Мне бы, главное, не опоздать… не опоздать. 3 страница

- О чем я только думаю?

Опустив защитные очки на глаза, Том с трудом поднялся. Перешагнув через распластанных на полу двух солдат, подобрался к двери. Проем загораживал мужчина, не решавшийся спрыгнуть. Том видел, как тот трясется от страха, как шевелятся губы, будто произносящие слова молитвы. Будь ситуация иной, лейтенант приободрил бы этого нерешительного, хлопнул по плечу, вселяя уверенность. Но не теперь. Времени не было. Смерть села на шею, весело болтая ногами, смрадно выдыхая Тому в ухо. Рассвирепев, он отшвырнул до сих пор не спрыгнувшего солдата в сторону и, шагнул в неизвестность.

После нескольких секунд свободного падения дернул за кольцо. Раскрывшийся купол парашюта прервал полет Тома и дернул его вверх.

Сопровождаемый мощным лучом прожектора, «Юнкерс» стремительно падал под траурный аккомпанемент пулеметов, по пытающимся спастись солдатам. Том не верил сам себе, что остался незамеченным. Может быть из-за того, что покинул самолет раньше других и прожектор не успел зацепить его? Может быть… в любом случае парень был жив. Однако Том не спешил радоваться этому обстоятельству. План по спасению брата трещал по швам. Все пошло не так: он не долетел до запланированного места выброски, пусть и не по своей воле, но сути это не меняло.

До того, как лейтенант занял место в «Юнкерсе», он тщательно изучил план местности, где должен был приземлиться. Ночной прыжок с парашютом требовал детальной проработки. А теперь? Что там, внизу? Дома? Лес? Равнина? Река? С какой высоты он прыгнул? Неизвестность…

Мешкать нельзя было ни секунды. Том отцепил пристегнутый к ремню мощный фонарь. Нажав на кнопку, направил луч себе под ноги. Время для осторожности прошло. Тут же прикинул, что находится в воздухе уже около минуты, и начал отсчет ускользающих секунд, чтобы иметь приблизительное представление о расстоянии до земной поверхности. Если не подхватит и не понесет за собой воздушный поток, до приземления у него будет не больше трех минут.

Внутри у Тома все сжималось от страха. Хотелось подтянуть колени к груди и сжаться в маленький комок, совсем, как в детстве…

Перед глазами, один за другим, мелькали кадры, как они с Биллом, сидя на своих кроватях, рассказывали друг другу страшные истории… как мама выключала в комнате свет… как им обоим чудилась, открывающаяся с жутким скрипом дверь платяного шкафа… как из под кровати тянулась костлявая, иссушенная временем рука… как они подтягивали к груди ноги, отчаянно, до темных кругов, жмурили глаза… как становилось совсем невмоготу, и один из них перебирался в постель к другому. Вместе было не страшно.

На счастье Тома не подхватило воздушным потоком, и он продолжал снижаться, не прекращая отсчет мгновений. Луч света уходил во тьму и терялся, растворяясь в воздухе.

- Да где же эта земля?! – с отчаянием в голосе воскликнул он.

Когда третья минута была на исходе, луч перестал рассеиваться и сфокусировался в одной точке. Том облегченно выдохнул.

Приземлившись, первым делом выключил фонарь. Стоя на коленях, он с наслаждением провел руками по траве и тихо рассмеялся.

- Повезло!

Немного отдышавшись, отстегнул парашют, быстро сматывая его в объемный моток, не заботясь о порядке: нельзя было оставлять такую улику против себя, парашют требовалось спрятать. Кое-как привязав его к вещмешку, Том включил фонарь и, прикрывая свет ладонью, бросился прочь от места своего приземления.

Внезапно, слева от себя в отблеске луча света, он выхватил взглядом низкий кустарник. Или это так разрослась трава? Разбираться времени не было. Не раздумывая, парень ринулся в это нежданное укрытие и замер, вслушиваясь, как продолжало нестись вперед его сердце. Здесь Том решил дождаться утра.

