Символизм тела и его функций

Что такое тело и его характеристики. Различные религиозные традиции сохранения телесности. Телесность как главный способ существования в материальном мире. Символическое пространство телесности, описываемое тремя осями координат. Символизм питания, размножения, самосохранения. Главные культурные запреты – инцест и каннибализм – и их символическое замещение.

Тело есть специфическая форма существования субъекта, его самовосприятия и самоотождествления. Понятие телесности как способа субъектного предъявления и самопредъявления через данную форму в качестве одной из экзистенциальных данностей указывает на те рамки существования личности, за которые она не может выйти в своих желаниях, устремлениях, возможностях; рамки, которые определяют для нашего Я его пространственно-временные границы существования. Тело обладает такими характеристиками, как пол, красота (степень соответствия общественно предпочитаемому идеалу), функциональность (здоровье), целостность (биологическая не-ущербность), которые определяют не только психологическую структуру нашего Я-образа, но и социальную судьбу его носителя (ролевую реализацию).

Идея спасения в любой конкретной религиозной форме по-своему снимает вышеназванные ограничения. Можно выделить следующие основные представления:

1. Истинное существование вне любых форм нашего иллюзорного мира (понятия нирваны, Дао), растворение в Боге (христианский и исламский мистицизм).

2. Переход души из одного тела в другое (реинкарнация).

3. Обретение нового, совершенного тела взамен ветхого (христианство).

4. Посмертное существование в других состояниях: «тонких» телах (йога), различных аспектах души (древнеегипетская мифология).

5. Существование в памяти потомков и своих делах (интернационал- и национал-социализм).

6. Существование в виде бестелесной души (переживания выхода из тела), «тела сновидения» (шаманизм).

7. Стремление сохранить вечным или продлить как можно дольше существование биологического тела (сциентизм).

В целом видно, что мифологика любой религиозной системы рассматривает биологическое тело человека как несовершенное, подлежащее доработке или замене.

В биоэволюционной парадигме живой организм рассматривается как отдельное передаточное звено общевидового потока генетической информации. Как система организм выполняет два назначения – внешнее и внутреннее. Внешним его назначением является способность передать генетическую информацию последующим поколениям, а внутренним – его способность найти, обеспечить и сохранить как можно дольше необходимые для этого условия. Т.о. мы имеем две главные силы, два макромотива, которые присущи живым организмам: накопление и сбережение феноэнергии (через пищевое и адаптивное поведение) и трату геноэнергии (через размножение). Отсюда можно назвать главные функции, присущие телу: размножение (сюда входит и забота о потомстве), питание (себя и потомства), самосохранение (через адаптивное поведение – индивидуальное и внутригрупповое).

Особенностью символического мышления является получение представления об окружающих его феноменах как о символах – знаках, указывающих на таинственное, сокрытое, запредельное. Соответственно, вышеназванные функции символизируются, выступая как: а) половое воздержание либо промискуитет (который есть сексуальный способ устранения всевозможных ограничений между людьми, отражающий процесс воссоздания сакрального существа, которое было когда-то принесено в жертву, чтобы дать начало нашему миру[218]; т.с. промискуитет как религиозный обряд есть обряд воссоздания предбытия = хаоса[219] как необходимого условия зарождения космоса); б) практика постов или определенного вида кухни; в) десоциализированный (внеконвенциональный) образ жизни.

Мысль о том, что тело есть главный храм пребывания Бога, подчеркивается в разных местах Евангелия, например: «Не то, что входит в уста (т.е. в тело – И. Н,), оскверняет человека; но то, что выходит из уст (из сердца = из души – И. Н.)»; «Светильник для тела есть око. Итак, если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло». Когда Христа спрашивали, «каким знамением докажешь Ты нам, что имеешь власть так поступать?» – последовал ответ: «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». И дальше идет разъяснение: «А Он говорил о храме Тела Своего» (Ин.: 2, 18 – 21). Никакие речения и чудеса Иисуса не смогли бы породить столь мощную религиозную систему, если бы не было их кульминации – телесного воскрешения. Отсюда можно предположить, что одной из важных евангельских тем выступает именно тема телесного строительства, которая отражена в эпизодах многочисленных исцелений, воскрешений умерших, чудесного кормления рыбой и хлебами, требования Иисуса дать еды воскресшей дочери Иаира, Его собственной трапезы после воскрешения… Мифо-логически тело есть та субстанция и форма, из которых был создан мир; следовательно, строительство обновленного тела верующего есть процесс воссоздания (в рамках телесности) до-греховного бытия, которое было вначале.

Поскольку наше мышление дихотомично, то мы можем описывать мир только в понятийном пространстве, образованном разведением полярных категорий. Применительно к телу такими символическими осями координат выступают пары «камень – хлеб», «Дух – вода» и «дух – камень».

