в силу своей мотивированности как основа социального анализа.[64] Мотивированное действие противопоставляется "немотивированным событиям", изучаемым номотетическими науками. Но его типология синтезирует объяснение и понимание. Вебер выделяет 4 "чистых" типа действия (или идеальных типа):

1. целе-рациональное,
2. ценностно-рациональное действие,
3. аффективное, или эмоциональное, действие,
4. традиционное.

В реальном человеческом поведении эти мотивы переплетаются. Но более важна общая тенденция: историческое развитие связано с ростом целе-рационального действия. Оно оформилось в экономике, политике,[65] праве и науке.

Основываясь на типологии социального поведения, Вебер различал 3 типа государственной власти:

1. традиционный, представленный в пат­риархальном и сословном господстве и связанный с аффективным и традиционным поведением;

2. харизматиче­ское господство, где властитель получает легитимность благодаря святости или личным свойствам, соответствующим общепринятым в социуме ценностям;

3. легальный, основанный на целерациональном действии и формальной рациональности.[66]

И типология действия, и классификация управления предполагают взаимосвязь понимания и причинного объяснения, что также выходит за рамки неокантианства. Воссоздание внутреннего мира индивидов и человеческих групп у Вебера не исключает, а, наоборот, непременно требует причинного объяснения внешних действий этих индивидов и групп. И, в свою очередь, выявление причинной обусловленности человеческих действий не может осуществиться без попытки понять человека изнутри. «Ибо одинаковое по своим внешним свойствам и по своему результату поведение может основываться на самых различных констелляциях мотивов, наиболее понятная и очевидная из которых отнюдь не всегда является определяющей. “Понимание” связи всегда надлежит — насколько это возможно — подвергать контролю с помощью обычных методов каузального сведéния». «Понимание» и «теория значения», которых требует Вебер, — это логическое понимание и логическая теория значения, предполагающие сведение индивидуального жизнепроявления к его роду или виду, его причинеи, особенно, его цели. Сам Вебер называл этот метод «приписыванием причины» или «каузальным сведéнием».[67] Он предполагал одновременно объяснение целей человеческого действия и понимание его алогических мотивов. Объяснение выявляет целый спектр причин и целей (“число и характер причин, определивших какое-либо индивидуальное событие, всегда бесконечно”, и они остаются множественными даже после того, как пройдут через фильтр “ценностных идей культуры”), тогда как понимание устанавливает иерархию между ними.

Третий период относится к 1910-м гг. и связан с окончательным выходом Вебера за рамки неокантианства. Ключевое значение при этом приобретает трансформация Вебером метода отнесения к ценностям, которые имеют не трансцендентальный, а общепризнанный характер. Основными работами данного периода становятся «Хозяйственная этика мировых религий» (1916-19) и «Хозяйство и общество. Основы понимающей социологии», оба варианта которого в 1910-14 и 1918-20 гг. не были завершены автором (хотя над вторым из них Вебер продолжал работать даже заболев испанкой вскоре после окончания первой мировой войны). Рассматривая далее индивидуальный облик других мировых религиозно-этических систем, Вебер дает их классификацию в соответствии с тем, какие именно социальные слои были главными носителями этих систем: носитель конфуцианства — организующий мир бюрократ; индуизма — упорядочивающий мир маг; буддизма — странствующий по миру монах-созерцатель; ислама — покоряющий мир воин; христианства — бродячий ремесленник.

