Подарок немца

Как-то незаметно прошла осень. Новый год наступил, 1943-й. Потом старый новый год.

Зимой скучно. Далеко от дома нас не отпускали гулять. Во дворе же ни на санках, ни на лыжах не покатаешься. Да и что за лыжи это?! Одно название. Самоделки из клёпок от большой бочки.

Дома тоже скучно сидеть целыми днями. Вот однажды и занёс меня чёрт в большую помойную яму, что со стороны биржи труда. Уж больно красивую коробочку разглядел я там.

Залез, а вылезти никак не могу. Все края ямы обледенели от воды, что поломойки с биржи выливали. Долго пытался вылезти. Никак!

А тут немец один вышел на крыльцо биржи. Несколько минут с интересом наблюдал за моими неудачными попытками. То к одному плечу голову наклонит, то к другому.

Потом, когда я уже вот-вот готов был разреветься, снял с плеча винтовку, и, подойдя к яме, сунул в мою сторону – стволом. Я испугался было, а он:

– Давай, давай, – и показал свободной рукой, чтобы я цеплялся за винтовку.

Очень не хотелось мне от немца помощь получать. Но не замерзать же в помойной яме!

А он, вытащив меня, повернул к себе спиной и легонько поддал под зад прикладом:

– Ком нах хауз*, – и добавил по-русски: – Иди.

Через несколько дней, когда мы вместе с мамой возвращались под вечер из клуба, этот же немец остановил нас и что-то начал у неё спрашивать.

Отослав меня домой, она ещё какое-то время разговаривала с немцем. А, придя, рассказала:

– Спрашивал, не согласна ли я постирать ему бельё. Обещал марками* заплатить. А то и продуктами.

В Каменке в ту пору на базаре и в лавках принимали не только марки и оккупационные карбованци*. Советские деньги тоже были в ходу. Но не все, а только трёшки, рубли и монеты. Причём, их брали намного охотнее, чем окупационные деньги. А монеты, так ещё охотнее немецкой мелочи. А многие немцы покупали за марки советские тридцатки, хотя они и с портретом Ленина. Отец говорил, что тридцатки – твёрдая валюта, их за границей на золото обменивают, не то что

_______________

* Ком нах хауз (нем.) – иди домой.

* Марки – немецкие деньги; карбованэць (укр.) – рубль.

немецкие деньги.

В общем, согласилась мама стирать. Тем более что немец этот не совсем настоящий был, а не то польский немец, не то немецкий поляк. И звала она его то Франц, то Франек.

Несколько раз после этого он приходил к нам. За услуги расплачивался в основном деньгами. Но иногда вместо марок небольшую часть давал разными продуктами. Однажды угостил хлебом из неприкосновенного запаса, что был у каждого немецкого солдата.

Хлеб этот как бы консервированный. Завернутый в фольгу, как шоколад – пацаны называли её золотом – потом в пергамент, а потом ещё и в провощенную бумагу. Хлеба немного было, меньше четвертушки привычной буханки кирпичиком. На ровные-ровные ломтики нарезанный. Тёмный-тёмный, почти чёрный. Но на вкус ничего. Лучше того, что Шурка с пекарни приносил. А уж просяной с ним – ни в какое сравнение! А хранится, говорили, долго, несколько месяцев. Ещё как-то угостил Лизаньку шоколадкой. А она мне чуток дала. В общем, не жадный оказался немец.

Но самый неожиданный подарок все мы получили от него недели через три после старого нового года.

Начало февраля в тех местах не столько морозами известно, сколько ветрами. А ветер с морозом вместе – ой как донимают! Недаром по-украински месяц февраль зовётся лютым. Кто-то правильно придумал стишок: «Зима недаром злится, прошла её пора...»

И вот как-то в эти дни, – уже стемнело, – вваливается к нам этот немец-поляк. Нос от мороза аж сизый, щёки белеть начали. А у их хозяина – улыбка до ушей. За спиной винтовка. С поста, видать, ушёл, погреться решил. Отыскал меня глазами, вытаскивает из кармана шинели фонарик. Шикарный! Не обычный, под плоскую батарейку, что у каждого фельджандарма* на шинели на пуговице красуется, а длинный, под две круглые батарейки. Я такие только у офицеров ихних видел. Что надо фонарик! Запросто на тридцать шагов светит! А то и дальше...

Мне, по правде, фонарик вроде и ни к чему.

Мы ведь, как стемнеет, из дома носа не высовываем – комендантский час. Но разве откажешься от такой вещи!

А тут ещё он подзуживает:

– Гут, гут. Добже**...

Вроде нехотя протягиваю руку, а сам уже решил: «Не отдам на еду менять!»

А поздний гость поставил в угол свою кургузую винтовку, расстегнул шинель и начал взахлёб, путая немецкие, польские, русские и украинские слова, что-то рассказывать. Я только и разобрал несколько слов: «Сталинград... Траур... Гитлер капут!» Потом уже, когда, согревшись и выложив радостную для нас новость, Франц-Франек ушёл, родители, Шурка и Женя вновь и вновь повторяли и уточняли услышанное. Я понял, что немецкие войска под Сталинградом получили большую взбучку. Целая армия их там окружена и разбита, многие тысячи в плен попали, и что Гитлер объявил во всей Германии траур. И что теперь скоро фашистов окончательно разобьют и придут наши. А там и войне конец...

Франц-Франек этому тоже рад был, потому что воевать не хотел. Раньше ещё говорил об этом. Да! Такая новость стала для нас огромным подарком. В сравнении с которым фонарик, даже такой шикарный, – слабенький лучик.

Про Сталинград я знаю. Там тоже тракторный завод, как и в Харькове, на котором отец работал. Его, кажется, как раз в Сталинград и хотели эвакуировать. Но это – на Волге, от нас далеко...

Долго, до самой распутицы весенней Франек-Франц не приходил к нам. И около биржи я его больше не видел.

Прошёл месяц, может даже больше. Солнце уже пригревало вовсю. Снег почти везде сошёл, но в низких местах ещё стояли большие лужи, которые по утрам подмерзали.

В один из таких мартовских дней я и увидел нашего знакомца. На грунтовой дороге, расположенной рядом с шоссейкой, в полном снаряжении, с винтовкой, противогазом и с набитым до отказа ранцем за плечами он ползал туда и назад в огромной луже – месиве из ледяной воды и дорожной грязи, – а в нескольких метрах от него на коне гарцевал офицер. И каждый раз, когда Фра­нек хотя бы чуть-чуть отрывал от земли голову, палил над ним из пистолета.

Это наказание ему такое устроили. За что – неизвестно.

По ихним законам его могли наказать много-много раз. Хотя бы за то, что посмел растранжирить свой неприкосновенный запас. Или что с поста ушёл в тот день, когда фонарик мне

____________

* Фельджандарм – военнослужащий немецкой полевой жандармерии, военный полицейский. Немцы их очень

боялись.

* Гут, добже (нем., польск.) – хорошо.

подарил. А уж за рассказ о поражении под Сталинградом вообще расстрелять могли.

Больше мы Франека не видели. Скорее всего, послали его на передовую. Вместо тех, кого побили наши под Сталинградом.

Мне его жалко. Хотя он и немец... Ну, полунемец. Тем более жалко.

Он тоже хотел, чтобы война быстрее закончилась...

Дата добавления: 2015-08-05