Впереди Каунас

9 июля 1944 года войска армии вышли на слегка всхолмленную местность, вид которой не был для нас привычным. После оставшихся позади массивов Белоруссии игрушечными казались островки лиственных и хвойных лесов, узкие полоски крестьянских нив со зревшим на них скудным урожаем.

Это была многострадальная земля литовского народа, о которой наш армейский поэт А. Кирсанов отозвался тогда так:

Поля Литвы зелеными коврами,
Как откровение, раскинулись у ног.
Здесь гитлеровцы счастье у детей украли
И затоптали юность в пыль дорог.

С гитлеровцами нам предстояло рассчитаться за зло, которое они причинили народу молодой социалистической республики, а насчет полей и лесонасаждений, как и населенных пунктов, наступающим войскам было сразу же дано указание — относиться к ним бережно.

Во множестве нам встретились и большие, глубокие озера: по справочникам их на территории Литвы насчитывалось около четырех тысяч. Если бы противнику удалось укрепить межозерные дефиле, то его оборона в полосе нашего наступления оказалась бы трудно преодолимой. Но после разгрома в Белоруссии гитлеровцы сразу не могли собрать для этого нужные силы.

Наши соединения, развернувшись на рубеже Швенченис, Паброде, несмотря на несколько отставшие тылы, уже 10 июля начали наступление. 84-й стрелковый корпус генерал-майора Прокофьева завязал бои южнее Швенчениса, 5-й гвардейский корпус генерал-майора Безуглого — севернее Паброде. Как и ожидалось, противник большого сопротивления здесь не оказал.

11 июля командующий 1-м Прибалтийским фронтом уточнил боевую задачу армии. Нам надлежало в стремительном наступлении с ходу форсировать реку Швянтойи и овладеть городами Укмерге, Ионава, затем главными [188] силами нанести удар в северо-западном направлении на Кедайняй, Расейняй, а частью сил содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в овладении Каунасом.

Выполняя задачу, войска армия к 16 июля вышли на рубеж Жялва, Ширвинтос и развернули наступление с целью выбить гитлеровцев с промежуточного рубежа их обороны на западном берегу Швянтойи. Противник, используя гряду командных высот по правому берегу Швянтойи и приспособленные для круговой обороны населенные пункты, усилил сопротивление. Самым крупным из его опорных пунктов был старинный город Укмерге — важный узел шоссейных дорог, «большой перекресток Литвы», как его называли местные жители.

Бои за освобождение этого города 39-й армии довелось вести снова в составе войск 3-го Белорусского фронта, куда по решению Ставки она перешла 17 июля.

Командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский не изменил общего направления наступления наших корпусов, лишь конкретизировал их задачи. Они сводились к тому, чтобы после освобождения Укмерге выйти на рубеж Кедайняй, Каунас, во взаимодействии с 5-й армией овладеть городом и крепостью Каунас и уж затем развить наступление в направлении на Расейняй.

В связи с этим НП командарма был перенесен южнее Укмерге, ближе к реке Швянтойи в полосу 5-го гвардейского корпуса.

Утром 23 июля я выехал на правый фланг, в 84-й стрелковый корпус, соединения которого готовились к форсированию реки и боям за Укмерге. Командира корпуса генерал-майора Ю. М. Прокофьева я нашел на опушке соснового леса, настоящей корабельной рощи, находившейся в двух километрах восточнее Укмерге. Наша артиллерия вела огонь по вражеской обороне. Мы поднялись на высокий валун. Был жаркий, солнечный день. Несмотря на клубы дыма и пыли, город хорошо просматривался, хотя каких-либо признаков жизни на его улицах мы не обнаружили. Особенно мрачной нам показалась восточная окраина — Пески, как она обозначалась на картах. Там горели дома и дым низко расстилался по реке.

— Укмерге — крепкий для нас орешек, — сказал Прокофьев, — потребуется много усилий, но мы его все же расколем...

