Мечта длиною в несколько лет: кино

Кино – это заноза в моем сердце. Теперь шрамы залечились, зажили, но они есть. Как несколько пуль, которые застряли в теле. Они не наносят вред органам, но их невозможно удалить.

С детства я дышала пылью различных съемочных площадок, где время от времени я посещала отца. У меня много фотографий, на которых запечатлены те моменты: менялись декорации и костюмы папы, неизменной оставалась лишь девочка – элегантно одетая и хорошо причесанная. И он со своей искренней улыбкой – то ковбой, то солдат, то пианист. Я не помню тех эпизодов, но, возможно, они как-то зафиксировались в моем подсознании как что-то особенное. Позже я начала познавать очарование кино, просматривая старые фильмы, которые показывал черно-белый телевизор.

Это были пятидесятые годы. В США каждую неделю показывали фильмы ужасов, такие как «Мумия», «Дракула», «Франкенштейн». Мне было всего восемь лет, но я не пропустила ни одного. Ребенку в таком возрасте это интересно. Фильмы о любви я находила скучными и поцелуи мне надоедали до смерти… в фильмах.

Как и все важные вещи в моей жизни, то, что я стала актрисой, произошло случайно. Летом 1964 года мне было 13 лет. Я еще училась в Англии, но приезжала в Италию на каникулы в Элио Кабала, отель с бунгало в Кастелли Романи. Там же были и дочки Эдмунда Пурдома. Тарин, Маризе, мне и Лилиане было соответственно одиннадцать, двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет.

Было лето, обычное римское ленивое солнечное лето. Дни мы проводили в бассейне, а вечера на открытых дискотеках. Когда мы поднимались на танцплощадку, вокруг нас делалось пусто. Мы придумали своего рода шоу с согласованными шагами. Реальная хореография.

Однажды вечером, после очередного такого выступления, к нашему столику подошел один господин: «Разрешите представиться, я с киностудии «Де Лаурентис», ищу новые таланты». А потом, обращаясь ко мне: «Вам было бы интересно сниматься в кино?»

Мое сердце на миг остановилось. Я обернулась, чтобы посмотреть, не обращается ли он к кому-то другому. Но он добавил: «Назовите мне ваше имя и номер телефона. Мы вам позвоним». И ушел.

У меня больше не было ног. У меня были крылья. Я парила в метре от земли и полетела в бунгало к моей матери. «Я знала, что это произойдет», - прошептала она небрежно. И без малейшего энтузиазма добавила: «Мне это предсказал астролог Франческо Вальднер при твоем рождении».

Ей это казалось абсолютно естественным и очевидным. А мне - самым невероятным и фантастическим из того, что со мной случалось. Я не понимала ее равнодушия.

Фотограф с киностудии «Де Лаурентис» сделал первые фото «новой звезды». Когда я пересматриваю эти фото, я вижу еще наивную, полную энтузиазма, импульсивную девушку. Непосредственную. Не слишком красивую, но ее естественность могла бы понравиться. Нос картошкой и весь в веснушках. Ни следа косметики. Простая.

В течение дней, что проходили между фотосъемками и вызовами на пробы, я докучала моей матери тысячами вопросов.

«Они позвонят мне еще?»

«Думаешь, фотографии получатся хорошо?»

«Я действительно буду сниматься в фильме?»

Она была уверена, что буду, но подавляла мой энтузиазм своей пассивностью.

Когда мне позвонили, чтобы позвать на пробы, я снова чуть не сошла с ума от радости. Роли в школьных спектаклях не в счет - это было НАСТОЯЩЕЕ КИНО. Тем более что пробы прошли хорошо, и меня утвердили на роль в фильме Menage all`italiana («Семейная жизнь по-итальянски»).

Кинокомпания «Де Лаурентис» предложила мне семилетний контракт, но моя мать отказала им, потому что помнила, насколько мой отец был недоволен такими контрактами.

При воспоминаниях о Menage all`italiana я с нежностью и благодарностью вспоминаю режиссера Франко Индовина, который несколькими годами позже погиб при крушении самолета в аэропорту Палермо «Пунта-Раизи» (позднее он будет назван Falcone-Borsellino – Прим. пер.). Это был очень тактичный человек, который при появлении первых признаков конфликта употреблял все свое безграничное терпением, чтобы я снова почувствовала себя в своей тарелке. Он звал меня «динги-динги», потому что каждый раз, когда он просил переставить динги (такие маленькие софиты, использующиеся во время съемок), я смеялась: мне казалось забавным, что у лампочки может быть такое название.