В сочинении «Наука как призвание и профессия» Макс Вебер рассматривает проблему смысла науки. Для него прогресс европейской науки связан с дроблением знания, отходом от цельности восприятия мира. «Возрастающая интеллектуализация и рационализация не означают роста знаний о жизненных условиях, в которых приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают и верят в то, что стоит, только захотеть, и в любое время все это можно узнать... нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем рассчета. Последнее в свою очередь означает, что мир расколдован…Кто сегодня, кроме некоторых "взрослых" детей, которых можно встретить как раз среди естествоиспытателей, еще верит в то, что знание астрономии, биологии, физики или химии может — хоть в малейшей степени — объяснить нам смысл мира или хотя бы указать, на каком пути можно напасть на след этого "смысла", если он существует? Если наука что и может сделать, так это скорее убить веру в то, что будто вообще существует нечто такое, как смысл мира».[68] Предпосылка о важности результатов научной работы и их научной ценности недоказуема средствами науки. Сам выбор науки как профессии, согласие или несогласие с ее этосом представляются Веберу индивидуальным актом определения ценностных ориентаций. Ситуация в Германии 1917-18 гг., когда писалась эта работа, явно демонстрировала кризис «общепризнанных» ценностей, на которые раньше ориентировался автор. Поэтому ученый оставляет открытым воспрос об их характере. Ответить на эту проблему, по мнению Вебера, каждый должен сам, исхлдя из своего ощущения жизни. Этот момент еще раз подчеркивает тенденцию перехода от неокантианства к философии жизни в поздних работах исследователя. Необходимо подчеркнуть, что эволюция взглядов Вебера не была исключением по сравнению с другими последователями Виндельбанда: аналогичная тенденция прослеживается в поздних работах Генриха Риккерта и Георга Зиммеля.

Георг Зиммель(1.03.1858 – 26.09.1918).

Георг Зиммель родился в Берлине в семье торговца. Его отец перешел из иудаизма в католичество, а мать приняла протестантизм. Бедность семьи после смерти отца Георга,[69] отсутствие у молодого исследователя правых политических интересов и вопрос о происхождении, начиная со студенческих лет вызвавший антипатии к Зиммелю в консервативно настроенных немецких академических кругах, препятствовали его нормальному вхождению в академическое сообщество. В частности первая диссертация ученого «Психолого-этнологическоое исследование начал музыки» была отклонена за экстравагантность. «Габилитация»[70] исследователя состоялась лишь в 1881г. после защиты второй диссертации о Канте. Но при этом Зиммель еще до 1900 г. оставался приват-доцентом, после чего до 1914 г. был экстраординарным профессором, должность которого оплачивалась только за счет студенческих взносов за лекции. Даже руководители баденской школы неокантианства – В. Виндельбанд и Г. Риккерт, взгляды которых Зиммель во многом разделял, по расовых причинам в 1908 г. отказали ему в занятии кафедры философии.[71] Лишь в 1914 г. после почти 30-летней научной и преподавательской деятельности Зиммель получил должность действительного профессора Страсбургского университета. (вставить в Анналы)

Эти институциональные трения переплетались с методологической эволюцией ученого, в рамках которой выделяют 3 этапа:[72]