Организация обороны и система огня противника, сообщил комкор, уже разведаны. Прошедшей ночью 262-я [189] стрелковая дивизия захватила небольшой плацдарм на правом берегу реки в районе электростанции и сейчас стойко отбивает контратаки гитлеровцев, готовясь к форсированию реки. Силами этой и 158-й стрелковой дивизии корпус намечает овладеть городом.

Однако, еще раз оценив обстановку, мы с Прокофьевым пришли к выводу, что без привлечения соединений 5-го гвардейского корпуса и армейской артиллерии решить эту задачу будет трудно. И помощь должна быть оказана срочно. Поэтому, отступив от своего правила обязательно встречаться во время выездов в боевые порядки войск с политработниками и воинами, я вернулся на НП армии. Рассказал Людникову об обстановке в районе Укмерге, высказал соображения о помощи корпусу артиллерией и ударами авиации. Командарм согласился с моими доводами.

— Я и сам думаю, как помочь Прокофьеву, — сказал он. — Только что получил от Волошина данные авиаразведки: противник выдвигает резервы из района Каунаса в направлении Укмерге. Вот корпус Безуглого первым делом и должен разгромить эти резервы.

Командарм вызвал начальника штаба и приказал дать заявку авиаторам для нанесения бомбардировочных и штурмовых ударов по подходящим резервам противника и его группировке в Укмерге. Соответствующие указания были даны армейской пушечной артиллерии и командиру 5-го гвардейского корпуса.

В тот же день я выехал в расположение 91-й гвардейской дивизии, которая действовала южнее Укмерге и захватила плацдарм на западном берегу Швянтойи. В полосе дивизии шел напряженный бой за удержание этого плацдарма. Яростными контратаками противник пытался сбить гвардейцев с западного берега, но все его усилия оказались тщетными. Части 91-й дивизии продолжали накапливать силы на правом берегу и расширяли занятый плацдарм.

В этих боях отличились подразделения 279-го гвардейского полка. Пример мужества и стойкости при удержании плацдарма показали бойцы пулеметной роты под командованием старшего лейтенанта К. И. Амирова, с которым меня тогда познакомили. Бывший магнитогорский рабочий, коммунист Амиров был участником освобождения Духовщины и Витебска, имел шесть ранений, награжден орденами Отечественной войны I степени и [190] Красной Звезды. Его боевой опыт очень пригодился и здесь, при освобождении литовской земли.

В одной из контратак гитлеровцы, маскируясь складками местности и ржаным полем, пытались выйти к нашим позициям с фланга. Командир батареи сорокапяток лейтенант Серебряков наблюдал за их движением и, когда вражеские пехотинцы приблизились метров на 100, дал сигнал на открытие огня. Наводчики старший сержант Ляхов и сержант Савельев вместе со стрелками открыли прицельный беглый огонь, заставив гитлеровцев откатиться в исходное положение. Меткими выстрелами орудий были уничтожены и выдвинувшиеся было вперед пулеметы противника. Какие-то минуты стояла полная тишина. Потом воздух наполнился грохотом и лязгом гусениц. Из высокой ржи выскочил, стреляя на ходу, вражеский танк. Но его тут же подбил снаряд наводчика Савельева. Появилось еще несколько танков, и при их поддержке гитлеровцы снова пошли в контратаку. У одного из наших орудий вышел из строя расчет. К нему встал командир батареи Серебряков, но был ранен. Сделав быстро перевязку, он продолжал вести огонь. Запылал еще один немецкий танк, подбитый выстрелом старшего сержанта Ляхова. Усилили огонь наши стрелки. Противник не выдержал удара и поспешно стал отступать в лес.

Больше суток продолжались на плацдарме ожесточенные бои. Но гвардейцы удержали его за собой и, отразив девять контратак, сами перешли в наступление.

Активные действия гвардейских дивизий южнее Укмерге предрешили исход боя за этот опорный пункт гитлеровцев. В ночь на 24 июля атакой с плацдарма и прямым ударом с востока части 262-й и 158-й стрелковых дивизий овладели городом. Решающую роль в ночном штурме сыграли 940-й и 881-й стрелковые полки. Путь на Каунас был расчищен.

Этот успех войск армии влился в замечательный итог боевых дел Красной Армии в ходе продолжавшейся Белорусской стратегической операции.

