Западнее Ржева

В сентябре войска армии, прочно обороняя свою полосу, вели в ряде мест наступательные бои. В частях широко развернулось снайперское движение, проводилась разведка боем, усилились огневые налеты артиллерии на позиции противника, активизировалась связь с партизанами, действовавшими в тылу гитлеровских войск. Все это не давало покоя врагу ни днем, ни ночью.

В середине сентября командование Калининского фронта поставило перед нами задачу ликвидировать плацдарм противника на левом берегу Волги.

Действительно, этот плацдарм немецко-фашистских войск в полосе армии был «занозой», которая ежедневно напоминала о себе. Враг занимал здесь, в 40 километрах северо-западнее Ржева, господствующие высоты и ряд населенных пунктов. Гитлеровцы создали прочную, глубоко эшелонированную оборону с развитой системой траншей, многочисленными ходами сообщений, минными полями и проволочными заграждениями. Плацдарм обороняла немецкая 87-я пехотная дивизия, усиленная артиллерией, танками и инженерными подразделениями. В одном из захваченных нашими разведчиками приказов ее командир генерал-лейтенант Штутниц хвастливо заявлял: «Наша дивизия первой вступила в Париж и потом промаршировала до Ржева. Я уверен, что она будет впредь жить и побеждать». Генерал еще собирался наступать отсюда на Москву, побуждая солдат яростно сопротивляться.

Предстоявшая армейская наступательная операция по ликвидации этого плацдарма была первой, которую пришлось [44] разрабатывать и проводить новому составу Военного совета во главе с генералом Зыгиным.

Для ее проведения привлекались две стрелковые дивизии, две стрелковые и 196-я танковая бригады. Главный удар наносили с фронта на правом фланге и в центре плацдарма части 348-й и 380-й стрелковых дивизий и 114-й отдельной стрелковой бригады при поддержке двух гаубичных артполков и танковой бригады. Были предусмотрены меры по отражению контратак противника с правого берега и по перекрытию путей его отхода туда с плацдарма.

26 сентября после артподготовки наши части согласованным ударом овладели первой и второй траншеями противника, выбили его из нескольких населенных пунктов.

Ожесточенный бой завязался вокруг опорного пункта врага в районе Спас-Митьково. В нем отличились бойцы стрелкового батальона капитана Ф. И. Бирюкова, дивизиона майора Г. Г. Мельникова и других подразделений. Зенитно-пулеметный взвод лейтенанта И. Н. Махорина сбил два фашистских самолета.

Враг не выдержал и начал поспешный отход к переправе у деревни Абрамово. Но наши подразделения перекрыли выход к реке. Опасаясь, что советские воины могут переправиться на плечах отступавших на правый берег Волги, гитлеровцы взорвали переправу. Оставшиеся на левом берегу части противника были окружены и уничтожены. Теперь на всем протяжении великой русской реки, кроме Ржевского пятачка, на ее левом берегу не осталось ни одного гитлеровского захватчика.

Хваленая 87-я немецкая дивизия в течение двух дней была полностью разгромлена. Враг оставил на поле боя более 2 тысяч убитыми. Многие гитлеровцы погибли при паническом бегстве через Волгу.

Успех этой операции стал памятной вехой на боевом пути 39-й армии.

Мы жили тогда горячим стремлением сделать все возможное, чтобы оказать помощь героическим защитникам Сталинграда. Сам факт, что бои шли на берегах Волги, вдохновлял воинов армии на неудержимый порыв: они сознавали, что действуют плечом к плечу с теми, кто за многие сотни километров от них на тех же берегах громит отборные вражеские полчища. [45]

И закономерно, что многие бойцы, командиры и политработники, отличившиеся при ликвидации вражеского плацдарма на левом берегу Волги, были награждены орденами и медалями.

Была и еще одна знаменательная сторона в этих наступательных боях частей нашей армии во вторую осень войны. Командиры приобрели в них ценный опыт прорыва сильно укрепленной обороны противника, рассечения и уничтожения его группировки по частям, взаимодействия стрелковых подразделений с артиллеристами и танкистами.

Это отражало общий процесс качественного совершенствования командных кадров Красной Армии, в результате которого сложились условия для введения полного единоначалия и упразднения института военных комиссаров в армии и на флоте. Принятый по этому вопросу 9 октября 1942 года Указ Президиума Верховного Совета СССР был встречен в войсках как назревшая важнейшая мера по укреплению Советских Вооруженных Сил.

19 ноября началось контрнаступление советских войск под Сталинградом, в котором участвовали три фронта — Юго-Западный, Донской и Сталинградский.

Чтобы лишить противника возможности перебрасывать сюда свои войска с западного направления, по решению Ставки Калининский и Западный фронты 25 ноября возобновили наступательные действия против группы армий «Центр».

В первых числах декабря перешла в наступление и наша армия. Ей ставилась задача во взаимодействии с 22-й армией разгромить оленинскую группировку противника.

