|
Читайте также: |
Как мне уже случалось писать, по образованию я филолог, хотя уже около
шестидесяти лет сфера моих научных интересов — психология. Впрочем,
формального психологического образования не имели многие известные ученые:
Л. Выготский, Б. Теплов, А. Леонтьев, А. Запорожец, М. Ярошевский и ряд других
психологов. Дело в том, что в СССР факультеты психологии были открыты только
в 50-е годы.
Лейтмотивом лекций на филфаке по истории литературы XIX и XX веков было в
годы моего студенчества постоянное сопоставление двух "реализмов", между
которыми вырывалась непреодолимая пропасть. Буржуазной литературе присущ
"критический реализм", все критикующий, но ничего прогрессивного не
утверждающий. Советской же литературе свойствен "социалистический реализм", отражающий правду жизни в ее революционном развитии. Имелось в виду,
разумеется, движение к "светлому будущему" всего человечества — коммунизму.
Нами, студентами, это принималось как аксиома, и хотя уже тогда было не
очень понятно, куда отнести, к примеру, любимые нами романы Ильфа и Петрова
(не буржуазная же это литература?), но мы готовы были рассматривать подобные
неувязки в качестве исключения, без которого не бывает правила. И вообще, не
очень обо всем этом задумывались.
Только много позднее в ходу появился все поясняющий "грузинский" тост. Вот
как он провозглашался:
Царь, по несчастью, одноглазый, позвал художников и приказал написать его
портрет. Первый художник написал, точно передав отсутствие левого глаза царя.
За оскорбление царского достоинства он был немедленно казнен. Второй
наделил царя на портрете двумя глазами и был обезглавлен за нарушение
жизненной правды. Третий художник удостоился высоких царских милостей — он
нарисовал властелина на охоте, стреляющим из лука и, соответственно,
прижмурившим левый глаз. "Так выпьем же, друзья, — восклицал тамада, — за
всепобеждающую силу социалистического реализма!".
Через пару лет после окончания вуза, я, тогда аспирант кафедры психологии,
возвращался домой после какого-то собрания. Случайно я оказался попутчиком
Евгения Борисовича Тагера, одного из самых любимых нами преподавателей. По
пути мы разговорились, и речь зашла о литературных жанрах.
Наконец-то, — сказал я, — появилась научная дефиниция, точно
определяющая социалистический реализм. Раньше были только описательные
пояснения. Евгений Борисович взглянул на меня искоса и, кашлянув, спросил:
Кто же дал это определение? Я удивился совершенно искренне:
Как кто дал? Георгий Максимилианович Маленков с партийной трибуны.
Мой попутчик некоторое время молчал и потом с какой-то странной интонацией
сказал:
Ну, Маленков так Маленков.
В его словах было что-то недосказанное, но что, я тогда понять не мог. Причина
его странной реакции стала проясняться позднее.
Дело в том, что партийные вожди любили и считали просто необходимым
поучать интеллигенцию, по-товарищески "вправлять им мозги" Напомню слова
песенки Ю. Алешковского: "Товарищ Сталин, Вы большой ученый. В языкознанье
Вы познали толк, а я простой советский заключенный, и мне товарищ — серый
брянский волк...". Это по поводу брошюры Сталина "Марксизм и вопросы
языкознания". А.А. Жданов обвинял Михаила Зощенко в семи смертных
антисоветских грехах и аттестовал Анну Ахматову как "блудницу". Он же,
присаживаясь к роялю, учил ошеломленных композиторов, как писать музыку,
понятную и нужную народу.
Кстати, о "блуднице" Ахматовой. В августе 1997 года я получил письмо от
члена-корреспондента РАН Юрия Андреевича Жданова38, с которым мне
несколько раз приходилось встречаться и разговаривать в Ростове-на-Дону.
Цитирую фрагмент письма:
" И еще об одном. На стр. 111 Вы сообщаете читателю, что А.А. Жданов
...аттестовал А. Ахматову как "блудницу". Просил бы Вас взять
"Стихотворения и поэмы" А. Ахматовой (Л., 1979 г.). Там есть строки на 1
января 1913 г. Вот они:
Все мы бражники здесь, блудницы, Как невесело вместе нам!