Когда горизонт заалел зарею, он настороженно выглянул из своего убежища. Не заметив ничего подозрительного, встал, с наслаждением потягиваясь, хрустя суставами.

Вернувшись к исходному положению Том, порывшись в вещмешке, достал фляжку и кусок хлеба. Отломив немного, тщательно разжевал, практически не ощущая вкуса. Освежившись глотком воды, убрал припасы обратно и извлек из-за пазухи карту.

- Ну, и что мы имеем с тобой, брат? – пробормотал себе под нос Том. – А имеем мы следующее: самолет вылетел в 22:15, в воздухе провел семь минут… точно, я смотрел на часы… так, максимальная скорость этой модели «Юнкерса» на высоте двести километров в час, значит… - он замолчал, напряженно подсчитывая расстояние. – Значит, я приземлился где-то здесь, плюс минус километр. Ближайший населенный пункт – деревня Славное. Кто, черт возьми, дает такие названия? А где твой самолет упал, Билл? Вот… прогулка будет дальней, дааа… не мог ты поближе рухнуть, а? Прости, шучу… научился у Хоффмана… ладно, ты только держись, Билл, держись.

Забросав ставший не нужным парашют ветками, Том, отправился в путь. Его походка была уверенной, взгляд не блуждал с опаской по сторонам, смотрел только вперед. На случай, если встретится кто-либо из гражданских, парень решил притвориться немым. Вдруг повезет еще раз? А если рассуждать здраво, нужно очень постараться и избежать любых встреч: будь то мирное население, военные, или простые деревенские собаки, способные поднять невообразимый лай и привлечь совсем не нужное внимание.

Том провел в пути уже более полутора часов, оставив позади деревню и примыкающие к ней поля. Как и хотел, ускользнул от любопытных глаз, ненужных расспросов, способных загнать в угол, или того хуже, раскрыть себя.

Он шел по берегу неширокой спокойной речки, втягивая ноздрями свежий воздух. Не раз уже ему хотелось скинуть с плеч не подходящий по размеру позаимствованный у гауптмана пиджак. Он был явно велик, но так замечательно скрывал висевший на спине автомат и кобуру с пистолетом на боку. Приходилось терпеть.

Заметив вдалеке темнеющую полоску леса, Том прибавил шаг. Этот массив был на карте и лежал прямо на пути, как и другое препятствие. Этим другим была река. Никаких характеристик данного водоема парень не знал, но все свои переживания по этому поводу решил оставить на потом, когда доберется до места.

Лишь один раз за время своего перехода Том позволил себе отдохнуть. Улегшись на живот в сочную траву, исходящую под жарким солнцем пряным ароматом, положил голову на скрещенные перед собой руки. Веки сомкнулись, дыхание, сбитое во время быстрой ходьбы, постепенно выровнялось. Умиротворение накрыло парня с головой.

Мысль, о том, что вокруг него идет война, показалась парню настолько кощунственной, что даже желание полежать еще хоть чуть-чуть, немедленно испарилось.

Он открыл глаза, и уже готов был вскочить на ноги, чтобы отправиться дальше, и… замер. По узкой травинке ползла букашка. Ееблестящая спинка казалась нарядной: крохотные черные крапинки, рассыпанные на алом. Букашка целеустремленно перебирала малюсенькими лапками, направляясь по своим, букашечьим, делам, шевеля усиками. Том, будто завороженный, уставился на нее во все глаза. Едва дыша, поднес указательный палец и замер в ожидании. Насекомое не могло предвидеть, что перед ним может возникнуть такое препятствие, но обходить его не рискнуло. Том, продолжая созерцать эту крохотную прелесть, поднес палец поближе к лицу, тихонько на нее подул. Букашке, по всей видимости, пришелся не по вкусу контраст температур под лапками, или же дуновение оказалось слишком сильным, но панцирь ее разделился пополам, освобождая прозрачные крылышки. Миг, и насекомое полетело. Том вздохнул, провожая взглядом этот мини дирижабль.