Бои с самого начала приняли упорный характер, потребовали от личного состава наших войск предельного напряжения. Нам удалось прорвать оборону противника, преодолеть ее первую полосу и завязать бои на подступах к Оленино. Особенно отличились воины 881-го и 879-го стрелковых полков 158-й дивизии. Командиры этих полков Г. Г. Петренко и К. А. Томин за личное мужество и умелое руководство подразделениями были награждены, первыми в армии, орденом Александра Невского.

Однако развить начальный успех не удалось: мы не располагали резервами, испытывали недостаток в артиллерии и снарядах. Но главное было достигнуто — войска армии, как и всего Калининского фронта, сковали силы [46] противника, заставили его подтягивать новые соединения (в частности, перед нами появилась 14-я мехдивизия).

Во время этих нелегких боев к нам в армию прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал армии Г. К. Жуков.

Георгия Константиновича я видел впервые. Помню, мне сразу бросились в глаза его жизнерадостность, бодрость. Вероятно, это было связано с успешными действиями наших войск на юге.

Тепло, можно сказать, дружески Жуков вел разговор с командармом Зыгиным. Старые кавалеристы, они не раз встречались в довоенное время, имели многих общих знакомых, и, глядя на них со стороны, можно было подумать, что беседуют два ветерана, к обоюдной радости оказавшиеся случайно на одной фронтовой дороге.

Но непринужденная форма встречи не мешала Г. К. Жукову выделять, подчеркивать те вопросы, которые он считал важными.

Так, узнав, что я только что вернулся из 101-й отдельной стрелковой бригады, Жуков потребовал подробного о ней доклада и согласился с нашими доводами, что организационная структура, штаты и огневые возможности стрелковых бригад не соответствовали задачам, которые тогда решались войсками, особенно в борьбе с танками, в преодолении насыщенной обороны.

Особое внимание Георгий Константинович обратил на необходимость повышения роли командиров подразделений в условиях единоначалия.

— Надо всем нам, в том числе политработникам, — сказал он, — учить, воспитывать, повышать авторитет командиров взводов и рот, заботливо готовить их к наступательным боям.

Вопрос заключался в том, что за полтора года войны много командиров этого звена вышло из строя в боях, а другая их часть выдвинута на более высокие должности. Чтобы восполнить убыль, командиров взводов, рот и батарей приходилось готовить, как правило, в системе ускоренной курсовой подготовки. Большинство из них не имело ни командирского, ни боевого опыта.

Конечно, попадая на передовую, молодые командиры не жалели сил для выполнения боевой задачи. Но как? Часто они становились впереди своих подразделений и действовали по принципу «Вперед, за мной!». Понятно, это вело к неоправданным потерям командного состава, [47] а главное — отвлекало командиров от управления подразделениями в ходе боя и организации эффективного использования боевых средств.

После встречи с Г. К. Жуковым Военный совет, штаб и политотдел армии приняли дополнительные меры по воспитанию и обучению командиров подразделений. Были проведены с ними сборы, показные учения, встречи по обмену опытом. Партийные и комсомольские организации усилили работу по укреплению авторитета командиров, обеспечению их охраны в бою. Шире стали освещать эти вопросы агитаторы, армейская и дивизионные газеты.

Запомнилось еще, что Георгия Константиновича заинтересовал тогда наш опыт по форсированию реки Молодой Туд — путем перекрытия ее русла временной плотиной. Он попросил командарма изложить суть дела, а потом выслать ему подробные материалы со схемами.

В октябре 1942 года разрабатывался план наступления войск армии в общем направлении Урдом, Оленине, что требовало форсирования реки Молодой Туд. Мелководная и узкая летом, она в ту дождливую осень разлилась на ширину более 50 м, глубина ее доходила до полутора-двух метров, а это было серьезным препятствием для наступавших. К тому же на правом, высоком берегу Молодого Туда противник создал мощную оборону, которую следовало прорвать.

И вот тогда-то начальник отделения гидрометеорологической службы штаба военинженер 3 ранга Куценко и воентехник 1 ранга Чигиринский предложили перекрыть русло реки временной плотиной, чтобы ниже ее войска могли перейти вброд. Военный совет армии одобрил представленный проект. Приняли решение построить плотину в районе деревни Каменки длиной 100 метров, высотой около трех метров и шириной по верху 4 метра. Все работы по насыпке плотины пришлось вести в ночное время и только силами бойцов: из-за близости противника использование автотранспорта исключалось. Это был, прямо скажу, героический труд наших воинов.

По проекту предполагалось, что временная плотина выдержит напор воды в течение 10 часов (срок, необходимый для форсирования реки войсками), затем этот расчетный предел увеличился до 45 часов. Фактически же плотина выдерживала напор воды в течение трех суток. Это дало возможность успешно форсировать реку. Войска [48] прорвали вражескую оборону и овладели правым берегом Молодого Туда. Потом саперы построили надежные мосты через реку.

Так замечательная инициатива, творческое отношение офицеров штаба к выполнению поставленной командиром боевой задачи обеспечили успех наступления и сберегли жизнь многих сотен воинов. (Кстати хочу сказать, Павел Филиппович Чигиринский трудится и поныне — он кандидат географических наук, начальник отдела в гидрометеообсерватории в городе Тольятти.)