Уго Тоньяцци играл в фильме главную роль. Он был ужасен. В отличие от Франко, он ради развлечения постоянно ставил меня в неудобное положение. Когда были съемки моего плана, и он был за кадром, он корчил страшные гримасы, а еще он мог вставить шутку, которая не значилась в сценарии, чем меня смешил. В моем тогдашнем возрасте многого не требовалось, чтобы расхохотаться.

Однажды ночью мы снимали на автозаправочной станции на окраине Рима. Сцена не была очень длинной, мы могли бы закончить ее за пару часов. Но Уго опять начал меня смешить, и с каждым дублем все сильнее и сильнее. В итоге мне достаточно было только на него посмотреть, чтобы начать хохотать. Мы снимали всю ночь. Франко ни разу не вышел из себя. Слава Богу, что со временем я научилась держать себя в руках, иначе, кто знает, скольких продюсеров я бы сделала банкротами.

В ходе съемок я по уши влюбилась в помощника гримера. Его звали Массимо, и втрескаласб я в него по самый максимум. Утром я сидела в гримерной комнате, закрывала глаза и надеялась, что макияж будет длиться вечно. В тот период певец Дино (в Menage all`italiana он играл самого себя) записал песню под названием Te lo leggo negli occhi («Я читаю это в твоих глазах»): она стала лейтмотивом моего ежедневного «сидения». Таким образом я пыталась передать Массимо мое послание, но всё, что я могла прочитать в его глазах, было: «Ты слишком маленькая…»

Закончив съемки, я собиралась вернуться в Кобхэм, пусть и с небольшим опозданием. Но для директрисы, которая относилась ко мне не слишком хорошо, это стало удобным поводом, чтобы меня отчислить.

Я осталась в Риме: прощай, школа. Теперь я должна была заниматься самообразованием и могла сама выбирала, что мне читать и изучать. Однако в основном уроки начинались по вечерам, в темных залах кинотеатров. Я ходила смотреть все фильмы Ингмара Бергмана, Жана-Люка Годарда, Франко Дзеффирелли, Лукино Висконти. Я погружалась в их нежную поэзию, пропитанную оригинальностью и самоанализом, которые подчеркивала необычность кадров. Мое тело оставалось в кресле, а я становилась героиней фильма. По возвращению домой во мне с каждым разом все больше росло желание сняться в подобном фильме.

Вместо этого мой второй фильм назывался Come imparai ad amare le donne («Как я научился любить женщин»), режиссера Лучано Сальче. Ситуация уже становилась сложнее. Я уже не чувствовала сумасшедшего удовольствия, как в первый раз. Как раз начиналась эпоха «экспериментов», и фильм нещадно критиковали, не в последнюю очередь потому, что для афиши они выбрали мое фото в голом виде с косой, которая спускалась ниже части спины. К старым проблемам добавились новые.

Когда я ездила по Риму на своей «Веспе», та афиша стала моей навязчивой идеей: она преследовала меня повсюду. Я пыталась замаскировать себя, чтобы не быть узнанной автомобилистами в пробке, но все равно умирала от стыда. «Надо же было им выбрать именно эту фотографию - из всех актрис, которые играли в фильме и из всех фото, которые были сделаны на съемочной площадке?», - недоумевала я про себя.

Я спрашивала себя, почему так необходимо всегда использовать женщин. «Даже если и красиво, это же чудовищно, - говорила я себе, - выставлять подобное на первую полосу». Меня психологически изнасиловали - и только чтобы увеличить сборы! Я нахожу, что во многих фильмах обнаженные сцены безосновательны. Наглядный пример - «Унесенные ветром»: там есть любовные сцены, от которых захватывает дух. Но там ни разу не показывают грудь, бедро, попку, и тем не менее это победитель по кассовым сборам за всю историю кино.

А если подумать - не было ничего скандального в той сцене, с которой они сделали тот проклятый плакат. Я загорала на террасе, и когда пришел Роберт Хоффман, который играл главную роль, я накрылась полотенцем, встала и ушла прочь. На мой взгляд, ничего скандального в этом не было. Другие, наоборот, считали это чем-то греховным. Были даже прения в парламенте на предмет того, можно ли использовать пятнадцатилетнюю девочку с целью наживы.

Период, который я провела в кино, был коротким, но насыщенным. За пять лет я сыграла в четырнадцати фильмах. Потом была длительная пауза до тех пор, пока я не получила хорошее предложение от Серджо Леоне. Серджо был первым весомым (во всех смыслах!) режиссером, который мной заинтересовался. У нас было несколько встреч, в том числе и с Робертом Де Ниро, и мы говорили об «Однажды в Америке». Все мечты, которые я подростком переживала в темноте кинотеатров, должны были материализоваться.