Он добрался до леса без приключений. Можно было порадоваться этому обстоятельству, но Том боялся сглазить. Вместо этого решил подыскать место для привала. Мало того, что уставший организм пока еще культурно просил подкрепления и отдыха, вдобавок нужно было свериться с картой.

Открыл ножом первую попавшуюся банку консервов и, между делом, вооружившись компасом, скорректировал маршрут.

Насытившись, он улегся на спину, глядя в небо сквозь причудливый узор из листьев и хвои на ветвях деревьев.

Мирно покачивающееся на волнах забвения сознание очнулось, потревоженное посторонним звуком. Где-то рядом хрустнул сучок под тяжестью чьей-то ноги. Том резко перевернулся на живот и аккуратно отогнул ветку, мешавшую обзору. По направлению к нему, опираясь на искривленную палку, шла пожилая женщина. Что она делала в лесу, он понял без всяких слов: большая корзина была доверху наполнена грибами.

Том не стал рассекречивать свое местонахождение, но стоило старушке приблизиться, как он, неожиданно для себя громко чихнул, запоздало прикрывая рот и нос ладонью. Жутко разозлившись, тихо выругался. Женщина, испугавшись, резко повернулась на звук и дрожащим голосом проговорила:

- Господи спаси и сохрани, кто там?

Том, обалдевший от того, что вот так, элементарно и глупо дал себя обнаружить, молча поднялся на ноги.

- Касатик, ты, часом, не заблудился? Один здесь? Откуда? Может, помочь чем? – зачастила она, испытав облегчение от вида симпатичного молодого человека. – Чего молчишь, касатик? Заблудился? Нет? Говорить не хочешь?

Женщина смотрела на парня с непониманием.

- Ты из отряда? На задании?

То, что он не отвечает на вопросы, начинало тревожить. Женщина отступила на шаг назад.

И тут Том словно очнулся. Замычал и, размахивая руками, попытался изобразить, что говорить не может.

Женщина облегченно выдохнула и вновь приблизилась, пристально оглядывая парня и его вещмешок, лежащий на земле.

- Как же ты так, а, болезный? Давай, подставляй картуз, ягод тебе отсыплю. Поди, в мешке-то ничего съестного нет? – она принялась бурно жестикулировать, да так, что Том без труда все понял.

Втянув носом необычайно душистый аромат, не удержался и закинул в рот несколько ягод, замычав от восторга. Такого ему еще не приходилось пробовать. Том энергично затряс головой, благодаря пожилую женщину.

- Ешь, касатик, ешь… ты не бойся, фрицев поблизости нет. Пойду я, надо засветло до деревни добраться. А ты ешь, ешь… удачи тебе, касатик. Надеюсь, ты знаешь, куда идешь, - и она легко погладила его по щеке, шершавой, пахнущей ягодами, ладонью.

От этого простого жеста у парня сжалось сердце. Совершенно не знакомый русский человек проявил к нему, немцу, участие. Поделился едой, обласкал прикосновением. Конечно, будь он одет не в гражданские вещи, а в форменный мундир, старушка убегала бы от него, как от чумы. Том грустно улыбнулся. Если бы не было войны…

К вечеру его ноги, не привыкшие к длительным переходам, натружено гудели. Наломав еловых веток, разложил их под приглянувшимся кустом и тут же опробовал на мягкость. Своей импровизированной кроватью он остался доволен. Наскоро перекусив, Том улегся, накрыв голову полой пиджака, спасаясь от вездесущих и нудно звенящих комаров, моментально проваливаясь в сон.

К концу второго дня в воздухе ощутимо запахло сыростью и… затхлостью? Лес значительно поредел. Поначалу Том не обращал на это никакого внимания: компас говорил, что он идет в нужном направлении. Единственное, что доводило до бешенства – комары. Парню казалось, они изгрызли все лицо, которое вдобавок распухло от бесконечных оплеух, что он отвешивал сам себе, в попытке прибить этих прожорливых тварей.