Уезжая из армии, представитель Ставки выразил уверенность, что ее войска после перегруппировки и соответствующей подготовки выполнят свою задачу и освободят Оленино — важный опорный пункт противника и крупную железнодорожную станцию. Вскоре Г. К. Жуков прислал командарму и мне именные подарки — часы. У меня до сих пор хранится его записка того времени. Вот ее текст:

«Члену Военного совета 39 армии, бригадному комиссару Бойко В. Р.

Награждаю вас часами за взятие города Оленино и желаю дальнейших успехов.

Генерал армии Г. К. Жуков.

13.12.42 г. Действующая армия».

А до взятия Оленино в те дни было еще далеко. Мы с командармом оставались в долгу перед Георгием Константиновичем до марта 1943 года, когда войска 39-й армии наконец освободили этот город. Но об авансе доверия, который выдал нам Жуков в декабре 1942 года, мы никогда не забывали и старались оправдать его во всех последующих боях за освобождение советской земли.

Наступательные действия Калининского фронта в районе ржевского выступа закончились 20 декабря. Полностью выполнить поставленные Ставкой задачи не удалось. Но советские войска не позволили немецкому командованию перебросить с этого участка фронта подкрепления под Сталинград, более того, вынудили противника подтянуть сюда четыре танковые и одну моторизованную дивизии.

Досталось это не легко. Были значительные потери и в войсках 39-й армии, среди командиров и политработников. [49] От прямого попадания вражеского снаряда 5 ноября погибли агитатор политотдела армии Федор Игнатьевич Хасхачих и инструктор политотдела Сергей Васильевич Золотов, находившиеся в одном из стрелковых батальонов. В вещевом мешке Ф. И. Хасхачих была обнаружена подготовленная им для печати статья «Чтобы победить врага, надо научиться его ненавидеть». Статья заканчивалась твердой уверенностью в нашей победе: «Люди, которые познали радость свободной жизни, никогда не станут рабами!»

Пламенный советский патриот, ученый Хасхачих являлся ярким примером коммуниста, в котором сочетались высокая идейность и деловитость, постоянная готовность выполнить самое трудное поручение партии. Сын крестьянина-бедняка из села Чермалык Донецкой области, он прошел большую жизненную школу. Вместе с братом организовал колхоз в родном селе. До войны был известен как преподаватель философии, автор талантливых философских книг «О познаваемости мира», «Материя и сознание». В первый же день войны Федор Игнатьевич записался в народное ополчение, просил направить в действующую армию. Политбоец истребительного батальона, агитатор полка, политотдела 158-й стрелковой дивизии, политотдела армии — таков был его боевой путь. Хасхачих ходил в атаки, делил с бойцами тяготы фронтовой жизни. В бою за населенный пункт Холмец Калининской области он заменил выбывших из строя сначала комиссара, а потом командира полка.

В некрологе, опубликованном журналом «Под знаменем марксизма» (№ 10, 1942 г.) в связи с гибелью Ф. И. Хасхачих, стояли подписи и видных советских философов, и нас, его боевых товарищей.

Яркий трудовой и боевой путь прошел и С. В. Золотов.

Мы похоронили этих замечательных политработников на высоком берегу Волги вблизи деревни Пустошки Селижаровского района.

Гибель Ф. И. Хасхачих побудила нас с командармом принять определенные меры. Я поручил политотделу армии выявить всех высококвалифицированных специалистов и подготовить данные на них, чтобы Военный совет мог конкретно рассмотреть вопрос о целесообразности их дальнейшего пребывания на фронте.

Дело в том, что в войсках армии и больше всего в [50] 158-й стрелковой дивизии, сформированной из москвичей — ополченцев, служили видные ученые, специалисты народного хозяйства. Их знания, большой опыт были сейчас нужнее для дальнейшего развития науки, народного хозяйства страны, чем фронту. Вскоре список был представлен. Помню, его подготовил и доложил Военному совету начальник отделения пропаганды и агитации политотдела армии Д. В. Юрков. При его обсуждении мы пришли к твердому убеждению, что теперь не оправдана дальнейшая служба в частях армии многих из этих людей, о чем я доложил члену Военного совета фронта Д. С. Леонову. Он согласился с нашими доводами и велел переслать список для утверждения Военным советом фронта.

Нужно сказать, что у некоторых лиц, включенных в список, такое решение вызвало обиду:

— Как же, все советские люди стремятся на фронт, а нас откомандировывают в тыл...

Пришлось еще раз напомнить товарищам, патриотам и бойцам, что, работая в народном хозяйстве, на фронте науки и культуры, они принесут не меньше пользы Родине.

Заканчивался 1942 год. Сдержав в сражениях этого года бешеный натиск врага на юге, Красная Армия окончательно брала инициативу в свои руки. В полном разгаре была Сталинградская битва, упорные наступательные бои велись на Кавказе, шла подготовка к прорыву блокады Ленинграда...