1. Натуралистический или эмпириокритицистский - 1881-1900 гг. К нему принадлежат работы Зиммеля "О социальной дифференциации. Социологические и психологические исследования" (1890); «Введение в науку о морали. Критика основных этических понятий" (2 тома, 1892— 1893), первый вариант исследования "Проблемы философии истории" (1892). Определенное влияние на Зиммеля в это время оказывают самые разные направления социально-философской мысли: марксизм, дарвинизм, английский вариант позитивизма. Центром построений ученого становится принцип дифференциации, определяющий анализ развития как в природе, так и в социуме, в культуре. Считается, что на этом этапе теоретические взгляды Зиммеля еще не сформировались окончательно, от многих из них ученый впоследствии отказался, поэтому данный период эволюции его воззрений исследован в отечественной историографии весьма слабо.
2. Переходом ко второму - неокантианскому этапу 1900-1910 гг. стала работа Зиммеля "Философия денег" (1900). Позже были написаны "Кант. 16 лекций, прочитанных в Берлинском университете" (1904), "Кант и Гёте" (1906), "Социология. Исследования форм социализации" (1908), "Общество двоих" (1908), в 1905 г. существенно переработаны "Проблемы философии истории". В них Зиммель присоединяется к неокантианскому разделению наук по методу и подчеркивает невозможность применения каузального объяснения к истории и культуре.[73] Проблема соотношения идиографизма и номотетики у ученого рассматривается с позиций, близких М. Веберу: анализ уникальности исторических явлений связывается с индивидуальностью личности и ее творчества. Но в соответствии с индивидуальными формами видения возникают “миры” культуры: религия, философия, наука, искусство, для которых характерна специфическая внутренняя организация и собственная уникальная логика, действующая только на определенной «дистанции познавания». Эти процессы становятся реализацией “индивидуальных законов”, служащих промежуточным звеном между идиографией и генерализирующим подходом. В качестве примеров этих «индивидуальных законов» ученый рассматривает феномен моды,[74] лозунг Гете «плодотворное есть истинное», а также неразрывную связь эстетической формы и содержания в картинах Рембрандта. Их проявлением в социально-историческом анализе становятся понятия «формы обобществления» и «социальный тип»,[75] объединяющие устойчивые ситуации взаимодействия в обществе через отнесение их к непосредственности «переживания жизни». Ближе всего к жизни спонтанные формы, такие, как обмен, дарение, подражание, формы поведения толпы и т.д. особую роль при этом исследователь придает личным отношениям двух индивидов. Наибольшую дистанцию от непосредственности жизни приобретают «чистые» или «игровые» формы, актуальное содержание которых со временем исчезло (“наука для науки” — знание, оторванное от потребностей человечества, “искусство для искусства”, “кокетство”, лишенное остроты и непосредственности любовного переживания). Их роль в историческом процессе постоянно увеличивается, что свидетельствует о росте индивидуальности. Но сама эта индивидуализация отдаляется от уникальности жизни и становится типичной для какой-то социальной группы: расширенная семья сменяется нуклеарной семьей, цеховая и кровнородственная организация сменяется гражданским обществом и т.д. Таким образом, идиографизм и понимание, как и для баденских неокантианцев, играют для Зиммеля ключевую роль, но, как у Вебера, вбирают в себя объяснение и номотетические составляющие. Особенно рельефно это прослеживается при анализе социальных и философских конфликтов, представляющих собой не столкновение альтернатив, а взаимодействие разных культурных миров. Данное взаимодействие не столько ведет к их синтезу в объективной реальности, сколько способствует их преодолению в самом акте понимания со стороны исследователя.
3. Для третьего этапа творчества 3иммеля (1910 – 1918 гг.) характерным представляется окончательный переход к философии жизни. Его начало связано с работой 1910 г. «Главные проблемы философии", после чего Зиммель приступает к написанию «Философии культуры», над которой работает до 1918 г. К этому же периоду относятся такие его работы, как "Война и духовные решения" (1917), "Основные вопросы социологии (индивид и общество)" (1917), "Конфликт современной культуры" (1918). Центром концепции ученого окончательно становится понятие «витальности» или «жизни», самореализующейся посредством ею же самой создаваемых форм. Попытка жизни преодолеть собственную ограниченность и бесформенность (проявляющаяся в том числе и через восприятие смерти) создает “более жизнь” и “более-чем-жизнь” — относительно устойчивые образования, порожденные жизнью и противостоящие ее вечной текучести и изменчивости. Именно они образуют формы культуры, чередование которых лишено целесообразности и не является прогрессом или регрессом. Факты жизни, такие, как труд, творчество, становятся ценностями культуры лишь тогда, когда превосходят рамки своего природного в себе существования и, рассмотренные с точки зрения определенного культурного идеала, помещаются в культурный контекст.

Таким образом, можно выделить основной вектор эволюции и выхода за рамки неокантианства, которое, впрочем, изначально было весьма разнородным историографическим течением. Уже в работах Г. Когена и В. Виндельбанда была поставлена проблема взаимного соотнесения методов объяснения и понимания. Георг Зиммель и Макс Вебер не просто рассматривали номотетический и идиографический подходы как взаимодополнительные, но подробно обосновали механизм перехода от рациональных процедур систематизации и классификации к пониманию «отнесению к ценностям».

Позже дискуссии неокантианцев и неогегельянцев по этому поводу переросли в длительную полемику между неоконсервативным и неолиберальным течениями в историографии не только в Германии, но и в Англии, США и других странах в 1920-50-е гг.

