Маленькие

Зинаида все время что-то не успевала. Жизнь вроде бы шла своим обычным чередом, но она постоянно ловила себя на мысли, что не поспевает за ее темпом. Складывалось такое впечатление, что она гонится за нею, но не догоняет: та опережает ее, хотя бы на несколько мгновений.

Еще в школе, сдавая экзамены, она часто задумывалась над тем, что вот если бы она перед экзаменом подготовилась хотя бы на полчаса больше, нежели ей это удалось, то, конечно, ей достался бы именно тот вопрос, над которым она сейчас ломает голову. Теперь же ей не удастся сдать экзамен на пять баллов, хотя все шансы у нее были. Почему так устроена ее жизнь? Каких-нибудь полчаса могли бы решить проблему экзамена, но, как назло, ей всегда попадались именно те вопросы, которые она не очень хорошо знала, и потому отметки никогда не устраивали ее. Словно какой-то рок преследовал ее и специально вредил.

Вероятно, я неудачливая – говорила она сама себе и успокаивалась. Ведь нельзя же знать все вопросы досконально – все равно что-то просто физически невозможно запомнить! Два года обучения в училище на швею-мотористку также не принесли ей радости познания. Нужно было работать, что она и стала делать с шестнадцати лет.

Никакой особенной мечты у нее не было. Родившись в начале восьмидесятых годов двадцатого века, она, вместе со страной, вступила в новую рыночную жизнь, которую не понимала и не любила. Она родилась в одном из многочисленных поселков московской области, на этом основании всегда считала себя коренной москвичкой, несмотря на то, что до Москвы надо было ехать полтора часа на электричке. Отец ее, как рассказывала мать, был неплохим электриком и просто мастером на все руки. Зина его не знала, поскольку он умер, когда ей исполнилось два с половиной года, перед этим долго мучаясь алкоголизмом. Его маленькая фотография, на которой он – молодой, кудрявый и улыбающийся – стоял с кем-то в обнимку в период своей байкальской экспедиции, всегда находилась на серванте рядом с книгами.

Мать работала портнихой на ткацкой фабрике; иногда брала заказы на дом. Дома была швейная машина, очень старая и очень большая. Мать всегда шила: днем и ночью, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Маленькая Зина часто играла у ее ног, а когда подросла, помогала матери. Она привыкла к тому, что серые и почему-то, как правило, холодные будни поселка, в котором она родилась и прожила большую часть своей жизни, были загружены бесконечной срочной работой. Каждый день нужно было сначала отдать заказы, потом бежать забирать новые, а дома ждали отрезы, нитки, шерсть, петли…

Уже в школе Зина поняла, что в будущем будет заниматься тем же, чем всю жизнь занималась мать. Работа не пугала ее, она знала свои сильные и слабые стороны: больше любила вязать и метать петли, но, в принципе, могла легко скроить модную юбку или пиджачок. Делать строчки не любила, но умела. В конце концов, мало ли кто что не любит – были бы заказы. После окончания восьмилетки она поступила в училище. Высшее образование, о котором так много говорили подруги, пугало ее какой-то недоступностью. Везде нужен либо блат, либо деньги – так просто не поступишь в хороший вуз. Ни того, ни другого у нее не было: зарплаты матери едва-едва хватало до конца месяца, а заказы не всегда были. Да и не знала она, зачем нужно высшее образование. Учиться пять, а то и более лет, чтобы получать гроши – пять лет жизни выбросить и не иметь гарантии, что точно устроишься в жизни. Не знала она еще и того, кем ей быть. Чтобы получить хорошее образование, нужно ехать в Москву, а там одна – пропадешь: жить негде, никого не знаешь – куда идти?

Один раз много лет назад мать вывезла ее, чтобы показать Москву. Они ходили к царь-пушке, в мавзолей, ели мороженое и долго болтались по ЦУМу. Много гуляли, заходили в разные магазинчики, что-то много всего накупили и радостные вернулись. Москва оставила в целом приятное впечатление, однако большое количество людей и общего шума огромного города несколько испугали Зинаиду. Конечно, в будущем ей хотелось бы жить в Москве, но, вместе с тем, нынешняя отдаленность от города вполне ее устраивала.

Мать часто моталась в Москву, чтобы купить материалы для работы, Зина оставалась за главную в доме. Тогда еще была жива бабушка: она много болела – в последние годы практически не вставала с постели. Зина ухаживала за ней, как за маленьким ребенком, но делала это не по любви или зову сердца, а как-то по привычке, мимоходом.