В первой паре («камень – хлеб») камень выступает, с одной стороны, антитезой жизни (символ мертвой материи), с другой – символом нетленного существования и основания/фундамента божественного Промысла, а хлеб указывает на источник жизненной энергии (символ живой материи) и отсюда – на жертвоприношение. Все эти значения разбросаны по Библии, начиная с книги Бытия – с камня, который подложил Иаков себе под голову, а затем, после увиденного им чудесного сна, «поставил его памятником… И нарек место тому: Вефиль» (Быт.: гл. 28). Данное название преобразовалось впоследствии в Вифлеем – место рождения Христа.

Другие взаимопересекающиеся и взаимодополняющие образы этой оппозиционной пары: первое искушение Иисуса (уговоры превратить камень в хлеб) и Его ответ; Иисус – краеугольный камень («камень, что отвергли строители, сделался во главе угла»); «Какой из вас отец, когда сын попросит у него хлеба, подаст ему камень?»; «Я есть хлеб живый, сшедший с небес»; «сие есть плоть Моя» (о хлебе); камень, загораживающий вход в гробницу Иисуса и который был отринут после воскрешения; дом, построенный на камне, которому не страшны бури и ливни (образ человека, исполняющего слова Христа); «если зерно не умрет, то не даст оно плода». Среди других смысловых связей понятий камня и хлеба есть и такая: «(камень – фундамент – храм) – (хлеб – пища – жертва – ветхое тело/плоть) – (Слово Божье – новое тело[220])». Вкупе со словами Иисуса о разрушении храма и создании нового в три дня, это говорит о том, что с Его приходом не камень-храм выступает местом присутствия Бога, а тело человека, освященное Словом Божьим («где двое или трое соберутся во имя Мое, там и Я среди вас буду»), которое к тому же есть пища, дающая человеку бессмертие – как обновленное существование в новом теле (таинство причастия).

В христианстве человек стоит выше ангелов именно потому, что он соединяет в себе (до грехопадения – реально, после – потенциально) несоединимое – духовное, божественное, вечное и тварное, природное, тленное начала. Бог сотворил человека Себе в помощники, поэтому он – выше Вселенной, он – её центр. Но человек не выдержал испытания, не преодолел барьера, который поставил перед ним Бог (дабы проверить силу и свободу его воли), и исходная гармония единства была нарушена. И именно Иисус явил Собой образ нового, совершенного человека – такого, каким его и сотворил вначале Бог. И для того, чтобы уже сейчас дать людям противоядие от разрушительного действия их тленной природы, Он и установил таинство причастия, суть которого заключается в питании тленной плоти нетленной пищей: «Я – хлеб живый, сшедший с небес: ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя… если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную…; ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие» (Ин., 6: 51, 53 – 55).

Другой оппозиционной парой, означивающей смысловое поле понятия тела, выступает оппозиция «Дух – вода». Высказывание «если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» в т.ч. задает исходные условия для нового рождения (рождения свыше), следовательно, для обновленного тела. Эта фраза не столько направляет на исполнение обряда водного крещения, сколько указывает на необходимость пережить в своей душе состояние «времени оно» – того исходного Предбытия, о котором в Библии говорится: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт.: 1, 1 – 3). Жизнь начинается тогда, когда Дух оплодотворяет материю, обозначаемую здесь словом «вода» (в значении «исходная аморфная/текучая, всё связывающая субстанциональность»). Т.о. пара «Дух – вода» понятийно связана с другими оппозиционными парами: «свет – тьма», «сухое – влажное», «жар/огонь – холод», «Дух – материя», «жизнь – смерть»[221]. Психологически рождение от воды и Духа означает достижения состояния полной интеграции противоположностей в структуре своей личности, состояния адвайта-сознания, состояния веры, полной десоциализации (см. параграфы 3.1 и 3.4), отказа от своего прошлого как социальной личной истории.

В индийской философии свет/огонь есть один из основных первоэлементов, образующих тело человека, действие которого проявляется в таких признаках, как: тепло тела, блеск в глазах, свойства крови, желчи и семени, степень активности психофизиологических процессов, ярение/ярость (проявление силы; одним из современных значений ярения выступает гнев). В целом, как отмечал М. Элиаде, выстраивается цепочка эквивалентных понятий, имеющая место в различных религиозных и философских системах: «божественность – свет – дух – семя». Остановимся на последнем понятии, поскольку мы говорим о символизме, прежде всего, телесных функций.