Рекомендованные источники и литература:

1. Вебер М. Аграрная история древнего мира. М.: Канон-пресс, 2001.
2. Вебер М. Идея социализма // Журнал социологии и социальной антропологии. Том II. 1999, № 3.
3. Вебер М. Избранное. Образ общества. М.: Юрист, 1994. 704 с.
4. Вебер М. Исследования по методологии наук. М.: ИНИОН, 1980.
5. Вебер М. История хозяйства: Город. М.: Канон-пресс-Ц, 2001.
6. Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Западно-европейская социология ХIX - начала ХХ веков. М., 1996. С. 491-507 (или http://gorod.org.ru/biblio.shtml).
7. Вебер М. «Объективность» социально-научного и социально-политического познания // http://soc.lib.ru/su/.
8. Вебер М. Основные социологические понятия // Теоретическая социология: Антология. Сост. и ред. С.П. Баньковская. М.: Книжный дом «Университет», 2002. Ч. 1. С. 70-146. (http://www.sociologica.ru/weber2.pdf).
9. Вебер М.Политические работы (1895—1919). М.: Праксис, 2003.
10. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. М., 2003.
11. Вебер М. Смысл свободы от оценки в социологической и экономической литературе // http://soc.lib.ru/su/.
12. Вебер М. Хозяйство и общество. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2007.
13. Вебер М. Этика // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. 808 с.
14. Виндельбанд В. Избранное: дух и история. М.: Юрист, 1995. 687 с.
15. Виндельбанд В. История новой философии в ее связи с общей культурой и отдельными науками. Т. 1-2. СПб., 1902-1905.
16. Зиммель Г. Избранное. Тт. 1-2. М.: Юрист, 1996.
17. Зиммель Г. Общение. Пример чистой, или формальной социологии // Социологические исследования. 1994, № 2. С. 170 – 176.
18. Зиммель Г. К социологии религии // Вопросы социологии. 1993, №3.
19. Зиммель Г. Как возможно общество // http://www.ssu.samara.ru/~philosophy/exlibris/zimmel.html.
20. Зиммель Г. Проблема социологии // Западно-Европейская социология XIX - начала XX веков. М.: МУБиУ, 1996. С. 415-435.
21. Зиммель Г. Человек как враг // http://musa.narod.ru/zimm2.htm.
22. Зомбарт В. Буржуа: этюды по истории духовного развития современного экономического человека. М.: Айрис-пресс, 2004. 617 с. (или http://www.e-lib.info/download.php?id=1120000916).
23. Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. 784 с.
24. Кассирер Э. Избранное: Индивид и космос. М. - СПб.: Университетская книга, 2000. 654 с.
25. Кассирер Э. Логика наук о культуре. М., 1998.
26. Кассирер Э. Познание и действительность // http://ihtik.lib.ru/db_28sept2006/data/283154.html.
27. Кассирер Э. Философия символических форм. Тт. 1-3. М. - СПб.: 2002.
28. Наторп П. Кант и марбургская школа // Новые идеи в философии. Сб. 5. Теория познания. СПб., 1913.
29. Наторп П. Социальная педагогика. СПб., 1911.
30. Риккерт Г. Введение в трансцендентальную философию. Предмет познания. Киев, 1904.
31. Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. СПб., 1903.
32. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре // http://www.philosophy.ru/library/rickert/k_n.html.
33. Риккерт Г. Философия жизни. Киев: Ника-Центр, 1998. 512 с.
34. Риккерт Г. Философия истории. СПб., 1908.
35. Риккерт Г. Ценность и действительность // http://ihtik.lib.ru/db_28sept2006/data/283154.html.
36. Трельч Э. Историзм и его проблемы. М.: Юрист, 1994. 719 с.

