Фляга белены» для крепко спящих

«Серебряный меридиан» пытается решать проблемы с заболе- ваниями крови. Усвоены или забыты клавдиевы уроки? «Эликсир жизни» добывают на глазах благодарной публики – XXI век или XII? Где ты, Колесо Фортуны?..»

– Слушай, этот бред написал больной человек, разве не видно?

– Он написал. И его читают.

– Может, это к лучшему. Читают, значит, не забывают, и все такое…

– Маф!

– Ладно-ладно, молчу… Прости, пошутил.

– Это уже не шутки, милый мой. Давно не шутки. Сегод- ня это бред «Утренней почты», а завтра родители поверят, что мы собираем средства не для детей, и что «Гамлет» был поставлен на эти деньги, на их крови.

– Вам нечего скрывать или стыдиться. Нам нечего. Мы можем отчитаться за каждый пенни.

– У меня уже нет сил, Маф. Я не знаю, что делать. Только затихает ор по одному поводу, они тут же взметают новый

смерч. Что нам делать? Я уверена, все дело в фондах. Лако- мый куш. И схема простая – уничтожить репутацию, потом отнять принадлежащее по праву. Это же азбука.

Она прикрыла глаза, а открыв, встретила взгляд темных мохнатых, похожих на шмелей, глаз Мартина.

– Когда тебя топят, силы иссякают, а с ними и слова.

– Так надо замолчать в чью-то сторону, – мягко сказал он. – Кому нужно, ты знаешь, что сказать. А есть те – в чью сторо- ну и смотреть не надо.

– Мне страшно. Мне очень страшно. Я думаю о Джиме… Это ведь дело его семьи, нашей семьи… ты же знаешь…

– Я знаю, что во время бомбежек Лондона у Эджерли погибло всё – магазины на Патерностер-роу, почти все кни- ги, практически всё. Они выжили и возродились тогда. Ты тоже Эджерли. И ты всегда ею была.

После долгой паузы она вдруг спросила.

– Ты все еще любишь Энн?

Маффин тряхнул темно-русым чубом, смешанные в нем пряди светлых оттенков всколыхнулись и упали на лоб.

– Вот те на! Странный вопрос! Особенно сейчас.

– Просто скажи.

– Да.

– И Сью?

– Ви, да в чем дело-то? Опять «что-то пишут»?

– Да. Слухи ходят.

– Слухи вечно ходят. Поверь, я ни в чем не виноват. Если я скажу, что все знаю, понимаю, откуда ветер дует, и с Фло у меня ничего нет и не будет, тебя это успокоит?

– Честно? Я не знаю.

Вдруг в ответ на это Маффин вновь улыбнулся и, придви- нувшись ближе, сказал:

– Я тоже много думал о том, что происходит, и, кажется, знаю, что вам нужно. Но, видишь ли, это довольно наглый ход.

– Какой?

– Вы должны восстановить «Гамлета». Вернуть на сцену.

Повторить.

– Спектакль прошел, Маф. Три месяца. И план на следу- ющий год подписан.

– Ты не поняла. Именно этим летом. Не откладывая. Осенью будет поздно. Летом – игра на реванш. И вы это обя- заны сделать. Слышишь? Это как в спорте. Повторяешь по- пытки. Снова и снова, и снова. Пока планка не останется на высоте. Пока высота не будет взята.

Она молчала.

– Слушай… – медленно продолжил он. – А Ласло Ремени ведь «собаку съел» на таких делах. Я вот о чем… Ты меня прости, Герольд, но я понял, в чем дело. Это называется фо- новые шумы. Тебя сейчас оглушает все. Ты сама себя уже не слышишь. И тебя не слышат. Слишком многое навалилось. А нужно, чтобы услышали. Так вот этот твой рецидивист…

– Активист.

– Активист. Ласло. Ремени. Кажется, он умеет фильтро- вать информацию, локализовать и так далее… Особенно, если это касается твоих подозрений именно насчет того, что на фонды кто-то поднял лапу…

– Когда-то мне казалось, что я сама это умею. Лучше дру- гих.

– Знаешь – на всякое «лучше» всегда найдется еще луч- ше. Почему тебе не написать ему? Не посоветоваться? Ведь, кажется, на него и рычат как раз за помощь тем, кто света белого не видит…

Фрея пролистнула несколько страниц на экране.

