Исследование истоков. §37

Сначала одно предварительное замечание. Мы завершили главу о критике и нигде не нашли рубрики, где бы подробно поговорили об исследовании истоков. Разве не следует найти и установить ту точку, из которой берёт начало и ведёт свое происхождение историческое явление, например, истоки христианства и т. п.? Или это дело интерпретации?

Я вынужден признать, что излагаемый мною метод делает невозможной эту задачу, и добавлю, что в этом мне видится добрый признак того, что он верен.

Впрочем, есть такая манера повествования, которая, изображая события как процесс, показывая весь ход их развития, доводит их до внимания слушающих, как бы зримо воскрешая их. Но точно так же ясно, что мы, повествуя в такой манере, пытаемся лишь подражать последовательности, для чего мы путём исследования реконструируем то, что возникло и минуло, то, что нам кажется становящимся; но это же чистая абстракция или иллюзия полагать, что мы путём исследования подошли к началу, истоку возникшего явления, например мы, достигли непосредственного первоначала в лице Ромула и Рэма, с которых начинается могучая история римлян, хотя самим обоим первооснователям предшествовала длинная цепь связующих звеньев.

Ещё более сомнительной иллюзией было бы, если бы мы искали это начало, полагая, что в нём суть вещи, её подлинное жизненное зерно, из которого родилось это развитие. Относительно этого вопроса в области теологической науки изыскания школы Баура стала подлинно прагматическими.

Представители этой школы ищут первоначальное христианство, подлинное и истинное зерно сущности христианства, снимая, как у луковицы, кожуру за кожурой, чтобы найти в конечном итоге зародыш в самом нутре. Но что же есть этот самый-наисамый первый зародыш? Может быть, это Христос, его личность и его биография? Или вот это Единое учение, которое есть сумма всех других? Быть может, найдут даже то слово о сыновстве Бога или о любви, которая превыше всего, то семечко, каковое, будучи посеянным в землю, взошло и выросло, став древом, осеняющим весь мир. Но только в этом могучем росте зародыш и мог стать древом, только став древом, семечко претворилось в действительность, получило свою полную истину. Ничто не помогло бы, если бы вздумали отрицать это древо, например, на том основании, что первый зародыш уже с достоверностью не доказать, как нельзя доказать, было ли подлинным началом то или иное, или третье; или если бы, чтобы это познать, докапывались до корней и там бы искали первый зародыш, из которого выросло это древо: этого зародыша там бы не было. Лишь в его плодах повторяется его начало, и если это древо уже не плодоносит, то его жизнь и жизненная сила подошли к концу и оно засыхает.

Так дело обстоит со всеми историческими явлениями. И стремление к точке, которая в полном и возвышенном смысле была бы началом, непосредственным первоистоком, выходит за пределы исторического исследования. Мы же не продвинемся дальше относительных истоков, которые мы установили как начало того, что из них стало. Только из того, что уже возникло мы находим, устанавливаем начало. Ибо сконструировать непосредственное, абсолютное начало мы, пожалуй, можем спекулятивно, религиозно веря, но исторически найти или доказать его мы не можем, и кто хочет его найти, пусть не ищет его эмпирическим путем, с помощью исторического метода, иначе он будет вовлечён в скучнейшую дискуссию по поводу того, что было раньше, яйцо или курица, или в ещё более скучные споры последователей Дарвина о generatio aequivoca протоплазмы.

Важно уяснить, что наше эмпирическое исследование может оперировать исключительно только имеющимися в наличии материалами, и что если оно излагает свои результаты в форме повествования, исходя из начальной точки, оно тем самым ставит ad hoc [71] начало, которое только относительно.

Учитывать это ещё и потому так важно, что генетический метод повествования, исходящий из какого-либо начала, всякий раз вводит нас в заблуждение, что можно объяснить всё возникшее и его начало, что можно доказать неизбежность того, что оно стало таким, как есть, и должно было стать таковым.

Но у этого вопроса есть и другая значительная сторона, которую мы должны также уяснить.

Несомненно, мы понимаем то, что есть, целиком и полностью только тогда, когда познаем и уясняем его становление. Но его становление мы познаем, лишь исследуя и постигая как можно точнее, каково оно есть. Это лишь некая форма и способ выражения понимания настоящего и сущего, что мы воспринимаем его как ставшее и уясняем его становление. А с другой стороны, это его становление и настоящее бытие мы проявляем из сущего, воспринимая его во времени и разлагая на части, чтобы понять его.

Как видим, мы движемся по кругу. Но по такому кругу, который ведёт нас, а не вещь. Ибо сначала мы имеем её как сущее [72], а затем рассматриваем и постигаем её как возникшее. Тем самым у нас двойная формула того, как мы видим и понимаем вещь; не вещь, а наше понимание вещи углубляем мы и контролируем, рассматривая её с двух сторон или вернее с двух точек зрения, как бы стереоскопически.

Это необходимо знать, чтобы уяснить себе, до какого предела может и хочет дойти наша наука. Наша наука является эмпирической в том смысле, что материалом её исследования является сущее и данное; она точная наука потому, что получает свои результаты из этого материала, строя правильные силлогизмы, а не выводит их из гипотетических начал, что она не пытается объяснить то, что у неё есть налицо, из самого первого зародыша или первоисточников, которых у неё нет в наличии.

Ибо если бы мы согласились с тем, что наша наука должна объяснять то, что есть, из того, что было, т. е. делать заключения, то нам пришлось бы признать, что в более раннем имеются налицо все условия для возникновения более позднего, независимо от того, познали ли мы их или нет; наша наука исключила бы самую сущность исторического, т. е. нравственного мира, свободу воли, ответственность действующих лиц, право каждого быть самому себе новым началом и целым миром в себе; для нравственного мира она превратилась бы в скучное подобие вечности мира материи и механики атомов. Ибо все будущее должно было бы уже быть сформировано в прошедшем, должно было бы в зародыше содержаться в началах и первом начале; и вещам оставалось бы только самораскрытья и перестроиться, чтобы дать последующему с неизбежностью развиваться из более раннего. Механизм, в каковом не нуждается даже растение, которое поистине не содержит его в своем зародыше даже в микроскопическом виде, а нуждается в пище из земли, воздуха и света и т. д., и вбирая в себя пищу, поднимаясь, становится тем, чем оно ещё не было в зародыше.

Достаточно этих соображений, чтобы отклонить лживую доктрину первозданности, доктрину так называемого органического развития в истории. То, что обычно превозносят как первозданное, является, однако, фактором, одним из условий исторической жизни, но оно менее всего историческое условие и, если хотите, всего лишь тварный субстрат; и одно только органическое развитие, если принимать его всерьез, исключало бы прогресс.

Эти замечания необходимо было предпослать нашему рассмотрению во избежание того, чтобы обсуждаемую нами интерпретацию не истолковывали неверно. Мы интерпретируем не так называемый исторический факт, например революцию 1789 г. или битву под Лейпцигом, для того чтобы вывести из него обстоятельства и условия, которые с неизбежностью привели бы, как мы бы установили, к данному факту.

А интерпретируем имеющиеся у нас ещё в наличии материалы, чтобы из их комментария и толкования, из их по возможности детального понимания исследовать то, что ещё можно распознать в них о фактах, свидетельства которых они дают. Наша интерпретация представляет собой распутывание и раскладывание как бы засушенных в гербарии, съежившихся и увянувших материалов, и благодаря искусству интерпретации мы хотим их снова оживить и заставить заговорить.

Дата добавления: 2015-07-26