1. Барг М.А. «Идеальные типы» Макса Вебера и категория «классическое» в марксистском историзме // Вопросы философии. 1986, № 7. С. 100-111.
2. Бакрадзе К.С. Неокантианские направления. Тбилиси, 1973.
3. Бельцев Л.В.Социология религии М. Вебера: Критический очерк. Автореф... дисс. к. ф. н. М., 1975.
4. Биневский А.А. Идеалистическая гносеология русского «академического» неокантианства конца ХIХ – начала ХХ в. (критический анализ). Автореферат диссертации на соискание степени доктора философских наук. М., 1982.
5. Биневский А.А. Критика субъективно-идеалистических оснований философии русского неокантианства. Объективное и субъективное в общественном развитии. Владивосток, 1979.
6. Богомолов А. С. Немецкая буржуазная философия после 1865 года. М., 1969.
7. Виноградов В.Н. Макс Вебер и «либеральный империализм» // Новая и новейшая история. 1988, № 2.
8. Водзинский Е.И. Русское неокантианство ХIХ – начало ХХ в. Л., 1966.
9. Володина Л.В. Культурное пространство философии Макса Вебера // http://anthropology.ru/ru/texts/volodina/virtual_66.html.
10. Володина Л.В. Моральность, религиозность, социальность в философии М.Вебера // http://anthropology.ru/ru/texts/volodina/secular_37.html.
11. Гайденко Л.П., Давыдов Ю. В. История и рациональность. Социология М. Вебера и веберовский ренессанс. М., 1991.
12. Гетманн К.Ф. От сознания к действию. Прагматические тенденции в немецкой философии первых десятилетий ХХ века // http://ihtik.lib.ru/db_28sept2006/data/283154.html.
13. Григорьян Б.Т. Неокантианство. М., 1962.
14. Гуторов В.А. Макс Вебер и социалистическая традиция // http://www.soc.pu.ru/publications/jssa/1999/3/3gutorow.html.
15. Давыдов Ю.Н. М. Вебер и проблема интерпретации рациональности // Вопросы социологии. 1996. Вып. 6.
16. Давыдов Ю. Н. Макс Вебер и современная теоретическая социология: Актуальные проблемы веберовского социологического учения. М.: Мартис, 1998.
17. Давыдов Ю.Н., Гайденко П.П. История и рациональность: Социология Макса Вебера и Веберовский ренессанс. М.: Политиздат, 1991.
18. Здравомыслов А.Г.Макс Вебер и его «преодоление» марксизма // Социологические исследования. 1976, № 4.
19. Зенкин С. Синтетический паровоз // Новое литературное обозрение. 2006, № 78.
20. Ионин Л.Г. Георг Зиммель - социолог. М., 1981.
21. Кант и кантианцы. М., 1978.
22. Козлов С. Воля, которая нами движет (еще раз о метафорике Макса Вебера) // Новое литературное обозрение. 2006, № 78 (или http://magazines.russ.ru/nlo/2006/78/ko8.html).
23. Кодуа Э.И. К критике неокантианской методологии истории. Автореферат на соискание степени кандидата философских наук. Тбилиси, 1962.
24. Козлов С. Крушение поезда: транспортная метафорика Макса Вебера // Новое литературное обозрение. 2005, № 71 (или http://magazines.russ.ru/nlo/2005/71/kozl1.html).
25. Кравченко Е. Макс Вебер. М.: Весь мир, 2002. 224 с.
26. Кравченко Е.И. Теория социального действия: от М. Вебера к феноменологам // Социологический журнал. 2001, № 3.
27. Лосев А.Ф. Теория мифического мышления у Э. Кассирера // Кассирер Э. Избранное. М., 1998. С. 730-757.
28. Льюис Д. Марксистская критика социологических концепций Макса Вебера. М., 1981.
29. Мазаева О.Г. Русские неокантианцы о природе познания // Проблемы познания и управления социальными процессами. Сб. ст. Томск, 1981, С. 42-56.
30. Масловский М.В. Веберовская концепция патримониализма и ее современные интерпретации // Социологический журнал. 1995, № 2.
31. Масловский М.В. Теория бюрократии Макса Вебера и современная политическая социология: Монография. Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 1997.
32. Мнацаканян М. Место протестантской этики в концепции М.Вебера // СОЦИС. 1998, № 7.
33. Момзен В. Макс Вебер и историческая наука // Новая и новейшая история. 1990, №4.
34. Недельман Б. Георг Зиммель // Немецкая социология. / Под ред. Р.П. Шпакова. СПб.: Наука, 2003. С. 147-178.
35. Огане Т. Социология на рубеже веков: Георг Зиммель // Социологический журнал. 1994, № 2. С. 82 – 91.
36. Ожиганов Э.Н. Политическая теория Макса Вебера: социология господства, государства и права. Рига, 1986.
37. Орнатская Л.А. Науки о природе и науки о культуре: попытки синтеза // http://anthropology.ru/ru/texts/ornatsk/symp12_18.html.
38. Патрушев А.И. Макс Вебер: дух и этос капитализма // Философские науки. 1990, № 6. С. 37-45.
39. Патрушев А.И. Расколдованный мир Макса Вебера. М., 1992. 208 с.
40. Патрушев А.И. Ренессанс Макса Вебера: истоки, дискуссии, тенденции // Новая и новейшая история. 1993, № 1. С. 55-69.
41. Рамазанов С.П. Дискуссия о неокантианской теории ценностей в русской либеральной историографии периода кризиса буржуазно-демократической мысли // Методологические и историографические вопросы исторической науки. В. 17. Томск, 1983. С. 106-132.
42. Рамазанов С.П. Категория ценности в теории исторического познания Г. Риккерта // Методологические и историографические вопросы исторической науки. В. 16. Томск, 1982. С. 54-64.
43. Рамштедт О. Актуальность социологии Зиммеля // Социологический журнал. 1994, № 2. С. 53 – 65.
44. Руткевич А. М. Вернер Зомбарт - историк капитализма // Зомбарт В. Собр. соч. В 3-х т. СПб.: Наука, 2005. Т. 1. С. 5-22.