- За это ты мне будешь должен всю свою оставшуюся жизнь, Билл! – ворчал он.

Когда под ногами неприятно зачавкало, Том замедлился, недоуменно оглядываясь и, в конце концов, остановился. Сверился с компасом и картой. Все верно. Курс оставался неизменным. Только на карте никто не удосужился отметить болото. Раздумья Тома были недолгими. Обходить это место он счел бессмысленным: размеров преграды парень не знал, значит, только потеряет драгоценное время.

Идти же напрямик, было сродни самоубийству. Если бы Том ходил через болота каждый день по двадцать пять раз, то… но выбор был не велик.

Он вернулся назад, отыскав место посуше. Наплевав на осторожность, развел костер, накидав туда травы и сосновых шишек. Поваливший густой дым сразу отпугнул ненасытных насекомых и они, зло звеня крылышками, полетели прочь, обсуждая строптивого человека, не пожелавшего предоставить им сытный ужин.

Утром Том проснулся от пробирающей до костей сырости. По земле плотным ковром стелился туман. Пройдя немного вперед, до болота, парень все же решил вернуться к месту своего ночлега: брести через топь в этой молочной пелене – даже думать не стоило. Оставалось уповать лишь на солнце, когда оно поднимется повыше.

Оживил костерок и потянул к нему руки, наслаждаясь теплом, впитывая его, расслабляясь и прогоняя внутреннюю дрожь.

За время ожидания Том успел не только согреться, но и позавтракать, закрепить намертво в памяти маршрут, найти длинную и прочную палку, доесть старушкино угощение, несколько раз нетерпеливо взглянуть на часы.

В конце концов, не выдержав, Том поднялся. Затоптав костер, закинул вещмешок за плечи. Подхватил рукой жердь и отправился в путь.

С каждым шагом под ногами хлюпало и чавкало все сильней. Там, где ботинок оставлял свой след, скапливалась мутная жижа. У кромки воды, затянутой отвратительно зеленой и жирной тиной, Том нерешительно замер. Как он не пытался прогнать это ощущение, но ему было страшно. Страшно от одного только вида этого мертвого куска земли, на котором, то тут, то там громоздились поваленные сухие деревья, виднелись камышовые заросли, от шелеста которых так и подмывало повернуть назад. И, ни пения птиц, ни кваканья лягушек… словно все живое сгинуло. Том смотрел на это мертвое царство, пытаясь отвоевать у того еще хоть несколько секунд жизни.

Вдруг неподалеку из-под воды вздулся большой воздушный пузырь и с гулким звуком лопнул, распространяя вокруг удушающие миазмы.

Том решился.

- Если не пойду сейчас, не пойду никогда. Эх, Билл… мне бы пригодилась твоя поддержка! … с нами Бог…

Прежде чем сделать шаг, он тщательно прощупывал дно шестом, налегая на него своим весом, и только потом ставил ногу. Шел вперед, не оглядываясь, не пытаясь представить, далеко ли продвинулся. Переставлял ломившие от напряжения ноги, стискивая крепче зубы, пресекая на корню их стук.

Он брел уже по пояс в воде, стараясь не замечать, как стынет от ее холода душа, как побелели пальцы, вцепившиеся в шест мертвой хваткой. Неумолимо продвигался вперед, методично проверяя илистое дно на прочность.

Том не видел, как слева вздулся еще один пузырь. Как он, под воздействием газов, увеличивался в диаметре. Лишь услышал, как тот лопнул. От неожиданности Том вздрогнул всем телом, шарахнулся в сторону, выпуская из рук спасительную жердь, успев лишь поморщиться от коснувшегося носа зловония.