– Да, похоже, – она взглянула на Маффина. – Все к тому идет.

Кто из них первым почувствовал волнообразные круги этих перемен на поверхности происходящего? Пожалуй, Джим. После чудовищного разгрома их «Гамлета» офици- альной критикой и непредсказуемо противоречивой ре- акции публики, разделившейся почти до ожесточенной воинственности между принявшими спектакль и вознена- видевшими его, без намека на полутона, казалось, в театре все вдруг оцепенели. Будто от болевого шока и экстатиче- ского восторга одновременно.

Фрея видела происходящее схоже, но все же иначе. Она полагала, что встряска, какую им всем довелось пережить в этой истории, подняла на поверхность то, чему прежде не

придавали значения, но что накапливалось подспудно. Про- чувствованное каждым по-своему, свелось, в результате, к невозможной до того настороженности, обремененной со- мнениями в отношении к Джиму. Промахнулся он или столь сильная провокация была задумана? Как ни старались, они по-прежнему слушали его, а слышали все меньше.

– Когда мы поставили «Мрамор», такого не было, пом- нишь?

– Было другое. Не стоило труда предсказать лавину двус- мысленностей. Но разве в них было дело? Именно тогда ты и разглядел в Джо своего Гамлета.

– Меня не отпускает мысль, что мы виноваты перед ним. Джим покачал головой и усмехнулся, глядя в окно.

– А помнишь «Заметки»? Самая его счастливая пьеса. Ка- кой был легкий год. Какой веселый. Жаль, не повторить.

– Мы когда-нибудь возобновим их обязательно. Джим снова покачал головой.

– Не знаю. Время идет быстро. Годы идут. Джо меняется.

– Он преображается, Джим. Все также легко. И быстрее, чем раньше. Разве ты не видишь? Ему сбросить десять-пят- надцать лет не составляет труда.

– Вижу. Я хочу поставить «Аркадию», Ви. Если театр вы- живет.

– Выживет. Выживет!

Фрея подошла к мужу и обняла его за плечи.

– Не смей бояться, Джим! Мы поставим «Аркадию». И восстановим «Заметки». Обязательно. Только… ответим для начала сами.

– Быть или не быть?.. Я только теперь, представляешь, понял, что и сам говорил… «О, знал бы я, что так бывает…»*

– Бывает.

– Как ты намучилась со мной тогда. Теперь я сыграл бы, как надо. Кто же знал… что это вот так… пригодится. Что это – не важно, когда – но именно так и бывает. И что нужно решать. Как быть.

Джим помолчал.

* Б. Пастернак, «О, знал бы я, то так бывает».

– «О, знал бы я, что так бывает…»

Чтобы сохранить фамильное дело и дело их жизни, нельзя полагаться на волю случая. Это понимали оба, но решения пытались найти каждый по-своему. Джим старался понять, было ли что-то, что изнутри могло спровоцировать случившееся. В поиске ответа он углубился в проблемы те- атра и свои собственные. Фрея искала вовне, прислушива- ясь к миру вокруг, к малейшему трепету его ветвей. Настал момент, когда неожиданно из причудливых зарослей вы- рвалось ни на что не похожее существо. Фрея молниенос- но бросилась по следу, до поры до времени совершенно не- слышно, дабы не спугнуть мелькнувшую возможность.

Неведомым и странным существом оказался автор ком- ментария к спектаклю, перепечатанного несколькими бло- герами. Первая сложность найти источник первоначаль- ной публикации заключалась в том, что сайт, на который указывали ссылки в перепостах, требовал регистрации для входа, а Фрея не хотела оставлять следы даже абстрактно названными почтовыми аккаунтами, понимая, что каждый ведет к адресату напрямую, почти прозрачно.

Она начала поиск в обратной последовательности. Упо- минание адреса сайта и ссылок на других страницах, веду- щих к нему, открыл, на первый взгляд, совершенно не отно- сящуюся к теме театра информацию.

