СИРЕНЬ 1944-го ГОДА

Хорошо стало с приходом наших, привольно. Хотя немцев и не очень далеко пока отогнали, а у нас – никакого теперь комендантского часа. Шастай хоть всю ночь по улицам. Только не лезь, куда не следует.

Я и не шастал. Поначалу больше около военных крутился, что у нас в первые дни жили. Они на переменку на передовую ходили. А у нас, во время отдыха, разными своими делами занимались. То одежду свою и обувку в порядок приводят, то оружие разбирают и чистят.

А однажды катушки с телефонным проводом размотали на весь двор, проверяли, смотрели,

______________

* Знаки отличия младших офицеров Красной Армии до 1943 года – квадратики. Три квадратика имел старший лейтенант.

хорошо ли порывы соединены. На передовой, если порыв, соединяют наспех, побыстрее б. А тут они решили понадежнее всё сделать, чтобы во время боя никаких неожиданностей из-за этого не случилось. И меня научили, как два провода сращивать.

Наши постояльцы – связисты. Готовятся на случай наступления. Ожидают, что скоро начнётся, потому что уже больше десяти дней фронт не движется.

Много, по слухам, немецких войск в окружение попало. Большие бои будут. Вот только неожиданная оттепель и распутица мешают.

Во дворе, прямо около ворот, в первые же дни после прихода наших сделали устройство такое, чтобы от вшей одежду солдатскую прожаривать. Из красного кирпича четырёхугольную камеру сложили, размером с русскую печь, внутрь вмуровали бочку железную, в ней огонь полыхает. От горячей бочки этой воздух в кирпичной камере накаляется, как в духовке, и вши в развешанной там одежде погибают. Это не то, что утюгом их выжигать.

Вот, оказывается, и такими делами на войне занимаются, а не только стреляют. Оно конечно... Что за вояка из солдата, если он будет всё время чесаться, как блохастая собака.

А как наши двинулись вперёд, начали громить окружённых немцев, в Каменке организовали комиссию, что подсчитывает вред от фашистской оккупации. И отца в неё включили.

По его рассказам получается, что мы почти совсем ничего не знали о зверствах гестаповцев и полиции. Оказывается, убили они и замучили больше четырёхсот человек – из семей партизан, подпольщиков, а в начале оккупации – коммунистов, красных командиров, что в окружение попали, многих из тех, кто прятал у себя раненых и евреев. И домов пожгли не несколько штук, а несколько десятков. В Германию тоже угнали многих, почти полтысячи... С сахарного, спиртового и шарикоподшипникового заводов всё ценное повывезли. А что не смогли – взорвали.

Вот такая война...

Уже в начале февраля школу открыли. Сперва только начальную, для младших классов. Занимались подолгу. Потому что многие дети пропустили из-за оккупации кто один, а кто и два-три года.

И кроме учёбы всяких дел полно. То бегали смотреть, как мост на месте взорванного котлована строят.

Но там не очень интересно – далеко, плохо видно. И незаметно дело продвигается.

А вот через речку мост, что около сахарного завода, прямо на глазах вырастал.

Особенно интересно было смотреть, как сваи забивают. Сначала с помощью двух понтонов ставят вертикально толстое длинное бревно и поддерживают его в таком положении верёвками. На верхнем конце бревна что-то наподобие большой корзины устроено. В него залазят три солдата и толстенным деревянным обрубком, на котором сбоку ручки приделаны, колотят по этому же бревну, на котором сидят. И оно прямо на глазах всё больше и больше в дно погружается. Правда, под конец – помедленнее. Потом ещё свая, ещё. А там их уже соединяют между собой. А на эти брёвна поперечные укладывают и железными скобами соединяют. Потом – доски.

На третий день смотришь – мост готов.

Конечно, он не такой большой, как на котловане, всего метров сорок, ну, пятьдесят. Но машины и пушки выдерживает. И так быстро построили! Вот бы так же быстро дома вырастали.

