Через всю Белоруссию

За дни ликвидации 39-й армией витебской группировки противника наступающие войска 3-го Белорусского фронта ушли далеко вперед. Свое движение на запад, к линии фронта, армия возобновила в составе их второго эшелона. Но в начале июля 1944 года она директивой Ставки Верховного Главнокомандования была передана в 1-й Прибалтийский фронт.

Как помнит читатель, в состав этого фронта наша армия включалась не впервые: фланговое положение армии позволяло Ставке использовать ее войска в зависимости от складывающейся обстановки то в одном, то в другом из двух смежных фронтов, наступавших на одном направлении.

Но для нас каждый такой переход был связан с известными трудностями, особенно ощутимыми в вопросах материального обеспечения, укомплектования войск, расстановки кадров. Помню, несколькими месяцами раньше, при переходе армии из Калининского в Западный фронт, возникли затруднения с армейским автомобильным батальоном: он был нам крайне нужен для доставки боеприпасов и продовольствия, а командование Калининского фронта требовало оставить его в своем распоряжении. Мы все же добились, чтобы автобат остался в нашей армии, но у меня в связи с этим состоялся крупный и неприятный разговор с членом Военного совета фронта генералом Леоновым. Были и другие вопросы, организационные и материальные, которые решились тогда не в пользу армии.

Приходилось учитывать и то, что новое фронтовое командование, как правило, занимается изучением руководящих кадров и личного состава войск армии; работа эта необходима, но она требует затрат времени, отрыва [181] людей от срочных дел. В данном случае нас заботило еще одно специфическое обстоятельство: армия провела наступательную операцию в одном фронте, а итоги ее надо было подводить, находясь в составе другого фронта.

Но все это в конечном счете были наши армейские заботы, а Ставка при перегруппировке войск исходила из других, более важных интересов, о которых мы не всегда знали. К тому же не такими уж «новичками» мы могли считаться в 1-м Прибалтийском фронте: начальник штаба, начальник политотдела армии, как и я, были хорошо знакомы с членом Военного совета Д. С. Леоновым, начальником штаба В. В. Курасовым, начальником политуправления М. Ф. Дребедневым и другими руководящими работниками фронта. При Н. Э. Берзарине бывал в нашей армии и командующий фронтом генерал армии И. X. Баграмян, а И. И. Людникова он хорошо знал еще с начала войны по совместной службе на Юго-Западном фронте.

Вскоре нас с командармом вызвали в штаб фронта. Военный совет заслушал наши доклады о боевом и морально-политическом состоянии армии, материально-технической обеспеченности войск, особенно боеприпасами.

Командующего фронтом интересовало в первую очередь, как скоро войска армии, начавшие выдвижение из района Витебска, могут сосредоточиться в новом районе, теперь уже на западе Белоруссии, чтобы продолжить наступательные бои.

Мы доложили, что армия сможет форсированно выйти на новый рубеж. Воины, вдохновленные победой под Витебском, горели желанием и дальше громить врага. Однако тылы армии не успевали следовать за войсками, к тому же значительная часть тыловых подразделений была занята охраной и эвакуацией военнопленных.

Генерал Баграмян, расспросив о числе пленных и где они находились, отдал распоряжение начальнику тыла фронта взять на себя заботу об их эвакуации, помочь подтянуть тылы армии. Нам же он шутливо сказал, что, мол, хоть возиться с пленными гитлеровцами и хлопотно, но дело это хорошее.

— Действуйте и дальше так, забирайте побольше пленных, — добавил в том же духе Баграмян, — а тыловикам вашим мы, так и быть, поможем.

По своей рабочей карте Иван Христофорович ориентировал нас в боевой обстановке, обратил внимание на участки, [182] где противник начинает оказывать упорное сопротивление и даже переходить в контратаки, вводя свежие резервы, в том числе танки и авиацию.

Перед армией командующий фронтом поставил задачу выйти к границам Литовской ССР, сосредоточиться севернее озера Нарочь и быть готовой вступить в сражение на левом фланге фронта с рубежа Кретоунис, Паброде в общем направлении на Укмерге и далее на Каунас.

В ходе дальнейшей беседы, продолжившейся и во время обеда, генерал И. X. Баграмян и генерал Д. С. Леонов подробно расспросили нас о боевых действиях войск армии под Витебском, о выводах, которые мы из них сделали. Разговор шел в дружеском тоне, хотя Дмитрий Сергеевич не упустил случая, правда без обиды, намекнуть на то, как мы не вернули когда-то фронту автобат.

Впечатления от первой встречи с командованием фронта остались у Людникова и у меня самые благоприятные. Мы отметили, что командующий фронтом умеет выделить в разговоре главное, дать обстоятельный совет, выслушать мнение подчиненных. Никаких проблем, связанных с переходом армии, не возникло.