Но враг еще был силен. Миллионы советских людей ждали своего освобождения, выражали горячую надежду, что Красная Армия сокрушит захватчиков.

Голос народа доходил до нас в многочисленных письмах, новогодних поздравлениях и пожеланиях, через приезд на фронт делегаций.

Для меня почему-то остались особенно памятными пожелания советских людей, присланные воинам нашей армии именно в канун 1943 года, — может быть, потому, что с этим годом все мы тогда связывали самые заветные чаяния. Помню, откуда только ни приходили письма и телеграммы — из Хабаровска и Узбекистана, от зимовщиков самой северной полярной станции и из только что освобожденных донских станиц...

«Я желаю вам, дорогие друзья, в Новом году новых побед, славных подвигов, — писала известная советская [51] артистка Ольга Лепешинская. — Бейте врага, уничтожайте кровавое зверье! Мстите за наши разрушенные города, за поруганную честь наших женщин, за сирот, за русское искусство, за надругательства над памятью Чайковского, Толстого, Чехова.

Фашизм будет разгромлен! Ваша отвага, ваша воля — победят!»

Хочу привести еще одну цитату — из письма замечательного писателя Л. М. Леонова, опубликованного, как и письмо О. Лепешинской, в армейской газете «Сын Родины»:

«Вся наша страна и целый мир из-за ее плеча, затаив дыхание, следят за орлиными доблестью и мужеством вашими, равных которым не было в истории, о которых даже и в песне полностью не расскажешь. Вместе со всей страной приветствую дорогих наших братьев, одетых в красноармейскую шинель, творящих великое и справедливое дело. Бить врагов так, чтобы на тысячи лет хватило им страшных новогодних рассказов про русскую елку 1943 года и про то, как грозен наш народ, когда осерчает».

Да, грозен наш народ, когда осерчает! Эти слова и сейчас не потеряли своего злободневного смысла. Их следовало бы помнить всем недругам нашего Советского государства, врагам мира и социализма.

Выражая наказ народа, письма из тыла имели большое мобилизующее значение. Политработники, агитаторы, солдатские газеты доводили их содержание до воинов, опирались на них в воспитании ненависти к захватчикам, наступательного порыва.

1943 год наша армия встретила, продолжая бои местного значения. Главная задача войск состояла в том, чтобы прочно закрепить за собой выгодный рубеж по Урдомским высотам. В свою очередь противник предпринимал частые, но безуспешные контратаки, в которых нес значительные потери.

В начале января ударили морозы. Досаждали они, конечно, не только войскам противника, но не в меньшей степени и нам. Населенные пункты были разрушены отступавшими гитлеровцами, так что с жильем были большие трудности. В дневное время, чтобы не демаскировать передний край обороны, нельзя было использовать времянки и костры для обогрева личного состава. Военный совет армии специально рассмотрел вопрос о бытовых [52] нуждах воинов в зимнее время. Срочно строились обогревательные пункты, блиндажи и землянки. Личному составу частей первого эшелона были дополнительно выделены валенки, полушубки, теплое белье и портянки. Мы с большой благодарностью в ту суровую зиму поминали тружеников тыла за заботу о снабжении фронтовиков теплым обмундированием и теплой обувью. Советские люди слали посылки с теплыми вещами, ничего не жалели для Красной Армии. В этом мы имели действительно огромное преимущество перед фашистским воинством, по-прежнему уповавшим в борьбе с морозами на грабеж и расхищение имущества жителей оккупированных мест.

Однако тем, что давал нам тыл, надо было рачительно пользоваться. Военный совет армии взял под жесткий контроль выполнение принятого им решения об улучшении быта воинов.

В один из морозных дней в конце января я с группой офицеров штаба и политотдела выехал в 178-ю стрелковую дивизию. Вместе с ее командиром генерал-майором А. Г. Кудрявцевым и начальником политотдела М. А. Жалисом мы осмотрели оборудование обогревательных пунктов, траншей и блиндажей на участках полков, проверили организацию питания, убедились, что бойцы тепло одеты. Надо сказать, что А. Г. Кудрявцев был командиром расчетливым, хозяйственным и строго следил за всем, что касалось обеспечения воинов. На это я и рассчитывал, когда брал с собой группу штабистов и политотдельцев, чтобы с их помощью пошире распространить опыт этой дивизии в войсках армии. Помню, так потом и было.

Один из батальонов 693-го полка дивизии в тот день как раз готовился к наступлению с целью выбить с высотки подразделение противника, очень уж беспокоившего своим огнем нашу оборону. Как мы условились с командармом, я побывал в батальоне и в приданных ему саперной и танковой ротах и, кстати, тоже убедился, что бойцы не только знают задачу и то, как будут действовать, выполняя ее, но и добротно одеты, обеспечены всем необходимым.