В ту же самую секунду пожалел об этом опрометчивом поступке - нога оказалась в капкане. Чем больше Том дергал ее на себя, тем больше увязал в трясине. Поглощенный целиком и полностью своим вызволением, парень не замечал, насколько критической становилась ситуация. Лишь когда вода подобралась к груди, он очнулся. Очнулся, чтобы понять – это конец. Его неумолимо затягивало. Скорее интуитивно, чем осознанно, Том замер, прекратив дергаться, подобно пойманной на крючок рыбе. Сразу отметил, что погружение замедлилось. До шеста было не достать: их разделяло полтора метра. Стараясь не делать резких движений, а так же не дышать столь учащенно, он наклонился вперед, смещая центр тяжести, и аккуратно стянул с себя пиджак. Бросил его перед собой, создавая воздушную прослойку, мешая топи утягивать себя.

Все чувства обострились до предела, громыхая в мозгу одним лишь словом: «Выбраться». Том улегся грудью на импровизированный плот и, помогая себе руками, миллиметр за миллиметром, стал пробираться вперед, отвоевывая у трясины застрявшее тело.

Сколько минуло времени, часы или вечность, Том не имел ни малейшего представления. Он отключился. Остался один на один с природой. Он должен был победить ее, или…

Рванувшись из последних сил, Том добрался до жерди, все еще торчавшей среди топи. Вцепившись за нее мертвой хваткой, выбрался из объятий смерти. Откашлявшись и выплюнув остатки затхлой воды, которой успел нахлебаться, парень продолжил путь, стараясь, как можно скорей, покинуть это гиблое место.

Как и когда он оказался сидящим на пригорке, Том вспомнить не мог. Сидел, дрожа от холода, клацая зубами от пережитого потрясения, дико вращая глазами, словно безумный. Но живой.

Трясущимися руками он с трудом отстегнул от пояса фляжку, к которой до этого не притрагивался. Открутив крышку, сделал пару больших глотков горячительного. От крепости напитка перехватило дыхание, и на глазах выступили слезы. В голове зашумело, но спирт сделал свое дело: согрел изнутри, вытесняя сырость и зловоние, избавил от дрожи и, как ни странно, очистил разум.

Окончательно придя в себя от пережитого кошмара, Том, хоть и не с первой попытки, но все же поднялся на ноги и, пошатываясь, отправился дальше.

Наткнувшись на весело журчащий в каменистом русле ручей, он решил сделать привал. Скинув с себя одежду, впитавшую все отвратительные запахи болота, полностью ополоснулся обжигающе ледяной водой. Но, вопреки ожиданиям не замерз, а наоборот, согрелся.

Поеживаясь от стекающих на обнаженную спину капель с мокрых волос, он взялся разбирать вещмешок. Досады от увиденного избежать не удалось. Запасная одежда оказалась промокшей, хлеб раскис, и представлял собой несъедобный комок малопривлекательной консистенции. Тяжело вздохнув, Том вернулся к ручью, вытащил из воды плоский камень и положил на него то, то ранее было куском хлеба, просушиться.

Но на этом потери закончились. Консервам, карте и спичкам, тщательно упакованным в непромокаемый материал, болотная жижа навредить не смогла. С особым усердием Том прополоскал одежду все в том же ручье. Тщательно отжав, развесил ее на кустах и ветках деревьев. Благо, солнце уже давно добралось до зенита и посылало на землю щедрые порции своего тепла.

Надеясь, что в такой глуши никто не встретится и за свой вид ему не придется краснеть, Том развел костер. Перекусив, еще раз отхлебнул из сокровенной фляжки и только после этого окончательно расслабился, полностью вернув прежнее расположение духа.

К вечеру одежда просохла и Том смог, наконец, прикрыть свою наготу. Отправляться в дорогу на ночь глядя показалось бессмысленным, и он остался коротать ее у гостеприимного ручья.

***

Минуло около недели с тех пор, как Анна вместе с Биллом поселились в стоящей на отшибе избе.

Каждый из них смирился со своей участью, подстроившись под обстоятельства. Однако сокровенное желание обоих вернуться к привычной жизни никуда не делось. Оно легко читалось во взглядах, но вслух не обсуждалось. Зачем? Сыпать соль на раны? Упрекать друг друга? Бессмысленно. Ведь всегда можно найти компромисс. К чему им воевать еще и между собой? Молчаливое соглашение – жить дальше, было принято единодушно.