С генералом армии, а потом Маршалом Советского Союза И. X. Баграмяном мне пришлось встречаться позднее много раз, как на фронте, так и после войны. Хочу сказать, что мое первое впечатление о нем как о военачальнике, обладающем широким кругозором, культурном человеке, осталось навсегда.

Выполняя приказ командующего 1-м Прибалтийским фронтом, войска армии форсированно прошли с востока на запад Белоруссию по линии Витебск, Лепель, озеро Нарочь и к 9 июля — почти в установленный планом марша срок — вступили в пределы Литвы. В этом сказалась большая организаторская работа, проведенная штабом армии, возглавляемым генералом М. И. Симиновским, штабами корпусов и дивизий. Были установлены исходные пункты и пункты регулирования движения войск, даны указания по организации разведки и походному охранению, противовоздушной обороне, маскировке, инженерному и тыловому обеспечению. Особое внимание командиров и политработников на марше обращалось на поддержание высокой дисциплины и бдительности. С этой целью были выпущены памятки и опубликованы соответствующие материалы в армейской и дивизионных газетах.

У нас не было возможностей обеспечить перевозку [183] стрелковых частей по железной дороге и автотранспортом. Автомашин хватало только на подвозку боеприпасов и продовольствия. Поэтому при совершении такого длительного марша на личный состав, особенно на пехотинцев, ложилась огромная физическая нагрузка. Достаточно сказать, что каждому бойцу приходилось нести груз не менее 30 килограммов — винтовку или автомат, противогаз, флягу с водой, два подсумка с сотнями патронов, саперную лопату, шинельную скатку и неизменный вещевой мешок — «сидор» со сменой белья и личными вещами, сухим пайком на двое суток, дополнительным запасом патронов и гранат. Марш совершался, как правило, в ночное время, и это усиливало физическое напряжение воинов.

Когда колонны двигались днем, нам помогали летчики-истребители 3-й воздушной армии: они постоянно патрулировали и прикрывали войска, не дали возможности вражеской авиации наносить бомбовые удары.

Передовым частям дивизионных колонн приходилось за время марша то и дело развертываться для уничтожения блуждавших по лесам групп гитлеровцев, пытавшихся добраться до линии фронта и проскочить через нее к своим.

Так, воинами 5-го гвардейского корпуса во время марша была разгромлена крупная группировка фашистов. В числе пленных оказался командовавший этой группой — генерал Мюллер. Когда я об этом докладывал члену Военного совета 1-го Прибалтийского фронта Д. С. Леонову, он полушутя сказал:

— Перепроводите Мюллера в штаб фронта, у нас пока еще не было ни одного гитлеровского генерала.

Надо отметить, что вооруженный фашистский сброд не только представлял опасность для тылов наших войск, но и терзал местное население, усугубляя причиненные оккупацией страдания советских людей.

Четырехсоткилометровый марш по территории Белоруссии еще раз раскрыл перед воинами армии ненавистное лицо врага, с которым они сражались. Помню, например, какой гнев у бойцов вызвала трагедия встретившейся на нашем пути белорусской деревни Казаки. Отступая, гитлеровцы насильно угнали на запад работоспособную часть населения этой деревни, а женщин, стариков, больных и детей прикладами затолкали в деревянный дом и сожгли. Детей, которые выбегали из горящего дома, [184] фашисты ловили и бросали в огонь. Политработники проводили в этой деревне короткие митинги личного состава, на которых воины, слушая рассказы нескольких случайно уцелевших жителей селения, давали клятву беспощадно уничтожать фашистов до полной победы. А сколько таких разоренных и сожженных селений встретилось еще!

В соединениях и частях велась непрерывная партийно-политическая работа, нацеленная на успешное проведение напряженного марша. Большое внимание обращалось на организацию питания воинов, медико-санитарных мероприятий. Офицеры политотделов армии, корпусов и дивизий проводили на больших и малых привалах беседы и доклады по вопросам внешней и внутренней политики нашей партии, рассказывали об обстановке на фронтах Великой Отечественной войны. Настроение у людей было боевое, и все трудности похода смягчались от сознания, что мы идем быстрыми шагами на запад для окончательного разгрома фашистских захватчиков.

С большим воодушевлением воины, совершавшие марш, встретили сообщения об освобождении войсками 3-го и 2-го Белорусских фронтов столицы Белоруссии — Минска, а войсками 1-го Прибалтийского фронта — города Полоцка.

В эти дни партийные организации частей и партийные комиссии соединений приняли в ряды Коммунистической партии около 1500 лучших воинов.

Не прекращалась важная работа штабов и политорганов по обобщению опыта минувших боев, подведению итогов наступательной операции.

Вместе с начальником поарма генералом Петровым мы решили, в частности, провести анализ политических донесений и других информационных материалов, поступавших из войск в ходе операции.

