Влюбленный

Аркадию Семеновичу было уже далеко за шестьдесят: можно сказать, что мужчина в расцвете лет. Закончив консерваторию много лет назад, в середине прошлого столетия, как он любил шутить со студентами, он мечтал стать скрипачом. С детства родители дали ему в руки ненавистную скрипку, чтобы он каждый вечер пиликал на ней. Ему самому в первое время казалось очень странным то обстоятельство, что его неумелые попытки должны были бы заставить выпрыгнуть в окно все его семейство. То, как он играл на скрипке впервые несколько лет музыкальной школы, нельзя было даже приблизительно назвать игрой. Казалось, что кому-то очень плохо. Он это прекрасно понимал, но его родители были в восторге, оттого что Аркаша такой хороший мальчик и не слоняется со сверстниками во дворе, играя в глупые игры, футбол, например. Аркаша действительно был хорошим мальчиком в детстве и выполнял все прихоти родителей. А их было немного: школа с английским уклоном, которую он обязан был закончить с красным дипломом, и поступление в консерваторию по классу скрипки. Отец был музыкантом в небольшом оркестре и мечтал о большой карьере для сына.

Он любил частенько повторять: «Учись хорошо, Аркаша, а иначе будешь как все, – тогда будет очень плохо. Мы в России живем. Вот я расскажу тебе историю про твоего дядьку. Он таки закончил стараниями матери университет, но сейчас торгует книгами в Одессе. А почему, спрашивается? Он хотел быть как все, хотел ничем не отличаться от других и в итоге стал никем...». Дальше начиналась длинная история дяди, которая навязла на зубах у всех.

Аркаша не вполне понимал, зачем ему нужна консерватория, но других мыслей по поводу своего будущего у него не было. Разве что в третьем классе, узнав на уроках природоведения о том, как высевается пшеница, ему захотелось стать агрономом. Рассказав об этом дома за обедом, он здорово рассмешил всю семью, и даже бабушка Ида, почти никогда не смеявшаяся, хохотала от души во все горло. Больше всех смеялся отец, приговаривая: «Надо же, это беспрецедентно – простой советский агроном с фамилией Гольденвейзер, держите меня, а то я поперхнусь!».

Нельзя сказать, чтобы музыка ему не нравилась, – она вызывала некоторые эмоции, но не так, чтобы захватить целиком все его существо. Уже учась в Консерватории на первых курсах, он понял, что никогда ему не стать выдающимся музыкантом. На курсе было столько талантливых ребят, которые буквально жили музыкой, что отсутствие у него такой страсти закрывало ему дорогу на пути к первой скрипке. Он прилежно разучивал все задания, был техничен – скрипка давалась ему легко, если учесть, сколько трудолюбия и лет он потратил на нее. Можно сказать, что скрипка после многолетних мучений, ответила ему взаимностью. Но никогда он не мог потерять из-за музыки голову, погрузиться в какой-то необычайный экстаз, когда все вокруг теряет свои очертания, весь мир словно бы исчезает из поля зрения, и земля уходит из-под ног, – остается одна только музыка, и ничего больше. Вдохновение посещало его, но он не мог в этот момент уплыть в неведомое до такой степени, чтобы можно было забыть о нотах, о сложных пассажах, о публике. Он стал хорошим музыкантом, но солиста из него не вышло.

Проработав более двадцати лет в оркестре, играя небольшие и несложные партии, он был вполне доволен своей судьбой. Потом ему предложили преподавательскую нагрузку в местной музыкальной школе рядом с домом. Он вел не только класс скрипки, но также по субботним дням и уроки сольфеджио.

Все было бы хорошо, если бы не одно но. У Аркадия Семеновича, как это ни печально, в последние годы не складывалась семейная жизнь. В молодости родители сосватали ему одну девушку, с которой они были знакомы с детства. Достаточно рано их поженили, через год родился сын. Нельзя сказать, что он не любил ее. Она была прекрасной хозяйкой, домовитой и умной, во всем помогала ему, воспитала прекрасного сына – в общем, она была настоящим другом, с которым уверенно глядишь в завтрашний день. С детства они настолько привыкли друг к другу, что не представляли себе другой жизни порознь. Однако спустя тридцать лет совместной жизни, когда в стране пал железный занавес и стало сразу все можно, супротив тому, что было все нельзя, его супруга повела себя решительно непонятным для него образом. Связавшись с его старым знакомым из оркестра, она развелась с Аркадием и уехала жить в Израиль. Позднее выяснилось, что она давным-давно состояла в связи с этим так называемым товарищем и все не решалась разрушить законные узы брака.