В девятнадцать лет на дискотеке она познакомилась с парнем, которого звали Мишей. Он только что дембельнулся и, как сам неоднократно повторял, на днях собирается устроиться в какую-то престижную охранную фирму в Москве. Там ему обещали много денег, кроме того, его поставили в очередь на бесплатное жилье. Он принимал участие в особых операциях в Чечне: у него появилось много корешей, как он их называл, которые очень скоро пообещали ему квартиру недалеко от Москвы. Зина не вникала во все подробности, но Миша ей был симпатичен. Сам же он проявлял все знаки внимания влюбленного человека и очень понравился Зининой маме. Очень скоро они стали вместе жить. Миша то приезжал на несколько месяцев к ним на квартиру, то снова уезжал по каким-то делам в Москву и там пропадал в течение нескольких недель.

Однажды он пришел в приподнятом настроении, принес букет роз Зининой маме и бутылку водки. Сказал, что в Москве у него появилась возможность снимать недорогую квартиру, и он хочет, чтобы Зина поехала с ним туда жить. Правда, свадьбу придется отложить на некоторое время, потому что нужно сначала устроить все дела: встать на ноги, так сказать, а потом уж пышно все это дело отметить. Мама Зины была не против, и Зина согласилась поехать.

В Москве ее ждала отнюдь не квартира, а маленькая комнатка в коммуналке, причем достаточно далеко от города. Там они промытарились год. Зина устроилась в швейную мастерскую по специальности. Дела у Миши шли неважно, но он каким-то непонятным для Зины образом сумел накопить первоначальный взнос и взял в кредит однокомнатную квартиру на двадцать лет. Квартира была в новом доме в городе Королев, где у них вскоре родился Егор. Зина оставила работу и теперь все время сидела дома, варила гражданскому мужу супы и возилась с сыном. Через два года у них родилась девочка, которую назвали Женей в честь его бабушки.

Жизнь постепенно стала входить в свою колею, можно сказать, что налаживалась, как вдруг у Миши начались неприятности на работе: он повздорил с генеральным директором охранного предприятия, после чего вскоре пришлось уйти. Занялся какими-то темными делами, о чем не говорил Зине. Но втайне она догадывалась, что дела носят, скорее всего, незаконный характер и неоднократно уговаривала Михаила оставить все и поступить снова куда-нибудь в охрану. Деньги в семье были, но нерегулярно, с перебоями. В целом, Зина считала, что так оно и должно быть: муж зарабатывает на жизнь – а как и где – это уж его проблемы. Со своими же неурядицами она справлялась сама.

Все вроде было хорошо, но часто Зинаиду посещали мрачные мысли. Вот живет она уже почти три десятка лет на этом свете, но за все это время она так и не узнала смысла своего существования. В минуту душевного одиночества, она задавала себе глупые, как ей казалось, вопросы о смысле жизни и не находила на них ответов. У нее уже были дети: чему могла бы она научить их? Что сама она знала про себя? Ничего. Собственная жизнь казалась ей никчемной и пустой. Когда же она задумывалась над жизнью вообще и закрывала глаза, перед ней маячило только одно большое темное пятно и больше ничего. Зина привыкла плыть по течению, не задумываясь и не сопротивляясь – плыла, как соломинка.

В принципе, она ничего в жизни не боялась, потому что ничего еще в ней ее не испугало. Когда иногда она смотрела по телевизору новости, то происходящее на экране казалось ей китайскими иероглифами: кто-то кого-то бомбит, зачем-то все хотят быть богатыми, но все почему-то бедные – она ничего понять не могла. С детства ее учили тому, что она родилась в великой стране, но Зина совершенно не понимала, в чем, собственно, выражается это величие, не понимала, что строит эта страна и какое ее ждет будущее.