24 июля было опубликовано сообщение Совинформбюро о потерях противника и трофеях войск 1-го Прибалтийского 1, 2 и 3-го Белорусских фронтов за время с 23 июня по 23 июля 1944 года. В результате действий четырех наших фронтов немецко-фашистская армия потеряла: убитыми — более 381 тысячи солдат и офицеров, самолетов — 631, танков и самоходных орудий — 2735, орудий [191] разных калибров — 8700, минометов — 5600, пулеметов — 23 000, автомашин — 57 000. Взято в плен 158 480 немецких солдат и офицеров, несколько генералов. За месяц наступательных боев была полностью освобождена Белоруссия и значительная часть Литовской ССР, нанесено решительное поражение немецко-фашистским войскам группы армий «Центр».

О событиях на советско-германском фронте писана вся мировая печать. «Русские продолжают удивлять мир», «Конец фашистской Германии недалек» — к этому сводилась на Западе оценка обстановки тех дней. Английский премьер-министр У. Черчилль, выступая в палате общин с обзором военного положения, заявил: «Я должен сказать, касаясь этих различных кампаний во всем мире, что я умалчивал об одном важном участке до этого момента, а именно о русской армии, которая сыграла главную роль и выматывает кишки из германской армии. В воздухе, на океане и в морях мы можем сохранить наше положение, но не было в мире такой силы, которая могла бы сломить и сокрушить германскую армию и нанести ей такие колоссальные потери, как это сделали русские советские армии...»{7}

Соединения армии продолжили наступление. В последние дни июля они вышли на рубеж реки Нявежис. 31 июля 17-я и 1.9-я гвардейские дивизии, обходя Каунас с северо-запада, перерезали шоссейные дорог» Каунас — Расейняй и Каунас — Вилькия. На следующий день соединения 5-й армии генерал-полковника Н. И. Крылова во взаимодействии с нашими войсками штурмом овладели Каунасом. Противник потерял важный узел коммуникаций и мощный опорный пункт, прикрывавший подступы к границам Восточной Пруссии.

В приказе Верховного Главнокомандующего от 1 августа 1944 года в числе отличившихся войск 39-й армии были названы оба наших корпуса, ряд дивизий, а также артиллеристы генерала Дереша и танкисты генерала Малахова.

В Каунасе я побывал 2 августа. Широко раскинувшийся на холмах город утопал в зелени и по первому впечатлению хорошо сохранился. Гитлеровцы удирали отсюда поспешно и, видимо, не успели превратить его в руины, как это было в других освобожденных нами городах. Бойцы [192] 17-й гвардейской дивизии захватили на северо-западной окраине города группу минеров и факельщиков, не дав ей осуществить свои намерения, саперы сняли большое количество мин, заложенных фашистами для взрыва жилых и общественных зданий. Только взвод лейтенанта Милентьева из армейской саперной бригады изъял несколько тысяч шашек взрывчатки из-под рельсов и станционных сооружений.

На улицах Каунаса было довольно многолюдно и даже шумно, с чем тоже не приходилось до этого встречаться. Всюду смех, объятия, радость. Среди празднично одетых жителей — партизаны в красных повязках.

Каунасцы тепло встречали советских воинов, приветливо напутствовали войска, проходившие через город на запад.

Однако вскоре стало ясно, что не все злодеяния захватчиков удалось упредить. При более детальном осмотре города мы увидели разрушенные дома, взорванные заводы и мосты. Но не эти внешние следы фашистского варварства составляли главное в трагедии, которую, как и весь литовский народ, пережили каунасцы за годы немецко-фашистской оккупации.

Жители города рассказывали нам о страшных преступлениях гитлеровцев. Особенно тяжело было слушать о зверствах, совершавшихся в фортах местной крепости. Девятый форт был буквально предприятием смерти, зашифрованным номером 1005-Б. Здесь были уничтожены десятки тысяч русских, литовцев, поляков, голландцев, бельгийцев, французов, чехословаков, австрийцев. Истреблялись старики, женщины, подростки. Детей живыми закапывали в землю. За один лишь день 29 октября 1941 года палачи гестапо расстреляли 2007 мужчин, 2920 женщин и 4270 детей. И так из недели в неделю, из месяца в месяц.

