Сокурсница

Только что прошел теплый летний дождик. Полный диск луны сиял высоко в небе и накрывал бронзовым отливом мокрые улицы справа и слева. Трасса в столь поздний час ночи была пуста. Машина стремительно мчалась в неизвестном направлении.

Валера любил быструю езду, особенно в критические моменты своей жизни. А так как критической была практически вся его жизнь в последние десять лет, то он научился сбрасывать избыточное нервное напряжение за рулем. Поздно вечером, а лучше ночью, когда ему не удавалось заснуть, он выходил на улицу, садился в машину, в свой новенький «Форд» третьей модели, который недавно взял в кредит, и ездил по городу. Он колесил по улицам города безо всякого смысла. Движение, быстрая езда доставляли ему огромное удовольствие. Как-то незаметно для себя он чувствовал, что как будто развеивается; стресс, набранный за день, улетучивался сам собой, растворяясь в ночном сумраке выхлопным газом.

Первая молодость, как видимо, прошла. Валера чувствовал, что нет уже былого энтузиазма. Все вроде бы по-прежнему, а нет куража. В последнее время жизнь его представляла собой какой-то безумный бег в погоне за денежными знаками. Про себя он давно уже понял, что никакой он не бизнесмен, а простой деляга. Ничего в жизни, кроме денег, его не интересует; самый большой драйв доставляют ему только большие деньги. Раньше он очень хотел быть бизнесменом, таким, каких показывают по телевизору, про которых снимают кино. Ему хотелось быть франтом в белом смокинге, курить сигары и пить виски. Но его иллюзии быстро рассеялись, ибо, к несчастью, он родился не в Чикаго, а в России. Более того, его родня вела свое происхождение из Уссурийского края. Рос он не самым благовоспитанным человеком, даже пришлось год отсидеть в детской колонии за хулиганство. По стечению обстоятельств в девяностые годы семья переехала в Москву. Дядя занялся бизнесом, Валера ему помогал. Потом разошлись, Валера стал крутиться самостоятельно. Мечты о бизнесе и независимости остались в детских воспоминаниях, нужно было просто тупо зарабатывать на хлеб. Нашлись какие-то подвязки в порту, – дело закрутилось. Времени думать о чем бы то ни было практически не оставалось. Каждый день наполнял его сиюминутными проблемами, – его задача заключалась в том, чтобы их разрешить как можно с меньшими потерями. Накопившееся к вечеру напряжение нужно было куда-то слить. С юности, только освоив баранку руля, именно в ней он нашел для себя источник радости и расслабления. Гоняя по дворам на своей тогда еще старой девятке, он был по-настоящему счастлив. С тех пор такой отдых вошел в привычку.

Другой его страстью в короткие часы досуга были женщины. Нельзя сказать, чтобы он их любил. Скорее, он любил пользоваться их услугами. Себя он считал человеком жестким и временами даже злым. Женщины же, как ему казалось, для того и были созданы, чтобы расслаблять мужчину и доставлять ему небольшое отдохновение от трудного дня. Они – мягкие и нежные – помогали на время забыть о неприятностях. Но ни в коем случае не стоит связывать себя с ними серьезными отношениями – проблем не оберешься. Женщины – это затягивающее болото, туда можно сходить по необходимости, но не стоит там бывать слишком долго. От женщин одни неприятности – эту максиму Валера выучил довольно рано.

Однажды, когда он еще учился в строительном институте на третьем курсе, с которого ушел в академку и больше уже не возвращался обратно, ему довелось влюбиться. Можно сказать, что это, пожалуй, был единственный случай в его жизни, когда он отступил от своих женоненавистнических принципов. Никогда, до того момента, равно как и после него, он не понимал, что такое любовь между мужчиной и женщиной. Не понимал в смысле духовного чувства: когда женщина является для мужчины чем-то большим, чем просто женщина во плоти. Он слышал о том, что якобы существует нечто такое в отношениях, что принято называть любовью. Это чувство воспето поэтами, о нем написано множество книг, но все это отдаленно напоминало ему бред душевнобольных. Ему казалось, что есть такие, не вполне здоровые люди, своего рода неудачники по жизни, которые специально выдумывают разные истории, чтобы хоть как-то утереть нос тем, кто их обошел в деньгах или карьере. Он прекрасно знал, что талантливые люди влачат жалкое существование, перебиваясь в нищете. Неудачников не судят – их жалеют, однако и верить им едва ли стоит.