Семя есть субстанция, которая, будучи осмысленной символически, есть биологическая форма интеграции (снятия) вышеназванных противоположных качеств. Причем, это относится к семени любого организма: от растения до человека. Символическое переживание идеи семени нашло свое выражение и в различных притчах Иисуса о семенах[222], и в концепции космического Зародыша, и в концепции зародыша Будды, который скрыт в каждом человеке, и в концепции изначального Слова (Логоса), через которое «все начало быть», и в словах апостола Павла «не я живу, но Христос живет во мне» …[223] В целом слияние (как не-разделение) противоположностей на психологическом уровне указывает на достижение личностью состояния внутренней свободы, которое в христианстве показывается через фразы «блаженны нищие духом, ибо их Царствие Небесное», или «рожденного свыше никто не судит…», или «рожденный свыше не грешит» …[224]

То же самое не-разделение оппозиций на биологическом (физиологическом) уровне выражается в идее полового воздержания, которое понимается как удержание семени в себе в разных культурах по-разному: от полного запрета на половые контакты до практики полового акта с удержанием эякуляции (даосская культура). Можно выделить следующие мотивы такого отношения:

1. Не-цепляние за чувственный (иллюзорный или греховный) мир, наиболее ярким символом которого выступают половые отношения и ощущения, и сосредоточение на сакральном бытии (буддизм, христианство[225]).

2. Сохранение и накапливание достаточного количества энергии, необходимой для достижения сакрального мира (йога, шаманизм, даосизм как мистическое учение). Прерывание цепи передачи греха, изначального изъяна, приведшего мир к его нынешнему состоянию[226].

3. Опора на качества, противоположные тем, которые присущи смертному существу (питание, размножение – отсюда посты и воздержание).

Вместе с тем обожествление семени как физической формы креативного начала показано в тантрических сексуальных обрядах, участие в которых рассматривалось как повторение процесса мирового генезиса (достижение «времени оно»), где различные половые позиции не выступали средством получения чувственного удовольствия, а являли собой, с одной стороны, ритуальные телодвижения, которые символизировали различные структуры и формы становления мирового порядка, а с другой – способы достижения мистического слияния с состоянием первобытия. При этом имели место как удерживание семени, так и его извергание – не только в тело женщины, но и в специальный сосуд для последующих священнодействий (в т.ч. и для его поглощения)[227].

Т.о. сказанное показывает, что «рождение от воды и Духа» есть символическая форма рождения от семени, соединяющего в себе полярные качества[228], а обряд водного крещения дублирует «выныривание» новорожденного из околоплодных вод[229]. При этом приведенная смысловая цепочка «божественность – свет – дух – семя» в христианстве реализуется буквально: «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» – «Бог есть дух» – «Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и раждаемое Святое наречется Сыном Божьим» (Лк.: 1, 35); или: «Всякий, рожденный от Бога не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить, потому что рожден от Бога» (1-е Ин.: 3, 9).

С учетом сказанного ранее данная смысловая цепочка может быть расширена: «божественность – дух – свет – огонь – жар/тепло – блеск – семя – глаза». Элиаде упоминает об одном мифе индейцев тукано, согласно которому его героиня забеременела через глаза и родила ребенка, который был и человек, и Свет одновременно. В языке этого племени глагол «оплодотворять» имеет тот же корень, что и глагол «видеть»[230]. Напомним, что в Нагорной проповеди говорится о том, что «кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействует с нею в сердце своем» (т.е. через глаза); поэтому, «если око твое будет чисто, тело твое будет светло», и «свет, который в тебе» не станет тьмой.

Третьей оппозиционной парой, описывающей символизм тела, может быть пара, образованная из первых двух: «дух – камень», которая сама семантически раскрывается в таких парах, как «посох – скала» (эпизод, когда Моисей добыл воду из скалы), «вера – гора» (слова Иисуса о вере с горчичное зерно, которой можно двигать горы), «Слово Божье – гробница». Все эти оппозиции есть синонимы пары «ключ – зам о к»: ключом духа, веры Моисей отпер воду, заточенную в скале, а Иисус – камень, который закрывал вход в Его гробницу (ср. обычай запирать могилу надгробным камнем).

В Евангелии можно выделить еще один момент, раскрывающий отношение к телу через смену представления о местопребывании Абсолюта (с внешнего мира во внутренний мир каждого человека). Это видно при сопоставлении тех мест текста, где упоминаются гора и дерево, в частности: а) в третьем искушении (когда дьявол поставил Иисуса на гору); б) в словах о вере с горчичное зерно (с помощью которой можно переместить гору); в) в эпизоде с проклятием смоковницы; г) в сравнении Иисусом Себя с живым деревом во время Его крестного хода. Гора и дерево есть универсальные символы Мировой оси, поэтому вышеназванные эпизоды показывают, что мировой Центр как место присутствия Бога теперь уже не символизируется феноменами внешнего мира (ни горой, ни деревом, ни храмом). Храмом/мировым центром теперь выступает тело самого верующего, в котором душа – священник, а его «святая святых» есть место Встречи души с Духом (сопоставим фразы «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему» или «если будете иметь веру и не усомнитесь… И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф.: 21, 21 – 22) с фразой: «Царство Божие внутрь вас есть»).