Такова самоаттестация Анны Андреевны. А.А. Жданов прекрасно знал
поэзию и "золотого" века и "серебряного", но предпочитал первую: Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, А.К. Толстого".
Я отнюдь не сомневался в знании секретарем ЦК КПСС А.А. Ждановым
литературы "серебряного" и "золотого" веков и, пожалуй, вслед за ним
предпочитал последний. Однако образованность, литературная эрудиция никак не
связаны с обличительным партийным пафосом, который охватывал "вождя
ленинградских большевиков", когда он имел дело с врагом на идеологическом
38 Ю.А. Жданов имеет в виду мою книгу "Откровенно говоря", 1996 г. — А. П.
фронте. В данном случае в этой роли — М. Зощенко и А. Ахматова.
Кстати, о "серебряном" веке литературы. Относился для А.А. Жданова к этой
замечательной эпохе поэт-сатирик Саша Черный? Я думаю, что уважаемый Юрий
Андреевич мог бы открыть книгу Саши Черного "Стихотворения", вышедшую в
"Библиотеке поэта" и основанную М. Горьким. Цитирую эпиграф к этой книге.
Критику:
"Когда поэт, описывая даму,
Начнет: "Я шла по улице. В бока впился корсет", —
Здесь "я" не понимай, конечно, прямо -
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт — мужчина, Даже с бородою".
Может быть, эти строчки открыли бы Ю.А. Жданову тайну самообвинений А.
Ахматовой, которая якобы относила себя к разряду "блудниц". Впрочем, там есть
и самоаттестация поэтессы как "бражницы". Все-таки хорошо, что высокое
партийное лицо не заклеймило Анну Ахматову как запойную пьяницу.
Еще раз повторю, Будем осторожны и критичны, когда мы встречаемся с
самооценкой творческой личности.
Надо сказать, что А.А. Жданов следовал примеру Сталина, который оценил
одно из произведений великого Шостаковича с большевистской прямотой: "сумбур
вместо музыки" с последующими "оргвыводами". Между прочим, Сталин и
литературоведение не обделил вниманием. По поводу милой сказки Максима
Горького "Девушка и смерть" он изрек, что эта штука "сильнее, чем "Фауст" Гете".
Этим он поставил в тупик специалистов по мировой литературе и философии,
исписавших десятки томов, посвященных творчеству великого немецкого
мыслителя.
Однако "обида", нанесенная Иоганну Вольфгангу Гете была не такой уж бедой
для ученых. Для филологии возникла куда более грозная опасность. В своей
работе "Марксизм и вопросы языкознания" Сталин объявил, что современный
русский язык восходит корнями к курско-орловскому диалекту. Хотя это и было, с
точки зрения лингвистики, откровенной ахинеей, но с этим приходилось считаться.
Возникла дилемма: либо ломать русскую филологию, подгоняя ее под сталинские
формулировки, либо возражать при полном понимании, к каким драматическим
последствиям приведет подобная дискуссия. Положение казалось безвыходным.
Никто не решался на опровержение. И все-таки такой человек нашелся —
языковед Г.Г. Санжеев. Он написал письмо Сталину, где заметил, что в
гениальный труд вождя вкралась маленькая, вовсе незначительная неточность,
связанная с местом курско-орловского диалекта в истории русского языка.
Крупнейшие филологи, и среди них академик Виноградов В.В., с замиранием
сердца ждали, чем окончится эта смертельно опасная затея. Редчайший случай
— критика утверждений вождя сошла Санжееву с рук. Фельдъегерь доставил ему
письмо, в котором Хозяин начертал всего одну строчку: "Благодарю за
исторический комментарий".
Хрущев сурово воспитывал художников и поэтов, искореняя "абстракционизм" и
"формализм".
По стопам упомянутых "вождей" советского народа пошли новые руководители.
Последовал этому примеру и секретарь ЦК Г.М. Маленков.
С высокой партийной трибуны он дал определение социалистического
реализма, подчеркнув, что для него характерна, помимо правдивости
изображения, верность передачи "типичных характеров в типичных
обстоятельствах".