Только к вечеру нам удалось выехать на армейский КП. Разбушевавшаяся метель замела дорогу. Машины буксовали в сугробах, приходилось выносить их буквально на руках. Изрядно намерзлись и устали. Хорошо, что навстречу нам был выслан трактор, и мы с его помощью выбрались из снежных заносов и добрались до места. [53]

Пригревшись у себя в блиндаже возле растопленной печки, я думал немного отдохнуть после этого трудного дня. Но командарм по телефону приглашал меня выпить горячего чая, который он любил заваривать по особому своему рецепту.

— Приходи, — сказал Алексей Иванович, почувствовав отсутствие у меня охоты к чаепитию. — Хочу услышать подробности о подготовке к наступлению батальона, в котором ты был.

Разговор затянулся до полуночи, благо чай, приготовленный командармом, действительно оказался вкусным, бодрящим. Но, конечно, больше-то нас удерживало вместе беспокойство за успех действий батальона: очень уж буйствовала метель. Алексей Иванович связался еще раз по телефону с генерал-майором Кудрявцевым. Забегая вперед, скажу, что наступление стрелкового батальона в ту ночь прошло успешно. Застигнутые врасплох гитлеровцы были выбиты с высоты. Сдавшиеся в плен солдаты противника походили на святочных ряженых. Спасаясь от мороза, они кутались в отобранные у населения одеяла, полотенца, женские кофты и юбки. Наши бойцы, одетые в полушубки и валенки, не могли без омерзения смотреть на подмороженных гитлеровских вояк.

Командарм не случайно следил за боем батальона. Частный тактический выигрыш, который он принес на одном участке в полосе действий армии, явился как бы предвозвестником последующих успехов наших войск.

Немецко-фашистское командование в течение всего 1942 года цеплялось за ржевско-вяземский выступ в своей обороне как за самый выгодный плацдарм для наступления» на столицу нашей Родины, хвастливо величало его «пистолетом, направленным в грудь Москвы». Оно держало здесь около двух третей войск всей своей группы армий «Центр». Но после победы Красной Армии под Сталинградом и общего ухудшения положения гитлеровских войск на советско-германском фронте стало ясно, что их ржевско-вяземской группировке не до наступления на Москву. Охватывающее положение, которое занимали по отношению к ней советские войска, их активные действия создавали реальную угрозу окружения этой группировки. В начале марта 1943 года противник вынужден был приступить к отводу своих соединений, оборонявшихся в выступе. [54]

В сложившейся обстановке войска Западного и Калининского фронтов по указанию Ставки начали Ржевско-Вяземскую наступательную операцию с целью сорвать организованный отход вражеской группировки и разгромить ее.

39-я армия, находившаяся на левом фланге Калининского фронта, 2 марта перешла в наступление в общем направлении Оленино, Белый, Пречистое, Духовщина. По существу, эти действия явились армейской наступательной операцией с непрерывными боями на протяжении многих дней.

Противник, прикрываясь от ударов наших войск сильными арьергардами, отходил на заранее подготовленный рубеж Ярцево, Духовщина. Фашисты взрывали мосты, минировали все дороги, устраивали лесные завалы. Вместе с начавшейся распутицей это затрудняло преследование, не позволяло нам выходить в тылы отступавшего противника. Наши части продвигались медленно — по 6–7 километров в сутки. Бои на промежуточных рубежах носили ожесточенный характер.

Тем не менее авангарды дивизий — как правило, усиленные стрелковые полки — не позволяли противнику оторваться, преследовали его днем и ночью.

Уже 4 марта войска армии овладели городом Оленино и крупной железнодорожной станцией Чертолино. Накануне соединениями Западного фронта был освобожден Ржев. Таким образом, вся железная дорога от Москвы до Великих Лук была полностью очищена от фашистских захватчиков.

Но в двадцатых числах марта, по мере приближения наших войск к Духовщине, противник усилил сопротивление. Более частыми и настойчивыми стали его контратаки, поддерживаемые авиацией, танками, артиллерией. С дьявольским изощрением гитлеровцы минировали все подступы к населенным пунктам, переезды, дороги.

Помню, в конце марта я выехал вместе с порученцем старшим лейтенантом Павлом Григорьевичем Першиным в части 134-й дивизии, продвижение которой замедлилось. Было раннее утро. Мне в этот день нездоровилось, сказывались бессонные ночи, проведенные в беспрерывном движении. Передав Першину свою рабочую карту, на которой был проложен маршрут поездки в дивизию, я ухватился руками за поручни, чтобы не так трясло, и сразу уснул. [55]

Через какое-то время очнулся и никак не мог понять, почему лежу в снегу и так сильно болит правая рука. Оглянувшись, разом заметил, что наш «виллис» стоит слева от дороги впереди от меня метрах в пятнадцати, ко мне бегут Першин и водитель Прошляков, а возле машины отряхивается от снега и приводит в порядок свое оружие сопровождавший нас автоматчик красноармеец Голубев.

— Что случилось? — задаю вопрос Прошлякову.

— Товарищ генерал, мины.

Оказалось, что мы попали на заминированный участок дороги, по которому до нас никто не проезжал. Здесь были три ряда противотанковых мин, заложенных в шахматном порядке. И только редкая случайность да водительское мастерство Прошлякова, сумевшего пропустить мины между колес, спасли нас от большой беды.