Что стоят все их идеи о загробном мире. Там ничего нет, есть только жизнь здесь и сейчас – другой нет, и не будет. Какая бы ни была, а жизнь – одна. Она, конечно, дерьмо – это вряд ли кто оспорит, но это не повод унывать: есть множество положительных моментов, которые скрашивают ее маркие краски, например, секс, еда, машина. А все эти бредни насчет любви – ерунда и выдумка. Нет никакой любви – только секс. Он жил с этим убеждением долгие годы, практично пользуя слабый, но сладкий и желанный для него женский пол. Не гнушался он и проститутками. Поэтому ему частенько доводилось свои ночные маршруты разбавлять женским досугом.

Но на третьем курсе мировоззрение его на некоторое время поколебалось: он почувствовал непреодолимое желание к своей сокурснице – Кате Протасовой. Причем в это желание примешивались и новые, еще не ведомые для него, ощущения. Она была дочкой известного профессора, если не сказать академика – Протасова. Валере она казалась девочкой из другого мира. Катя не была той доступной девицей, каких тысячи вокруг него: только глазом поведи – и все твои. Дочь профессора была иным существом. Когда в первый раз он ее увидел, ему показалось, что таких не может быть на свете, ее присутствие ломало привычное представление о мире. Ведь мир так понятно устроен: все в нем знает свое место, – и в этом нет ничего плохого, а просто так оно заведено. А тут вдруг что-то непонятное: неземное создание – чистое и прекрасное. Вся она была, словно создана из какого-то эфира. Высокая, с тоненькой талией, светлая, ухоженная. Ее славное личико светилось непонятным светом изнутри, кожа сияла атласным блеском, и к ее бархату хотелось прикасаться. Еще не достигшая своего полного расцвета красота пленяла своей хрупкостью: худенькие плечики с выступающими ключицами напоминали гадкого утенка, который вскоре превратится в лебедя. Пухлый аккуратненький ротик совсем еще не знал чувственности, но в нем таилась страшная сила заложенных в нем страстей. Ему хотелось быть с нею и присутствовать при тайне свершавшегося на его глазах превращения юной девушки в зрелую нимфу. Он не мог отвести глаз от нее, наблюдал за нею со стороны, однако не решался пойти на сближение: ему она казалась неприступной. Робость сковывала его душевные порывы, она же, наоборот, вела себя свободно и по-детски искренне, что еще больше раззадоривало его страсть. Она появилась в его жизни только на третьем курсе: перевелась откуда-то из другого института. Целый год прошел у него в мучениях. Именно в этот период он стал замечать за собой некоторые отклонения в нервной системе: то его мучили головные боли, то на руках открывались язвы, иногда появлялся даже нервный тик, – и все это на фоне бессонных ночей. Не раз он порывался открыться ей – и будь, что будет, но останавливался, считая себя недостойным такого счастья.

Словно яркая вспышка света, она внезапно осветила все закоулки его существа, и оно предстало перед ним во всей своей красе темными позорными пятнами. Вся его жизнь до нее была каким-то преступлением против естества и красоты. Оказывается, что кроме низостей, испробованных им со времен отрочества во всех видах, существует нечто совсем иное. И оно такое беззащитное и доброе, нежное и хрупкое, что можно с ума сойти. Она такая светлая и желанная, ее можно легко обидеть, но этого даже невозможно себе представить. Он думал о том, что если бы ему выпал удивительный и невероятный шанс быть с нею рядом, то он непременно бы стал совсем другим человеком. Разом сбросил бы груз старых привычек и начал бы новую жизнь, совсем другую: чистую и возвышенную.