Предложенное Маленковым понимание соцреализма стали немедленно
провозглашать как капитальный вклад марксизма-ленинизма в
литературоведение, как творческое развитие марксизма и т.д. Забвение этого
"вклада" случилось позднее, и о нем, как я предполагаю, знают сейчас немногие.
Хотя, очевидно, Е.Б. Тагер во время того памятного разговора со мной не мог не
предполагать, что рано или поздно правда выйдет наружу.
Как не быть скандалу с последующим забвением всего, что с ним было связано,
если через некоторое время вдруг выяснилось, что тогда на съезде "творческое
развитие марксизма" в литературоведении осуществил не товарищ Г.М.
Маленков, а "враг народа" троцкист Дмитрий Мирский. Троцкистская вылазка
секретаря ЦК?!
Для того чтобы дать необходимые пояснения, надо, во-первых, сказать о
некоторых особенностях пользования книжными фондами библиотек в давние
годы, а во-вторых, "реабилитировать" "верного ленинца" Г.М. Маленкова.
Дж. Оруэлл в своей антиутопии "1984" писал о том, что в тоталитарном
государстве, где функционировали Министерство правды и Министерство любви,
с предусмотренной периодичностью во всех библиотеках содержание решительно
всех книг изменялось в соответствии с политической конъюнктурой текущего
момента. В СССР таких фантастических возможностей, конечно, не было.
Поэтому в обыкновенных библиотеках сборники и книги, написанные не теми
авторами, не о том, что надо, и не так, как надо, попросту сжигались или
перерабатывались с целью производства заведомо идеологически чистого
картона. Иное дело государственные библиотеки, "Ленинская" в Москве, имени
Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Там они попадали в "библиотечный ГУЛАГ" —
спецхран, о чем уже было мною сказано.
По-видимому, в каких-то закрытых хранилищах спичрайтеры Маленкова
откопали работу крупного литературоведа Д. Мирского, к тому времени
репрессированного как "троцкист". (Мирский был сыном князя П. Святополка-
Мирского. Вернулся в СССР из эмиграции лишь в 1932 г. и был заведомо
обречен.) Скорее всего, упомянутые формулировки были списаны у него. Видимо,
были уверены, что до этого источника никто уже не доберется. Если же он
имеется у кого-то дома, то владелец никогда не признается, что хранит
"троцкистскую" литературу.
И все было бы хорошо, и все бы было тихо, если бы не "безобразно
непредусмотрительное" отношение отдела агитации и пропаганды к хранению
энциклопедических изданий. Все они оставались на библиотечных полках.
Каждый мог, к примеру, прочитать в первом издании БСЭ статью о наркоме
просвещения А. Бубнове, фельдфебеле, которого партия дала в "Вольтеры"
народному образованию. И портрет его в этом томе можно было увидеть с
четырьмя ромбами в петлице (по-нынешнему — генерал армии). И статья и
портрет! А сам Бубнов был в 1938 году расстрелян как "враг народа".
Я позволю себе все-таки высказать гипотезу о том, из каких источников
извлечена выдержка из работы Д.П. Мирского, трактующая проблемы
социалистического реализма и затем пересаженная в доклад Маленкова. Дело в
том, что не понятно, по какой причине, в первом издании Литературной
энциклопедии отсутствует X том. Сразу же за IX идет XI. Мне удалось выяснить,
что верстка X тома хранится в Государственном Литературном музее. Именно в
этом X томе должна была быть статья Д.П. Мирского "Социалистический
реализм". Я дозвонился до Литературного музея и от главного хранителя узнал,
что верстка X тома действительно была некогда в фондах музея, но по
невыясненным причинам оттуда исчезла. Еще мне сказали, что другой экземпляр
этой верстки, как им известно, хранился у Евдокии Федоровны Никитиной, хозяйки
знаменитых литературных "никитинских субботников". Однако и оттуда верстка X
тома столь же загадочно пропала. Одним словом, кто-то (а кто — можно
догадаться) позаботился о том, чтобы никаких следов не осталось. Но вот что не
было учтено: в IX томе Литературной энциклопедии, который, как уже было
сказано, стоял на полках всех библиотек, а также и у меня дома, содержалась
статья того же Д.П. Мирского "Реализм", где на с. 550—551 можно было прочитать
аналог "творческих открытий" Маленкова в области марксистского
литературоведения. Насколько мне известно, наружу эта история не выплыла.