Но так было всюду на литовской земле. Мы уже знали, что в Укмерге, в районе упоминавшегося выше пригорода Пески, в подвалах с 1941 года томились тысячи литовцев, русских, евреев. После жестоких издевательств гестаповцы выводили по 50–100 человек в лес, к заранее подготовленным ямам и там расстреливали их из пулеметов, пока не истребили все 12 тысяч человек.

В начале 1943 года в том же Укмерге была организована публичная продажа детей 8–14 лет, привезенных из оккупированных районов Ленинградской, Калининской, [193] Смоленской и Витебской областей. Больше всего их было доставлено со станции Синявино Ленинградской области. О продаже заранее объявлялось в местных газетах. Была установлена и норма: каждый помещик мог купить до 50 детей. Немецкий офицер на базаре выкрикивал: «Покупайте детей. Они здоровы — осмотрены врачом, на это есть документ». Дети были очень голодны и сами просили: «Тетя, купите меня. Мы очень хотим есть», «Дядя, купите меня. Мы очень голодные».

В какой бы населенный пункт — вплоть до самых маленьких, до отдельных хуторов — ни вступали наши части, они всюду узнавали о беспощадных зверствах оккупантов. Мне пришлось тогда ознакомиться с документом, в котором сообщалось о трагедии на хуторе крестьянки Розалии Станиславовны Джаученя. Семь гитлеровцев нагрянули однажды на этот хутор, вывели на двор хозяйку, ее сестру, четверых малолетних детей и всех расстреляли. В ближайшем лесу фашисты наткнулись на прятавшихся там местных крестьян — Пятраса Мураускиса, его жену Иону и Франуса Пяткуса с сыном — и всех прикончили.

Все это выражало продуманный план действий, политические цели войны немецкого фашизма против нашей страны, всех ее народов.

В Литве, как и везде на захваченных землях, гитлеровское командование проводило откровенно колонизаторскую политику. Земля передавалась помещикам и колонистам, приехавшим из Германии. Фашистские грабители отбирали у крестьян почти весь урожай хлеба, требовали сдавать больше картофеля, яиц, меда, шерсти, сена. Тысячи крестьян были уничтожены, заключены в тюрьмы и концентрационные лагеря за невыполнение поставок. Большинство промышленных предприятий было разрушено, оборудование вывезено в Германию. Фашисты сознательно и хладнокровно истребляли прогрессивно настроенную интеллигенцию. Гитлеровский наместник Литвы Лозе говорил: «Народам Прибалтики другого пути нет — или они приобретут немецкую культуру, или погибнут».

Трудовой народ Литвы не мирился с политикой оккупантов, оказывал им сопротивление. Большинство литовцев отказывалось служить в немецко-фашистской армии и буржуазно-националистических формированиях. Крестьяне прятали от гитлеровцев хлеб, угоняли скот в леса, помогали партизанам. [194]

Наиболее ярко и последовательно чаяния литовского народа выражались в вооруженной борьбе с оккупантами его лучших сынов — подпольщиков, партизан.

Мы узнали о подвиге литовской девушки комсомолки Марите Мельникайте. После долгих пыток и издевательств ее, как и Зою Космодемьянскую, казнили фашистские палачи. Случилось это 13 июля 1943 года в местечке Дукшты. Когда ей объявили смертный приговор, она сказала гитлеровцам: «Я боролась и умираю за Советскую Литву. А за что боретесь вы, фашистские псы? Да здравствует Советская Литва!» — это были ее последние слова. За мужество и стойкость Президиум Верховного Совета СССР посмертно присвоил замечательной советской патриотке звание Героя Советского Союза. На высоком берегу озера в городе Зарасай — крае партизанской борьбы — ей установлен памятник.

В результате деятельности подпольных партийных и комсомольских организаций, партизанских отрядов жители городов и деревень узнавали правду о Великой Отечественной войне, о победах Красной Армии. Они все больше убеждались, что немецкие фашисты и буржуазные националисты являются заклятыми врагами литовского народа, жили надеждами на скорое освобождение, восстановление их родной, Советской власти.