Каждое утро начиналось с того, что Анна, сменив раненому повязки, шла осматривать пустующие дома. Из-за опасения, что ее могут увидеть, пробиралась огородами, перелезая через плетни, царапаясь об них, постоянно попадая ногами в заросли крапивы.

Поначалу ей было крайне стыдно за свои действия: девушка чувствовала себя воровкой. Но это ощущение вскоре было вытеснено огромным желанием выжить.

Она бережно переносила из дома в дом каждую найденную кроху. Радовалась подобно ребенку, получившему желанный подарок, лишней горсти муки, каждой найденной картофелине, сморщенной, перевитой длинными, сизыми ростками.

Позже, в одном из домов, она обнаружила настоящий клад. Глаза разбегались, а руки не знали, за что ухватиться в первую очередь: то ли за черствую, едва начатую буханку хлеба, то ли за деревянный ящик, плотно заставленный консервными банками. Разглядывая этикетки, Анна обнаружила среди мясного и овощного изобилия настоящее лакомство – засахаренные сливы.

Да… немцы ни в чем себе не отказывали. Баловали себя различными деликатесами. Жили бок о бок с крестьянами, глядя на то, как те пухнут от голода, в то время, как сами… хорошо, если тем, у кого фрицы занимали избу, перепадало хоть что-то…

Неужели немцам не жаль брошенных продуктов? Анна не стала размышлять об этом. Гораздо приятней было сознавать, что смерть от голода им больше не грозила.

Анна проворно сновала по кухне, улыбалась Биллу, обещая царский обед. С упоением помешивала в чугунке бобы с тушеным мясом, тихонько уговаривая свой желудок не урчать слишком громко.

Билл с трепетом втягивал ноздрями приятный аромат, нетерпеливо сглатывая слюну, про себя вознося молитву хранителю, ибо от той мучной бурды на завтрак, обед и ужин его уже порядком мутило. Даже не смотря на то, что эта бурда поддерживала силы.

В один из дней, Анна, как обычно, обработав Биллу раны, удовлетворенно покивала головой. Заживление шло хорошо: пулевые отверстия не гноились и воспаление практически прошло. Лишь только рука тревожила. Все так же не слушалась и продолжала висеть плетью. Она видела по глазам парня – это очень сильно его беспокоило, но беспомощно разводила руками. Познания в медицине ограничивались самым элементарным.

Напоив раненого травяным настоем, Анна ушла в деревню.

Во время подобных отлучек Билл нервничал, опасаясь возвращения партизан. Он считал себя абсолютно беспомощным, не способным защититься, хотя мог вставать и понемногу ходить. А значит, шанс скрыться у него все же был.

Однако имелся еще один повод для беспокойства, который затмевал собой даже внезапное появление врага. Каждый раз, когда Анна его покидала, душа парня была не на месте. Боялся, что не вернется. Боялся, что желание найти своих и вернуться к ним перевесит все. Боялся, потому что успел прикипеть к этой девчонке с ясными, голубыми, как весеннее небо над родным Лейпцигом, глазами.

Судя по тому, как расположилось солнце в окне над его головой, было уже за полдень. К этому времени Анна всегда возвращалась. Не очень хорошие мысли с удвоенной энергией атаковали мозг парня. Кряхтя, он сполз с лежанки и доковылял до кухни. Распахнув оконные створки, выглянул на улицу. Царила полная тишина. Но вслушиваясь в нее, Билл впадал в состояние тихого ужаса от неизвестности. Лоб покрылся бисеринками пота. Он провел по лбу дрожащей ладонью, убирая липкую влагу, затем машинально вытер ее об штаны.