Никогда не хотелось ей зайти в книжный магазин и самостоятельно выбрать для себя какую-нибудь книгу: читала она крайне редко, предпочитая, в основном, книги по шитью и поваренные. Ей нравилось разводить цветы на подоконнике, и она прочла несколько книжек по садоводству. Нельзя сказать, чтобы ей не нравилось читать. В школе она отличалась прилежанием и всегда изучала те книги, которые задавались по программе литературы, но никогда ей не хотелось прочитать что-то по внеклассному чтению, – в этом она не видела смысла, ей было не интересно. Как-то проходя М. Горького, ей особенно резко и неприятно врезались в память строки из раннего рассказа писателя: «Бойтесь равнодушных…» Почему обязательно нужно бояться. Может быть и она – Зина – тоже равнодушная, но она никому не приносит вреда – просто тихо и спокойно живет своей жизнью. Что с того, что почти ничего ее не трогает, кому от этого хуже? Почему все должны быть деятельными и активными? Она, например, всегда предпочитает покой и уют дома. Ей нравится быть такой, какая она есть – занимает не много места в пространстве и никому не мешает. Она просто живет. Рассказ этот Зина перечитала несколько раз, но не поняла, что хотел сказать автор. Она, конечно, побоялась признаться себе, что считает такое мнение ошибочным, ведь эти слова сказал великий писатель земли русской. Сомнение, зародившись маленькой искоркой в ее неразвитой юной душе, было подавлено, оставив осадок непонимания. Она написала сочинение на другую тему, потеряв после этого всякий интерес к литературе.

Ей, вообще, по большей части было неинтересно. Окружающие люди, как правило, не вызывали у нее каких-то эмоций. Помогая матери, случались всевозможные коллизии: когда заказ был не готов, когда приходилось переделывать. Люди при этом вели себя по-разному: кто поднимал крик, кто обдавал холодной злобой. Реакция Зины была всегда постоянна – безразличие. Она смотрела на людей, словно они были с другой планеты: всегда что-то требовали, были чем-то недовольны. А ей в глубине души было абсолютно все равно. То ли из-за того, что она действительно много работала, мало спала, то ли характер ее от рождения был таков – она не знала. Только ей частенько хотелось сказать всем этим людям: «Да живите вы, как хотите, я-то тут при чем!».

У нее не было подруг: они утомляли ее своей глупостью и бездельем. Она никогда не перечила никому и не вступала в конфликты. Живя среди людей, она иногда вопрошала внутри себя – зачем нас так много, мы же мешаем друг другу. Чаще же всего ей хотелось быть одной. Была у нее одна подружка – хромоножка Надя, с которой они учились с первого класса. Изредка они общались; с ней она поддерживала отношения только потому, что та была столь же молчалива и незаметна, как и сама Зина. Вместе они смотрели телевизор или изучали журналы мод. Часами могли что-то вышивать у окна, не проронив ни единого слова.

Портняжить Зина любила, потому что ей нравилось разрезать на мелкие кусочки новую ткань – красивую и дорогую – только что купленную в магазине. Всякий раз, готовя выкройку, она предвкушала именно этот момент предстоящего разрезывания. Было что-то фантастическое в том, что потом нарезанные кусочки собираются в некое целое, которое точно соответствует фигуре заказчика. Как это происходит, она до конца понять не могла, но было интересно этим заниматься.

Мать гордилась Зиной. Говоря о ней со своими подругами, она отмечала главные ее качества – кроткий нрав и трудолюбие. Подруги также отмечали, что Зина – тихая, спокойная, домовитая, помощница во всех делах; и что она будет прекрасной женой и матерью в будущем. Таких девушек еще поискать: негулящая, без норова – таких в России не больно-то много!

Зина и вправду была хорошей хозяйкой: у нее в доме всегда было чисто и опрятно, всегда была еда. Появившиеся дети, конечно, прибавили ей хлопот, но вскоре она привыкла к новому распорядку дня. Она понимала, что дети должны быть всегда чистые, накормленные и как можно больше спать: сон в детском возрасте особенно важен. Она сменила свое портняжное занятие на домохозяйство с такой легкостью, будто и не занималась им. Дети как трава, аквариумные рыбки или морские свинки: растут сами по себе, никого и ни о чем не спрашивая – так устроена природа, полагала Зина.

Когда-то и она была маленькой, правда, сейчас почти не помнит своего детства, потом – росла-росла и, как-то незаметно для себя, стала взрослой. Но внутри себя Зина не чувствовала, что сильно изменилась с той поры. Ее представление о мире не слишком поменялось с детства. Если бы ее оставили в покое на длительное время, возможно, она до сих пор бы считала себя ребенком. По крайней мере, для себя резкой черты между ребенком и взрослым она не проводила. Дети растут, сами зная, зачем им это нужно. Ее задача присматривать за ними, пока они не научаться следить за собой. Она научит их портняжить, если конечно, не разучится к тому времени своему ремеслу – а дальше как хотят.