Рабочие и трудовая интеллигенция в городах, крестьяне в селах радостно встречали своих освободителей — воинов Красной Армии. И мы убедились в этом не только в Каунасе или Укмерге.

В деревне Боцвины на сельском собрании жители сообщили, что они спрятали от оккупантов значительное количество хлеба, и теперь искренно просили принять часть этих запасов для нужд армии.

В селе Слобода кроме крестьян на собрании выступили учитель Полковникус и ксендз Бурижке. И школа, и костел были разграблены и разрушены оккупантами; учитель и священник клеймили гитлеровцев как лютых врагов всех слоев народа, выражали благодарность Красной Армии за освобождение села.

Такие факты показывали, что жестокий режим онемечивания и колонизации, осуществлявшийся гитлеровцами и их верными прислужниками — буржуазными националистами, оголтелая антисоветская пропаганда, старавшаяся посеять страх у местного населения перед приходом частей Красной Армии, не дали тех результатов, на [195] которые были рассчитаны. Вместе с тем нельзя было не видеть, что оккупантам и их приспешникам удалось оживить у известной части литовского населения националистические предрассудки, а то и запугать людей возможностью «большевистских репрессий».

Мы встретились с тем, что в отдельных селениях были обострены отношения между литовцами и поляками. Гитлеровцы разжигали национальную рознь. Например, острие недовольства местного польского населения они ловко обращали против самоуправления, во главе которого ими же самими были поставлены отъявленные враги народа — фашистские националисты из литовцев. Эти последние угодливо выполняли приказы оккупантов и часто усердствовали не меньше, а больше, чем сами хозяева. Польские школы (как и русские и белорусские) были закрыты, что вызывало протест поляков, а когда они обращались к оккупационным властям, то им объясняли это решением органов самоуправления.

В деревне Бояры поляк Ставицкий рассказывал, как он жаловался немецкому коменданту, когда у него забрали последнюю корову. Комендант сделал вид, что не причастен к этому, и ответил: «Вашу корову забрали литовские полицейские, у них и спрашивайте».

Понятно, что националистические чувства даже у бедняков иногда заслоняли истину.

Поляки — жители деревни Полесье, в том числе батраки, защищали «своего» помещика Быховского, уверяя, что он очень хороший человек. Быховский имел 450 га земли, около 50 лошадей, 42 головы рогатого скота и большое стадо овец. Его хозяйство снабжало продовольствием немецко-фашистскую армию, он верой и правдой служил фашистам.

— Чем же Быховский был для вас хорош? — поинтересовались мы у батраков этого пана.

— Он оставлял нам одну треть урожая, оберегал от мобилизации в немецкую армию, — отвечали забитые и одураченные работники.

На вопрос, почему же фашисты позволили пану Быховскому, когда он задумал удрать отсюда, беспрепятственно вывезти все имущество, не оставив батракам ни куска хлеба, жители только пожимали плечами.

Естественно, наших воинов поражала такая политическая отсталость, но удивляться не приходилось. Советская [196] власть в Литве до войны была всего лишь около года.

Известные последствия имело и запугивание местных жителей Красной Армией, к которому там часто обращалась геббельсовская и националистическая пропаганда.

275-й стрелковый полк 91-й гвардейской дивизии вышел на восточный берег Швянтойи. Замполиту полка подполковнику Б. Л. Красовскому доложили, что в лесном овраге укрываются какие-то «подозрительные люди». Как выяснилось, это была группа интеллигентов из Вильнюса, главным образом артисты и художники. Когда боевые действия приблизились к городу, вся группа, около 40 человек, решила уйти в лес. Теперь эти растерянные люди оказались в зоне боев и боялись выйти из оврага. Красовский вывел их в безопасное место, побеседовал, убедил, что бояться им нечего, помог отправить их на попутном транспорте в освобожденный Вильнюс.