Весь этот тяжелый период Аркадий переживал стоически. Многое открылось ему тогда. И, прежде всего, то, что он никакой любви и не знал во всю жизнь. Сначала были семейные традиции, и он женился на человеке, которую всегда воспринимал как сестру, потом оказалось, что этот человек большую часть их жизни изменяла ему с его коллегой. Он жил и трудился в поте лица, чтобы обеспечивать семью, но никогда, как выяснялось, не задумывался над тем – любит ли он, и любим ли?

Страшная правда оголилась и внесла беспорядок в его размеренный график жизни. Как-то сразу стало неважным то, что столько лет казалось важным. Сын незаметно для него вырос и тоже захотел уехать, служить в израильской армии, чтобы потом иметь множество разных льгот. Сам Аркадий Семенович тоже был бы не против уехать, но теперь, – в сложившихся обстоятельствах, без семьи, – это решительно ничего не изменило бы. Здесь у него была работа, друзья, отец с матерью похоронены, наконец. Нет, уезжать ему не хотелось.

Он как-то резко постарел, перестал за собой ухаживать. Разменял старую родительскую квартиру на две маленькие и одну сдавал студентам за небольшую плату. Это позволило работать не столь много. Совсем недавно ему предложили работу преподавателя музыкальной литературы в консерватории. Он с радостью принял это предложение.

Надо сказать, что новое место принесло ему не только новые впечатления от смены обстановки, но и свежие эмоции. Юные девушки, которым он преподавал, со страстью отдававшие все свои молодые силы богине музыки, несколько отредактировали его картину миру в отношении женского пола. Он давно смирился со своими неудачами и всем простил, – обиды прошлого остались далеко позади. И хотя желание что-то изменить в своей жизни, начать, как бы сказать, все сначала, не покидало его и постоянно вертелось в голове, все ж таки он не решался так скоро дать делу ход. Оказалось, что дело это совсем не такое сложное, как представлялось. Юные нимфы с крепкими чарующими бедрами и тонкими шейками, с созревающими округлостями и прелестными личиками ежедневно толпами проходили перед его глазами, пробуждая его воображение. Он убеждал себя в том, что такая молодость ему уже претит – ему нужна женщина постарше. Признаться, у него уже было несколько кратковременных связей, впрочем, не увенчавшихся успехом, – женщины вскоре оставляли его, но то было давно, с теми он понимал, о чем говорить. С этими же, молодыми, Аркадий Семенович несколько смущался. В сущности, они годились ему в дочери. Однако он убеждал себя, что еще не взял от природы все, что она хотела бы ему отдать. Всем своим существом его тянуло к этим спелым телам красавиц. Вначале он тщетно пытался бороться со своей порочной страстью, потом смирился, но боялся выпустить ее из своего тщедушного организма.

Неизвестно, сколько еще продолжалось бы это самокопание, если бы однажды одна милая двадцатилетняя девушка Таня сама не проявила инициативу в отношении Аркадия Семеновича. Она заинтересовалась западной музыкальной литературой периода позднего романтизма. Интерес проявлялся в том, что она стала задерживаться после лекции Аркадия Семеновича, задавая дополнительные вопросы. Ему было интересно с ней, и он, как мог способствовал разжигаю интереса к своему предмету. Его лекции, как правило, всегда заканчивались одинаково: Таня подходила к нему и, заговорившись, они вместе спускались по лестнице к выходу, прощаясь уже на улице.

Таня была настоящей красавицей: тонкие черты лица, длинная шея, стройная, но не худая, с ярко выраженными округлостями и густыми каштановыми волосами. Она чем-то напоминала модель, но отличительным было ее лицо: крупные голубые глаза, небольшой аккуратный носик и печать интеллекта во всем ее облике. Вместе с тем, было что-то и едва уловимое порочное в ней, что придавало ей особую законченность. Быть может, если убрать эту еле заметную червоточинку, в ней не было бы шарма.

Впрочем, образ девушки, которая смогла бы оценить и полюбить его так, как никто еще не любил, очень давно складывался у Аркадия Семеновича. Встретив Таню, этот образ нашел свое реальное воплощение, и в его груди запылал огонь нерастраченной любви. Можно сказать, впервые в жизни Аркадий Семенович прикоснулся к тайне, о которой в юности имел представление, разве что, из романов мастеров французской литературы.

Очень скоро он потерял покой и сон. Сердце его все чаще билось от одной только мысли обладать таким немыслимым сокровищем – юной девушкой Таней. По ночам ему стали сниться сны весьма фривольного содержания, которые и пугали, и радовали его одновременно.