Дети не раздражали ее, она любила их по-своему, впрочем, так же, как любят комнатные растения и домашних животных. Дети росли спокойные и милые. Первые годы ей помогала мать: часто приезжала к ним в гости и по долгу задерживалась, живя в кухне на раскладушке с провисшим днищем. Но в последнее время у нее стало пошаливать сердце и прыгать давление. Раз в год на два летних месяца она уезжала к своей давней подруге в Кисловодск – на воды, как она шутила. Мишины неурядицы в работе заключались еще и в том, что он тоже стал часто уезжать куда-то, как он говорил, в командировки, которые становились с каждым разом все продолжительней.

В это лето все разъехались: мама – в Кисловодск, Миша – в очередную командировку, Зина осталась одна с детьми. Егору недавно исполнилось 3 годика, Женечке было один год и семь месяцев. Братик очень любил сестру, гордился ею, всегда первый бежал менять ей подгузник. В свои три года Егор уже был вполне самостоятельным человеком: сам ходил в горшочек, сам пытался одеваться. В его лексиконе наиболее частым было слово «сам». Все ему хотелось сделать самому. Зина не препятствовала его инициативе и давала простор самостоятельности. Эта черта особенно явно проявилась в тот момент, когда родилась Женечка. Егор словно почувствовал свою ответственность перед существом еще более маленьким, чем он сам (себя он называл уже взрослым), что выразилось в чутком и трепетном отношении к сестренке. Не было минуты, чтобы он оставил Женечку одну. Ему хотелось научить и объяснить все, чему он совсем недавно выучился сам.

Женечка же представляла собой явную противоположность Егору. Она с первых дней жизни стала проявлять свой несколько капризный характер. Она не стремилась к самостоятельности, и хорошее настроение у нее было только тогда, когда ее окружали вниманием со всех сторон. Все свои пожелания и претензии она выражала слезами. Если ей было некомфортно, она сразу начинала кричать и плакать, и еще долго проливала слезы, пока ее не успокаивали на перебой Зина и Егорка. Еще не успев толком подрасти, она уже проявляла все признаки в будущем избалованного человека.

Наблюдая взаимоотношения между Егоркой и Женечкой, Зина отмечала про себя, что они удивительно дополняют друг друга по темпераменту, словно бы они созданы как раз для того, что поддерживать друг друга.

В это осеннее угрюмое утро она встала раньше, чем обычно. Дети еще спали. Открыв холодильник, она, как бывало нередко, опять обнаружила там отсутствие молока, – кашу детям варить было не на чем. Вчера она закрутилась и совсем забыла про молоко. Быстро одевшись, Зина спустилась вниз в магазин, который располагался напротив дома через дорогу и работал круглосуточно. Это обстоятельство было как раз очень кстати и частенько выручало Зину – всегда можно было выскочить на несколько минут и купить нужные продукты, пока дети еще спят.

На улице было прохладно и безлюдно, горели фонари, раннее субботнее утро обещало быть пасмурным и дождливым. Даже и сейчас накрапывал мелкий противный дождик, тротуары блестели зеркальными поверхностями вперемежку с разноцветными листьями. Туман окутал все пространство. Из-за него предметы на расстоянии вытянутой руки были едва различимы, – она почему-то вспомнила мультик «Ежик в тумане». Вдохнув глубоко влажный воздух, Зина накинула капюшон синтепоновой куртки и посмотрела в небо: оно было свинцово-серое и отстраненное, как будто брезентовая палатка накрыла и дом, и Москву, и весь мир. Не взяв зонтик, Зина быстро побежала к магазину. Перебегая дорогу, она, как обычно, позабыла посмотреть по сторонам.

Все, что она успела почувствовать в последний момент, был очень сильный удар по всему телу, однако больно не было. В этот миг ей показалось, что так сильно она еще никогда не ударялась. Зина летела целую вечность. «Наверное, сломала руку!». Когда она, наконец, упала на обочину дороги, сознание ее медленно стало угасать. «Скорее всего, что руку…», – подумала она, беззвучно шелестя губами. Удар мощного кузова «КамАЗа» был настолько сильным, что ее отбросило метров на десять. Все ее тело было смято в одну секунду, черепная коробка была расколота как-то набок, из нее на мокрый песок сразу хлынула кровь, смешанная с мозгами: смерть наступила практически мгновенно. Резко затормозив и придя в себя, из машины выскочил водитель и подбежал к той, что еще мгновение назад была Зиной. Увидев страшную картину, он, оторопев, только и смог выдавить из себя: «еп… тв...». Затем, пятясь назад, виновато оглядываясь, побежал обратно к машине, быстро завел мотор и рванул в туман.