Этот случай был, как говорится, из легких. Но на пути наших войск встречались населенные пункты, покинутые всеми местными жителями. Их хозяйство, в том числе скот, было брошено на произвол судьбы. Командир 262-й дивизии генерал-майор З. Н. Усачев докладывал, что все жители освобожденных его частями деревень Бешкитанцы и Федорипши ушли в лес, оставив скот, птицу и незакрытые дома. Такие же доклады поступали и из других соединений. При этом командиры жаловались, что у них не хватает сил для охраны брошенного имущества.

Мы с командармом подтвердили, что имущество надо охранять до возвращения местного населения. Но требовалось срочно реагировать на подобные факты.

Вечером того же дня Военный совет обсудил этот вопрос и обязал командиров и начальников политотделов развернуть широкую агитационно-пропагандистскую работу среди местного населения, разоблачать лживую фашистскую и буржуазно-националистическую пропаганду, противопоставляя ей правду о Советском Союзе, о борьбе советского народа с гитлеровскими захватчиками. Предлагалось организовать для местного населения демонстрацию кинокартин, выступления красноармейской самодеятельности, выделять определенное количество литературы и газет. До оформления местных органов Советской власти в населенных пунктах предлагалось назначать уполномоченных, на которых возложить ответственность за [197] охрану имущества населения и оказание помощи наиболее пострадавшим от немецко-фашистских оккупантов. Запрещалось самовольное скашивание хлебов и трав без разрешения их хозяев, а также разбазаривание брошенного имущества. Командирам соединений и прокурору армии были даны строгие указания — пресекать факты нетактичного, неправильного отношения к местным жителям, вплоть до предания виновных суду военного трибунала.

После этого решения была проведена большая разъяснительная работа. В ней кроме наших офицеров и генералов приняли участие вышедшие из подполья местные коммунисты и комсомольцы, партизаны. Среди той части местного населения, которая была введена в заблуждение антисоветской пропагандой, росло доверие к воинам Красной Армии. Укрывшиеся в лесах жители начали возвращаться в свои дома. Они были удивлены тем, что все их имущество и личные вещи оказались на месте, а скот напоен и накормлен. Некоторые крестьяне поначалу принимали это за какую-то «ловушку» и были очень осторожны. Но потом быстро убедились, что это реальная действительность, не имеющая ничего общего с тем, чем их запугивали националисты.

Самым убедительным фактором, оказавшим наибольшее влияние на местное население, были героические действия воинов Красной Армии, их гуманность, высокие человеческие чувства и уважительное отношение к национальной культуре и обычаям литовцев. Чем дальше продвигались наши войска в глубь республики, тем чаще слышались слова глубокой благодарности Красной Армии и народам Советского Союза за освобождение и спасение литовского народа. В свою очередь, наши воины стремились делать все возможное для скорейшего освобождения западных районов Литвы.

Шло восстановление и создание местных партийных, советских органов под руководством ЦК Коммунистической партии Литвы. Мы налаживали с его работниками деловую связь, согласовывали наши мероприятия, а затем полностью передавали им все функции по работе среди населения. Но и после этого мы стремились оказывать им помощь, прежде всего в прифронтовой полосе. Создание местных партийных и советских органов заметно повысило политическую активность населения, особенно трудовой интеллигенции, воспрянувшей духом. Литовский [198] народ еще глубже осознавал, что его настоящее и будущее мыслимо только в великой семье народов СССР.

После боев под Каунасом войска армии успешно форсировали реки Нявежис, Шушве, Дубиса — важные рубежи обороны противника и, отражая непрерывные контратаки, быстро продвигались к городу Расейняй. В этих действиях командиры и штабы проявили значительно возросшее мастерство в управлении войсками, в использовании маневра силами и средствами на поле боя. Соединения армии наносили противнику мощные фронтальные и фланговые удары. В первых числах августа, продвинувшись за неделю на 80 километров вперед, они сравнительно легко овладели важным оперативным расейняйским рубежом и городом Расейняй.

Известно, что иные успехи, особенно достигнутые легко, имеют теневые стороны, способны породить беспечность. К сожалению, Военный совет и штаб армии не сумели заметить и предупредить подобную беспечность, проявленную в 84-м стрелковом корпусе.