Но что такое он рядом с ней? – хам и сквалыга. Она – само совершенство: умна, образованна, деликатна, так тонко и божественно эмоциональна, – она идеал женщины. Никогда ранее не задумывался он, что такое может быть: есть нечто непостижимое рядом с нами, от чего немеет все существо. Возможно, мы сами выдумываем для себя идеалы и горько разочаровываемся в них потом, но делаем это по какой-то глубоко сокрытой в нас внутренней необходимости. Теперь он, кажется, начинал понимать, о чем говорили поэты. Ты страстен, ты жаждешь, ты пылаешь, но одновременно: парализован, нем и скован. Кажется, будто непереходимая черта проложена между вами, и ничего нельзя сделать, чтобы пересечь ее: непроходимая пропасть разности судеб холодом остужает душевный жар.

Он так и не решился на искренность и безумство, которое, порой, раз только и случаются с человеком. Проучившись ровно год, Катя ушла в академический отпуск, какое-то время они еще созванивались, потом она куда-то переехала, а затем они окончательно потеряли связь.

Забыть такое переживание невозможно, ведь оно исключительно в жизни каждого человека, в особенности, если оно посещает его в первый раз. Однако с годами воспоминания несколько притупляются. Вернее, мы становимся в состоянии регулировать силу и яркость таких воспоминаний. Он помнил о ней всегда. Каждодневная жизнь убеждала его в невозможности серьезно относиться к таким глупостям, как любовь, но ведь она однажды приключилась с ним, – и это был не сон. Привокзальные путаны приносили лишь временное облегчение и позволяли отвлечься от трудных и ненужных размышлений исключительно в физиологическом смысле. В каждой он искал ее. Искал через общих знакомых, по старым адресам, но все было тщетно. Она исчезла также внезапно, как и появилась в его жизни, оставив неизгладимый след, больше похожий на шрам.

Он ехал по сонному городу, наугад сворачивая по улицам и переулкам. Дождь снова заморосил мелкой дробью, и он включил стеклоочистители. Пузыри фонарей наливались в мокрых разводах, все больше раздражая своей ядовитой желтизной; казалось, что еще чуть-чуть, и они лопнут от напряжения. Нервы, как обычно, натянуты: смесь обиды и досады подступают к горлу. Трудно, очень трудно жить в несправедливом мире, где все временно и все относительно. Сколько не пытайся, а привыкнуть не сможешь!

Валера решил, что сейчас он снимет какую-нибудь шалаву и на время забудется. Он выехал на проспект – через два квартала они будут стоять там, они всегда стояли там на своих привычных местах. Но, проехав совсем немного, он увидел незнакомую труженицу ночных дорог. Зная практически всех проституток этого района поименно или, по крайней мере, в лицо, он был удивлен тем, что на сей раз силуэт женской фигуры ему не знаком.

Он остановил машину напротив нее. Ей было под тридцать, но на вид можно было бы дать и меньше. Выглядела моложаво, фигура складная, впрочем, это совсем неважно – дело минут на десять. «Разряжусь и поеду спать», – подумал он про себя.

– А что, красавица, почем дашь за щеку? – игриво заговорил Валера.

– Штукарь, – лаконично ответила проститутка.

– Что ж так круто берешь? – продолжал заигрывать Валера. – Отработаешь денежку-то? Ты спец, что ли, по этим вопросам?

– Попробуй – узнаешь, – был равнодушный ответ.

– Ну, тогда поехали, приземлимся здесь недалеко – знаю одно местечко. – Настроение у него несколько улучшилось, предвкушение положительных эмоций радовало.

Она покорно села в машину, и они поехали.

– А ты, что же, новенькая тут? Я всех знаю, а тебя вот в первый раз вижу, – спросил Валера.

– Да, я тут совсем недавно – приезжая, – ответила она.

– Давно в наших краях?

– Три месяца уже.

– Так я тебе скажу, ты этих наших блядин поберегись – злое бабье, попортят лярвы наши фэйс твой, я их знаю. А как же, конкуренция, – смеясь, проговорил Валера.

– Да сталкивалась уже. Но я их места не занимаю. Оккупировали весь проспект, как будто он только их. Стоят возле казино, вот и пусть стоят. Заколебали, суки, – разгорячилась она.

– Да ладно, забыли, – успокаивал Валера.

Он свернул в переулок и поставил машину к поребрику у кустов сирени.

– Ну, все, приехали. Здесь спокойно, – сказал он и втянул ноздрями воздух. – А пахнет-то как?! – сирень цветет полным ходом!