В отличие от животных, у которых функции размножения, питания и самосохранения проявляются как естественные функции тела[231], человеческое символическое мышление рассматривает их как архетипические феномены. О символизме питания мы говорили ранее. Две другие же функции пересекаются в своих значениях. Так, видовое самосохранение проявляется не только в обеспечении индивидуального гомеостазиса, но также и в том, чтобы передать свою генетическую информацию по наследству – что может проявляться в снятии индивидуального самосохранения потребностью в продолжении рода (например, в случае проходных дальневосточных лососей, самцов пауков и богомолов). Диалектический конфликт между потребностью в самосохранении и потребностью в продолжении себя выражен в евангельских словах: «если зерно не умрет, то не даст оно плода». Поэтому в мировой мифологии везде прослеживается взаимосвязь между этими функциями, а с точки зрения мифологики размножение («посев» мужского семени в женское чрево) есть вариант жертвоприношения (как и посев семян в землю), которое мифо-логически считается наиболее верным средством самосохранения как акта второго рождения (возрождения).

Естественность телесных функций заключается также в отсутствии каких-либо культурных ограничений на их исполнение. В культурной же, знаково-символической среде таковые ограничения имеются (ср., например, структуру различных кухонь как реализацию бинарных оппозиций: «сырое – приготовленное (вареное, жареное, сушеное, копченое)», «мясное – растительное/вегетарианское», «микофобия – микофилия» или пару «постная/кошерная пища – любая еда»). «Для многих архаичных коллективов существует непосредственная и вполне осознаваемая связь (даже на языковом уровне) между пищевыми и брачными запретами: в частности, инцест и каннибализм как две гиперболические формы поведения нередко обозначаются одним и тем же словом; сходным образом у понапеанцев (Каролинские острова) отождествляются инцест и съедение тотема. Тем самым подтверждается предположение об одинаковой древности пищевых запретов и экзогамических предписаний (ср. нередкий случай передачи значений «вкушать» и «совокупляться» одним словом)»[232].

Т.о. главными запретами, лежащими в основании человеческой культуры, можно считать запрет на каннибализм (отказ от поедания членов своей группы или представителя своего вида в целом) и запрет на инцест (в первую очередь – запрет на внутрисемейные кровнородственные половые отношения). Однако психодинамическая парадигма считает непременным атрибутом либидо его безудержную экспансию вне любых ограничений. Последние, по Фрейду, как раз создает культурно-социальная среда формирования зрелой личности. Возникает конфликт, разрешение которого Фрейд видел, в частности, в развитии воображаемого, а Юнг – в развитии символического планов личности.

Итак, с одной стороны, имеется движение либидо «изнутри наружу», с другой – на его пути встают социальные нормы – вышеназванные запреты, лежащие в основании становления человеческой социальности. Поэтому инцест как либидозный феномен в своей реализации переносится с реального плана на символический, где развивается в мифоритуальной форме. Мы можем это наблюдать хотя бы в ритуале первой борозды, которую делал фараон (мистический брак «отца народа» с Матерью-землей, где плуг символически есть фаллос), или на примере именования города «матерью» (например, «Киев – мать городов русских»), а правителя, соответственно, «батюшкой», (а подданные тогда именуются детьми).

Юнг, разбирая символизм внутрисемейного инцеста, писал о двойственности статуса мужчины в мифах: тот выступает и сыном, и мужем одной женщины, брак (иерогамия) с которой символизирует акт его второго рождения, продолжения себя самого, во-целения, следовательно, обретения бессмертия. А поскольку запрет на инцест есть основополагающая норма внутригрупповых отношений и усваивается членами группы с раннего детства или с их вхождением в новую группу[233], то в символическом плане субъекта инцест проявляется в различных символических же формах. Среди них в мифологии наиболее характерны следующие.

Согласно Юнгу, образы дремучего леса, дракона (вообще чудовища), великанши, ведьмы, а также злой матери – все это символы, указывающие на инцестуальный запрет, которые должен символически преодолеть герой, чтобы получить награду (бессмертие, спрятанное сокровище, свою невесту)[234]. Образ дерева, помимо его значения как мировой оси, также, согласно Юнгу, выступает одним из материнских амбивалентных символов смерти и рождения (упомянем здесь древнегерманский обычай жертвоприношений через повешение на дереве; захоронения людей в выдолбленных стволах; древние представления о происхождении людей от деревьев; уподобление ребенка в утробе плоду и т.д.). Вспомним ветхозаветное: «Проклят всякий, висящий на дереве». Вместе с тем, в скандинавской мифологии Один (Вотан) трое суток провисел, пригвоздив сам себя копьем к священному ясеню Иггдрасилю, чтобы получить тайное знание рун[235].

Дата добавления: 2015-07-20