Птичьи разорители

Первые месяцы после освобождения нашего городишка от фашистов мы, десяти-двенадцатилетние пацаны, далеко от дома старались не ходить: боялись подорваться на случайной мине или напороться на неразорвавшийся снаряд. А такого добра валялось в ту пору повсюду полным-полно. Даже в каких-то двадцати метрах от крыльца нашей школы почти месяц лежал большущий, с трёхмесячного поросёнка, снаряд. Правда, без взрывателя.

Мы бы, конечно, шастали, да родители строго-настрого наказывали не соваться, куда не следует. И не зря.

Мой одногодок и тёзка нашёл в огороде лимонку. Начал разбирать. А она возьми и взорвись прямо у него в руках. Повезло ему здорово! Живой остался. Только без трёх пальцев на левой руке. Да со шрамом большущим, на весь живот. Нет уж, не надо!

Случаев, подобных этому, хватало. И потому опасались.

И вот за два года немецкой оккупации и первое лето после прихода наших, птиц повсюду расплодилось видимо-невидимо.

Наш городишко Каменка небольшой. Но в нём два парка: большой лесопарк имени Декабристов и поменьше, что окружал дом-музей Пушкина и композитора Чайковского. Этот спускался к самой речке.

Оба парка так заросли кустами сирени и барбариса – местами не продраться. Вот где водилось птиц!

Не меньше их развелось и в посадках вдоль железной дороги, что проходила прямо через городок, рассекая его на две части.

Здесь их было ещё больше, чем в парках. Ведь при немцах сюда лучше не суйся, сразу пристрелят. Опасались, как бы железную дорогу не взорвали.

Но партизаны подрывали, да ещё как!

А сколько в ту пору было разных развалин. И в них – птичье царство.

Сразу после прихода наших приехал в городок восстанавливать машиностро­ительный завод инженер Ступаков. И я с первых же дней сдружился с его сыном Юркой, пришедшим в наш класс.

Завод был сплошной развалиной. Корпуса с выломанными дверными и оконными проёмами пустовали. Но их уже разминировали и там шли восстановительные работы.

Посторонних на завод не пускали. Но Юрка проходил сам и меня проводил. Правда, в корпуса мы не совались. Вокруг и так было много интересного.

А за кирпичным забором, тоже с большущими дырами, как раз и был парк музея.

И как-то, когда мы в течение часа обнаружили целых три гнезда, Юрка загорелся желанием собрать коллекцию птичьих яиц. Всех, какие в наших местах водились.

Тогда все что-нибудь да собирали. Я, например, монеты и почтовые марки. Другие па­цаны – разные патроны. А в школе заставляли гербарий составлять...

И вот мы начали выслеживать птичьи гнёзда.

Скоро стали обладателями яи­чек сорокопута, зяблика, трясогузки, удода, голубиных и воробьиных.

Юрка прокалывал с двух сторон большой иголкой скорлупки отобранных яиц и через дырочки выдувал их содержимое. А пустые, но на вид как целые, яички по­мещал на ватке в картонной коробочке. И писал на бумажке названия.

У меня не было ни ваты, ни коробочки. Может, поэтому желание обирать гнёз­да быстро пропало. Особенно когда обратили внимание, что некоторые птицы бросали свои жилища, даже если мы и не брали из них яичек, а, рассмотрев, клали назад. Некоторые же улетали навсегда, если мы просто близко подходили к гнез­ду и даже не касались его.

Как-то вспомнили, что нет у нас яичек ласточкиных. Хотя гнёзд повсюду пол­но. Только над нашими окнами было пять штук.

Конечно, чтобы достать яички, пришлось гнездо-хатку, слепленную из жидкой грязи, сломать. Да не учли, что к тому времени у большинства птиц уже вылупились птенчики-голопузики.

И надо же было нам лезть, куда не следует! У нас даже самые бойкие из паца­нов не решались трогать ласточек. А кто гнездо их разорит, у того ластовыння будут на лице. Веснушки, то есть. Так утверждали ребячьи авторитеты.

Веснушек у нас с Юркой не появилось, а то, боюсь, получили бы мы с ним хо­рошую взбучку.

А вот птицы порушенное гнездо бросили. И птенцы погибли, хотя мы и стара­лись их кормить. Но, видно, таким малым, таким беспомощным, у которых сквозь то­нюсенькую кожицу видны были все внутренности, никто, кроме родителей, помочь не мог.

Я сильно переживал из-за их смерти. С Юркой ходил уже без всякой охоты. Но сразу сказать «Нет!» не хватало духу. Подстегнул такой случай.

Как-то в неприступных зарослях сирени мы напали на небольшую прогали­ну, усеянную низенькими густыми кустиками. И на одном из них обнаружили гнездо с совсем удивительными яичками: не белыми и не голубоватыми, не желтоваты­ми и не в разноцветных крапинках или пятнышках, а чистого шоколадного цвета. Точно такого, как были шоколадки в некоторых коробках американских армейских завтраков. Три яичка.

Даже Юрка не стал брать. И не только потому, что их было мало, и птички могли заметить. По словам Юрки, это были яички какого-то западного соловья. Очень редкого в наших краях.

Мы несколько дней приходили к гнезду, надеялись, что яичек станет больше, и тогда можно будет взять для коллекции. Но их не прибавлялось. А потом заметили, что птичка высиживает птенцов.

А ещё через несколько дней гнездо оказалось разорённым. Оно было сорвано со своего места и, еле держась, косо висело на веточках. Под кустиком – несколько мелких пёрышек и скорлупки цвета шоколада.

– Куница побывала, – определил Юрка. – Вот фашистка! Эх, надо бы нам взять для коллекции...

– А мы чем же лучше куницы?! – не выдержал я. – Сколько ходим – один раз увидели её работу. А сами вон сколько порушили!

Юрка промолчал.

А я с тех пор птичьих гнёзд больше никогда в жизни не трогал. Кроме воробьиных.

Но об этом – другая история.

Дата добавления: 2015-08-05