– Как предпочитаешь? – спросила она.

– А как умеешь, так и делай. Покажи свое мастерство, – отозвался он.

– Деньги вперед.

Он заглянул в бумажник.

– А тебе как лучше: две по пятьсот или одной бумажкой?

– Мне все равно.

Он расплатился и пересел к ней на заднее сиденье.

– Ну, давай – чего тянуть резину. Карамелька за щекой! Поехали! – хохотнул он в ожидании.

Ему было приятно. То, чего он ожидал, было достигнуто, и все стало просто и понятно. Его больше не мучили неразрешимые вопросы, все проблемы улетучились. Пока она работала, склонившись над его ширинкой, скрыв от его глаз интимный процесс своими длинными черными волосами, он думал о том, что человек все-таки животное, как ни крути. И ничего животного ему не чуждо. Совсем не нужно забивать себе голову всякой дурью – надо жить проще! В жизни есть удовольствия, и наша задача заключается в том, чтобы их не упускать по возможности.

Когда она закончила, Валера впервые сумел рассмотреть ее лицо поближе. Оно вдруг внезапно поразило его. Казалось, что лицо ему хорошо знакомо, но он не смог сразу распознать его. Где-то раньше он встречал ее, вот только где?

– Ну, я пошла? – робко спросила она.

– Подожди, посиди еще. Я подвезу куда надо, – теперь и в интонациях ее голоса он стал улавливать что-то хорошо знакомое.

– Скажи, как тебя зовут? – спросил он с неподдельным любопытством.

– Марианна, – тихо сказала она, тоже, вероятно, что-то почувствовав и как-то вдруг изменившись в голосе.

Словно током обожгло его, голова слабо закружилась. Он молча вышел из машины и с минуту стоял, пытаясь прийти в себя, глубоко и шумно вдыхая аромат ночной сирени. Потом снова сел за руль. Мысли лихорадочно забегали в его голове, неприятная, но столь привычная нервная дрожь мелкими мурашками разлилась по всему телу

Как же он сразу не узнал ее – конечно же, это она! Немного изменилась, ведь прошло где-то около восьми лет с тех пор. Но сейчас он был почти уверен: плавность движений, какая-то неуловимая грация. Нет, точно – это она. Чтобы рассеять сомнения, он решил расспросить ее.

– Спасибо, Марианна, мне уже лучше. Ты хорошо это делаешь, где училась? – спросил он. – Шучу, в смысле, училась где-нибудь раньше, ну, до этого...

– Училась в институте, – ответила она.

– Не в нашем, случайно, не в Строительном? – продолжал он.

– Случайно в Строительном, только до третьего курса, а потом ушла. А что встречались или кого-то напомнила?

– Да как знать? Ну, куда едем? – переменил тему он.

– Обратно на проспект, откуда взял.

Он завел машину и в полной тишине они ехали обратно. Дождик перестал, было ясно и тепло. Он вел машину, а сам думал о том, как невероятно устроена жизнь. Вот сейчас он сидит рядом с той, которая когда-то так сильно тревожила его воображение. Он уже узнавал ее, пристально рассматривая профиль в отблеске желтых фонарей. Его память хранит в себе этот дорогой для него образ – он едва ли когда сможет спутать ее с кем-нибудь. Валера вспомнил ее, но что он может сказать ей? Раньше, много лет назад, он хотел подарить ей весь мир, он дышал ею, он верил. А что теперь?

Ему хотелось сказать ей так много, но он не смог проронить ни слова. Остановив машину на том же месте, где полчаса назад забрал ее, Валера обернулся к ней и сказал:

– Ты не Марианна, девочка. Тебя зовут Катя, ты дочь профессора Протасова, – он выпалил эту фразу и выдержал паузу. Навертывающиеся слезы вдруг неприятно сдавили горло. – А теперь иди. Прощай! – сказал он и открыл дверь.

Она вышла и недоуменно смотрела вслед уезжающей во влажную ночь машину.

«Псих какой-то!», – пронеслось в ее в голове.

Дождик почти перестал накрапывать, оставляя ночные улицы гладко вымытыми и свежими.

Дата добавления: 2015-07-26