81. Синицын О.В. Возникновение неокантианского течения в русской историографии: изучение и преподавание историографии в Высшей Школе. Калининград, 1991.

82. Синицын О.В. Кризис русской буржуазной исторической науки в конце ХIХ – начале ХХ века: неокантианское течение. Казань, 1990.

83. Синицын О.В. Неокантианская методология истории и развитие исторической мысли в России конца ХIХ – начала ХХ века. Казань, 1998.

84. Синицын О.В. Неокантианская методология истории и развитие исторической мысли в России конца ХIХ – начала ХХ века. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук. Казань, 2000.

85. Синицын О.В. Неокантианская методология истории и русская буржуазная историография конца ХIХ – начала ХХ века // Вопросы методологии истории, историографии и источниковедения. Сб. ст. Томск, 1984. С. 168-189.

1. Синицын О.В. Философско-историческая концепция Вильгельма Виндельбанда и специфика исторического познания // Clio moderna. Зарубежная история и историография. В. 5. Казань: Мастер Лайн, 2005. С. 151-163.
2. Смоленский Н.И. К критике концепции Макса Вебера о природе исторического познания // Новая и новейшая история. 1985, № 3. С. 30- 41.
3. Сыров В.Н. Расцвет и закат европейской философии истории (От Бэкона к Шпенглеру)". Томск: НПТ Курсив, 1997. 395 с. (Гл. 5. или // http://siterium.trecom.tomsk.su/syrov/gl5p5.htm).
4. Филиппов Л.Ф. Обоснование теоретической социологии: введение в концепцию Георга Зиммеля // Социологический журнал. 1994, № 2. С. 65 - 81.
5. Хабермас Ю. Зиммель как диагност времени // http://ihtik.lib.ru/db_28sept2006/data/283154.html.
6. Хеннис В.Макс Вебер — воспитатель // Макс Вебер, прочитанный сегодня. СПб.: Издательство СПб университета, 1997. С. 50 - 67.
7. Шиян А. Феноменология или неокантианство: философия сознания Э. Кассирера // http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000938/st000.shtml.
8. Шпакова Р.П. Типы лидерства в социологии Макса Вебера // Социологические исследования. 1988, №5.
9. Фохт Б.А. К истории русского неокантианства // http://www.hist.msu.ru/Calendar/1999/Apr/lomonos99/Dmitr.htm.