Ему вдруг нестерпимо захотелось курить. За время болезни Билл умудрился забыть об этой вредной привычке, и даже не вспоминал о ней, а сейчас…

«Да где же она? Что-то случилось? Нет, нет… черт возьми нет… нарвалась на мину? На патруль? Но взрыва я не слышал. И наших в этом квадрате нет. Что тогда? Решила уйти? Но, почему сейчас? Почему просто не сказала? Что делать-то? Что за вопросы, идиот! Конечно, идти и искать! Иначе сойду с ума…»

Отвернувшись от окна, бросил взгляд на форменный китель, висевший на спинке стула. В следующее же мгновение эта мысль была отклонена: идти по улице русской деревни выряженным в немецкую форму… по меньшей мере неразумно, да и чревато последствиями.

Билл проковылял к шкафу. Порывшись в вещах, выудил застиранную, бывшую некогда белой, нательную рубаху. Натянул ее на голову и уже начал проталкивать в рукав здоровую руку, да так и замер, услышав скрип открывающейся двери.

В избу проскользнула тень, и устало опустилась на скамью. Тень обхватила голову руками, пряча лицо в растрепанных волосах, горестно покачиваясь вперед-назад.

Донельзя ошеломленный этой картиной Билл, так и продолжал стоять с нелепо задранной кверху рукой. Стоял, ни решаясь подойти, ни задать вопрос. Он мог только недоумевать, как за такое короткое время от девчонки остался лишь фантом? Ведь с утра все было в порядке – она так открыто ему улыбалась… что могло произойти? Встретила кого-то? Билл в отчаянии зажмурился, не в силах принять вполне вероятный, но жутко страшный вариант той встречи. Однако «фантом» был более чем убедительным.

Тоскливый и полный отчаяния всхлип заставил парня очнуться и ринуться к ней, забыв о сковывающей движения боли. Рухнув рядом с девушкой на скамью, Билл прижал к себе тонкое вздрагивающее тело, зарываясь рукой в спутанные волосы. Едко пахнуло рвотой, но он не отпрянул в отвращении, лишь сильнее прижался, упрямо мотнув головой. Зашептал ей что-то на ухо, не слыша своих слов, но продолжая бояться своих мыслей.

Почувствовал, как скользнули на спину ладони, вцепившись в рубаху мертвой хваткой, как потекли горячие слезы, как сквозь надрывный плач пробивались отдельные слова, произносимые вперемешку на немецком и русском.

- … в избе… там сель… сельсовет был… там темно… ставни… ставни закрыты… запах… так страшно… пахло… не… не знаю, зачем… зачем я там осталась…… дверь распах-нула… там… там… кровь… везде… повсюду кровь…так страшно пахло… волосы… рядом со стулом… во-волосы… их вырвали, д-да… господиии… почему я не ушла… зачем с-смотрела… на колени… встала… мне так страшнотакстрашно… з-зачемм… там чешуя была… в засохшей к-крови… господииии… это ногти… ногти… их выдергивали у жив-ых… людей… мамочки… как м-мне страшно…

Билл ловил каждое слово и ощущал, как шевелятся на затылке от ужаса волосы. Не знал, как успокоить находящуюся в глубоком шоке девушку. Баюкал ее, словно ребенка, давая возможность выплакать свой кошмар, касаясь губами волос…

Полностью поглощенный ее переживаниями, Билл не сразу заметил, что рыдания стихли. Нервный срыв опустошил Анну: она погрузилась в тяжелое забытье, прижавшись к парню, от которого исходили сострадание и искренность.

Отстранившись немного, Билл посмотрел на опухшее от слез лицо, покрасневшие веки с дрожащими ресницами, и снова прижал к себе Анну, продолжая ее укачивать.

В этот момент твердо для себя решил одно – он ни при каких обстоятельствах не вернется к боевым действиям, ни при каких обстоятельствах не станет убивать людей. Его могут признать дезертиром сколько угодно раз, могут отправить под трибунал либо взять в плен. Даже расстрелять, но он больше не возьмет в руки оружия. И если родной брат сочтет его идиотом и трусом, пусть, для Билла война окончилась в тот момент, когда он держал в объятиях дрожащую от ужаса русскую девчонку. Он проиграл эту войну для всех, но самому себе проигрывать не имело смысла.