Обстановка сложилась так. После взятия Расейняй наши корпуса, выполняя поставленную командармом задачу, должны были 14 августа начать наступление в общем направлении на Таураге. Однако противник, создавший западнее Расейняй, в полосе 84-го корпуса, крупную группировку войск, упредил наш удар и в 6.00 14 августа сам перешел в наступление. Атака немецко-фашистских войск после внезапной мощной артподготовки началась во время выдвижения и занятия исходного положения частями наших 158-й и 164-й стрелковых дивизий. Главный удар противник нанес в стык 158-й дивизии с ее соседом справа силами до 400–500 человек пехоты в сопровождении 50 танков. Одновременно двумя батальонами с 25 танками фашисты атаковали южную окраину Расейняй. Третий удар силами до 300 человек и 30 танков наносился на левом фланге 84-го корпуса — в полосе 164-й стрелковой дивизии.

Всего, как позднее стало известно, противник сосредоточил для наступления до 12 пехотных батальонов, более 100 танков и штурмовых орудий, 5–6 артиллерийских дивизионов, до полутора десятков минометных батарей, в том числе четыре батареи шестиствольных минометов, а также пять установок метательных снарядов М-40. Силы были значительными, но командование и штабы 158-й и 164-й стрелковых дивизий не заметили их сосредоточения, [199] и потому удар противника оказался для наших войск полной неожиданностью. Не на высоте оказалась в это время и наша разведка.

Результаты этих просчетов не замедлили сказаться. После яростных фланговых атак противник потеснил наши части и к 11.30 сомкнул свои клещи восточнее города Расейняй. В городе оказались окруженными подразделения 158-й стрелковой дивизии и 28-й гвардейской танковой бригады.

Чтобы остановить дальнейшее продвижение гитлеровцев, командиру 84-го корпуса пришлось ввести в бой свой второй эшелон — 262-ю стрелковую дивизию. Энергичные меры были приняты корпусом и по оказанию помощи окруженному гарнизону города. Но Военный совет армии был обеспокоен создавшейся обстановкой. Действия войск корпуса были поддержаны мощным огнем артиллерии и минометов, а затем ударами фронтовой авиации. Вместе с группой офицеров штаба и политотдела я выехал в части корпуса, чтобы на месте помочь в мобилизации всех сил и средств для отражения натиска противника.

Вскоре прорыв гитлеровцев восточнее Расейняй был остановлен, главное теперь заключалось в том, чтобы деблокировать наши окруженные подразделения.

Надо сказать, воины окруженного гарнизона сражались мужественно. Возглавляемые заместителем командира 879-го стрелкового полка майором Марьенко и замполитом этого полка майором Гараниным, они отразили 13 атак противника, связками гранат уничтожили 8 танков и сорвали замысел гитлеровцев штурмом овладеть городом. Создав небольшой резерв из стрелковых и танковых подразделений, майор Марьенко умело маневрировал им, прикрывал наиболее опасные участки обороны.

В течение четырнадцати часов, до глубокой ночи, оборонялся гарнизон, после чего по приказу командира корпуса и при поддержке других частей организованно вышел из окружения.

Военный совет армии критически и взыскательно рассмотрел итоги этого боя. Командиру и начальнику политотдела 158-й стрелковой дивизии было указано на серьезные недостатки в руководстве частями, а также разведывательными подразделениями. Политико-воспитательная работа в этих подразделениях была ослаблена, обнаружился старый просчет — разведчики стали использоваться не по прямому назначению. [200]

Но, как говорится, нет худа без добра. Потеря города Расейняй и части высот на этом рубеже явилась для нас весьма неприятным событием, но могло произойти и худшее, если бы в результате минувшего боя не были раскрыты крупная группировка войск противника и его замыслы. Стало ясно, что против ослабленных полуторамесячными наступательными боями войск 39-й армии действуют превосходящие силы врага, для разгрома которых потребуется серьезная подготовка. Надо было закрепить отвоеванное, провести перегруппировку войск, пополнить их личным составом и материальными средствами.

Дата добавления: 2015-08-05