Материалы, упоминавшие сайт с искомым адресом, делились на те, которые говорили о его основателе и мо- дераторе – Оле Тойво, и на ссылавшиеся на человека по имени Ласло Ремени, автора публикаций образователь- ного и философского характера. Под этим именем был опубликован в тех немногочисленных перепостах коммен- тарий к «Гамлету». Тексты об Оле Тойво, в свою очередь, делились ровно так, как это произошло с критиками и зри- телями их «Гамлета». Поддержка и похвала оказывалась на поверку крайне сомнительным комплиментом. Авто- ры таких высказываний, как правило, говорили в экзаль- тированном тоне очевидного фанатизма. Другие статьи звучали убедительно и трезво. И это были публикации, в которых от подробностей об Оле Тойво и его сайте проби- рала дрожь. Трудно было поверить, что один человек мог

оказаться в центре скандалов и конфликтов, пронизавших за последний год едва ли не все сферы общественной и деловой жизни. Со стороны юридических корпораций и университетов, прессы, фондов защиты различных прав, медицинских учреждений и даже спортивных союзов ему предъявляли обвинения в клевете и краже информации, деморализации и дискредитации образовательной систе- мы, провокациях и подстрекательстве к экстремистской деятельности, подозревали в сектанстве и формировании деструктивного культа. Ледяной вершиной нарастающего вала были намеки на скандалы сексуального характера в двух университетах.

Все это никак не вязалось с прочитанным в его коммен- тарии.

Чтобы абстрагироваться от чужих мнений, Фрея вклю- чила имена Оле Тойво и Ласло Ремени в поиск изображе- ний и видео. Результаты озадачили ее не меньше.

Странное лицо. Мало сказать странное. Очень неодно- значное. Причины инсинуаций – вот они, все здесь. Бело- брысая, со стриженными длинным неровным каре прямыми волосами, личность. Волосы можно было назвать прямыми относительно потому, что они лежали каскадными несим- метричными серповидными скобками по обеим сторонам лица. Острые углы «французского» полумесяца. Даже самые

«неряшливые», они всегда, как кулон на груди, фокусируют внимание на особенно чувственных и чувствительных ча- стях лица – щеках и губах. Символы «неуловимого флера». Бывают женские лица в вечном поиске этого свойства, но неспособные найти его никакими усиливающими призыв- ность средствами. И есть те, чья раздражающая внешность знает эти точные беззвучные «слова» – умеющие сообщить все, что не было сказано. И еще этот взгляд. Расслабленный веселый взгляд того, кто «слишком много обещает»*.

Мягкие, нежные, чувственные губы, всегда полуоткры- тые, острые аккуратные зубы, курносый нос. Прозрачные желтоватые в своей белобрысости брови. Такая внешность впору пятнадцатилетней рано повзрослевшей и стропти-

* У. Шекспир, «Гамлет».

вой девчонке, а не мужчине. Внешность страшно противо- речивая. С одной стороны, именно такие лица притягивают к себе сластолюбцев всех возрастов. Из-за них происходят скандалы и разбиваются судьбы. Они же проходят, даже это- го не заметив. С другой, оттого, что речь в материалах об Оле Тойво касалась философии и словесности, именно этот тип лица наводил на мысль о средневековье, схоластах, ма- нускриптах, иллюминированных изданиях, фресках Асси- зи, монастырских орденах и о кострах. Неотвязно. «Кра- сота бледного лица, чуть не впалых щек и горевших глаз; странная красота»*.

Фрея вглядывалась в фотографии, качая головой. Кто это?

VII. Караульный Линкей**

Видео было тоже почти все в перепостах. Фрея, в свое время долго проработавшая на радио, прекрасно знала, на- сколько «звуки важны, они могут все рассказать», а голос и интонация – о личности не меньше, чем внешность, поведе- ние и текст. Тембр, акцент, ударения на определенных сло- вах, присутствие смеха в голосе, регистр, громкость и ритм – все сочетается в портрете, все живет в целом, воедино.

Голос Оле Тойво тоже озадачил ее. Поначалу она при- слушивалась к нему в аудиозаписях, стараясь не смотреть на внешность.

Голос звучал уверенно, редким образом сочетая мягкость тембра и твердость тона. Высокий. Почти женский. И вновь она качнула головой – что ж в нем столько женственного- то? В этом, скорее юноше, чем мужчине. Вот на кого он был похож. Голиард***. Опять средневековье. Алхимия какая-то.

* Ф. Достоевский «Идиот».