Конечно, я пожурил Першина и Прошлякова: карта картой, а все же надо было заметить, что по дороге ехать опасно, коль на ней не было следов машин. Пришлось свернуть на другую дорогу, где шло оживленное движение.

Когда мы доехали до НП дивизии и я рассказал ее командиру генералу Добровольскому и начальнику политотдела полковнику Мовшеву о своих дорожных приключениях, они обещали указать на обратный путь другой, более надежный маршрут.

Весь день я находился в частях дивизии. Вечером, после того как договорились с генералом Добровольским, что следовало предпринять для более успешных действий полков, я собрался на КП армии.

До основной дороги нас провожал выделенный Добровольским капитан-разведчик из штаба дивизии. Подъезжаем с ним к разлившемуся ручью, а мост через него разобран. Пришлось сказать провожатому пару неприятных слов. Капитан смутился и начал рассматривать карту. В это время я вышел из машины и направился к ручью, чтобы решить, как быть. Только остановился возле мостика, как ко мне подскочил водитель Прошляков, бесцеремонно схватил за плечи и громко закричал:

— Товарищ генерал, ни с места!

И тут я заметил, что нахожусь среди мин контактного действия, усики которых обозначались на белом фоне снега. Пока добирались по своим следам обратно до «виллиса», на мне рубашка стала мокрой. Оглянувшись [56] еще раз на следы, резко отпечатанные в снегу, я удивился: каким чудом прошел к ручью через заминированный участок и не задел ни одного усика! И тут же с благодарностью подумал: в который уже раз спасает меня от таких неприятностей Виктор Прошляков. Многим я был обязан этому своему боевому товарищу!

Мне не однажды приходилось бывать в сложных фронтовых переплетах, но мартовский день 1943 года остался для меня особо памятным, хотя закончился он благополучно.

К сожалению, далеко не всем при встречах с вражескими минами выпадало отделываться таким вот, как говорится, легким испугом. Бывало, что продвижение по фронтовым дорогам сопровождалось жертвами.

Но советские воины, преодолевая все трудности, шли вперед. И в этой сложной боевой обстановке с особой отчетливостью проявлялись мобилизующая роль коммунистов, не прерываемой ни на минуту партийно-политической работы. Коммунисты всегда находились на решающих участках боя — в штурмующих группах, в цепи атакующих, среди тех, кто блокировал вражеские доты. Они вели за собой бойцов не только личной отвагой, но и пламенным словом, страстным призывом. Приведу всего лишь два примера из многих.

Преследуя противника, воины одного подразделения с боем захватили деревню, но, оправившись, гитлеровцы пошли в контратаку и заняли несколько домов, где находились наши раненые, которых надо было спасти во что бы то ни стало. В эту критическую минуту перед цепью роты во весь рост встал коммунист Трусов, доброволец.

— Товарищи бойцы! — обратился он. — Я уже старик, двое моих сыновей погибли в боях с фашистами, но, пока у меня есть силы, буду драться за наше правое дело. Вперед, за мной!

Увлеченные призывом коммуниста, бойцы ринулись на гитлеровцев, выбили их из населенного пункта и спасли своих раненых товарищей.

Редактор боевого листка политбоец Ковынев во время наступления роты заметил, как автоматчик Глазырин бросился навстречу просочившейся с фланга группе фашистов, в упор расстрелял их командира и нескольких солдат. Ковынев на ходу вытащил из кармана бланк боевого листка и быстро, прямо, как говорится, с натуры, в [57] нескольких фразах описал подвиг своего товарища, закончив их словами: «Бейте фашистских гадов, как автоматчик Глазырин!» Но передать по цепи боевой листок Ковынев, сраженный пулей, не успел. К нему подполз коммунист Попов и дописал: «Товарищи, выполняйте свой долг, как красноармеец Ковынев!» Боевой листок с этим двойным призывом быстро пошел из рук в руки наступающих. После боя его сохранили и передали в полк как драгоценную реликвию.

Много было таких реликвий, ныне бережно сохраняемых в музеях, в комнатах боевой славы частей и соединений!

К концу марта войска 39-й армии продвинулись в юго-западном направлении на глубину до 120–140 километров, освободив сотни населенных пунктов Калининской и Смоленской областей, среди них Оленине, Белый, Батурине, Пречистое.

На всей этой обширной территории гитлеровцы оставили следы чудовищных злодеяний. Дикие издевательства, расстрелы за малейшее неповиновение, грабеж имущества — все испытали здесь от захватчиков русские люди. А теперь, перед отступлением, специальные команды гитлеровцев начисто сжигали дома, гнали на запад трудоспособное население, увозили остатки продовольствия. Во многих деревнях фашисты сгоняли стариков и детей в один-два дома, которые потом взрывали или поджигали. Даже в погреба закладывали мины и авиабомбы, нередко с химическими и иными хитроумными взрывателями, чтобы саперы потом их не могли обнаружить и обезвредить.