Эти документы, как уже отмечалось, использовались политотделом армии для подготовки ежедневных оперативных справок, представлявшихся Военному совету, они не раз служили основой армейских директив и приказов. Но в горячке боев, естественно, далеко не весь опыт, освещавшийся в политдонесениях, обобщался, становился предметом рассмотрения армейских руководящих инстанций; обычно в такое время в поле зрения попадают лишь наиболее острые вопросы, решение которых не терпит отлагательств. [185]

В паузах между боями вообще целесообразно возвращаться к оперативной информации о боевой деятельности и политико-моральном состоянии войск за минувшее время. В политдонесениях как через увеличительное стекло показываются не только успехи, но и упущения, недостатки, называются их конкретные носители. Главное для них — правда, какая бы она ни была, приятная или горькая. Именно этим определяется ценность информации как важнейшей составной части деятельности политорганов.

Безусловно, политработнику любого ранга всегда нужно стремиться быть в войсках, быть ближе к солдатам, офицерам, но в то же время надо серьезно анализировать документы боевой и политической информации, использовать освещенный в них ценный опыт. Только при таком сочетании можно обеспечить активное влияние на положение дел в войсках, живое руководство партийно-политической работой.

Предварительный анализ политдонесений провело организационно-инструкторское отделение политотдела армии, которое в то время возглавлял В. А. Греков.

Подполковник Греков встретил меня на марше в районе озера Нарочь. Он привез обобщенный доклад-справку и выдержки из политдонесений — две пухлые папки с документами легли на стол в штабном автобусе. По правде сказать, я посмотрел на них с беспокойством: все материалы предстояло рассмотреть в очень короткое время. Но мои опасения уменьшились, как только я приступил к чтению. Оказалось, что политотдельцы старательно отнеслись к делу: заслуживающие внимания вопросы в политдонесениях были подчеркнуты, к некоторым документам приложены справки. Вскоре я окончательно убедился, что весь материал, подготовленный под руководством В. А. Грекова, отличается конкретностью, освещает важные вопросы. Помню, вместе с Грековым мы составили перечень таких вопросов для рассмотрения как Военным советом армии, так и отдельными командирами соединений и начальниками политорганов, с тем чтобы решить их, пока войска не вступили в бой.

Считаю своим долгом сказать здесь доброе слово о больших тружениках в годы войны — работниках политорганов. Это они, инспекторы и инструкторы — политотдельцы, по крупицам собирали и распространяли в войсках положительный опыт, с партийной ответственностью информировали о недостатках. Преданные своему делу, [186] скромные коммунисты, они почти все время находились в командировках, в пути. В войска добирались на любом попутном транспорте, включая боевые машины. Спали в блиндажах, сидя и полулежа, а часто под открытым небом — в траншеях. Питались вместе с бойцами на переднем крае из походной кухни, редко во вторых эшелонах дивизий. Все их имущество — полевая сумка или вещевой мешок, а в них пара белья, блокнот с карандашом, иногда про запас сухари, кусок сала, сахар.

В нашем поарме это были инспекторы майоры П. Л. Рябов и В. П. Штей, агитатор майор Ф. А. Бессонов, лектор майор И. Т. Циова, инструкторы по комсомольской работе майоры С. М. Золотов, П. П. Ткаченко и Г. С. Власов. В войсках они являлись не только представителями вышестоящего политоргана, что налагало на них большую ответственность, но и непосредственными участниками политической и воспитательной работы, особенно в период активных боевых действий. Нередко с оружием в руках шли они с бойцами в сражение, отражали контратаки. Их вклад в партийно-политическую работу в войсках, в успехи войск был весом и не всегда, надо прямо признать, достойно оценивался при подведении боевых итогов, при представлении к наградам. К чести наших политотдельцев добавлю, что они не подчеркивали своих заслуг, не унывали от скромности тех наград, которые им выпадали.

Между тем требовательность к работникам политорганов, к их поведению в войсках всегда была повышенной, иногда чрезмерно. Помню, во время марша начальник политотдела армии Н. П. Петров сделал внушение одному из инспекторов за то, что в донесении политотдела 5-го гвардейского корпуса имелись неточности, а инспектор, находясь в корпусе, не перепроверил факты, этих неточностей не заметил. Инспектор был отчитан в такой острой форме, что начальник политотдела корпуса полковник Щукин, взяв вину за ошибку на себя, просил меня реабилитировать инспектора в глазах начпоарма. Однако моего вмешательства не потребовалось, Н. П. Петров и сам вскоре во всем разобрался, извинился перед инспектором.

Энергичный, принципиальный политработник, всегда внимательный и объективный в отношении к командным и политическим кадрам, Николай Петрович был действительно очень требовательным к своим подчиненным и в [187] отдельных случаях даже выходил из рамок служебного такта, умея, впрочем, быстро исправить свою ошибку. В том, что коллектив работников политотдела армии был боеспособным и дружным, воспитанным в духе высокой ответственности, его начальнику принадлежала немалая заслуга.

Дата добавления: 2015-08-05