От Рима до Кобхэм Холла

Пока я находилась в Мексике, моя мать вышла замуж за Эдмунда Пурдома, актера, который в пятидесятые годы имел большой успех, сыграв в фильме «Египтянин».

Они развелись спустя шесть месяцев. Потом опять сошлись и переехали в Рим. Они сняли виллу на старой Аппиевой дороге. Мы с моей сестрой в сотый раз паковали чемоданы: прощайте, мексиканские кузены, прощай, бег босиком по тропическим пастбищам, прощайте, каникулы в Акапулько, прощайте, лепешки.

Из родного у нас остался только колледж, Маримаунт. Те же имена, такая же ситуация, те же монахини: но в Риме. Там учились девчонки из нормальных семей, которые жили вместе с мамой папой, ежедневно встречались с ними за обедом и ужином и вместе проводили каникулы. Тогда я обнаружила, что существует другая реальность.

Мне было девять лет, и я должна была перейти в пятый класс. Я не знала ни слова по-итальянски. Я выучила этот язык за один год. Из того периода помню ломтики колбасы в виде розочек на переменках, лакрицу в виде ягод ежевики, вишневое эскимо, которое стоило 50 лир… и намерение стать монахиней, которое длилось недолгое время, пока я готовилась к конфирмации.

На тумбочке у меня стояло в рамке фото отца, рядом фото матери. Когда выключали свет, я пыталась вглядываться в его лицо, насколько позволял не очень яркий свет, который просачивался сквозь шторы. Это давало мне ощущение спокойствия. Я говорила с ним негромко, чтобы не услышали мои соседи по комнате. Я рассказывала ему о моей жизни, маленьких и больших вещах, которые произошли со мной за этот день. Я делала это всегда - и когда была счастлива, и когда чувствовала себя одинокой и непонятой.

Его молчаливое присутствие я ощущала постоянно. У меня было четкое ощущение, что он меня понимает и знает обо всем, что со мной происходит. Единственное, о чем я сожалела, - это невозможность обнять его, поцеловать, почувствовать его нежность, услышать его голос… Какой голос у него был?

Я обнимала моего медвежонка Тедди, закрывала глаза и мечтала. В мечтах мы встречались. Наконец-то я могла видеть его движущимся и смеющимся.

Девчонки, которые приходили в мою комнату, часто задерживались и рассматривали его фото на туалетном столике.

«Это твой отец?» - с любопытством спрашивали они.

«Какой красивый!»

«Ты меня с ним познакомишь, когда он приедет?»

Я стояла, глядела на них и молчала. Потом отвечала всегда: «Да, это мой отец. Он был актером. Он умер».

«О, извини… жаль».

Сперва я была католичкой по предписанию. Позже это стало выбором. Я всегда говорила с Богом. Перед сном, после обязательной молитвы, заходила в свободную комнатку и всегда просила его об одном и том же: «Береги там папу».

Однажды, в самом расцвете своего мистического призвания, я пошла к директрисе. Мать Джорджетта была огромная толстая женщина, на первый взгляд совершенно бездушная. У меня были сомнения насчет ее религиозности, и я ощущала необходимость поговорить с ней и проверить это. Она оказалась очень понимающей и терпеливо отвечала на все мои вопросы, пока я не спросила: «Матушка, а что собой в реальности представляет адамово яблоко?»

На меня в долгом молчании уставились суровые глаза. Потом она ответила: «Такая девочка, как ты, не должна задавать подобных вопросов. Думай о молитве. Готовься к конфирмации… а я должна идти». И вышла из комнаты, оставив меня еще более озадаченной, чем прежде.

Дата добавления: 2015-08-18