Запомнилась мне деревня Шапково Бельского района, собственно, уже не деревня, а огромное пепелище: из полутора сотен дворов здесь оставалось только два дома. Боя за эту деревню не было, ни один снаряд на двух ее улицах не разорвался, ее спалили факельщики — в тупой злобе, в стремлении оставить после себя зону пустыни.

Увидев собственными глазами, что творили захватчики, наши воины клялись отомстить им за это сполна. Не только свой ратный труд, но и все, что могли, они отдавали делу начавшегося изгнания с советской земли ненавистного врага. Широкое распространение получил, например, добровольный взнос личным составом средств на строительство танков, орудий, самолетов и другой боевой техники. [58]

Еще в феврале 1943 года мы получили телеграмму Верховного Главнокомандующего, в которой говорилось:

«Передайте бойцам, командирам и политработникам армии, собравшим 7 900 000 рублей и 63 250 рублей облигациями госзаймов на строительство вооружений для Красной Армии, мой боевой привет и благодарность Красной Армии.

И. Сталин».

Поступления средств от воинов продолжались. Так, бойцы одной из батарей артиллерийского полка 134-й стрелковой дивизии во главе с командиром старшим лейтенантом П. С. Масляевым и его заместителем по политической части старшим лейтенантом Г. Ф. Пугачем внесли 40 тысяч рублей на приобретение четырех гаубиц. 321 тысячу рублей собрали в фонд обороны офицеры, сержанты и солдаты подразделений связи. Воевала и солдатская копейка!

На ближних подступах к Духовщине противник имел заранее подготовленный мощный оборонительный рубеж. К тому же наступила пора полной весенней распутицы, бездорожья. В этих условиях вести наступление стало практически невозможно, и армия по приказу командующего фронтом перешла к активной обороне, чтобы подготовиться к новым наступательным боям. Левее нас заняла оборону 31-я армия Западного фронта.

Военному совету, штабу и политотделу армии предстояло подвести итоги наступательных действий последних месяцев, обобщить полученный боевой опыт, проанализировать партийно-политическую работу.

Прошло около полугода, как в войсках действовало полное единоначалие. Его жизненность подтвердилась в минувших боях, в которых командиры проявили возросшую организаторскую зрелость. Этому во многом содействовала целеустремленная работа партполитаппарата армии по повышению авторитета единоначальников.

Итогам партийно-политической работы за время участия армии в Ржевско-Вяземской операции было посвящено совещание политсостава, проведенное политотделом армии 31 марта. Из докладов заместителя начальника политотдела подполковника И. С. Крылова, начальника отделения пропаганды и агитации майора Д. В. Юркова, помощника начальника политотдела по работе среди комсомольцев [59] майора П. Д. Минеева, выступлений политработников мы с командармом А. И. Зыгиным узнали много полезного для себя.

Главное было в том, что командиры стали более конкретно вникать в партийно-политическую работу, направлять ее на выполнение боевых задач. Со своей стороны политработники помогали единоначальникам в упрочении связей с партийными и комсомольскими организациями частей и подразделений, учили их искусству массово-политической работы среди воинов. Положительно оценивалась, в частности, деятельность заместителей командиров по политчасти 134-й дивизии Г. С. Мовшева, 158-й дивизии И. И. Михайлова, начальника политотдела 124-й отдельной стрелковой бригады В. А. Грекова (бригада прибыла в армию после Сталинградской битвы, в которой она участвовала).

Когда сегодня вспоминают о собраниях и совещаниях военной поры, то обычно отмечают их предельную краткость и конкретность. Хочу добавить, что они отличались еще и острокритическим характером. Недостатки в работе людей в боевой обстановке имеют куда более серьезные последствия, чем в мирные дни, поэтому они и оценивались без скидок.

На совещании, о котором идет речь, озабоченность вызвало то, что некоторые политработники и партийные организации по старой привычке вмешивались в боевую деятельность командиров, равно как и то, что отдельные командиры недооценивали партийно-политическую работу, перекладывали ее на своих заместителей. Надо было и дальше укреплять единоначалие, строить его на единственно правильной — партийной основе.

Вскрылись пробелы и в стиле руководства политорганами со стороны политотдела армии. Справедливо критиковался политотдел одной дивизии и его начальник, ослабившие связь с частями, поверхностно знавшие боевую обстановку, бытовые нужды воинов. Выходило, что политотдел армии тоже не знал истинного положения вещей в этом политоргане и не принял своевременных мер по его исправлению.

Нужно ли говорить, что за промахами политотдельцев я остро ощутил тогда собственные недостатки. Пришлось подумать о необходимости более конкретного и повседневного руководства политотделом, о помощи ему, словом, о стиле и своей работы. [60]

В ряду других наших мероприятий, имевших целью обобщить опыт боев, извлечь из них уроки, совещание политработников сыграло немалую роль. К этой оценке присоединился и командарм.

Результаты совещания были использованы на сборе командиров соединений и их заместителей по политчасти 6 апреля. Военный совет подвел здесь итоги боевых действий армии за первые три месяца 1943 года. А. И. Зыгин, ставя задачи по оперативной и тактической подготовке войск на весенне-летний период, убедительно раскрыл, что условием их успешного выполнения явится усиление массово-политической работы среди личного состава, дальнейшее укрепление единоначалия.