Хотя домов свободных в местечке немало. Несмотря даже на то, что много их немцы пожгли. Но людей ещё больше повыбили.

Нам выделили дом отдельный, на две комнаты, с русской печкой. Хорошо там было. Замёрзнешь, бывало, или промокнешь – шасть на печку. А там такая теплынь – слезать не хочется. И хлеб мама настоящий пекла в ней. А еда из неё какая вкусная!

Мы уже и в огороде всё посадили. Но только обжились – хозяйка заявилась. Люба Райгородская её звать. Её со школой в эвакуацию отправляли. А родители не захотели уезжать. А может, не успели. Их, рассказывают, немцы прямо в доме застрелили. Как и многих других евреев.

Теперь она сирота, хотя уже большая. Ей шестнадцать лет. Она сразу же работать пошла. В типографию.

Мы после её приезда вместе прожили всего недели две. Потом на новое место переехали. Тут тоже две комнаты. Но ещё и кухня. И две плиты: одна на кухне – это для лета, а одна прямо в комнате, и для готовки, и для обогрева.

Правда, двора здесь, считай, совсем нет – такой малюсенький. Меньше одной комнаты. И дом не отдельный, а на двух хозяев.

В центре местечка около многих домов дворов почти нет. Это с давних пор так. Тут в основном пришлые селились. Вот на Николаевской и Покровской частях у всех огороды большие у дома, у некоторых даже по полгектара. Не только для огородины всякой хватает. Многие даже пшеницу сеяли.

В прошлом году урожай хороший был. И после прихода наших продуктов недорогих на рынке – полно. До тех пор, пока в больших городах об этом не прознали. Тут и началось...

Уйма народу стало наезжать. И в местечке в тех домах, что к рынку ближе, постояльцы были всё время. У нас, хоть и самим тесно, иной раз на ночь оставалось до десяти человек. В темноте по нужде на улицу не выйти, так тесно люди на полу спали.

Некоторые по нескольку дней жили. Как-то приехал предста
витель от мореходного училища из Николаева*. Полевая сумка битком набита деньгами. Почти неделю закупал он картошку у сельчан и на станцию свозил. Целый вагон загрузил.

Другие, конечно, меньше накупали. Но многие – по нескольку мешков. Свезут заранее к тому месту, где перед котлованом поезд всегда ход убавляет, он остановится на немного, пока все мешки на пустые платформы не набросают, – и дальше пошёл.

Дважды у нас жил дней по десять бывший лётчик военный, младший лейтенант. С орденом Красного Знамени. Он инвалид, без одного лёгкого. Худой, как спичка. Всё время легонько покашливал. Приезжал с одним чемоданом. А в нём чего только нет: нитки, пуговицы, крючочки разные и кнопки для одежды, иголки для швейных машинок и простые, пакетики с краской для материи, камушки для зажигалок...

Он сам, конечно, не стоял на базаре. Распродавал всё мелким торговкам. А потом скупал сливочное масло домашнее. И мама его перетапливала. На целый бидон молочный набиралось. Трёхведёрный. Вот его и почти полный чемодан денег и увозил наш лётчик. Потому что всей этой мелочи не хватало, дорогая она была. Камушек для зажигалки пять рублей стоил. Иголка – тоже...

Хороший был дяденька, не жадный. Мама за ночлег с него, как и с других, брала по одному рублю в день. Не больше. А он нам – Жене, Ленке, мне и Лизке – каждый день давал на кино по тридцатке. А билет детский всего-то два рубля стоит...

Старая еврейка баба Перчиха, что напротив нас живёт, через дорогу, тоже накупила у нашего лётчика всякой всячины, а потом продавала подороже.

И ещё она торговала спичками, лавровым листом, перцем...

Потому её Перчихой и прозвали. Я был у них в доме несколько раз. Дом большой, больше, чем у нас на двух хозяев. А она там только вдвоём с внучкой Полиной, моих лет. Многих родственников они в войну потеряли.