Только втихую посмеивались специалисты и злорадствовали партфункционеры:
хорошо подставили шефа!
Однако вскоре двое заведующих отделами в ЦК партии были удалены из
аппарата. Один "падший ангел" оказался в Горьковском обкоме партии, другой —
в Ростовском. Мне говорили, что якобы они подсунули Маленкову этот
"компрометирующий" текст. Впрочем, могли быть и другие, более серьезные
причины для отставки.
О ком же идет речь? Человек, которому я мог доверять, называл два имени:
Дмитрий Иванович Чесноков и Юрий Андреевич Жданов.
С первым у меня было "шапочное" знакомство. На рубеже 40-х и 50-х годов я
неоднократно печатался в журнале "Вопросы философии", где он был главным
редактором. Помню холеное, мясистое, с пористой кожей лицо, мягкую, какую-то
неживую ладонь. Он даже не пытался изобразить рукопожатия. Потом видел, как
он, став неожиданно для всех членом Президиума ЦК, подъезжал к дому на
Волхонке, где находилась редакция журнала. Величественно выходил из машины,
оснащенной атрибутами его высочайшего статуса — центральной
противотуманной фарой и серебряными дудками клаксона, называемого в народе
"кукушкой", и, ни на кого не глядя и ни с кем не здороваясь, шествовал к подъезду.
Мне говорили — хотя это нуждается в проверке, — что ему было поручено
идеологическое обоснование одной из последних репрессивных акций или, как
сейчас бы сказали, этнических чисток, которую задумал Сталин и которая не
состоялась ввиду смерти ее инициатора на кунцевской даче в марте 1953 года.
О знакомстве с Юрием Ждановым я уже писал. Разумеется, я не спрашивал его
о таких деликатных обстоятельствах, как причины его перебазирования сорок с
лишним лет тому назад на берега Тихого Дона.
Примечательно, что в большом письме, фрагмент из которого был приведен
выше, историю о социалистическом реализме Юрий Андреевич не подтверждал и
не опровергал, хотя письмо было весьма длинным и затрагивало многие вопросы
(к примеру, соотношение субъективного и объективного и др.). Однако сожалею,
что не позволил себе выяснить то, что мне, историку российской науки, было
особенно интересно.
На этом можно закончить рассказ о мине, заложенной в IX томе Литературной
энциклопедии и от взрыва которой, быть может, кто-то из влиятельных и сильных
мира сего пострадал. Скажу только, что страницы первого издания ЛЭ пестрят
именами огромного количества репрессированных писателей. Недаром же ее
издание было оборвано на XI томе, где печатались статьи, начинавшиеся на букву
"Ф".
Своего рода эпилогом к этой истории может послужить разговор с моим старым
другом патентоведом P.M. Вербуком, жителем Харькова. После того как я
рассказал ему об исчезнувшем томе ЛЭ, он вспомнил один эпизод из давнего
прошлого.
В дни безденежья он решил продать некоторую часть своей библиотеки и,
связав стопку томов старой Литературной энциклопедии, понес это в
букинистический магазин, помещавшийся на углу Пушкинской улицы, недалеко от
его дома.
Старый букинист, переняньчив в руках каждый том, сказал ему:
Ну, что я Вам, молодой человек, могу дать за эти книги? По трешке за том?
Тридцатку, не более. Вот если бы Вы мне принесли десятый том! Вот тогда бы
"Вы получили за это...
Он не стал продолжать, а поставил указательный палец над большим, показал
моему другу, какая толстая пачка денег была бы предложена в этом случае.
По всей вероятности, ни букинист, ни неудачливый клиент не знали ничего о
судьбе столь редкостной книги. Пришлось моему другу завязать снова стопку
энциклопедических томов и отнести ее домой.
Дата добавления: 2015-07-20; просмотров: 58 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Шут или оракул? | | | Идеологически выдержанная панихида |