Говоря об этих, казалось бы, таких обычных делах, которыми всегда заполнялись паузы между активными боями, я еще и еще раз вспоминаю Алексея Ивановича Зыгина. Глубокое понимание им существа политической работы, ее значения для боевых успехов армии, личное участие в ней — все это и по сей день олицетворяет в моих глазах образец сочетания в командире-единоначальнике истинно партийных качеств.

Военный совет армии по-прежнему много внимания вынужден был уделять материальному обеспечению и бытовому обслуживанию воинов. Из-за весенней распутицы наши тылы растянулись, отстали базы снабжения, что создавало трудности в подвозе продовольствия, вещевого имущества. Обнаружились и факты нерасторопности некоторых работников тыла, командиров и политработников, в результате чего возникали задержки в ремонте обуви, смене белья, доставке горячей пищи.

Вопросы, эти приобретали определенную остроту не только у нас. В апреле 1943 года по поручению ГКО специальная комиссия проверила снабжение войск всего Калининского фронта продовольствием, обеспечение бойцов переднего края горячей пищей. Ее возглавляли секретарь ЦК партии, начальник Главного политического управления Красной Армии А. С. Щербаков и начальник тыла РККА А. В. Хрулев.

Вскоре Государственный Комитет Обороны принял меры по. выправлению положения с продовольственным обеспечением фронтов, в том числе и организационного порядка. На первых членов Военных советов была возложена персональная ответственность и за состояние материального [61] обеспечения войск, укреплялись кадры тыловых служб.

Еще до окончания работы комиссии А. С. Щербаков провел совещание начальников политотделов армий фронта, на котором дал указания о необходимости повышения внимания политорганов и партийных организаций к бытовому и культурному обслуживанию воинов. От нашей армии на совещании был полковник Н. П. Петров, сменивший в начале апреля на посту начальника политотдела откомандированного на учебу полковника Дурденевского.

Опытный политработник, прошедший боевую закалку на Брянском фронте, Николай Петрович Петров энергично взялся за дело. Докладывая мне об указаниях, полученных от А. С. Щербакова, он одновременно высказал конкретные предложения, как их претворить в жизнь.

На заседании Военного совета с участием работников штаба, политотдела и служб тыла армии, командиров и политработников соединений мы еще раз рассмотрели весь комплекс мер по улучшению питания, бытового и культурного обслуживания личного состава.

Упор был сделан не только на то, чтобы воин получал все положенные ему калории, но прежде всего на качество приготовления пищи, бесперебойную ее доставку. По рекомендации командарма предусматривалось широкое использование в весенние и летние месяцы даров природы — щавеля, дикого лука, ягод, грибов (у меня сохранилась запись от тех дней о большой активности, которую проявил в этом вопросе командир 629-го стрелкового полка А. К. Кортунов: только щавеля в полку собрали больше тонны). Надо было учитывать в организации питания и национальные особенности. Например, в домашнем меню узбеков и казахов чай — напиток необходимый, а в ряде наших подразделений его не готовили и заменяли компотом. Пришлось потребовать от офицеров-продовольственников устранить этот промах, даже организовать походные чайханы.

До таких конкретных проявлений заботы о красноармейце-фронтовике надо было доходить, разумеется, не только в области питания.

Военный совет потребовал от командиров частей и работников тыла наладить бесперебойный ремонт обуви и обмундирования. Вскоре, скажем, научились гнать из березовой коры деготь, крайне необходимый для смазки [62] обуви. В ряде частей организовали в землянках своеобразные «дома отдыха» для бойцов, направляемых с передовой, в которых они могли подстричься, сходить в баню и сменить белье, починить обмундирование, послушать патефон, прочитать свежие журналы.

Иному молодому читателю, возможно, все это покажется мелочами. Но в те суровые дни все, что укрепляло силы воина, улучшало его самочувствие, снимало огромные психологические нагрузки, мерилось другими мерками. Листаешь сейчас номера нашей армейской газеты «Сын Родины», выходившие весной сорок третьего, и видишь одну за другой передовицы, статьи и подборки материалов, корреспонденции, озаглавленные так: «Забота о быте бойца — первейшая задача каждого командира и политработника», «Быту бойца — внимание партийной организации», «Отеческая забота о бойце — это забота о победе»... Так тогда стоял вопрос: забота о победе!

И сегодня я с благодарностью вспоминаю всех тех, на ком лежала очень нелегкая в боевой обстановке обязанность накормить и напоить бойцов, одеть и обуть их, — начальника тыла армии генерал-майора М. К. Пашковского, члена Военного совета по тылу Д. А. Зорина, командиров тыловых подразделений, неутомимых тружеников — поваров, водителей машин, кладовщиков, старшин... В том, что советский воин выстоял в единоборстве с врагом и победил, немалая их заслуга. [63]

Дата добавления: 2015-08-05