Мать Полины в Смеле работает. В доме беспорядок, не то, что у нас. По всем комнатам не только грязно и всякие вещи разбросаны, но и деньги повсюду валяются. Полина не раз приносила нам, уличной детворе, на морс.

Но мы с девчонками неохотно водились.

Разве годятся они, чтобы запускать специальный порох,
длиннющий, как солома после ручного обмолота, и тоже пустотелый. Подожжёшь такую пороховую соломину с одного конца, быстренько воткнёшь в сырую землю, она подымит-подымит через дырочку, а потом как выстрелит из земли – и прямо в небо. Так высоко, что и не углядишь.

Или другая забава, тоже не для девчонок.

Надо взять пустой патрон, лучше винтовочный, примотанный вместо дула к деревянному пистолету, насыпать в него наполовину пороха, затолкать сверху пулю этого же патрона и поверх неё ещё пороха добавить. А потом поджечь.

Как даст – и пуля вылетает. Как из настоящего пистолета. Только недалеко, на несколько шагов.

Эта игра опасная. Если пуля туго забита, патрон могло разорвать. Ранить, а то и глаза повышибить. Как тут девчонок подпустишь?!

Пацаны постарше нас и с минами баловались, и с гранатами. Несколько человек покалечилось. Я не совался в такие дела. Опасался. Особенно после того, как у моего тёзки с соседней улицы граната прямо в руках разорвалась. Живой он остался. Только без трёх пальцев. Хоть и вреднющий он, за что Крысой прозвали, а всё равно жалко. Как без пальцев?..

У меня вот все пальцы, а пишу, как курица лапой. Да и как научишься писать красиво?!

Парт нет, немцы пожгли их все. И у нас теперь в классе на тридцать человек всего четыре стола. А табуретки из дому поприносили. За столом, где я сижу, нас восемь человек. Только одна рука и вмещается, даже тетрадку придержать невозможно.

________

* Николаев – областной центр на Украине.

Зато читаю хорошо. И по-украински, и по-русски. Меня отец научил. И Женя. Хотя по-русски мы станем читать только в четвёртом классе. Арифметику тоже знаю. Никто меня задачки не учил решать. Сам не знаю, как получается. Даже на три действия вмиг задачку решу. Только её прочитают, а я уже ответ знаю.

По этим успехам уже через месяц меня зачислили сразу во второй класс.

Весна была в самом разгаре. Мы уже целую неделю, даже больше, раздетыми бегали и босиком. Готовились к окончанию учебного года. Нам сказали: как кто закончит учебу, так и переводить будут – кого во второй класс, а кого сразу в третий. Но вот однажды, придя в школу, мы не могли усидеть в классе – такой запах отвратительный, дышать невозможно. Что за причина – не-понятно.

Кто-то предложил сбегать в парк, наломать побольше веток расцветающей сирени. Её там целые заросли. Так мы и сделали. Но не помогло это.

На следующий день почти каждый из нас притащил по целой охапке сирени. Но и гнилостный запах усилился.

На первой же перемене мы нашли, откуда он.

Рядом со зданием был отдельный вход в подвал.

Когда ещё только начинались занятия, в феврале, мы удивлялись, почему он забит землёй и даже утрамбован. А теперь собаки раскопали сбоку дыру большущую. Оттуда и несло...

Занятия нам отменили, и не пускали детей во двор полных три дня.

Потом уже мы узнали, что в этом одноэтажном здании начальной школы при немцах размещалось гестапо. И перед отступлением они всех, кто был арестован, расстреляли. И в спешке захоронили в этом подвале.

Вот так одно из самых лучших впечатлений о первых майских днях – аромат цветущей сирени – перемешался в нашей памяти с запахом войны.

...А школу мы закончили, как и положено, вовремя.

Я стал третьеклассником.

Да, мы, дети войны, взрослели быстрее довоенных.

Дата добавления: 2015-08-05