Мы договорились обо всем, кроме той сцены, где я должна была снять с себя лифчик, из которого будет в замедленном темпе падать дождь из шариков. Я должна была стать символом Америки: внешне процветающая женщина, что в реальности оказывается пшиком. Потом я должна была полностью раздеться, лечь в постель с Робертом Де Ниро и заниматься с ним любовью.

Не было никакой возможности найти компромисс. Я знала, что тот фильм Леоне должен был остаться в истории кино. С плачущим сердцем я отказалась. Я не приняла роли Деборы в «Однажды в Америке» и тем самым отказалась от мира кино, от его законов и его волшебства.

В последний раз я видела Серджо случайно, в аэропорту. Мы больше не говорили о кино, мы говорили о животах. Наших. Мы их сравнивали. В профиль мы могли показаться двумя Дедами Морозами. Любопытно, что мой был больше его. Он был на диете, я ждала Кристель.

Музыка: вопросы вкуса

Однажды, я принимала душ и пела вещи из моего репертуара времен Кобхэм Холла, не ведая о том, что эти «трели» в сопровождении струй воды слышал Альбано. Пока я сушила волосы, он сказал: «Ты знаешь, что у тебя довольно хороший голос? Он не такой сильный, но что-то в нем есть, этакий шарм. Похоже на флейты Анд».

В это время мы находились в отеле, в Каннах. Несколько месяцев спустя он уже написал для меня две песни: Pensando a te («Думая о тебе») и Acqua di mare («Морская вода»).

«Ну, как они тебе?» - спросил он меня.

«Меня тошнит от обеих», - честно отвечаю я. Они очень отличались от моего вкуса того времени. Слишком по-итальянски:

«Рыбак, который поет о своем одиночестве,

луна над сетями, которая, кажется, плачет,

морская вода в моих глазах,

последний вечер с тобой…»

Это было почти мелодраматично. В резком контрасте с “Hey, Mr. Tambourine man, sing a song for me…” Боба Дилана, например.

Я выбрала меньшее из двух зол, «Морская вода». В Милане, на площади Кавур, была студия звукозаписи «Фонограм». В то время Альбано постоянно записывался там. Сквозь стекло, отделявшее меня от зала микширования, я видела звукорежиссеров, которые во время моего пения корчились от смеха. Они, конечно, потом извинились, придумав какую-то банальную отговорку. Какая-то странная напряженность чувствовалась во всем этом.

Я потела, они потели, мы потели… Их было можно понять – мне никак не удавалось спеть в унисон с наушниками. После двух часов безуспешных попыток нам пришлось разработать систему распространения музыкальной фонограммы через динамики. И тогда у меня наконец получилось!

Песню «Messaggio» («Послание»), которая была на стороне В сингла, написала я сама. Ее исполнить было гораздо легче - я аккомпанировала себе на гитаре, Тарин была на подпевке. Она родилась как песня протеста, а потом в итальянской версии стала песней о любви,. Ее никто не слушал. Только одна девушка мне написала: «…слушаю всегда сторону В твоего сингла, и мне очень нравится. Знаешь, у меня серьезные проблемы с бессонницей и после Messaggio я расслабляюсь и сплю прекрасно…» Что еще тут скажешь?

После того, как мы закончили запись сингла, Альбано пришла в голову мысль, что я должна участвовать в «Фестивальбаре», в конкурсе молодых исполнителей. Художественному руководителю студии EMI сингл не понравился.

«Это отстой! Мы не продадим ни одного экземпляра», - вынес он приговор.

Но Альбано, если он что-то решил, идет до конца. Он добился встречи с генеральным директором, мистером Готтлибом, который его спросил:

«Ты в этом уверен?»

«Да», - ответил Альбано.

«Тогда мы это сделаем. Я тебе доверяю».

Через несколько недель я уже находилась в первых строчках хит-парада с Acqua di mare. Я выиграла «Фестивальбар» 1969 года в конкурсе молодых исполнителей. Победителем основного конкурса стал Лучо Баттисти с Acqua azzurra, acqua chiara («Вода голубая, вода прозрачная»). Было много воды по радио в то лето!

В момент награждения нам вручили по кубку, чтобы сделать обычное для таких случаев фото. Вдруг Баттисти повернулся ко мне и наклонился к моему уху. Я думала, он скажет какую-то шутку, что обычно говорят в таких случаях, или комплимент в «итальянском стиле». А он мне прошептал: «Я действительно заслужил эту награду. Ты - нет», - и, обернувшись, снова заулыбался фотографам.

Дата добавления: 2015-08-18