НЕОГЕГЕЛЬЯНСТВО

Термин неогегельянство до сих пор представляется несколько расплывчатым.[76] В отечественной историографии полемика представителей данного направления с неокантианством рассматривалась в рамках противопоставления консервативного и либерального направлений. При этом различие методологии истории во многих случаях нивелировалось, поскольку доминантой выступали политические воззрения авторов. Кроме того, большинство ученых первой половины ХХ века пыталось не столько целенаправленно модифицировать концепцию Гегеля, сколько сформировать некую новую историческую схему, использующую фрагменты построений различных историографических школ, а не только гегельянства. Поэтому к неогегельянству в широком смысле относят всех исследователей конца XIX – первой трети ХХ века, для которых характерно стремление к созданию целостной (или генерализирующей) философии истории, апеллирующей в той или иной степени к Гегелю. Формирование данного направления в контексте активной полемики с одной стороны против позитивизма, а с другой – против неокантианства привело к тому, что хотя его наиболее известные представители оказали огромное влияние на развитие историографии первой половины ХХ века, собственных исторических научных школ ими не было создано. Кроме того, идеи неогегельянства отстаивались ими в основном лишь на каком-либо одном из этапов их научной деятельности. Поэтому в узком смысле говорят в основном о неогегельянских течениях в национальных академических сообществах.

В самом начале ХХ века сторонники неогегельянства появились почти во всех странах Европы и в США, но в зависимости от общественно-политических условий и теоретических предпосылок (в первую очередь, национальных традиций восприятия идей Гегеля) принимало различные формы. В Великобритании, США и Нидерландах неогегельянство возникло из более позднего, чем в других странах, увлечения гегельянством в 1870-80-ые гг. В Германии оно оказалось гораздо больше связано с неокантианством[77] и, в то же время, с полемикой вокруг актуальных политических проблем в обществе, - в первую очередь дискуссиями вокруг «консервативной революции». Последняя черта, безусловно, принципиальная в связи с приоритетом государственного начала у Гегеля, вызвала раскол сторонников неогегельянства и в Италии после прихода к власти Б. Муссолини. Спецификой русского неогегельянства, крупнейшим представителем которого считают И. А. Ильина, стало существенное влияние отечественной религиозно-философской традиции. Во Франции неогегельянство получило распространение значительно позже, чем в других странах[78] и было изначально связано с экзистенциализмом.

Неогегельянство в Италии. Бенедетто Кроче (25 февраля 1866 - 20 ноября 1952).

Раньше всего в хронологическом плане неогегельянство появилось, по-видимому, в Италии. Это связано с активностью гегельянцев старшего поколения, создавших в Неаполе собственную школу. Лидеры последней - Аугусто Вера (1813—1885) и Бертрандо Спавента (1817—1883) существенно влияли на итальянскую философию истории в 1850-60-е гг. Причем уже Спавента в своих работах «Введение в лекции по философии» (1862), «Принципы философии» (1867), «О проблеме познания и вообще о духе» (издана только в 1958 г.) попытался реформировать идеи Гегеля.

В эволюции итальянского неогегельянства обычно выделяют два основных этапа. Первый этап (до окончания первой мировой войны) характеризуется единством течения в полемике против позитивизма.[79] Второй этап начинается с конца первой мировой войны (или точнее прихода к власти Муссолини): в это время происходит политический его раскол на сторонников и противников фашизма. Считается, что именно это политическое противостояние побудило первых во главе с Джованни Джентиле (1875 – 1944) к усилению иррационалистических и персоналистских тенденций «абсолютного историзма»,[80] тогда как их оппоненты во главе с Бенедетто Кроче, наоборот, вынуждены были делать акцент на объективистские и этические моменты своей концепции.

Дата добавления: 2015-08-18