** Линкей – аргонавт, впередсмотрящий на корабле. Отличался остротой зрения.

*** В средние века во Франции: бродячий актер – исполнитель песен, участник остросатирических представлений.

Вольная, свободная речь уверенного лектора, настро- енного донести знаемое без изъятия, не уступавшего вре- мя от времени возникающему шепоту, сторонним шумам, каверзным вопросам. В обстановке спокойной и довери- тельной – энергичный голос, дружеский, искрящийся, полный переливами интонаций, обыденными словечка- ми, юмором, в любое мгновение готовым прорваться сме- хом. Фрея с легкостью узнала плавный, певучий финский акцент.

Послушав несколько аудиофайлов, она взялась за видео. На них Оле одет был всегда почти одинаково. Песоч- ного или светло-защитного цвета штаны-карго военного фасона, кипенно-белая сорочка – классическая или в сти- ле фолк, индийского покроя с V-образным вырезом, сверху более плотная рубашка, жилет или куртка из хлопка. Возни- кал образ офицера Специальной воздушной службы, толь- ко заступившего на дежурство, готового к боевой тревоге. Фрея понимала, что на самом деле ничего общего в его об- лике с десантником найти невозможно. Однако его жизнь, непонятное положение, напряжение вокруг, опасность, не- обходимость и готовность быть начеку и эта излюбленная манера одеваться настойчиво возвращали к аббревиатуре

СВС*.

Она слушала его много дней подряд. Одну лекцию за дру- гой. Семинары и дискуссии, мастер-классы и круглые столы.

Одна беседа совершенно ее покорила.

Семинар по вопросам герменевтики**. Герменевтика и феноменализм***. Гуманитарные науки и метод. Термин и

«ключевое слово». Возобладание позитивизма и послед- ствия. От сущности вопроса к его истории.

* Специальная воздушная служба Великобритании.

** Герменевтика – искусство толкования, теория интерпретации и пони- мания текстов, в том числе текстов классической древности; также на- правление в философии XX века, выросшее на основе теории интерпретации литературных текстов. С точки зрения герменевтики задача философии за- ключается в истолковании предельных значений культуры, поскольку реаль- ность мы видим сквозь призму культуры, которая представляет собой совокуп- ность основополагающих текстов.

*** Феноменализм – философское учение о том, что мы познаем не сущность вещей, «вещи в себе», а лишь явления.

Небольшая аудитория была заполнена, но, немноголюд- на. Обстановка – свободная, если не сказать свойская.

Оле обошел стол, предназначенный для докладчика, и, опершись на него обеими руками, слегка наклонился впе- ред. Слушатели заняли раскладные стулья, расставленные неровными полукружьями. Он был даже весел, хотя и го- ворил о сложных вещах, а живая реакция взволнованных слушателей так будоражила его самого, что тут же откли- калась симпатией аудитории. Наиболее выразительно из всех на него смотрели двое. Человек, задавший вопрос о времени возникновения любви к предмету в процессе ис- следования, и девушка, прокомментировавшая величину измерительного прибора, упомянутого в качестве иллю- страции одного из тезисов. Первый – очевидно профес- сор, всю жизнь проведший на гуманитарной кафедре. Твидовый пиджак, замшевые заплаты на локтях, светлая рубашка, шелковый платок. Это был взгляд влюбленного старшего. Влюбленного в саму теперешнюю возможность слышать слово, ожидаемое, быть может, всю жизнь, в этой странной, миловидной, белобрысой и, очевидно, несураз- ной плоти, легко и живо олицетворяющей на глазах его мечту. Нельзя было не вспомнить слова признания «Две- надцатой ночи» – «Я мальчика, который здесь стоит, из смертной пасти вырвал полумертвым; берег его с такой святой любовью; И образу его, в котором видел – все, что мы чтим, молиться был готов»*.

Вот и повод – прицепить к оратору шлейф из всех «дока- зательств его морального разложения» – стоило только взгля- нуть на выражение лица профессора для роспуска слухов.

Девушка, в свою очередь, реагировала на Оле так, слов- но все, что он говорил, предназначалось исключительно ей. Временами она жеманно пыталась скрыть напряженный от возбуждения смех. Но все это не мешало общему впечатле- нию. Скорее даже усиливало чувство присоединения к заря- женной атмосфере аудитории.

И вот, что Фрея услышала, всматриваясь в него в тот вечер…

* У. Шекспир, «Двенадцатая ночь или Что угодно», пер. М. Лозинский.

Дата добавления: 2015-08-18