Только 2 ноября

Дорога, которая вела от дома к полю, проходила перед кладбищем, которое своей строгой и мрачной экстерриториальностью внушало мне некоторые опасения. Только 2 ноября была возможность жить «в равных отношениях» с той местностью.

Всей миром мы, челлинезийцы (и не только мы) приносили цветы, спички, свечи в честь Дня мертвых, в результате создавали почти праздничную атмосферу. Были те, кто разговаривал со своими дорогими умершими, бренное существование которых – длинным или коротким оно было – с особыми деталями обсуждалось соседями. Кто-то просил у Всемогущего советов для того рокового момента, когда…, и между тем в ожидании просил у Него удачи с мизинец и указать правильный путь. Кто-то с особой тщательностью размещал на могиле супруга букетики хризантем, наводя лоск на могильной плите и на фото, и в то же время просили у усопшего дать им номера, чтобы сыграть в лотерею, когда финансовое положение не было таким веселым.

С 3 ноября кладбище снова становилось местом страха. Днем по той «дороге страданий» я мог пройти почти спокойно. Вечером, наоборот, даже если я был в компании своих, на телеге, я прятался под одеяло и пользовался надежным способом страусов прятать голову в песок.

Много раз я оставался под впечатлением от рассказов о мире мертвых, которые деревенские старики передавали из поколения в поколение. Они были действительно невероятными! И таким образом я накапливал элементы и сведения о страхе, которые густой и неопрятной травой росли в моем сознании.

Нам рассказывали, что в полночь шествия страдающих душ выходили из могил. Они бродили по пустынным окрестностям, читая молитвы, смешанные со стонами, которые усиливались в ночной тиши. Они называли имена тех живых, которых они знали, и которые в скором времени тоже должны умереть. Как по волшебству зажигались огни, а потом внезапно гасли, в то время как группы белых собак с колокольчиками сопровождали шествие, лая на каждом перекрестке.

Многие из тех стариков клялись, что подглядывали из-за дверей дома за шествием страшной процессии. А цветы дикорастущего мака в их дворах использовались как снотворное для беспокойных детей: с возрастом я часто думал, что рассказы тех стариков и были вызваны как раз тем природным успокоительным…

Первые вечерние сумерки проявляли в моем разуме те поразительные видения, и в то время как я слушал описание этих голосов и этих лиц, мне казалось, что и я их тоже видел. Ритуал жутких рассказов был таким же естественным, как «Аве Мария» в 5 часов вечера.

«Завтра идем мотыжить к Кимьенти. Я иду вперед на телеге, а ты, Альбано, догонишь нас на велосипеде», - мой отец как обычно диктовал программу. Участок Кьемьенти находился в нескольких километрах от деревни, и единственный путь туда был как раз через кладбище. Дорога туда прошла нормально. По возвращении, как всегда, у меня начал пробегать по спине холодок. Я ускорил движение, как только появился ряд высоких черных кипарисов, среди которых виднелись те огоньки на многолетних могилах и крестах. Я пролетел там едва не с закрытыми глазами, дабы не видеть неприятных сюрпризов и как можно быстрее выскочить из зоны страха. А потом не мог отдышаться.

Однажды мы припозднились с работы. Солнце уже спало в объятиях ночи. Тысячи сверчков были в разгаре своих концертов. Тут и там среди деревьев совы демонстрировали свое таинственное присутствие. К счастью, в ту ночь не было холодного сухого ветра – мистраля. Но атмосфера, однако, была не из тех, что я предпочитал. При виде кипарисов я, как обычно, взял разбег. Огоньки, как пучки костров, показались мне еще более яркими, чем обычно, и те скорбные и насмешливые песни сов мне казались голосами мертвых.

Я крутил педали, как Фаусто Коппи на велогонке Милан - Сан-Ремо. На самом красивом спуске чёртов металлический звук заставил меня затормозить. Цепь велосипеда порвалась прямо перед часовней, где хранились перед погребением на следующий день гробы с усопшими, и действительно в ту ночь там был гость с большим количеством зажженных свечей вокруг. Я уже представлял себя в плену душ умерших и их белых собак с колокольчиками. Я не знал что делать - или оставить велосипед и изображать из себя марафонца или…

«А если кто-нибудь придёт и украдёт велосипед? Что на это скажет мой отец?» - спрашивал я себя с тревогой.

С велосипедом на плече и душой в пятках я добрался до первых домов деревни. Посмотрел в сторону кладбища: никакой преследующей процессии мертвых, никаких лающих белых собак, но почему тогда так страшно? Я решил победить то невыносимое состояние души.

На другой день я поговорил со своими друзьями, но никто не хотел принимать мой план. Согласился один лишь Нандино. Встреча в 21 час, чтобы идти на то место, которое могло иметь только одно название, написанное гигантскими буквами: СТРАХ. Сердце не хотело оставаться на своем месте. Я взывал к силе воли: я должен был победить. Мой друг наблюдал за мной и говорил, что он не боится. Тем временем останавливаемся, чтобы сделать «пи-пи»: итальянцы – как говорится – никогда не делают это одни. После завершения физиологических функций мы возобновляем наше путешествие к нашей цели. В отдалении слышится эхо, плач, чередующийся с молчанием.

«Ну вот, мы на месте», - сказал я.

«Может, не пойдем дальше? Как-то жутко», - признался Нандино.

«Не, брось, все спокойно», - сказал я.

Раздался стон, не такой, как раньше. В самом деле, напоминал какое-то надломанное мяуканье.

«Нет, Альбá, это души…не слышишь их? Я возвращаюсь обратно!»

«Жди меня здесь!», - приказал я ему и пошел один.

Тот факт, что я должен был продемонстрировать Нандино, что я не струсил, а также уверенность, что он потом всем об этом расскажет, неожиданно открыли во мне тот дар, которым я даже не думал, что обладаю: смелость.

Я обернулся. Мой друг меня ждал. Плач все сильнее напоминал мяуканье и теперь был в нескольких шагах от меня. Под виноградной лозой я нашел потерявшегося голодного котенка. Я торжественно его взял, как трофей. Как по мановению волшебной палочки мой страх перед миром мертвых исчез. Но уважение – осталось навсегда.

Дата добавления: 2015-08-18