Однажды он спросил ее:

– Скажите, Таня, а зачем вам, ведь, вы специализируетесь по классу флейты, знать столько ненужной информации по музыкальным особенностям романтической школы? Неужели у вас нет других интересов, вы ведь так молоды?

Она ответила, ничуть не смутившись:

– А мне просто все очень интересно. С вами интересно. А еще мне нравится, как вы рассказываете обо всем.

И она посмотрела на него своим пронзительным голубоглазым взглядом, и в нем Аркадий Семенович увидел неподдельный интерес к своей скромной персоне. «Все, – подумал он, – она, так сказать… ко мне… как бы это… – в общем, надо действовать. Я ей симпатичен – это факт!».

Ночь он провел томно и бессонно. Тысячу раз произносил он разные слова и тирады – то, что хотел бы сказать Тане, и так, чтобы она ничего дурного не подумала: что он испытывает к ней неодолимое чувство, но она юна и едва ли… Но он может передать ей какой-то опыт в музыкальной литературе… Да, впрочем, важно просто быть с ней рядом, даже не надеясь на какое-то будущее. Может же человек хоть раз в жизни влюбиться?! И не приставайте с мучительными вопросами! Просто любить, просто жить и надеяться – разве это не счастье для угасающей судьбы, уходящего человека. Что может быть выше любви, пусть даже безответной? О, если она хоть немного ответна, пусть мимолетно и призрачно, – все же это счастье само по себе.

В следующий раз он предложил Тане проводить ее до остановки, но они разговорились и гуляли, разговаривали, потом шли через парк. Был март, и снег постепенно сходил. Светило ласковое весеннее солнышко, – и очень хотелось жить и надеяться. Несколько раз он пытался обнять ее, прижать невольно к себе, прильнуть к ней, ну, пусть, хотя бы по-отечески. Но он одергивал себя, понимая, что по-отечески не получится, и ему было боязно обнаружить перед ней свое вот такое смутное, щемящее чувство. Ему хотелось просто взять ее теплую нежную руку в свою, и так идти…

Уже довольно поздно прощаясь на остановке, Аркадий Семенович пожал ей руку и предложил как-нибудь встретиться у него дома, тем более что у него огромная библиотека, и он будет очень рад помочь ей в написании реферата и подберет нужную литературу. День был назначен в следующую среду вечером.

Готовиться Аркадий Семенович стал заранее, чуть ли не со следующего дня. Он тщательно приводил в порядок квартиру: чистил, мыл, пылесосил и расставлял книги. Занялся собой: сходил в парикмахерскую, сносил в химчистку костюм и даже купил себе новую рубашку. «Поразительно, – думал он, – любовь творит чудеса. Я чувствую себя молодым и готовым на глупости, я просто стал другим человеком! Но как сказать ей, как намекнуть? Нет, все же это будет бестактным с моей стороны. Пусть все будет так, как должно быть. Не будем торопиться, Таня должна созреть».

Таня пришла в назначенный срок – красивая и благоухающая ароматом сирени. Аркадий Петрович сначала показал ей библиотеку, потом они сели пить чай. Разговор складывался душевно и неторопливо. Желая поразить Таню, Аркадий Петрович решил почитать ей стихи.

– Танечка, вы будете не против, если я прочту вам свои любимые стихи, и вы все поймете сами, – сказал Аркадий Семенович, несколько волнуясь.

– Да, да, конечно, я буду очень рада. Вы такой интересный, – весело ответила Таня.

Он начал читать, чуть прикрыв глаза, потирая висок.

Я Вас любил, любовь еще быть может…

Где-то в середине стихотворения, которое известно каждому школьнику наизусть, он запнулся и растерялся.

В самый ответственный и интимный момент его духовных переживаний, память подло обманула его, оставив в одиночестве конфуза.

– Я Вас любил… и что-то там… как же… сейчас, сейчас… что-то подзабыл.

Может быть сначала… да, нет, как-то… Что же это…Танечка, вы простите меня, сейчас, я обязательно вспомню…

И он принялся бубнить про себя все с начала, едва шевеля губами и закрыв глаза.

– Да не волнуйтесь вы так, – с улыбкой сказала Таня.

Она смотрела на него и умилялась. Сколько же таких вот прекрасных и добрых людей существует на белом свете, – она и не знала. Он так красиво рассказывает о музыке, – и ведь можно же так много узнать за одну короткую жизнь! Он такой внимательный и вежливый, кажется, будто чувствует каждое ее внутреннее движение. С ним очень интересно, правда он такой старый, и еще такой забавный, нелепый.

Если бы у нее был отец, она хотела бы, чтобы он был похож на Аркадия Семеновича!

Дата добавления: 2015-07-26