В этот ранний туманный выходной день, никто еще толком не проснулся. Никто даже ничего не слышал. Туман медленно рассеивался, дождик усиливался, крупными каплями падая в лужу крови, разлившуюся вокруг тела Зины, тоненькая струйка побежала в овраг, унося в мутную жижу только что оборвавшуюся жизнь.

Дети спали долго, пока не стало окончательно светло, – осенью трудно вставать рано. Первым проснулся Егор. Открыв глаза, он долго смотрел на занавеску – любимое его утреннее занятие: в проеме между не до конца задернутыми половинками штор из окна был виден соседний дом – там, в одном и том же окне, всегда горела лампочка. Каждое утро Егор просыпался и смотрел на нее: она горела всегда, и ему было интересно, почему ее не выключают на ночь.

Чуть позднее проснулась Женечка: она сразу заплакала, и Егор стал ее утешать. Ему показалось странным, что мама не пришла сразу, как это бывало почти всегда, когда они просыпались. Он успокоил Женечку, и она снова задремала. Потом вышел на кухню, ища маму, но там ее не было. Немного постояв в недоумении, он вспомнил, как несколько раз было и так, что мама выходила в магазин, оставляя его за старшего. Она не уходила утром надолго, обычно это происходило вечером, когда они смотрели мультики, и она всегда предупреждала о своем уходе. Он не испугался, потому что был уверен – мама обязательно скоро вернется.

Егор вернулся в комнату и переложил маленькую Женечку из ее кроватки на большую кровать, где он спал вместе с мамой. Когда она снова проснулась, он дал ей баночку с молоком, которая стояла на тумбочке у кровати. Так всегда делала мама, когда они с сестрой просыпались утром. Женечка покушала и снова заснула. Он сменил ей подгузник и стал смотреть в окно: туман рассеивался, проясняя очертания домов.

Потом она проснулась, и они стали играть на кровати: он принес из коробки все их любимые игрушки, рассказывал ей истории, а она отвечала ему на своем птичьем наречии. К обеду он снова дал ей остатки молока в бутылочке, и Женечка заснула. А сам, не понимая, почему мама так долго не возвращается, встал на кровать у окошка и растерянно смотрел на улицу: внизу ходили маленькие люди, гуляли и весело лаяли собачки – там были и черные, и белые, и даже одна какого-то яркого цвета, название которого Егор еще не знал.

Он очень хотел, чтобы ему купили собаку. В последний раз перед своим отъездом папа обещал, что по возвращении обязательно купит щенка. Ездили машины, маленькие детки раскачивались на качелях. Он ждал, когда вернется мама – ему не терпелось тоже пойти во двор на детскую площадку. Прижимаясь лицом к стеклу, он еле слышно повторял: «Мама, мама…» В маленьком животике его агрессивно булькало, ему очень хотелось есть, но он мог бы потерпеть и это неудобство – лишь бы мама вернулась. Сегодня она обещала купить им обоим по «Kinder-сюрпризу», если, конечно, они будут вести себя хорошо. Еще с вечера он пообещал и себе и маме, что завтра весь день не будет баловаться. Он сдерживал себя, стараясь не заплакать, но слезы текли помимо его воли. Он смотрел, как смеркается, и плакал: тихо-тихо звал маму, чтобы не разбудить сестренку. «Мама, мама, вернись, где ты, я хочу кушать, где ты? Любимая моя мамочка!».

Два дня они вдвоем ревели под дверью, забываясь изредка непродолжительным сном, а, проснувшись, снова продолжали кричать и плакать, взывая к живым. Егор даже пытался стучать крохотным кулачком во входную дверь, но от этого ему стало больно. Они плакали и звали маму.

Но никто не мог услышать их. Соседи по лестничной площадке разъехались по дачам, готовясь к зимнему сезону.

Только через неделю их обнаружили: внешний мир все-таки заинтересовался ими – пришла комиссия из домового комитета вместе с милицией. Когда взломали дверь, то увидели, что прямо у двери, на пороге, на грязном придверном коврике лежали два крохотных тельца, обнявшись друг с другом. Мальчик в голубой пижамке со слониками лет трех нежно обнимал девочку в подгузниках, стараясь своим телом хоть как-то укрыть ее от холода. Одна рука его лежала на головке девочки, словно бы он до самого конца гладил ее только-только прорезавшиеся волоски. В другой он крепко зажал фотографию, на которой молодая девушка и парень целовались под зонтиком.

Их маленькие светлые личики навсегда застыли в немом ожидании.

«Мамочка вернись, мы будем вести себя хорошо!».

Дата добавления: 2015-07-26