Прошло, наверное, уже больше часа, прежде чем Билл решился пошевелиться. От неудобной позы раненый бок неприятно дергало, но ему очень не хотелось тревожить Анну, бесчувствие которой, наконец, сменилось глубоким сном.

В который раз, помянув недобрым словом свою немощность, с трудом поднялся, аккуратно придерживая Анну рукой. Он бы с радостью донес ее до лежанки, но, имея в распоряжении только одну здоровую конечность, сделать этого не мог. Билл перетащил одеяло и подушку, и с максимально возможным комфортом устроил девушку. Помялся немного в нерешительности, стоя над ней, мрачно вздохнул, проводя ладонью по ее волосам.

Не смотря на то, что раны разболелись, лежать парню не хотелось. Казалось, еще пара дней, и он пустит корни в эту лежанку. Билл предпочел вернуться к окну. Уткнувшись лбом в прохладное стекло, застыл. Невольно подумалось о близнеце. Не то, что он не вспоминал Тома, отнюдь, но в этот момент, как никогда хотел обнять брата. Как он там, один? Скучает? Чем занимается? Билл помнил его последние слова, но… рассчитывать на помощь со стороны Тома, казалось чем-то запредельным. Что он сможет предпринять? Как найдет его, Билла? Хотя, зная близнеца всю жизнь, как самого себя, был уверен – Том свернет горы. Более настойчивого человека, чем его брат не существовало в природе.

Постепенно мысли перетекли в другое русло. Конечно, Том важен и значим для него, но девушка… что будет с ними, когда они расстанутся? Расстанутся… слово-то, какое неприятное! От него за километр сквозило обреченностью. Что будет с ним? А с ней? Тоска… вспомнит ли Анна о нем, после войны? Ведь когда-то этому безумию придет конец?

Анна проснулась от того, что было очень жарко. Тело промокло от пота. Пошарив вокруг себя, обнаружила кокон из одеяла. Не иначе дело рук Билла… улыбнувшись такой заботе, девушка попыталась открыть глаза, но не смогла. Испугавшись, она выпростала руку из-под одеяла и провела по плотно сомкнутым векам. Потерла, отшелушивая соль от высохших слез, воскрешая в памяти недавнюю истерику. Судорожный полувсхлип едва не вырвался из горла, но Анна подавила его. Откинув одеяло, поднялась, потирая бок, занемевший от долгого лежания на твердом.

Бросив взгляд на мирно спящего немца, девушка выскользнула за дверь.

Продолжая тереть, словно запорошенные песком глаза, направилась к колодцу. Вытянув ведро и установив его на приступочке, Анна бросила взгляд на слегка дрожащую водяную гладь. Ладонь едва успела прикрыть рот, не давая вырваться наружу полному потрясения воплю. На зеркальной поверхности отражалось нечто, отдаленно напоминающее Анну. Опухшее лицо, глазки – щелочки вместе со всклоченными волосами, представляли жуткое зрелище.

- Господи, Боже мой! Это я? Вот ужас-то!

Мысль о том, что на такую «красавицу» смотрел Билл, заставила ее невыносимо зардеться.

- Мамочки… стыд-то, какой!

Анна долго плескала себе в лицо студеную воду. Обжигающее поначалу покалывание сменилось приятным теплом. Щеки раскраснелись. Отечность спала, позволив глазам открыться и заблестеть.

Выплеснув остатки воды на грядку, Анна оглядела себя. Результат оказался печальным. Измятая, местами порванная и грязная юбка. Блуза, с уцелевшей парой пуговиц, выглядела не намного лучше и совершенно испортила настроение. В полном расстройстве девушка провела рукой по волосам. Лучше бы она это и не делала вовсе. Локоны, давно не видевшие гребня, спутались, местами скатавшись в колтуны, засалились и потускнели.

Дата добавления: 2015-08-13